Курсанты Академии (сборник)

      Университет на Луне финансировал обучение Тима.
      Взамен он согласился принять участие в исследованиях, связанных с физическими нагрузками спортсменов в условиях невесомости. Теперь Тим уже не зависел от матери в денежном отношении. А Карин не приезжала навещать его, когда он поселился на орбитальной станции. Для нее главными оставались лаборатория и испытания на ПАППИ.
      Во время каникул Тим подрабатывал ассистентом геолога, изучавшего лунный грунт. Следил за тем, чтобы коллекция его камней содержалась в порядке. Нельзя сказать, чтоб Тим тяготился этой работой, она мало чем отличалась от коллекционирования марок.
      Других ребят, живущих с ним на станции, часто приезжали навестить родители. Хорошо одетые мужчины и женщины, со знанием дела обсуждавшие последние премьеры в интерактивном театре, а также политику. И всячески подчеркивающие необходимость сохранения традиционных человеческих ценностей в этом технократичном мире. Тот факт, что человек начал заселять космос и очень зависит от помощи роботов, вовсе не означал, что следует пренебрегать прелестями простой человеческой жизни, - семьей, физическим трудом. Так, во всяком случае, утверждали его новые друзья. Тим понимал, куда они клонят. Намекают на то, что работа его матери в "Ю-Эс Роботе" может грозить нешуточными осложнениями. "Механические люди", господи ты боже мой!.. Неужели она не понимает, как это глупо и недальновидно позволять роботам быть слишком уж умными? Ведь они предназначались стать слугами, а не партнерами человека во всех его начинаниях. И если люди забудут об этом, то в один прекрасный день их ждут нешуточные проблемы. И Тим чувствовал, как все больше и больше отдаляется от Карин.
      Он даже перестал приглашать ее приехать.
      Самой ослепительной и неотразимой из новых друзей была, разумеется, Сильвия Рэтбон, дочь промышленного магната, придерживавшегося старомодных убеждений, кои никак не разделяла с ним эта красавица. Она была так же далека от отца, как Тим - от матери. В Сильвии, как казалось юноше, было сосредоточено все, чего он был лишен в жизни, - деньги, большая семья, состоявшая из бесчисленных дядюшек, тетушек и двоюродных братьев и сестер. И, наконец, отец, баловавший ее самым безбожным образом. То была красивая, веселая, хрупкая и изящная девушка, подвижная, как ртуть. И к его величайшему изумлению, она по уши влюбилась в него, Тима.
      Весной 27-го они поженились. Церемония была самая скромная, и проходила она в часовне, построенной в одном их обширных лунных кратеров. Молодые хотели сохранить это в тайне от родных, подождать, пока Тим не получит диплом геолога, на которого недавно стал учиться. Сильвия просто не осмеливалась выложить отцу эту новость - что вышла замуж за нищего студента. Но прошел год, и родилась Бет. И пришлось послать уведомление родителям и с тревогой и нетерпением ждать ответа.
      Карин едва не забыла ответить - приписала поздравления в постскриптуме к очередному письму, которое ежемесячно посылала сыну по факсу.
      Адвокат мистера Рэтбона уведомил их, что Сильвия вычеркнута из завещания, - во всяком случае, до тех пор, пока не разведется с мужем-голодранцем.
      Содержать семью на студенческую стипендию и нерегулярные приработки было ох как непросто. Но они держались. Вечерами Тим возвращался домой к жене и ребенку, которых поселили в специальном отсеке для семейных. У Сильвии был маленький садик, где она гидропонным способом выращивала помидоры и кукурузу - существенная прибавка к их скудному рациону.
      А для души, как любила выражаться, выращивала хризантемы. Впервые в жизни Тим чувствовал, что абсолютно счастлив, что у его дочери полная семья, которой был лишен он сам. Но вскоре он увидел, что денег на содержание этой семьи требуется все больше и больше, и восторги его поутихли.
      Год спустя в надежде подзаработать он отправился в экспедицию с одним другом-геологом. И во время его отсутствия в жилой сектор попал небольшой астероид.
      Он пробил покрытие, и из помещения начал выходить воздух. Автоматические воздушные шлюзы предотвратили утечку воздуха из других отсеков, но команда роботов-спасателей прибыла с запозданием, и Сильвия погибла. Девочка в это время находилась в яслях и не пострадала.
      Счет за уничтожение останков Сильвии вывел Тима из ступора, в котором тот пребывал со дня гибели Сильвии, и он почувствовал, что может, наконец, заплакать. Почему-то он очень хорошо запомнил, что этот счет доставил ему робот.
      Итак, колесо его жизни описало полный круг. Он, ребенок, выросший без отца, мальчик, которого воспитывала мать, должен был отныне растить и воспитывать девочку, лишенную матери. И он сломался. Все вокруг померкло, погрузилось во мрак.
      Затем случились две вещи.
      В его жизнь вошел Говард Рэтбон Третий, начавший самым настойчивым и отчаянным образом добиваться внучки. Он даже был готов заключить сделку с ее отцом на каких угодно условиях, лишь бы малышка досталась ему.
      А затем вдруг доктор Сьюзен Кэлвин уведомила срочным факсом, что мать Тима, Карин, скоропостижно скончалась после непродолжительной, но тяжелой болезни, и оставила ему маленький дом в Нью-Йорке - тот, где прошло его детство. Он никогда не был близок с Карин, но с трудом представлял, что она навеки ушла из его жизни.
      Принимать предложение Рэтбона страшно не хотелось - несмотря на огромные деньги, которые тот сулил. Но Тим понимал, что вечно прятать Бет от дедушки он не сможет.
      Выход, казалось, был только один. И вот он улетел на Землю вместе с ребенком первым же рейсом.
      Тим разглядывал старые полузабытые вещи из детства. Ничего ценного в доме не было, да и вообще, вряд ли весь этот хлам может пригодиться там, в колонии.
      Надо сказать, что Карин никогда не занималась всерьез обустройством дома. Он упаковал в коробку серию бойскаутских книжек, которые были так милы его сердцу в детстве, старый альбом с марками с изрядно пообтрепавшимися уголками. Сунул туда же и телескоп, который помогал ему собирать ПАППИ.
      Потом вынес коробку в холл и поставил ее у стены.
      Тут его внимание привлекли длинные, покрытые серым слоем пыли царапины на паркетном полу. Он осторожно сдул пыль. Да, так и есть, следы от колесиков ПАППИ. И взору его представилась сцена: робот летит из гостиной к входной двери первым забрать почту и с визгом тормозит на скользком полу. Казалось, он видел, как их вносят в дом Карин - газеты, кричаще-яркие рекламные объявления, листки с зазывными предложениями вложить деньги в то или иное предприятие (он помнил, как всякий раз злилась мать, когда просьбы о деньгах поступали от людей с антироботскими настроениями) - короче, весь этот второсортный мусор, который запрещалось законом пропускать через факсы и другие средства связи. Сортировать этот бумажный хлам входило в одну из ежедневных обязанностей ПАППИ. "Бережет меня от инсульта", - часто говорила Карин.
      Тим присел на корточки и взглянул на царапины повнимательней. Похоже, что пол совсем недавно циклевали и покрыли свежим лаком. И знакомых ему на протяжении многих лет царапин и выбоин видно не было. Тут он вспомнил, что вскоре после его отъезда мать устроила в доме ремонт. А следы, оставленные колесиками робота, были, похоже, совсем свежими... Тим медленно выпрямился. Его посетила тревожная мысль, и он нахмурился.
      Как-то неуютно среди всех этих вещей, напоминающих о прошлом. Надо поскорей от них отделаться.
      И он уже шагнул к визиофону позвонить одному из риэлторов, чьи карточки ему подсунули под дверь. Пусть приезжают и заберут, и чем скорей тем лучше.
      Но не успел он дотронуться до кнопки, как раздался пронзительный звонок. Он колебался, не зная, снимать ему трубку или нет. Может, это опять Рэтбон?
      И он мрачно надавил на кнопку "Прием".
      На экране возникло лицо красивого мужчины средних лет.
      - Тим Гэрровей? - У него был приятный, хорошо поставленный голос. - Я Стивен Бирли.
      - О, мэр... - пробормотал Тим. - Я... э-э... был бы очень рад повидаться с вами.
      - Да, секретарь передала мне вашу просьбу. Я тоже был бы совершенно счастлив побеседовать с вами, но, боюсь, завтра не получится. Очень напряженное расписание.
      Сердце у Тима екнуло. Итак, добыча, похоже, ускользает из рук. И он испытал невероятное облегчение.
      - Нет проблем, господин мэр! Ничего страшного.
      Это не столь уж и важно. Вполне может подождать...
      Бирли улыбнулся.
      - А у нас вроде бы имеются общие знакомые, Тим.
      Я могу вас так называть? Просто Тим?
      - Да, конечно, - поразительно, сколько теплоты и доброжелательства исходило от этого человека. Как только такое в голову могло прийти уничтожить его?..
      - Я так понял, ваша мать работала с доктором Сьюзен Кэлвин, одной из моих старинных и очень близких подруг.
      Тим вздрогнул. По сердцу словно стальным лезвием полоснуло. Ну, конечно!.. Этого следовало ожидать.
      Ведь Бирли всего лишь робот. Тут он почувствовал, что Бет дергает его за рукав. Обнял свою маленькую дочурку, крепко прижал к себе. Наивно и глупо было думать, что человек может избежать предназначенной ему судьбы. Он чувствовал, как некая темная сила надвигается на него, подкрадывается, точно хищный голодный зверь к маленькому бивачному костру, который он развел, чтоб защитить себя с дочуркой от тьмы, обступившей со всех сторон.
      - Завтра весь день забит, - говорил тем временем Бирли. - Но я каждое утро бегаю в Центральном парке. А вы бегаете по утрам, Тим? Я слышал, вы вроде бы спортсмен. Если хотите, можете присоединиться ко мне завтра, в шесть утра. Надеюсь, не слишком рано для вас? Сам я, знаете ли, жаворонок. Там и поговорим...
      "Жаворонок! Это ж надо, - подумал Тим. - Да он вообще не спит, ему ни к чему".
      Выбора у него не было. Вернее, он очень прост: или его жизнь, или жизнь Стивена Бирли, если о таковой может вообще идти речь. Итак, Бирли сам подписал себе смертный приговор.
      - Конечно, с удовольствием, господин мэр, - сказал он.
      - Просто Стив, - поправил его тот.
      Тим коротко кивнул в знак согласия, и Бирли отключился. Он отошел от визиофона, чувствуя, как оружие, с помощью которого следовало уничтожить робота, тяжело оттягивает карман.
      Его даже затошнило при мысли об этом, а в затылке разрасталась головная боль. Нет, он сделает то, что должен сделать. Просто ради дочери. А пока лучше выбросить все эти мысли из головы, постараться просто не думать об этом, и все. Заняться уборкой дома, разбором вещей...
      - А что там, а, пап? - спросила Бет, указывая на маленькую дверцу в потолке. На розовой щечке виднелась полоска грязи, дочурка ходила за ним, точно хвостик.
      - Да ничего особенного, милая. Так, просто чердак, где хранится разный старый хлам.
      И тут вдруг его осенило. Ну, конечно!.. Где ж ему еще быть, как не там!..
      - Я хочу посмотреть! - Бет капризно топнула ножкой.
      Развлечь дочурку, позабавить ее - и тогда мысль о том, что ему предстоит сделать завтра, не будет больше мучить. Он надавил на кнопку в стене. Защелка отодвинулась, дверца откинулась, и из нее спустилась вниз узкая деревянная лесенка. Он ступил на первую ступеньку и почувствовал, как малышка повисла у него на ноге в притворном ужасе, будто бы он оставит ее сейчас навеки. Тогда он подхватил ее, прижал к себе и начал подниматься. И тут же почувствовал, как это тяжело - ведь за долгие годы он отвык от земного притяжения.
      Бет подстегивала и торопила его, точно игрушечную лошадку. Или робота, подумал он.
      Наверху, под стропилами, было прохладно и стоял полумрак. Пахло старой одеждой и пропыленными книгами. Повсюду, между грудами книг и сундуками, висела густая серая паутина. Он двигался осторожно, пригибаясь и отводя паутину руками, чтоб не коснулась личика Бет.
      Она заметила его первым, указала пухлым пальчиком в темный угол.
      - Смотри-ка, па! Куколка!..
      Безгласный, слепой и глухой робот сидел под одной из перекладин и был лишь слегка покрыт пылью. Даже спустя все эти долгие годы Тим не мог смотреть на него равнодушно. Воспоминания об играх в бейсбол на заднем дворе, об уроках, которые они делали месте, о марках, которые разбирали, о тихих, вполголоса беседах о девочках и сексе - все это разом нахлынуло на него.
      Его детство обитало на этом чердаке, и достаточно было лишь одного взгляда на ПАППИ, чтоб оно вернулось. Ему снова восемь лет, и сегодня День отца...
      Но как он здесь оказался? Ведь Карин забрала его в лабораторию. Еще бы - такое достижение, достойно венчающее всю ее научную карьеру.
      Он был просто уверен, что еще тогда она забрала его в лабораторию. Тогда откуда свежие царапины на паркете? Значит, она снова вернула ПАППИ в дом, очевидно, незадолго до смерти... Но зачем, с какой целью?
      - Хочу с ним играть! - воскликнула Бет и вырвалась из объятий отца.
      Взметнулось целое облако серой пыли, девочка чихнула. Тим потянулся, чтобы остановить ее, но она шустро пробиралась мимо наваленного на полу хлама в темный угол. Бет заливисто смеялась, вся дрожа от радостного предвкушения, ей не терпелось познакомиться поближе со своим открытием. И Тим ощутил бешеную любовь к этому маленькому созданию и одновременно беспомощность и тревогу. Как собирается он быть одновременно отцом и матерью этому крошечному Колумбу-первооткрывателю, который так страстно стремится познать новый мир? Как может он защитить ее от ужасов и уродства этого мира, где роботы становятся мэрами, а люди типа Рэтбона мечтают прикончить их?..
      Маленькие пухлые ручки принялись ощупывать и гладить робота. Снова проблема робота, снова она его достала. Ведь если вдуматься хорошенько, то Карин забрала ПАППИ домой лишь по одной причине - он был ей небезразличен.
      И он уже собрался было забрать дочь и спуститься с ней вниз, как вдруг у ПАППИ зажглась красная лампочка.
      - Привет, - пропищал тоненький и такой знакомый голосок. - Я ПАППИ. Патерналистская Альтернатива. Хочешь поиграть со мной?
      У девочки было такое лицо, точно она вот-вот заплачет.
      Он ничуть не удивился тому, что у ПАППИ еще остались запасы энергии, позволяющие ему действовать.
      Присел перед дочерью на колени, обнял ее, крепко прижал к себе. Только здесь, на чердаке, у него впервые за все время возникло чувство, что он понимает Карин. Это она спрятала робота здесь, когда поняла, что умирает. Ей не хотелось, чтоб ПАППИ, оставшись в лаборатории, попал бы в руки чужим людям...
      И что это доказывает?
      На секунду он снова почувствовал, как его захлестывает прошлое. Любовь не подлежит точному определению, но она наверняка включает такие понятия, как взаимопонимание, дружба, партнерство в игре и работе, забота друг о друге. Семья - это группа людей, где все заботятся друг о друге. И о роботе в том числе.
      - Привет, ПАППИ, - неуверенно пробормотала малышка. - А ты кто?
      Может ли он дать Бет столько, сколько в свое время дала ему Карин? Он постарается, сделает все, что в его силах. Но то, чего он хочет для дочери, не может быть построено на ненависти и насилии. Из зла никогда не получится добра. Именно он, ПАППИ, научил его этому. И завтра утром встреча со Стивеном Бирли у него не состоится.
      А это означает, что Рэтбон будет их преследовать.
      О том, чтоб возвратиться домой на Луну, и речи быть не может. И здесь, на Земле, им тоже нет места. Жизнь геолога, исследующего астероиды, трудна и опасна, но как иначе сохранить семью? Отец, дочь и робот?..
      - Знакомься, милая, - сказал он дочурке, - это твой дедушка.
      Фредерик Пол
      ВСТРЕЧА В МАЙЛ-ХАЙ-БИЛДИНГ
      В те далекие-предалекие дни (а минуло аж полстолетия) мы были не только молоды, но и бедны. А еще нас отличала худоба, чего, конечно, не скажешь, если посмотреть на нас сейчас. Я-то знаю, потому что у меня есть фотография нашей дюжины, сделанная в 1939 году. Я нашел ее по просьбе пресс-агента моего издателя и долго смотрел на нее, прежде чем отправить ему вечерней почтой. Внешне ничего особенного мы из себя не представляли: двенадцать юных, улыбающихся в камеру лиц, безбородых, полных надежды. Если б кого-то спросили, кто изображен на фотографии, полагаю, нас могли бы принять за посыльных "Вестерн юнион" (помните посыльных "Вестерн юнион"?), собравшихся на пикник в свой выходной, или членов дискуссионного клуба средней школы для мальчиков в большом городе. Ни первое, ни второе предположение не имело к нам ни малейшего отношения. В действительности мы состояли в клубе страстных любителей фантастики и называли себя футурианцами.
      Старая фотография не лгала. Просто она не говорила всей правды. Камера не могла запечатлеть те узы, что связывали нас воедино, потому что узы эти находились в наших головах. Во-первых, каждого из нас отличал острый ум. Мы это знали и с готовностью сказали бы любому. Во-вторых, мы запоем читали научную фантастику, как ее тогда называли эн-эф, но это уже совсем другая история. Мы полагали, что эн-эф очень интересна (все эти ракеты, космические корабли, смертоносные лучи, широкогрудые марсиане, злобные монстры с Юпитера), но этим ее достоинства не ограничиваются. Мы также думали, что эн-эф исключительно важна. У нас не было ни малейшего сомнения в том, что именно эн-эф позволяет из настоящего заглянуть в БУДУЩЕЕ, где нас ждали чудеса технического прогресса, социальная Утопия и вообще прекрасный мир, имеющий так мало общего с той пугающей действительностью, в которой мы сейчас живем. И еще, нельзя не отметить, что все мы были, по меткому определению одного нашего футурианца, Деймона Найта, "лягушатами". Мы не занимались спортом. Мы не очень ладили с нашими сверстниками. И с девушками тоже. Поэтому мы проводили большую часть свободного времени за любимым занятием - чтением научной фантастики. А читали мы много.
      В принципе, мы соглашались с тем, что мы - "лягушата". По крайней мере, знали, что девушки не могут прийти в восторг от крепости наших мускулов или ширины плеч. При этом не тянули мы и на уродцев.
      К примеру, Дейв Кайл, Дирк Уайли и Дик Уилсон были высокими, симпатичными парнями. Это видно даже на плохонькой фотографии. Я думаю, наша проблема заключалась не только в том, что где-то мы боялись девушек (они могли смеяться над нами, а некоторые наверняка смеялись), но и в нашей системе приоритетов.
      Мы предпочитали беседу - теннису, а книги - обжиманиям.
      Было это полстолетия тому назад. Другими словами, в далеком прошлом. Мой секретарь, она же мой главный помощник, говорит, что 62,8 процента ныне живущих людей тогда еще не родились, а сей факт безусловно указывает на то, что 1939 год так же чужд и странен для большинства читающих эти строки, как для меня - война Соединенных Штатов с Испанией.
      Наверное, следует отметить, что этот 1939 год нам тоже не очень нравился. Нелегкое это было время.
      Наше поколение затесалось в промежуток между Гувером и Гитлером. Очереди за хлебом остались не в таком уж далеком прошлом, а ближайшее будущее грозило нам нацистскими полчищами. Поэтому, когда мы смотрели на реальный мир, в котором жили, нам очень даже не нравилось то, что мы видели.
      И, отворачиваясь от реальности, мы утыкались носом в журналы эн-эф, которые мы обожали, а потом заглядывали в собственные головы. Мы много читали, и мы пытались писать. Не могу также не сказать о том, что мы умели работать и отличались честолюбием. Поскольку нам не нравилась наша жизнь, мы пытались изменить ее к лучшему. Мы собирались раз или два в месяц в чьем-нибудь подвале или гостиной, говорили о том о сем, потом ели мороженое, пили газировку и расходились. Некоторые сразу отправлялись домой, особенно те, кто вставал рано утром, как Айзек Азимов (он работал в кондитерской родителей, и первые покупатели приходили в магазин за утренними газетами и булочками в половине шестого). Остальные еще долго гуляли по улицам по двое или по трое. Я шел с Дирком и Джонни Мичелом к их станции подземки. Но обычно, когда мы подходили к платформе, выяснялось, что начатая у кафе-мороженого интереснейшая дискуссия в самом разгаре (отражает ли Футурама "Дженерал моторс", представленная на Всемирной ярмарке, с ее двенадцатиполосными автострадами и сорокаэтажными домами мир будущего или можно ли сравнивать по уровню мастерства "Эркота" Джона Кэмбелла и рассказы Уэйда и Мори со "Звездным жаворонком" Дока Смита?), поэтому мы шли к моей станции подземки...
      Потом огибали квартал... потом снова куда-то шли.
      И говорили. Говорили и говорили. Разговоры, жаркие споры имели для нас немаловажное значение. Но мы не только говорили, мы и писали. Барабанили на купленных в комиссионках портативных пишущих машинках каждый у себя дома, но с твердым намерением показать написанное другим. Мы осознавали значение слов, но особенно нам хотелось, чтобы мир услышал, увидел и оценил наши слова. Когда-нибудь. Мы, разумеется, не знали, каким образом это произойдет и когда, но, оглядываясь назад, я могу сказать, что мы своего добились. Если мы и были "лягушатами", как говорит Деймон Найт, тогда в какой-то момент жизни каждому из нас встретилась сказочная принцесса, поцеловала, и мы превратились в кого-то еще... иначе мы не собирались бы сейчас на крыше Майл-Хай-Билдинг на пятидесятую годовщину нашего клуба, репортеры не слетались бы со всех сторон, как пчелы на мед, и нас бы не показывали миру в шестичасовых выпусках новостей.
      Прямого рейса с Мауи до Нью-Йорка нет, потому что самолетам-амфибиям не разрешено летать над материком. Мне пришлось делать пересадку в Лос-Анджелесе. Естественно, на нужный мне рейс я не успел, вылетел в Нью-Йорк следующим и уже, приземлившись в Айлдуайлде, знал, что опаздываю на встречу.
      Носильщик в мгновение ока достал мне такси: пятидолларовая купюра творит в аэропорту чудеса. Усевшись на заднее сиденье, я тут же уставился на далекие силуэты нью-йоркских небоскребов, над которыми одиноко высился Майл-Хай-Билдинг - длинный-предлинный охотничий рог, поставленный на широкую часть... если, конечно, можно представить себе охотничий рог с дырками. Инженеры говорили, что им необходимы сквозные каналы для протока воздуха, иначе сильный ветер может повалить здание набок.
      Может, так оно и есть. Мне бы хотелось верить, что эти каналы повышают безопасность, но по телу пробегала дрожь, когда я видел тонкие стойки-карандаши, соединявшие массивы этажей.
      Однако Майл-Хай стоял и не падал уже шесть или семь лет. Его видно в радиусе сорока или пятидесяти миль. Более того, он такой высокий, что, проезжая и Куинс, и Бруклин, я смотрел на него, задирая голову кверху. Когда же такси остановилось у его подножия и я вылез из кабины, громадина Майл-Хай-Билдинг просто испугала меня. Когда я поднимал голову, создавалось ощущение, что дом вот-вот на меня рухнет.
      Лимузин подкатил к тротуару, в затылок моему такси. Мужчина, вылезший из него, дважды бросил на меня короткий взгляд, я трижды посмотрел на него, а потом мы заговорили одновременно:
      - Привет, Фред, - поздоровался он.
      - Док, как поживаешь? - отозвался я. - Давненько не виделись.
      Действительно давненько - двадцать лет. Приехали мы, разумеется, по одному и тому же поводу. Док Лаундс подождал, пока я расплачусь с водителем, несмотря на легкий дождь. А когда я вновь посмотрел на Дока, тот стоял, задрав голову, обозревая Майл-Хай-Билдинг.
      - Знаешь, на что он похож? - спросил Док. - Он похож на космическую пушку из "Грядущего". Помнишь?
      Я помнил. В конце тридцатых годов "Грядущее" стал нашим культовым фильмом. Большинство из нас видело его как минимум раз десять (я вот тридцать два раза).
      - Да, космическую, - улыбнулся я. - Ракетные корабли. Люди, отправляющиеся на другие планеты.
      В те дни мы могли поверить во что угодно, не так ли?
      Он пристально посмотрел на меня.
      - Я и сейчас верю, - и мы зашагали к экспресс-лифту, чтобы в его кабине подняться на крышу.
      Майл-Хай-Билдинг, конечно же, не имел ничего общего с космической пушкой из "Грядущего". Скорее он походил на космическую станцию будущего из еще более старого научно-фантастического фильма "Представить только", с автоматическими гироскопами, марсианскими ракетами и молодыми парами, которые получали своих младенцев из раздаточных автоматов. Героиню играла очаровательная девушка, только-только приехавшая в Голливуд из Ирландии. После этого фильма я на всю жизнь влюбился в Морин О'Салливан.
      В Майл-Хай-Билдинг не было ни гироскопов, ни ракет. Не было (к сожалению) и по-прежнему очаровательной Морин. Но этот небоскреб мог дать сто очков вперед любому старинному научно-фантастическому фильму. Путь на крышу состоял из нескольких отрезков и равнялся ровно одной миле. Благодаря стеклянным стенам ты видел, как все пять тысяч футов исчезали внизу, тогда как ты возносился вверх. На пике разгона скорость кабины достигала ста миль в час.
      Дока качнуло, когда лифт разогнался.
      - Очень быстро поднимаемся, - отметил он.
      - Очень, - согласился я и начал рассказывать ему об этом здании. Внутри оно было пустым, как рожок мороженого, а знал я о нем достаточно много, потому что жил в Нью-Йорке, когда его строили: еще не мог позволить себе дом на Мауи. Я довольно часто встречался с Майком Террановой. Майк работал в архитектурной фирме, а познакомился я с ним, когда он иллюстрировал комикс, сделанный по одному моему научно-фантастическому рассказу, но это совсем другая история. Надо отметить, что рисунки машин и зданий удавались Майку лучше книжных иллюстраций. Поэтому, наверное, комикс выдержал только одно издание, но Майк, думаю, сделал все что мог. Он увлеченно рассказывал мне о Майл-Хай-Билдинге. "Посмотри на эти воздушные каналы, - как-то сказал он мне, когда мы гуляли по западной части Центрального парка и эта громадина высилась в тридцати кварталах от нас. Они так сильно уменьшают лобовое сопротивление, что здание не качается даже при сильном ветре. Разумеется, конструкторы поставили демпферы массы на двухсотом, трехсотом и четырехсотом этажах, которые также уменьшают раскачивание.
      - Это еще один небоскреб, не более того, - ответил я.
      - Это небоскреб совершенно нового типа! - возразил он. - Архитекторы поняли, что все рабочие помещения должны иметь окна наружу, поэтому по внутреннему периметру никаких офисов нет. Там можно найти только кабельные стволы да силовые балки.
      А три блока, где надо перейти с лифта на лифт, отданы под торговые центры. Магазины, рестораны и прочее.
      - Блестящая мысль, - ответил тогда я без всякой иронии. И теперь объяснял все это Доку, пока мы возносились все выше и выше. Док же все внимательно выслушал, ньюйоркцы вообще очень терпимы к тем, кто приезжает из других городов, и сказал: "Я знаю".
      А потом мы вышли на сотом этаже и мимо фонтанчиков с газировкой, магазинов, баров и ресторанов прошествовали к другому лифту, потом к третьему, четвертому и, наконец, вышли из последнего на самом верху, в пяти тысячах футов над пересечением Пятьдесят второй улицы и Шестой авеню. А уж эскалатор доставил нас в клуб.
      Я не люблю стоять на месте, поэтому буквально запрыгал по ступенькам эскалатора. Док последовал моему примеру. И заметно сбил дыхание, когда мы прибыли к двери, которую уже распахнул перед нами швейцар.
      - Вижу, ты поправился, - заметил я. - Наверное, слишком много ездишь на лимузинах. Должно быть, поэзия в эти дни приносит большие деньги.
      Конечно, я подколол его и получил не только косой взгляд, но и прямой ответ.
      - Просто не люблю таксистов. Поверь мне, на роялти с переиздания стихов разбогатеть невозможно. Да и первые издания не приносят много денег. Мои счета оплачивают выступления. Я часто читаю стихи в колледжах.
      Я изумился. Видите ли, у нас футурианцев, были очень острые языки, и мы не стеснялись пускать их в ход. Предвкушение встречи с давними друзьями вызвало мысли о прошлом, поэтому я и позволил себе подколоть Дока, так что смиренный ответ Дока, его отказ принять вызов стали для меня откровением.
      Потом седовласая женщина взяла у нас пальто, и даже мягкосердечный Боб усмехнулся, когда я снял свое. Причину я знал: прибыл я в той самой одежде, в которой ходил дома: брюки канареечного цвета, гавайская рубашка и плетенки-сандалии.
      - Не успел переодеться, - что еще я мог ответить.
      - Я просто подумал, а как же хорошо живется вам на Гавайях, - с очень серьезным видом сказал он мне и направился в зал приемов, где уже собралось много людей.
      Изменения произошли, и значительные. Теперь все было не так, как прежде. Может, потому, что Лаундса уже собирались провозгласить лучшим поэтом Америки. А может, потому, что в двадцать лет человек смотрит на мир иначе, чем в семьдесят. Теперь нам не приходилось объяснять собственную уникальность, потому что в мире нашлось превеликое множество людей, которые только этим и занимались.
      Не меньше ста человек кучковались вокруг официантов с подносами шампанского или разглядывали развешанные по стенам картины старых мастеров. Выделить среди толпы футурианцев не составляло труда: по лысинам и седым бородам. Окружали их журналисты и специалисты по связям с общественностью, числом превосходящие нас раз в десять. Их средний возраст колебался у цифры тридцать.
      В центре зала стоял Айзек Азимов, о чем-то беседуя с Сирилом Корнблатом. Вокруг собралась самая плотная толпа, потому что их обоих действительно знал весь мир. Генерал Кайл, в парадной форме, хотя он давно вышел на пенсию, рассказывая молодой женщине с видеокамерой о своем участии в знаменитой битве за Пусан. Джек Робинсон стоял рядом, чуть позади, и внимательно слушал. Камеры его в объектив не ловили: репортеров преподаватели не интересовали, даже если речь шла об одном из самых известных профессоров Гарварда. Я увидел Джека Гиллепси с роскошной блондинкой, повисшей у него на руке (хотя ростом она была на шесть дюймов выше). Блондинка играла главную роль в одной из его пьес. Я увидел Хэннеса Бока.
      Он заметно постарел, пил "кока-колу" и жевал бутерброд. По всем параметрам, известная личность. Если Джек получил Пулитцеровскую премию, то графика Хэннеса продается в лучших галереях на Пятьдесят седьмой улице по заоблачным ценам. Но есть разница между теми, кто иной раз мелькает на телеэкране, и знаменитыми. Репортеры знают, на кого направлять свои камеры. У Сирила не одна Пулитцеровская премия - целых три, и знающие люди говорят, что он получил бы и Нобелевскую, если бы у него хватило ума родиться в Боливии или Чехии. Что же касается Айзека, то Айзек есть Айзек. Советник президентов, доверенное лицо власть имущих, постоянный гость в токшоу Джека Паара, звезда сотен рекламных роликов. Он не просто знаменит. Его знают все. Куда до него сенаторам, губернаторам, кардиналам. Я видел его, спасибо телевидению, на Гавайях, в Австралии, во время океанских круизов... А ведь он никуда не летает.