– Почему вы так думаете? – вместо ответа спросил эпикифор.
– Потому что на примере Поммерна мы знаем, к чему приводят подобные реформы, – изящно ответил Бельтрамоно, не упоминая о том, как перемены в Поммерне отразились на межгосударственных отношениях курфюршества и Покаяны. Надобность в таком упоминании отсутствовала.
– К прискорбному расцвету ереси, – спокойно сказал эпикифор. – Именно поэтому главные военные силы империи расположены вблизи границ Поммерна. Требуются серьезные причины, чтобы забирать войска оттуда.
– Войск не потребуется много, – сказал герцог. – Уже сейчас мои сторонники способны выставить дружины численностью до девятнадцати тысяч человек.
По данным агентуры бубудусков, эта цифра не превышала двенадцати тысяч. Эпикифор, разумеется, промолчал.
– Кроме того, многие части королевской армии находятся под командованием сочувствующих нам офицеров, – продолжал герцог. – Эти части либо примкнут к нам, либо, в худшем случае, будут сохранять нейтралитет.
А вот это утверждение уже больше соответствовало той информации, которой располагала Святая Бубусида.
– Мы сможем захватить Кингстаун, привести к власти новое правительство и официально обратиться с просьбой о поддержке к базилевсу… ничего, если я опущу титулы?
Эпикифор вяло махнул рукой. Примерно так же, как Тубан Девятый на балконе.
– Однако сразу после этого возможно шаткое положение, – продолжил Бельтрамоно. – Нельзя полностью исключить того, что какие-то лояльные нынешней власти полки не двинутся из провинций в столицу…
«…А не слишком-то ты уверен в успехе», – подумал эпикифор.
– …Поэтому экспедиционный корпус Пресветлой Покаяны…
– Простите, какой численности?
– Двадцать пять – тридцать тысяч солдат вполне достаточно. Это примерно столько, сколько есть в Третьей армии генерала Щелконека. Снимать войска с померанской границы вам не придется.
– Вы забываете о море. Альфонс может получить помощь из колоний.
– Не успеет. Расстояния слишком велики. Но если базилевс-император сочтет возможным выделить эскадру для блокады пролива Большой Эльт… Это возможно?
Эпикифор также не стал говорить и о том, что большая часть покаянского флота занята блокадой Теклы. Слишком много чести для курфюрста!
– Технически – да. Но возникает вопрос иного рода.
– Я здесь как раз для того, чтобы обсудить все вопросы, ваша люминесценция, – с мрачной решимостью заявил граф.
– Превосходно. Вопрос вот в чем. Если Покаяна окажет вам военную помощь, было бы справедливо ожидать, что в трудную минуту и Альбанис придет нам на помощь. Не так ли, ваша светлость?
Эпикифор отлично знал, что во время последней войны дивизия генерала Бельтрамоно геройски сражалась против целого корпуса бубудусков. Понесла тяжелые потери, была окружена, но от капитуляции отказалась. Ночью отчаянной штыковой атакой пробила брешь в кольце, вырвалась. Сам граф во время прорыва получил картечную рану, однако остался в строю и руководил остатками своих войск вплоть до самого заключения перемирия. А теперь, когда в сущности обсуждался вопрос о потере независимости всей его страны, недавно столь храбро защищаемой, он без колебаний ответил:
– Если речь идет о военном союзе, я согласен.
* * *
Здорово их допекло, понял великий сострадарий. Этих альбанских дворянчиков. Если один из не самых худших представителей решился, в сущности, на мятеж и предательство. Всего лишь из-за права незначительной части общества жить лучше за счет большинства.
Что ж такое человек? Как могли земные предки Джулиана Бельтрамоно или того же марусима Шарафа Армизал-Резы построить общество, основанное на уважении прав личности? Не миф ли это? Или природа человеческая разительно ухудшилась? Или все-таки дело в том, что ухудшились условия существования? Но тогда человек – это всего лишь то, чем ему позволяют быть условия… То есть судьба.
– Позвольте пожать вашу руку, милорд, – сказал эпикифор.
Он решил пока не настаивать на признании прав Покаяны на отнятые у Альбаниса провинции. Об этом лучше вспомнить тогда, когда судьба заговорщиков повиснет на волоске. Всему свое время. Сам Великий Пампуас сначала плел корзину, а потом уж собирал томаты…
* * *
О, сколь широки долины Пампаса!
Как много шустрого зверья там бегает!
Св. Корзин Бубудуск.
Наблюдения
14. БУХТА ПИХТОВАЯ
Атвид Чессамо сделал изумительную карьеру и стал вице-адмиралом в тридцать шесть лет.
Но вовсе не потому, что отличался особыми талантами. Атвид Чессамо стал вице-адмиралом благодаря тому, что являлся чистейшей воды пампуасом. Таким же, как и его покровитель Керсис Гомоякубо, бубудумзел. А еще благодаря тому, что адмирал-аншеф Василиу являлся протеже эпикифора.
Орден Сострадариев, монолитный снаружи, изнутри таковым никогда не являлся. Вся его история заключалась в монотонной грызне за власть, и с интронизацией очередного эпикифора эта борьба отнюдь не стихала. Она самым естественным образом перетекала в фазу комплектации так называемых «новых табунов».
В ходе дележки власти появляется множество падших ангелов, смертельно обиженных друзей и прикупленных врагов. На этом фоне возникают внезапные союзы, слетают глупые головы, крепчает слежка одной стаи за другой. Вот почему, как только вновь избранный великий сострадарий Робер де Умбрин завел себе в имперском флоте Андрокона Василиу, глава Святой Бубусиды Керсис Гомоякубо принялся искать противовесную фигуру.
Долго не находил. Наконец, роясь в архивах, установил, что и отец, и дед некоего малоизвестного пампуаса Чессамо служили во флоте. Именно это и предрешило судьбу Чессамо-младшего, не только не испытывавшего тяги к соленым просторам, но еще и серьезно страдавшего морской болезнью.
Увы, с волей наиглавнейшего бубудуска в ордене не спорят. Обрат Чессамо блестяще закончил Морской энциклий (а как еще мог окончить направленец-бубудуск? Разве что сияюще…), прослужил всего год и вдруг сделался старшим офицером. Потом получил в командование сначала корвет, затем фрегат. Прыгая от звания к званию, добрался до должности командира линейного корабля и однажды проснулся адмиралом. Более того, сделался еще и первым заместителем командующего флотом Открытого моря.
И как только сделался, сразу начал строчить доносы, поскольку прекрасно знал, для чего сделался.
* * *
Трудно назвать хотя бы одну сторону многогранной деятельности аншеф-адмирала Андрокона Василиу, которая не нашла бы отражения в эпистолах его заместителя. Там было все – от плесневелых сухарей и воровства казенного рома до нарушения правил судовождения и крепких высказываний, без которых ни одной эскадрой не покомандуешь, но в которых кому только не достается, включая самого Великого Пампуаса.
В общем, Керсис Гомоякубо получал то, что хотел, и от недостатка информации не страдал. Все доносы своего агента-адмирала он аккуратно складывал в один из ящиков обширной картотеки.
Но ни одна бумажка из этого ящика с лаконичной надписью «Василиу» на стол эпикифора не попадала. Бубудумзел действовал тоньше, и возможностями обладал большими, нежели Чессамо. Вместо примитивной передачи доносов по инстанции (то есть тому же эпикифору) он по наиболее перспективным из них организовывал проверочные комиссии Санация.
В Санации нашлись понятливые люди. Благодаря их стараниям в комиссии попадали обратья, коим недостаток ума заменяло неуемное рвение. И уже из-под их пера, украшенные массой леденящих кровь подробностей, все упущения несчастного адмирала становились известными великому сострадарию.
Разумеется, эпикифор довольно скоро догадался о причинах столь строгого отношения Санация к Василиу. И, разумеется, не собирался скармливать своего адмирала Бубусиде.
Делал он это по многим причинам. Не последней из них была та, что эпикифор ордена Сострадариев, в отличие от шефа Святой Бубусиды, обязан хоть немного думать и об интересах Пресветлой Покаяны, во главе которой фактически находился. Адмирал-аншеф Василиу, хотя и не отличался особо выдающимися способностями, профессионалом был крепким, в отличие, например, от все того же Чессамо.
Бубудумзел об этом тоже знал, поэтому никогда прямо не требовал отставки командующего флотом Открытого моря. Вместо этого вполне удовлетворялся тем, что взрывчатый материал на протеже эпикифора скапливался, а фитиль от этой бомбы находился в его, Керсиса, натруженных руках.
* * *
Итак, с обязанностями бубудуска Атвид Чессамо справлялся добросовестно и с большим умением.
Хуже обстояло дело с обязанностями вице-адмирала. Причем намного хуже. В сущности, любое самостоятельное плавание для Чессамо выливалось в сплошную полосу мучительных неприятностей. Так до конца и не разобравшись в названиях и предназначениях частей рангоута и такелажа, бойкий выдвиженец постоянно путался в тарабарском морском лексиконе, из-за чего корабли, имевшие честь находиться под его командованием, регулярно садились на мель, сталкивались с соседями по ордеру, мяли борта при швартовках. Черпали волну открытыми портами, теряли якоря, паруса, людей, шлюпки…
Все это несколько смущало Чессамо. Поэтому, насколько мог, он стремился избегать личных распоряжений. Уже вступив в должность командира фрегата, он совершенно отказался от вахт, и это неслыханное во флоте дело сошло ему с рук. Когда же пришел долгожданный адмиральский чин, жизнь пошла совсем другая. Атвид просто приказывал, куда нужно привести либо корабль, либо эскадру, а то, как это сделать, уже являлось заботой других. Чессамо с удивлением заметил, что чем выше пост, тем меньше мозговых усилий он требует, поскольку можно паразитировать на мозгах подчиненных. Так ему открылась одна из прелестей власти.
Однако время от времени мнения помощников расходились и тогда все же требовалось принимать решения о строе эскадры, пополнении запасов, выборе якорных стоянок, курса, парусности и тому подобной чепухе. Иногда решения получались удачными, не без того, однако гораздо чаще Чессамо доводил до зубовного скрежета либо подчиненных, либо аншеф-адмирала, либо самого морского министра.
По этой причине Василиу никогда не доверял «мундиру, надетому на бубудуска», руководство авангардом флота, предпочитая иметь во главе передового отряда младщего по чину, но куда более толкового контр-адмирала Умберто Атрегона.
* * *
А вице-адмирал Чессамо неизменно плелся в арьергарде с несколькими наиболее устаревшими кораблями. Ничего более существенного против него Василиу предпринять не мог, но это вот делал обязательно.
И когда командующий флотом Открытого моря распределял свои силы для блокады устья Теклы, он поступил абсолютно так же, как всегда: авангард во главе с Атрегоном поставил стеречь Западную протоку, как наиболее вероятное место прорыва, сам расположился напротив центральной части дельты с главными силами, ну а остаток кораблей, под началом Чессамо, отправил с глаз подальше – в бухту Пихтовую, куда открывалась самое восточное судоходное гирло Теклы. Там меньше всего следовало ждать померанцев, поскольку лишь двести с небольшим миль отделяло эту бухту от Ситэ-Ройяля, где находился еще один флот Покаяны – Домашний. По силе он ничуть не уступал всей эскадре Мак-Магона, поэтому прорываться мимо него после какого-никакого, но все ж таки – боя! – с кораблями Чессамо было бы поразительной глупостью.
Однако как раз эту глупость, причем вполне осознанно, и совершил Мак-Магон. Сначала, как от него и ждали, он повел свои корабли по Западной протоке, но как только повстречались магрибинские фелюки, гросс-адмирал повернул на девяносто градусов, пересек всю дельту и в полдень 16 июля достиг бухты Пихтовой. Именно арьергард флота Открытого моря оказался на пути померанской эскадры.
* * *
Вице-адмирал Чессамо был крайне изумлен нелепым сообщением о том, что линейный корабль «Орасабис» ведет бой.
– Какой еще бой? С кем?
Адмиралу молча протянули подзорную трубу, хотя и без этого оптического прибора вполне можно было различить столб дыма, поднимающийся над южной оконечностью острова Обливный. Оттуда же доносились приглушенные расстоянием звуки пушечной пальбы.
Адмирал удивился еще больше.
Идея отправить «Орасабис» в засаду родилась вовсе не от того, что Чессамо хотел обезопаситься от неожиданного нападения, поскольку никакого нападения он не ожидал. Просто адмиралу крайне не нравился командир этого корабля, некий маркиз де Касарада, и он поступал с надменным аристократом точно так же, как и адмирал Василиу поступал с ним самим, – стремился под любым предлогом сбыть с глаз.
И вдруг эта привычка принесла такие плоды! Злосчастный «Орасабис» перекрыл очень удобный пролив между островами Обливный и Пихтач. Не будь этого, померанская эскадра уже бы неслась на всех парусах в атаку, практически лишив покаянские корабли времени на подготовку.
Сейчас это время было. Вместо одного из линкоров. А ведь можно и даже нужно было пожертвовать совсем не «Орасабисом», а совершенно никудышным корветом «Обрат Микулай», запоздало подумал Чессамо.
* * *
Первые распоряжения казались очевидными даже для «мундира, надетого на бубудуска».
На всех кораблях следовало сыграть боевую тревогу, ее и сыграли; матросы заняли давно и точно установленные места для артиллерийского боя. Но вот что делать дальше, этого вице-адмирал не представлял. Ни в одном сражении он еще не участвовал, а военно-морскую тактику в энциклии ему зачли без экзамена. Зря, конечно… Кусая губы, Атвид Чессамо стоял на палубе своего флагмана и пытался придумать какой-нибудь приказ.
Его эскадра растянулась поперек Пихтовой бухты так, что расстояние между соседними кораблями составляло по три четверти мили. Основную силу и центр этой редкой цепи составляли четыре старых линкора, самый мощный из которых нес на борту девяносто два орудия. Фланги линии охраняли два фрегата, один с 48, а другой – с 44 пушками (оба тоже далеко не вчера родились). И наконец роль посыльного корабля исполняло настоящее ископаемое по имени «Обрат Микулай», притча во всех флотских языцех. Сей допотопный корвет являлся единственным кораблем во всем флоте Пресветлой, имеющим на вооружении прадедовские медные пушки с давно вышедшим из употребления калибром в десять фунтов… Вот с такой коллекцией антиквариата и предстояло встретить новейшие стопушечные линкоры адмирала Мак-Магона.
Даже Чессамо понимал, что если померанцы сходу сосредоточат весь огонь на одном корабле, то смогут прорвать заградительный строй в любом угодном для них месте. И будет странно, если они этого не сделают.
Хорошо было бы в этом же самом месте собрать все свои силы. Только вот где? Ширина бухты Пихтовая составляла больше девяти морских миль. А дальность эффективного огня морских пушек Покаяны – только полторы…
* * *
Вице-адмирал Чессамо с большой неохотой вызвал свой штаб на шканцы флагманского линкора «Камбораджо».
– Итак, обратья, – сказал он. – Слушаю ваши предложения.
– Не послать ли за помощью? – осторожно спросил начальник штаба. – В бою от «Обрата Микулая» все равно никакого проку. Вот его бы…
– Отчего ж не послать? – миролюбиво согласился адмирал. – Посылайте. Но не забудьте: ширина острова Пихтач превышает девятнадцать с половиной миль. Это – в одну сторону. И столько же – в другую. Из чего следует, что помощь подоспеет часов через пять-шесть. Ну а чем бы нам заняться в это время, обратия?
Обратья ничего придумать не успели. Они не первый день находились при Чессамо, поэтому думать поотвыкли. А из-за горы, венчавшей северную оконечность острова Обливный, уже показались мачты, одетые полным комплектом парусов. В пролив между Обливным и Пихтачом входил средних размеров фрегат.
– Эх! Надо было и этот пролив запереть, – с досадой сообщил один из офицеров.
– А слева оставить свободной всю Восточную протоку, умник? – хмыкнул начальник штаба.
– Вижу флаг Пресветлой Покаяны, – вдруг доложил матрос с марсовой площадки.
– Что за бред! Где, на нашей мачте?
– Никак нет, обрат адмирал! На фрегате, огибающем Обливный.
Весь штаб, а также капитан «Камбораджо» одинаковым движением вскинули бинокли и подзорные трубы.
Фрегат в это время повернул к северо-востоку, держа курс точно на середину оперативного построения эскадры Чессамо. Боковой ветер развернул на его мачтах золотистые полотнища имперского флага. Всем сомнениям пришел конец, когда из-за Обливного вывернул мощный трехдечный линкор и бросился в погоню за первым кораблем.
– Да это же фрегат «Консо», – осмелился высказаться флаг-адъютант. – А за ним гонится…
– Линейный корабль «Денхорн»! – выкрикнул сигнальщик. – Далее следует линейный корабль «Василиск». За ним…
Один за другим в пролив входили все новые померанские корабли. Доносились пушечные выстрелы – погонные орудия флагмана курфюрстенмарине старались
достать«Консо», а фрегат бойко отвечал кормовой батареей.
Капитан «Камбораджо» заволновался.
– Обрат адмирал! Разрешите доложить: «Консо» ведет погоню в центр бухты, прямо на нас!
– Вижу, – отозвался Чессамо.
– Не прикажете ли другим кораблям подтянуться поближе к флагману?
И адмирал кивнул.
– Приказываю.
* * *
Покаянская эскадра снялась с якорей.
Корабли ставили паруса и с двух сторон стягиваясь к середине ордера. Расстояние между ними вскоре сократилось до пары кабельтовых, но вот фланги, разумеется, открылись. И это было как раз то, на что надеялся и рассчитывал Мак-Магон.
Не доходя примерно трех миль до уплотнившейся покаянской эскадры, «Консо» вдруг неожиданно повернул вправо. Северо-западный ветер для него тут же превратился в почти попутный, позволяя набрать ход до восьми узлов. Разумеется, вслед за фрегатом повернули и померанцы.
– Вот черт, – не вытерпел начальник штаба. – Да так же они нас попросту обойдут! Проскочат вдоль берега!
Вице-адмирал невольно подумал, что было бы здорово обойтись без драки в столь невыгодных условиях. Но вслух сказал другое. То, что обязан был сказать.
– Прорыва допустить нельзя!
– Прикажете идти наперерез?
– Да. Вот это самое. Точно! Наперерез. Распорядитесь!
Над ютом «Камбораджо» немедленно замелькали флажки сигнальщика. Но сбитые в тесную колонну корабли могли сдвинуться с места только тогда, когда в движение придет самый первый из них.
Первым в цепи оставался все тот же «Тангом». Пока до него докатился флажной семафор, пока выбрали якорь и настроили паруса, убегающий во все лопатки «Консо» успел пересечь линию курса. Сразу после этого хитрый фрегат резко принял влево, прячась за «Тангом».
И тут случилось то, чего совсем уж никто не ожидал: внезапно на «Тангом» обрушился град ручных бомб.
Десятки начиненных порохом чугунных шаров ударялись о палубу, проваливались в рустерные решетки, раскатывались между выставленными в амбразуры орудиями.
Канониры растерялись. Никто не бросился заливать горящие запальные трубки водой и время было упущено. Раздались взрывы. Осколки рвали снасти, ранили матросов. Вскоре на батарейных палубах начали воспламеняться картузы, – полотняные мешки с порохом. Вдобавок ко всему предатель-«Консо» разразился еще и полным бортовым залпом. С расстояния всего в полсотни саженей ни одно из ядер мимо не пролетело; многие прошили «Тангом» через оба борта навылет. Фрегат по инерции продолжал идти вперед, но его нижние паруса лизало пламя, а на верхней палубе царила полная неразбериха.
И тут начал пристрелку головной покаянский линкор.
* * *
ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ФРЕГАТ «ТАНГОМ»
Водоизмещение – 510 тонн. Трехмачтовый барк. Максимальная зарегистрированная скорость – 18,1 узла. Вооружение – 48 чугунных пушек калибром от 4 до 18 фунтов. Экипаж – 298 человек. Командир – капитан второго ранга Шон Бресли
Несколько ядер легли либо с недолетом, либо с перелетом, но потом начались попадания. Имея преимущество в скорости, померанский флагман обгонял и одновременно сближался с «Тангомом».
Вскоре расстояние между ними сократилось до тех самых пятнадцати кабельтовых, на которые могли стрелять пушки покаянской морской артиллерии. Но «Тангом» молчал.
Молчал необъяснимо – хотя многие орудия его левого борта были повреждены ядрами «Конго», по правому борту, обращенному к неприятелю, их оставалось вполне достаточно. У станков маялись канониры с зажженными пальниками. Сквозь открытые порты были отчетливо видны вспышки пламени и длинные выбросы дыма из корпуса «Денхорна», однако команды на ответный огонь не поступало. Между тем тяжелые померанские ядра методично били и били в «Тангом», чаще всего – в правую скулу. В борту одна за другой открывались пробоины, в том числе – ниже ватерлинии. Фрегат начал принимать воду, а приказа открыть ответный огонь по-прежнему не поступало. Наконец лейтенант, командовавший нижней батарейной палубой, переполнился недоумением настолько, что решился оставить свой пост и поднялся на шканцы. Здесь его недоумение сменилось состоянием, близким к шоку.
В форкастеле бушевал пожар. Над ним полыхали паруса фок-мачты. Дымился и грот. Весь шкафут неузнаваемо преобразился – выщербленная взрывами палуба была завалена обломками и трупами, испещрена пятнами крови и копоти. Время от времени вспыхивали поднятые для боя картузы; при этих вспышках уцелевшие матросы падали. И хотя некоторые из них пытались гасить огонь, зато другие с воплями прыгали в море.
Но еще более страшной оказалась картина на юте.
Упроломленного фальшборта без сознания лежал капитан. Старпом и вахтенный офицер тоже были либо убиты, либо тяжело ранены. Вестовой с сигнальщиком куда-то исчезли. Из четырех рулевых на ногах с трудом держался один. И то только потому, что повис на штурвале. В сущности, кораблем никто не управлял.
На глазах у онемевшего лейтенанта среднего калибра ядро пронзило горящую носовую надстройку. Прокатившись почти до кормы, оно подскочило, снесло штурвал и застряло в переборке. Необъяснимым чудом уцелевший Рулевой сел на палубу, тупо разглядывая торчащий перед ним пенек.
В этот момент очнулся капитан. Он приподнялся на локте и прохрипел:
– А, ты живой? Принимай командование…
– Пресветлый Корзин, – пробормотал лейтенант. – Черт меня подери… Да чем же тут командовать?!
– Долго это… не продлится, – утешил капитан и вновь потерял сознание.
Ловя ветер уцелевшими парусами, беспорядочно меняя галсы, «Тангом» дрейфовал поперек курса померанцев в общем направлении на скалистый берег.
* * *
ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ЛИНЕЙНЫЙ КОРАБЛЬ «ГРОНШ»
Водоизмещение – 1675 тонн. Трехмачтовый барк. Максимальная зарегистрированная скорость – 16,9 узла. Вооружение – 74 чугунных орудия калибром от 4 до 32 фунтов. Экипаж – 810 человек. Командир – капитан второго ранга Моллз Эндрин.
Старый линейный корабль «Гронш» следовал сразу за «Тангомом». Паруса линкора едва успели принять ветер, когда случились первые неприятности из-за внезапной атаки «Конго».
Эта атака вызвала вполне объяснимое замешательство и у Моллза Эндрина. Секунда за секундой линкор продолжал идти с возрастающей скоростью, постепенно догоняя горящий фрегат. До ахтерштевня «Тангома» оставалась пара кабельтовых, когда Эндрин опомнился и приказал взять правее.
Длинный и довольно узкий «Гронш» отличался приличными ходовыми качествами, однако по этой же причине неважно выполнял повороты, особенно поворот фордевинд. Прошло немало времени, пока он преодолел давление ветра в правую скулу и начал выкатываться из строя эскадры. Бушприт линкора при этом проплыл над самой кормой «Тангома»; оба корабля разошлись бортами в нескольких саженях друг от друга. С такого расстояния Эндрин имел отличную возможность оценить степень опустошения, причиненного померанскими бомбами. На юте пострадавшего корабля отчаянно метался какой-то лейтенант. Кроме него там никого не осталось.
Старпом Эндрина присвистнул:
– Крепко же им… твою мать.
Моллз не ответил. Его внимание целиком было поглощено тем, чтобы «Гроншу» досталось поменьше. Задача выпала не из легких: закрыв собой несчастный фрегат, «Гронш» превратился в удобнейшую мишень для всей померанской эскадры. То, что она наконец оказывалась в зоне ответного огня радовало не слишком.
* * *
Неприятель шел двумя параллельными колоннами. В ближайшей находились все боевые корабли, а за ними, прижимаясь к берегу, следовал «Поларштерн» с транспортами.
Обе колонны адмирал Мак-Магон бросил в промежуток между материковыми скалами и головой покаянской эскадры. При этом флагман курфюрстенмарине резал курс уже в полумиле перед носом «Гронша». Пушки его левого борта были разряжены и временно неопасны. Однако «Гронш» очутился в полукольце, образованном сразу тремя тяжелыми кораблями померанцев, выполнявшими последовательный поворот, – линкором «Василиск», фрегатами «Такона» и «Мегион». Дальше над полосой дыма покачивались мачты еще нескольких кораблей.
– Сто два, шестьдесят шесть и пятьдесят четыре, – уныло доложил старпом. – Итого – двести двадцать два орудия. Многовато против семидесяти четырех наших пушек. Волнение на море незначительное, ожидается высокая точность попаданий.
– Закончил подсчеты? – сухо поинтересовался капитан.
– Примерно.
– Тогда примерно пройдись по батарейным палубам. Передай: весь огонь сосредоточить на самом слабом корабле. То есть на «Мегионе». Если повезет, его, быть может, мы и утопим. Бить брандскугелями в корпус!
– Слушаюсь, обрат капитан.
«Мегион», однако, не стал дожидаться, когда его утопят. С дистанции чуть меньше семнадцати кабельтовых все еще оставаясь недосягаемым для «Гронша», он открыл огонь первым.
Сначала ударила одна пушка, затем еще одна, а потом затрещали уже плутонги. Такой быстрый переход к массированному огню еще до того, как завершился полет пристрелочного снаряда, говорил о большом опыте артиллерийских офицеров, способных корректировать огонь не по всплеску падения, а по кривизне траектории. Ничего хорошего это не сулило.
Воздух между враждебными кораблями наполнился очень характерными гудением и мельтешением – летела стая так называемых «мотылей» – полуядер, скрепленных цепями. Куда они нацелены гадать не требовалось.
– Убрать всех с мачт! – крикнул Эндрин.
Засвистели боцманские дудки. Покидая реи, матросы посыпались вниз. Едва спрыгнув с вант, либо соскользнув с брасов и штагов, они тут же падали на палубу, закрывая головы руками и съеживаясь так, чтобы занимать как можно меньшую площадь. Нашлись и неудачники – двое марсовых сорвались за борт. Новобранцы, увальни… Их крили утонули в характерном ноющем шуме.
* * *
«Мотыли», дребезжа и завывая, врезались в рангоут. Раздался треск дерева и вспарываемых парусов. Сверху посыпались половинки потерявших энергию ядер, звенья цепей, щепки, обрывки снастей, клочья парусины. Один из «мотылей» шаркнул по борту, зацепился за ствол пушки и с поразительной легкостью выдернул его из станка. Девятисоткилограммовый чугунный палец секунду стоял вертикально, затем рухнул и покатился по полубаку. Оттуда послышались вопли.
Снаряды «Мегиона» прилетели со стороны правой раковины, поэтому больше всего досталось бизань-мачте, – она совершенно оголилась. В лохмотья превратился и грот. Лишь фок-мачта отделалась сравнительно легко.
Эндрин встал на ноги, стряхнул с себя труху и спокойным голосом приказал принять на два румба вправо. Этим решением он добивался сразу нескольких выгод. Во-первых, не упускал момент, когда инерция еще сохраняла лишившемуся многих парусов кораблю более-менее достаточную для маневра скорость. Во-вторых, уменьшал площадь обстрела для «Таконы», которая оказывалась прямо по курсу. В-третьих, давал своим канонирам возможность прицелиться в «Мегион», а в-четвертых – прикрывал горящий «Тангом», которому в противном случае пришлось бы совсем худо. Учитывал Эндрин и то, что при повороте «Гронш» потеряет часть скорости и два передних померанских линкора быстрее уйдут вперед на дистанцию, превышающую дальность их огня.
Что же касалось «Мегиона», он должен был сам прийти под залп. И он пришел, поскольку сбавить ход не мог: в плотном строю за ним следовали еще три корабля. Но когда на «Гронше» ударили первые орудия, померанский фрегат быстро повернулся к нему носом, уменьшая площадь обстрела, и немедленно открыл огонь из своих погонных пушек.
– Что ж такое, обрат капитан? – по-детски обиженно спросил дежурный лейтенант.
– Как – что? Вполне естественный маневр.
– Я не о «Мегионе».
– А о чем?
– Да больше половины наших брандскугелей в полете не светятся!
Брандскугели представляли собой пустотелые ядра, наполненные горючей смесью. В норме при выстреле у них должны были воспламеняться запальные трубки. Если они не воспламеняются, то не срабатывает и сам заряд.
Эндрин с щелчком сложил подзорную трубу.
– Что это такое? – с яростью переспросил он. – Это – качество наших запальных трубок, обрат мой лейтенант.
– Но почему, почему они таковы? – продолжал недоумевать лейтенант.
– Они таковы, какова вся наша пресветлая система, – в сердцах бросил Эндрин. – Вестовой!
– Я.
– Бегом по батарейным палубам! Приказ: никаких брандскугелей не заряжать. Только обыкновенные ядра. Живо!
В этот момент сигнальщик крикнул, что открыл огонь «Василиск». Вдоль борта вражеского линкора один за другим вспухли белые клубочки. Скоро послышалось басовитое гудение нового многочисленного роя «мотылей».
