Эскадра его высочества

      – Муром? Какой Муром? Ха! А мы служим-то сейчас кому?
      – Да вроде Поммерну.
      – Вот. Мы теперь кто? Изгои. Так что Тихон отговорки найдет. А не найдет – так заплатит. Казну посадника жалеть с какой стати?
      – Казну Мурома, ты хочешь сказать.
      – Тихон так лапу в нее запустил, что если и захочет, сам не разберет, где его деньги, а где – общинные. Не у него первого золото совесть съело.
      – А она у него была, совесть-то?
      – Не знаю. Чтобы править в Муроме, совесть не нужна. С ней даже труднее, по-моему. Ты вот что. Прикажи курфюрстова сержанта в каюту унести, хватит ему воздухом дышать. Пулю-то вытащили?
      – Нет. Глубоко сидит. Пропадут они с Прошкой, если на «Поларштерне» не помогут.
      – Ну, трогаем помалу.
 

* * *

 
      Без плеска опустились тяжелые лиственные весла. «Ежовень» тенью двинулся вдоль левого, обрывистого берега Теклы. Молча, с оружием у ноги, гребли свиристеловы мужики.
      Подле укрытого деревянными щитами носового единорога притаился Абросим с зажженным фитилем. До фрегата оставалось саженей шестьсот, когда Стоеросов приказал сушить весла. Скампавей тихо скользил по течению. Прекрасно «зализанные» обводы позволяли двигаться бесшумно, даже за кормой не журчало.
      На мостик поднялся Абросим.
      – Дальше поплывем – заметят.
      – Угу.
      – Так что же делать?
      – Пора высаживаться, берегом пойдем.
      – Я тоже пойду.
      – Куда ж я без тебя. Эй, Ерофеич! Отдать кормовой.
      Плюхнулся потайной якорь, – не на цепи, а на толстом пеньковом канате. Канат натянулся, мягко затормозив судно. Дальше уж само течение прибило «Ежовень» к берегу. Палубная команда осторожно опустила сходню.
      – Сорок человек остаются при веслах, – приказал Стоеросов. – Абордажная партия – за мной!
      Уже с берега добавил:
      – Ерофеич, как фонарем «добро» просигналю, – гребите во весь дух.
      Боцман перегнулся через фальшборт.
      – Откуда посигналишь?
      – С фрегата, вестимо.
      – Брать, значит, все-таки намерен?
      – Пренепременно. Иначе они нас возьмут. Хочешь?
      – Не-е, – отказался Ерофеич. – По молодости я уже в плену покаянском разок побывал. Хватит! Никому не посоветую. Псы, чистые псы…
      Кто-то из гребцов плюнул за борт.
      – Да какие ж они чистые…
 

* * *

 
      ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ФРЕГАТ «КОНСО»
 
      Водоизмещение – 478 тонн. Трехмачтовый барк. Максимальная зарегистрированная скорость – 17,9 узла. Вооружение – 46 орудий калибром от 4 до 18 фунтов. Экипаж – 285 человек. Командир – капитан второго ранга Сейран Лере.
 
      «Консо» вполне разумно стоял кормой в сторону Мурома, а носом по течению. Так, чтобы в случае чего сразу броситься в погоню. Держали его два кормовых якоря. Стражи на берегу не оказалось – оно и понятно, ждали ведь скампавей, а не верблюда.
      – Молодец твой барон, – шепнул Абросим. – Предупредил, не сдрейфил. Хотя и понятно, родич теперь.
      Свиристел кивнул молча, поскольку держал в зубах надежный, дедовский еще кинжал.
      Пользуясь тенью обрыва, оба вошли в воду напротив кормы и поплыли к носу фрегата. Там свешивались снасти, за которые можно было уцепиться.
      Еще с берега они засекли двух часовых – на юте и в «вороньем гнезде» бизань-мачты. Видимо, капитан фрегата сильно рассчитывал на дозорных брига, стоявшего чуть выше по течению. Да и время было уж очень сонное – четвертый час утра, самая что ни на есть «собакина вахта».
      Абросим первым взобрался по канату на палубу Затем, ползя от пушки к пушке, пробрался на ют и там тихонько стукнул часового. В делах подобного рода был он знатным мастером, но все же чуток нашумел.
      – Эй, что происходит? – поинтересовался матрос с мачты.
      – Слышь, парень, ты только не балуй, – сказал Свиристел, подбирая мушкет часового. – А то пальну, понял? Лучше слезай по тихой.
      Абросим тем временем выбросил за борт шторм-трап.
      – А вы меня – не того? – спросил матрос.
      – Да чего ж мы, душегубы?
      – А кто?
      – Добрейшей души человеки.
      Матрос хмыкнул.
      – Эт сразу видать.
      Тут на палубу один за другим полезли Свиристеловы мужики. Мокрые, бородатые, страшные. Все как один – добрейшей души человеки.
      – Пожалуй, я здесь еще посижу, – сказал матрос.
      – Ну, посиди, милок, посиди, – согласился Свиристел. – Только смирно.
      Из камбуза, позевывая и почесываясь, выбрался боцман.
      – Что за шум, балбесы?
      Свиристел навел на него мушкет.
      – Иди-ко сюда, мудрец.
      – А?
      – Дай-ка я тебя свяжу, – сказал Абросим.
      – А?
      – Руки, говорю, давай.
      – О.
      – Ты еще чего-нибудь говорить умеешь?
      – А! Говорить? Умею.
      – Тогда скажи, капитан у себя?
      – Так точно. Почивать изволят.
      – Случаем, не пьяный?
      – Не… Верите, вообще в рот не берет, – с отвращением сказал боцман. – И другим не дает. Одни проблемы с ним. Скряга! Кто, говорит, первым скампавей муромский заметит, тому – полпинты рома. Но только когда вернемся в Ситэ-Ройяль… Представляете?
      – А ведь и правда, – сказал Абросим. – Разговаривать умеет.
      И вставил в боцманский рот полфунта войлочных пыжей.
 

* * *

 
      Капитан действительно оказался безнадежно трезвым. И в каюте – чистота, ни бутылок пустых, ни запаха I скверного. Но спал крепко, насилу растолкали.
      – Послушай, братец, что-то я тебя не припомню, – сказал он Свиристелу.
      – Я тут недавно.
      – Все равно не помню.
      – Ничего, дело наживное, щас познакомимся. Дозвольте спросить?
      – Спросить? Что?
      – Вы получили приказ утопить Стоеросова, купчину такого?
      – Разумеется. Он разве появился?
      – Ну да, появился.
      – Где?
      – Да здесь я.
      – Что за шутки, милейший! Что ты тут вообще делаешь и какого черта развалился в моем кресле?!
      – По-моему, дурака валяет, – сказал Абросим. – Стукнуть?
      – Не надо. Не проснулся еще человек. Тут капитан все понял.
      – Бог ты мой просветленный! Да вы отдаете себе отчет?! Нападение на имперский фрегат! Да вас же за это…
      – Повесят?
      – Без сомнения. В лучшем случае.
      – Ну, если повесят, значит, не утопят, – с облегчением сказал Свиристел.
      – Хотя… – тут капитан огляделся, – быть может, это случится еще не сегодня.
      – Я тоже думаю, не сегодня. Если вообще случится.
      На палубе грохнул выстрел.
      – Ладно, – сказал Стоеросов, поднимаясь из капитанского кресла. – Мне пора. Дела, знаете ли.
      – Позвольте… – ошеломленно сказал капитан. – А мне-то что теперь делать?
      – Ну, для начала оденьтесь.
      – А потом?
      – Потом подумайте, стоит ли служить сострадариям.
      – И все?
      – И все. Ни топить, ни вешать вас не будут. Не душегубы чай. Только уж ведите себя благоразумно, лады?
 

* * *

 
      На палубе вдоль правого борта неровными шеренгами кое-как выстроилась команда фрегата. Против них с пищалями и трофейными мушкетами стояли муромцы.
      – Некоторые сбежали, – доложил Абросим. – Бубудуски. В воду попрыгали. Пришлось пальнуть для острастки.
      – Правильно, – сказал Стоеросов.
      – А бриг с якорей снимается. Что делать?
      – Пленных обыскать и – в трюм. Ерофеичу просигналь, пусть гребут.
      – Понятно.
      Свиристел прошел к левому борту и прислушался. С места стоянки второго вражеского корабля доносились крики, топот, скрип кабестана.
      – С цепью-то как быть? – спросил Абросим.
      – С какой?
      – Да вот, – Абросим постучал рукой. – И впрямь, между кораблями натянута. Ждали они нас, Палыч.
      – Очень хорошо.
      – Что ж хорошего? Ерофеич напорется.
      – Не успеет.
      Свиристел послюнявил палец и поднял руку, определяя направление ветра.
      – Ну-ка, гони матросиков передние паруса ставить. Фок и кливер. Якоря поднять! Если кто заерепенится – стреляй без разговоров, тишину беречь уже нечего.
      Но забитые покаянские матросики не сопротивлялись. Подгоняемые прикладами, они разбежались по местам. Палубная команда привычно взялась за вымбовки и принялась вышагивать круги у кабестана. Якорные канаты натянулись, фрегат попятился. Свесившись за фальшборт, Абросим докладывал:
      – Канат пошел. Канат панер!
      Как только якоря оторвались от дна, течение подхватило корабль. Свиристел сам стал к штурвалу Хлопнув на ветру, развернулся треугольный кливер. «Консо» начал набирать ход.
      – Абросим! Глянь, цепь натягивается?
      Абросим перегнулся через борт.
      – Пошла понемногу.
      Стоеросов поднял ко рту рупор.
      – Эй там, на фок-рее! Пошевеливайтесь.
      Покаянские матросы наконец разобрались со снастями фока. Нижняя шкаторина упала, парус надулся.
      – Есть! – в это же время крикнул Абросим. – Цепь выходит из воды. Только бы на бриге ее не обрубили…
      – Не успеют. Щас мы устроим им развлечение!
 

* * *

 
      Фрегат обогнул поросший соснами мыс и, следуя течению, увалился вправо. А позади, за мысом, над деревьями показались мачты брига. Оттуда слышались вопли, мушкетные выстрелы, частые удары судового колокола-рынды. Но все это продолжалось не слишком долго. Следуя фактически на буксире у более массивного, уже набравшего скорость корабля, бриг не смог отвернуть от берега.
      Донесся глухой шум садящегося на мель судна, плеск волн, треск рангоута, хлопание парусов. А из палубы «Консо» от резкого рывка выдрало кнехт, к которому была прикреплена цепь.
      – Готово, – крикнул Абросим. – Идем свободным ходом!
      – Добро, – отозвался Стоеросов. – Ставьте грот!
      В это время из-за мыса выскочил «Ежовень». Подправив курс, Ерофеич пальнул из кормового единорога.
      – Лихо у вас получилось, – крикнул матрос с мачты. – Примите в компанию? Свой я.
      – То есть?
      – Муромский.
      – Ага. А из какой слободы будешь?
      – Из Фуфайлов. Ивашкой звать.
      – Чего ж ты базилевсу служишь, Фуфайла?
      – Да так, с Тихоном нелады вышли.
      – А родичи чего ж не заступились?
      – Хотели. Только решили, что лучше мне одному уйти, чем весь род подставлять. С Тихоном сейчас лучше не ссориться.
      – Это правильно. Посадника слушаться надо. На то он и посадник, между прочим.
      – Хо-хо! Так и у вас отношения с Тихоном не лучше, а, добрейшие человеки? Разве не так?
      – Сообразительный, – пробурчал Абросим. – Приглядывать придется.
      – А еще за Теклой присматривай, – напомнил Стоеросов. – Интересно ведь, кого встретим.
 

* * *

 
      Навстречу попалась часть покаянской эскадры во главе с линкором. Фуфайла крикнул с мачты:
      – «Умбаррага», Свиристел Палыч! Восемьдесят восемь пушек! А за ним следуют три фрегата!
      На захваченном «Консо» к этой встрече были уже вполне готовы. По шканцам прохаживался благоразумный покаянский капитан, а Ивашка бодро отрапортовал флагами о захвате муромского скампавея «Ежовень», который очень печально и очень убедительно тащился на буксире. Картина получилась и бодрой, и красивой, и победоносной. Линейный корабль даже поднял флаг «вами Доволен».
      – Запроси-ка, где искать командующего, – приказал Стоеросов.
      Ивашка замахал флажками. На линкоре ответили.
      – «Упокоитель», флагман аншеф-адмирала Василиу, крейсирует в устье Шумацкой протоки, Свиристел Палыч!
      – Очень хорошо. А теперь вежливенько поблагодари.
      – Слушаюсь.
      «Умбаррага» спокойно повернул в боковой пролив. На его кормовом балконе два офицера курили сигары.
      – Ишь, вальяжные, – сказал Абросим. – Как у себя дома, понимаешь… Еще два-три дня, и вообще закупорят фарватеры!
      Он с досадой плюнул за борт. Потому что покаянские военные корабли не имели права заходить в дельту Теклы без разрешения посадника.
      – Ничего, – угрюмо проворчал Ерофеич. – Не век им тут плавать. Судьба, она девка переменчивая.
      Словно подтверждая его слова, вдруг стих ветер, паруса на покаянских кораблях обвисли. Эскадра, не завершив маневра, застряла в проливе между островами.
      – А ведь похоже, что засаду затевают, – сказал Абросим. – Хотят сесть на хвост померанцам еще в муромских водах.
      – Да, – кивнул Свиристел. – Похоже.
      – Какой план будет?
      – План будет такой. Проходим мимо острова и поворачиваем вправо. Думаю, что Мак-Магон пройдет либо здесь, либо там, за Долгим островом. В любом случае мы их увидим.
      – Нас могут найти и родичи Агафония.
      – Не смогут. Мы ж теперь в плену у базилевса!
      – А если померанцы узнают, что мы захватили фрегат? Тот бриг, что на мели сидит, уже наверняка послал шлюпку с сообщением. Если сам с мели не снялся. Скоро начнется облава и на нас.
      – Тут ничего не поделаешь. Мы должны найти корабли курфюрста. Очень может быть, что завтра «Умбаррага» спугнет их в сторону моря. То есть прямо к нам. Вместе у нас будет около шестисот шестидесяти пушек, а это уже – кое-что. Имперский флот сильно разбросан, можно и прорваться.
      – А дальше?
      – Я не Господь Бог, Абросим, всего не знаю. Поживем – увидим, что там дальше будет.
      – Увидим, – без особой уверенности согласился Абросим.
      – У тебя что, предчувствие?
      – Ага. Не думаю, что пролив между островами свободен.
 

* * *

 
      Через полчаса, когда они миновали Долгий остров, Свиристел сказал с уважением:
      – Ну ты, брат, даешь!.
      Между островами Долгий и Оболонный, прямо поперек пролива стоял восьмидесятичетырехпушечный линкор «Орасабис», полностью перекрывший фарватер. Ничего не оставалось, как плыть дальше.
      Но вот пролив между островами Оболонный и Пихтач оказался свободным. Почему – понятно, глубины здесь были для линейных кораблей маловатыми. Покаянцы решили, что и курфюрстова кригсмарина тут не пройдет. Но глубины, недостаточные для линкора, могут быть приемлемыми для фрегата.
      «Ежовень» снялся с буксира и быстро промерил фарватер. Оказалось, что трофейный корабль пройти может, хотя и впритирку. И в третьем часу ночи бывший его величества фрегат «Консо» стал на кормовой якорь. Там, где и наметил Свиристел, – за песчаным мысом Оболонь-острова. В укромном месте, заслоненном от главного русла скалами
      – Что теперь? – спросил Анисим.
      – Пушки заряжены?
      – Да.
      – Нужно узнать, что за силы стерегут выход в море. Пока темно, пусть «Ежовень» сбегает в бухту Пихтовую. На весла посадить покаянцев, своих не утомлять. Остальным – спать. Потому как завтра набегаемся. И вот еще что, Абросим. Распорядись как следует накормить пленных. Без всяких норм, чтоб ели от пуза. А назавтра всем – швабры в зубы и – вперед. Пусть драят «Консо» до блеска-сияния, до тех пор, пока очистят эту конюшню от киля до самых клотиков. Весь хлам – за борт. Мурмазеям негоже драться в помойке.
 

* * *

 
      Утром, в разгар генеральной уборки, пленный капитан попросил аудиенции. На его лице появилась щетина, но в остальном он был собран, подтянут, держался молодцом.
      – Вчера я не успел представиться.
      Стоеросов кивнул.
      – Да, суматоха случилась.
      – Капитан второго ранга Сейран Лере, к вашим услугам.
      – Слушаю тебя, съер.
      – Боярин, хотел вас спросить, что будет с моим экипажем?
      – Отпустим.
      – Когда?
      – Да сразу после окончания похода. Вот только когда он закончится, того сказать не могу. Поэтому буду ходатайствовать перед адмиралом Мак-Магоном о зачислении ваших матросов на довольствие с выплатой денежного содержания. Тех, кто филонить не будет, конечно.
      – Вот как… Очень благородно с вашей стороны.
      – Скорее – разумно. У меня всего семьдесят четыре человека, двое ранены.
      – Понимаю. Но если вы рассчитываете таким жестом смягчить эпикифора, то… напрасно.
      Свиристел посмеялся.
      – Нет. Эпикифора мягчить я никак не собираюсь. Скорее даже наоборот, хочу разозлить как следует.
      – На что же вы тогда рассчитываете?
      – Я рассчитываю не попадаться ему в руки. Чего и вам советую, кстати.
      – Постараюсь. Насколько я понял, вы находитесь на службе у Поммерна?
      – Точно.
      – Тогда возьмите меня в свой экипаж.
      – Гм. А вы хорошо подумали? Если нас поймают, за компанию повесят и вас.
      – Потерю корабля мне и без того не простят, это не в правилах бубудусков. А попасть к ним на перевоспитание… Бр-р, сплошная мерзость. Так что выбора, в сущности, нет.
      – Что ж, будете штурманом. Просьбы, пожелания?
      – Только одна. Позвольте мне не стрелять в своих бывших сослуживцев. Среди них есть и приличные люди.
      – Да пожалуйста. Приличные мужики есть везде, – сказал Свиристел. – Даже на службе у его люминисценция.
      Потом вздохнул и добавил:
      – Их и убивают в первую очередь, приличных. Берегутся не очень.
      – Да, – сказал Лере. – Побережешься раз, побережешься два, – глядь, и перестал быть приличным. Вы это хотели сказать?
      – Не только. Тут, вишь ли, вот еще какая штука. Было бы из-за чего не беречься. По-моему, у эпикифора ничего такого нет.
      – А у курфюрста?
      – У курфюрста? Пожалуй, что есть.
      – Хотелось бы верить, – вздохнул капитан Лере.
      Стоеросов пожал плечами.
      – Возможность проверить мы вам предоставим, не сомневайтесь. А вы мне скажите такую вещь. Паруса на «Консо» старые, такелаж гниловатый, матросы цинготные, в сухарной кладовой плесень, в трюме вода, а крысьяки так и шныряют. Что, и на других кораблях базилевса так же?
      – На многих гораздо хуже, – мрачно ответил пленный капитан. – Самый страшный враг императорского флота – вовсе не Поммерн и даже не Альбанис. Это – обратья имперские интенданты.
      – Так может, и вся ваша империя течь дала?
      – Давно уже, боярин. Только приспособилась дырки человеческими жизнями затыкать. Людей много, чего их жалеть…
      – М-да, – сказал Стоеросов. – И как ты с такими мыслями не спился?
      – Потому что хорошей водки нет, – усмехнулся Лере. – Вся уходит сострадариям.
 

* * *

 
      Свиристел приказал ставить нижние паруса, но с якорей пока не сниматься. На скампавеи завели новый буксирный трос и оставили там всего восемь человек. Все остальные расселись на палубе «Консо», вокруг мачт. Из камбуза вынесли бачки. Но едва успели позавтракать, за островом грохнул и далеко разнесся над Теклой первый залп.
      – Двенадцатифунтовые, – на слух определил Абросим. – Десятка полтора. Похоже, померанский корвет разрядился.
      – Что вы намерены делать? – спросил Лере.
      – Соединиться с Мак-Магоном.
      – Даже в этом случае у Покаяны будет втрое больше кораблей.
      – А мозгов? – спросил Свиристел.
      – Вы удивительный человек, – сказал Лере.
      Он покачал головой и отошел к борту.
      Лучи Эпса пробились меж туч и кругом посветлело.
      – Вижу паруса трехмачтового… нет, двухмачтового корабля! – крикнули с марсовой площадки.
      – Что, мачты считать разучились?
      – Никак нет, Свиристел Палыч. Просто у него верхушка бизани сбита. И дыму много. Вроде фрегат либо крупный корвет. Идет вниз по протоке.
      – Какой флаг?
      – Пока не разберу, ветра маловато.
      Через пару минут из-за Обливного острова вновь донеслись гулкие удары тяжелых пушек. Потом еще, еще и еще.
      – Ого! Тридцать шесть фунтов. Никак, линкоры сцепились? – спросил Свиристел.
      Абросим кивнул.
      – «Орасабису» достается.
      – Первый корабль идет под флагом Поммерна! – крикнул марсовой. – Вижу второй корабль. Трехмачтовый. Линкор! Флага не вижу.
      – Обойдемся, – сказал Стоеросов, облизывая ложку. – И без того ясно. Адмирал Мак-Магон прорывается, ребята.
      Кряхтя, он поднялся на мостик и взял рупор.
      – Эй, мурмазеи! А ну, слушай команду. Открыть порты! Посыпать палубу песком. Боевой флаг Поммерна – на мачту! Нечего базилевсу на Текле делать, ребята. Плавает, понимаешь, как у себя дома…
      Тем временем над южной стороной Обливного появился столб дыма. Он быстро густел. А потом там ахнул, ударил по ушам раскатистый взрыв. В трубу было видно, что обломки взлетают выше холма, расположенного на острове.
      – Все, каюк «Орасабису», – тихо сказал Абросим. – Крюйт-камера…
      – Да-а, – кивнул Стоеросов. – Не повезло мужикам. Эта кригсмарина не в бирюльки играть приплыла. Эй! У кого махорка сухая осталась? Закуривай сейчас, потом будет некогда!

10. ТЮРЕМНАЯ ИСТОРИЯ

       СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.
       ЕГО ЛЮМИНЕСЦЕНЦИЮ ОБРАТУ РОБЕРУ,
       ВЕЛИКОМУ СОСТРАДАРИЮ
 
       Обрат эпиеифор!
       Счастлив доложить, что основные выходы из Теклы перекрыты. Однако для этого флот пришлось раздробить, корабельные дозоры могут не устоять против померанской эскадры, если Мак-Магон все свои силы бросит против одного из них. На этот случай требуется резерв в открытом море. Из состава Домашнего флота прошу дополнительно выделить 4 линейных корабля, 3 фрегата и 2 корвета. Они будут расположены позади передовой линии с целью своевременно усилить ее там, где померанцы вздумают прорываться.
 
       Преданный Вам – Андракон Василиу.
       Писано июля 11 дня 839 года от Наказания.
       Борт его величества базилевса-императора
       линейного корабля «Упокоителъ».
 

* * *

 
       СОВ. СЕКРЕТНО.
       ГЕНЕРАЛУ ОЛЬХОВСКИ
 
       Ингвар!
       Что слышно о фон Бистрице? Он начинает меня тревожить.
       Бернар
 

* * *

 
       СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.
       ЕГО ВЫСОЧЕСТВУ БЕРНАРУ ВТОРОМУ
 
       Ваше высочество!
       Все в порядке. Фон Бистриц – в тюрьме.
       Ген. Олъховски
 

* * *

 
      Майор померанской разведки Мартин фон Бистриц действительно находился в морской тюрьме Призон-дю-Мар, поскольку считал тюрьму самым безопасным местом в пропитанной доносительством столице Пресветлой Покаяны.
      Разумеется, в первый же день пришлось объяснять кто в камере хозяин. Результатами короткой, но очень эффективной разборки чрезвычайно заинтересовался судовладелец Лю Фань. А Мартин, в свою очередь, заинтересовался Фанем, так как тот мог оказаться источником стоящей информации.
      Формально этот тучный коротышка обвинялся в неуплате налогов, но истинной причиной являлось то, что он пожадничал. Поскупился на взятку мелкому судейскому чиновнику. Увы, у чиновника тестем был околоточный прокурор. А у прокурора имелись связи в ордене. Вот все и закрутилось, покатилось по накатанной дорожке.
      Для начала, чтобы подвести беднягу к нужной кондиции, Фаня посадили в камеру с вполне настоящими уголовниками. Ему приходилось туго, пока не появился Мартин и железной рукой не расставил всех по местам. То есть отколошматил половину населения и заявил, что больше никто никого бить не будет. В том числе – сианца.
      – Премного благодарен, съер, – сказал Фань.
      – А коли так, будете охранять меня во время заслуженного отдыха, – позевывая, заявил Мартин.
      Он выбрал пару коек подле зарешеченного окна, где ощущались слабые дуновения с воли, освободил их от прежних хозяев и без лишних слов завалился спать.
      Разумеется, Фань рьяно приступил к несению службы, но все время вахты провел в мучительных сомнениях и размышлениях, пытаясь сообразить, не утку ли ему подсадили. Так и не придя к определенному выводу, спасенный решил выжидать и наблюдать. И это было мудро, поскольку ничего другого не оставалось.
 

* * *

 
      Прошло несколько дней.
      Мартин внимательно прислушивался к разговорам в камере, время от времени уточняя кто, где и за что сидит в Призон-дю-Мар, но ни с какими намеками и предложениями к Фашо он не приставал. Его почему-то особо интересовали пленные померанские матросы. Быть может, для отвода глаз.
      А у Фаня дела шли обычным порядком. Перед арестом он отправил в Муром все свое многочисленное семейство вместе с изрядной частью капитала. На одном из своих же судов. Но сам остался, надеясь спасти бизнес легкой отсидкой и щедрыми пожертвованиями. На допросах, как только дело принимало болезненный оборот, Фань указывал местозахоронение очередного горшка цехинов, после чего делился с Мартином поощрительной похлебкой.
      Вскоре довольные тюремщики предложили ему отдельную камеру с видом на бухту Монсазо, а Фань заплатил немножко еще и упросил перевести туда же Мартина. Для большей безопасности и для возможности поболтать с этим загадочным человеком, на шее которого были заметны весьма характерные шрамы в виде параллельных черточек. Много чего повидавший Фань знал, что это за шрамы. Однажды он не удержался и небрежно спросил:
      – Не припомню, это знаки какого племени?
      – Вы много путешествовали, – буркнул Мартин.
      – Не без того. Извините, если вопрос вам неприятен. Это же знаки… раба?
      – Совершенно верно. Раба племени сив, если это вас так интересует.
      – Вы были в Ящерленде?
      Мартин молча усмехнулся. Он явно желал сменить тему. Подошел к решетке и погрузился в созерцание бухты. Через некоторое время спросил:
      – Что там за корабль стоит напротив Эрлизора?
      – Линкор «Тубан Девятый».
      – Вероятно, он обладает огромной мощью?
      – Потенциально – да, – с оттенком пренебрежения отозвался Фань.
      – То есть?
      – А вам не приходилось видеть его изнутри?
      – Увы, нет. А вам?
      – Однажды. Знаете, там действительно имеется масса пушек. Сто двадцать, кажется. Но чтобы привести их в боевое положение, доложу я вам, нужно очень потрудиться. Дело в том, что на каждой палубе орудия стащены к корме, в общую кучу. От этого и нос у линкора приподнят, видите?
      – В кучу? Это зачем?
      – Чтобы освободить побольше места для танцев и пиршественных столов.
      – Там танцуют?
      – Чуть ли не каждую неделю.
      – На линкоре?
      – Этот, с позволения сказать, линкор на самом деле представляет собой монаршью дачу на воде. Вы не представляете, до какой степени его каюты напичканы немыслимым для военного корабля количеством огнеопасного имущества – мебели, постельных принадлежностей, ковров, штор, гобеленов, скатертей и прочих балдахинов. Достаточно дюжины брандскугелей, чтобы обратить весь этот плавучий будуар в дым. Да что там – брандскугели, довольно одной неосторожной спички!
      – Поразительно, – сказал Мартин. – Невероятная беспечность.
      – А чего вы хотите? Личная яхта базилевса-императора. Да продлит его дни Пресветлый…
      – Да, – сказал Мартин. – Пусть продлит. Так будет лучше.
      Больше ни о чем существенном в тот день они не говорили.
      Засыпая, Фань подумал о том, что если его компаньон и «утка», то уж очень терпеливая. Никаких вопросов, хотя бы косвенно связанных с деньгами, Мартин по-прежнему не задавал. Зато выспросил у Фаня все, что тому было известно о кораблях Домашнего флота его величества базилевса-императора. Да продлит его дни Пресветлый…
 

* * *

 
      Фань прекрасно понимал, что спасти те деньги, которые остались в империи, ему не удастся. Да они и не были предназначены для сохранения. Совсем наоборот, на них он намеревался купить прощение, но все сразу отдавать не стоило: следователи могли не поверить в то, что источник иссяк, и перейти к неприятным способам дознания, от которых откупиться было бы уже нечем.
      Вот Фань и вел свою терпеливую партию, постепенно снижая суммы. К своему положению он относился философски, часто цитируя земного мудреца Конфуция, мало кому известного на Терранисе.
      – Главного у меня не отнимут, – как-то сказал он.
      – Что же главное? – поинтересовался Мартин.
      – Связи да способности.
      – А жизнь?
      – О да, конечно, – соглашался поклонник Конфуция. – Жизнь отобрать – это запросто, если возникнет необходимость. Но такая необходимость может быть санкционирована только на довольно высоком уровне, уж очень несерьезны наши прегрешения. Между тем порядки в ордене сейчас до странности либеральны.
      – Вы считаете? Почему?
      – Таково влияние эпикифора Робера. Видите ли, при всех своих м-м… совершенствах, нынешний люминесценций – не злодей.
      – Вы так считаете?
      – Не только я. Поговаривают, он большой книгочей. Впрочем, у меня была возможность составить о нем и собственное представление.
      – И что же?
      – Мне показалось, что многие из своих решений великий сострадарий принимает вовсе не потому, что считает их правильными, а под давлением обстоятельств. Во всяком случае, без очень большой необходимости он не прибегает к Ускоренному Упокоению. Даже в отношении небесников. Представляете?
      Мартин усмехнулся.
      – Прямо святой.
      Фань подозрительно оглядел стены камеры.
      – О да, да, разумеется. Будем уповать на его святость. И на то, что наше пребывание здесь не слишком затянется.
      – Аминь, – сказал Мартин, зевая.
      Он тоже рассчитывал, что его пребывание в Призон-дю-Мар не слишком затянется, поскольку в тюрьму попал всего-то за рыбную торговлю без лицензии околоточного эскандала. И попал только потому, что сам этого хотел, точно зная максимум, который бубудуски давали в подобных случаях.
      Так они и жили, со вкусом беседуя и без аппетита обедая. Фань – в ожидании момента, когда иссякнет алчность имперского правосудия, а Мартин – в ожидании момента, когда его место потребуется для кого-то еще. Именно при этих двух условиях было возможно их освобождение.
 

* * *

 
      Но случилось то, чего ни Фань, ни даже фон Бистриц предусмотреть не могли. Случилось то, что влияние его люминесценция эпикифора на его величество базилевса-императора неожиданно пошатнулось. И для возвращения оного эпикифор решил прибегнуть к испытанному средству – припугнуть повелителя.