Курсанты Академии (сборник)

      Сьюзен Кэлвин заметила, что некоторые мужчины с восхищением смотрят на молодую женщину, задавшую ей вопрос. Не первый раз мужчины, слушая ее, находили объект, более достойный их внимания, не в сотый, даже не в тысячный.
      "Какой стыд, - думала она, - что они ведут себя подобным образом, позволяют гормонам брать верх над разумом. Я стою перед ними, объясняю, как собираюсь потратить двенадцать миллиардов их долларов, а их куда больше интересует смазливая мордашка".
      Дав исчерпывающий ответ, Сьюзен Кэлвин перешла к рассказу об усилиях компании по созданию более прочного корпуса роботов, предназначенных для работы вне Земли. Наиболее перспективным направлением, по словам Кэлвин, являлось использование титановых сплавов с уплотненной молекулярной структурой.
      "Интересно, - думал Геллер, - а ходила ли она хоть раз на свидание? Я не про ночь любви, упаси бог, но, может, мужчина приглашал ее в театр или в ресторан, где они говорили не о бизнесе? - Он покачал головой. - Нет, решил Геллер, - такое времяпрепровождение не для нее. Слишком скучно. Ее волнуют только формулы и уравнения. Будь она красавицей, природа потрудилась бы зря".
      Кэлвин поймала брошенный на нее взгляд Геллера и не отвела глаз.
      "Какой симпатичный молодой человек, - подумала она. - Любопытно, а видела ли я его на предыдущих собраниях акционеров? Если бы видела, то наверняка бы запомнила. Почему он так пристально смотрит на меня?"
      "Интересно, - думал Геллер, - отвечал ли ей любовью тот, кого любила она? Хоть раз?"
      "Наверное, он потрясен, что у женщины может быть такой интеллект, заключила она. - Как будто что-то другое имеет хоть малейшее значение".
      "Более того, - думал Геллер, - хотелось бы знать, а влюблялась ли она? Случалось ли такое?"
      "Вы только посмотрите на этот загар, - Кэлвин все не отрывала глаз от Геллера. - Красиво, конечно, но вы работаете или все свое время бесцельно валяетесь на пляже? - Она подавила тяжелый вздох, едва не вырвавшийся между двумя предложениями. - Иной раз даже трудно представить, что такие люди, как вы и я, принадлежат к одному роду человеческому. У меня гораздо больше общего с моими роботами".
      "Иногда, - подумал Геллер, - когда я слышу, как вы поете осанну позитронному мозгу и уплотненной молекулярной структуре, мне трудно представить, что мы принадлежим к одному роду человеческому. Вы говорите, совсем как один из ваших роботов".
      "Однако, - помимо своей воли подумала Кэлвин, - вы такой высокий, такой красивый, так уверенно ТО держитесь. Большинство мужчин не могут выдержать мой взгляд. А у вас такие ясные, синие глаза. Я даже..."
      Кэлвин тряхнула головой и едва не запнулась.
      "Нелепо, - заключила она недоговоренную мысль. - Абсолютно нелепо".
      Говорила она еще пятнадцать минут, а потом вновь предложила задавать вопросы.
      На этот раз их задали два, и на оба она дала обстоятельные и предельно четкие ответы.
      - Я хочу поблагодарить доктора Кэлвин за то, что она уделила нам столько времени, - подвел итог собранию Линас Беккер, молодой старший исполнительный директор "Юнайтед Стейтс роботе энд мекэникл мен корпорейшн". - Пока эта выдающаяся женщина работает с нами, я убежден, что мы будем продвигаться вперед, успешно раздвигая границы роботехники.
      - Полностью с вами согласен, - поддержал его один из главных акционеров. - Если мы создадим позитронный мозг, который будет лишь вдвое уступать потенциалу доктора Кэлвин, за будущее роботов можно не беспокоиться.
      - Благодарю вас, - Кэлвин пыталась не замечать внутренней опустошенности. - Я вам искренне признательна.
      - Это мы признательны вам за то, что находимся под сенью гения, ответил Беккер и зааплодировал.
      Акционеры встали, в том числе и Геллер, и потолок едва не рухнул от грома аплодисментов.
      А затем все подходили к доктору Кэлвин, представлялись, пожимали руку и говорили пару добрых слов.
      - Благодарю вас, - ответила Кэлвин на очередной комплимент. "Они словно опасаются, что рука у меня из вольфрама и стали, а не из мышц, кожи, сухожилий. Неужели я так похожа на своих роботов?
      - Спасибо вам за такие теплые слова, - ответила она другому акционеру. "Неужели таким тоном он признавался бы и в любви?"
      Наконец, перед ней возник Геллер, и она едва не подпрыгнула, когда его сильная, загорелая рука соприкоснулась с ее рукой. Между ними словно проскочила искра.
      - Я думаю, вы наш самый величайший актив, доктор Кэлвин, - улыбнулся он.
      - Наш величайший актив - роботы, - ответила она. - Я всего лишь ученая повитуха.
      Он пристально всмотрелся в нее, потом разом расслабился... "Невозможно. Очень уж вы на них похожи.
      Если бы я пригласил вас на свидание, исключительно из милосердия, вы бы гордо отказались, поскольку не из тех, кто просит милостыню".
      Она последний раз заглянула ему в глаза. "Невозможно. Мне надо работать... и мои роботы никогда не разочаруют меня, доказывая свою человечность".
      - Напоминаю всем, что банкет через три часа, - объявил Беккер, повернулся к Кэлвин: - Надеюсь, вы почтите нас своим присутствием?
      Кэлвин кивнула.
      - Я приду, - и с губ сорвался легкий вздох.
      У нее остался всего лишь час на то, чтобы переодеться. Войдя в свою квартиру, заваленную научными журналами, Кэлвин прямиком направилась в спальню, раскрыла дверцы стенного шкафа, начала выкладывать одежду на кровать.
      - Кто-нибудь говорил вам, какие у вас прекрасные голубые глаза? спросил робот-дворецкий.
      - Спасибо тебе, - ответила Кэлвин.
      - Это правда, знаете ли, - продолжил дворецкий. - Очаровательные, очаровательные глаза. Голубые, как чистейший аквамарин.
      Вошла робот-служанка, чтобы помочь ей одеться.
      - Какая у вас милая улыбка, - заметила она. - Будь у меня такая улыбка, мужчины дрались бы за то, чтобы оказаться со мной лицом к лицу.
      - Ты очень добра, - ответила Кэлвин.
      - Нет, нет, госпожа Сьюзен, - робот-служанка разве что не замахала руками. - Вы у нас писаная красавица.
      Кэлвин заметила, что робот-повар стоит в дверях спальни.
      - Перестань таращиться на меня. Это неприлично.
      Я же не одета.
      - Как я могу не таращиться, если у вас такие красивые ноги? - сухой, механический смешок. - Каждую ночь мне снится, что я встречаю женщину с такими же ногами, как у вас.
      Кэлвин надела вечернее платье, робот-служанка застегнула молнию на спине.
      - Какая у вас нежная, бархатистая кожа, - проворковала она. - Будь я женщиной, я бы хотела иметь такую кожу.
      "Как тонко они все чувствуют, - думала Кэлвин, подойдя к зеркалу, чтобы накрасить губы. - Какие же они милые. Конечно, они всего лишь стараются выполнить требования Первого Закона, но какие они заботливые".
      Она подхватила сумочку и направилась к двери.
      - Вы будете королевой бала, - гордо воскликнул робот-дворецкий, когда она выходила из квартиры.
      - Спасибо тебе, - улыбнулась Кэлвин. - С каждым днем ты все больше льстишь мне.
      Робот покачал металлической головой.
      - Вы могли бы назвать мои слова лестью, если бы я лгал, госпожа, - и он закрыл дверь.
      Полностью восстановив душевное равновесие, а так случалось всегда, стоило ей после общения с людьми провести дома хоть какое-то время, она направилась на банкет. Задалась вопросом: а не посадят ли ее рядом с этим симпатичным Огюстом Геллером, который так внимательно слушал ее речь на собрании акционеров?
      И при здравом размышлении решила, что лучше бы ей сидеть за другим столиком. Он вызывал в ней какие-то непонятные чувства, этот загорелый красавчик, и фантазии, которые, по большому счету, были уделом тех, кого, в сравнении с ней, природа обделила умом, кому не приходилось иметь дела с суровой правдой жизни.
      Барри Н. Молзберг
      ВСЕГДАШНЕЕ НАСТОЯЩЕЕ
      Итак, Арнольд Поттерли пришел домой. А куда, собственно, он мог прийти? Если некуда спрятаться, если уж знать, что ты у всех на виду, то, по крайней мере, терпеть это лучше в домашней обстановке.
      Поттерли полагал, что это лучший способ борьбы со свалившейся на всех бедой. У других могла быть иная точка зрения. Ниммо ударился в бега. Фостер сошел с ума.
      Меня попросили написать историю мира после изобретения хроноскопа. Разумеется, это большая честь.
      Мне оказали честь, обратившись с таким предложением. В конце концов, не так уж давно я написал первые цифры и выучил алфавит, и прошло немало времени, прежде чем я освоился среди слов, предложений, а потом и целых абзацев. Так что для меня это большой шаг вперед. "Если ты не сделаешь это, Джорг, то кто"? - скорее сказали, чем спросили у меня, но оказанная мне честь не столько льстит самолюбию, как пугает. Конечно, пугает меня многое: хроноскоп научил нас бояться всего. Хроноскоп научил нас здравому смыслу. Хроноскоп показал нам истинную суть мира. Никакого "Джорга" нет - это мой псевдоним, как говорится de plumay.
      Кэролайн ждала долгие месяцы, прежде чем решилась принести это устройство домой, чтобы отыскать свою умершую дочь, Лорел. Чтобы увидеть ее маленькой девочкой, свою последнюю усладу. А когда это стало возможным, когда Арнольд настоял, а Фостер создал-таки это устройство, долгое время не могла заставить себя пойти навстречу своему заветному желанию.
      Кэролайн знала: как только устройство окажется в доме (все уже покупали его, Арнольд, конечно, возражал, но как он мог остановить ее) и она, следуя инструкции, отыщет свою умершую дочь, она будет падать и падать, погружаясь в какую-то неведомую ей эмоциональную трясину... И страх этого падения, страх перед тем, что трясина засосет ее, удерживал Кэролайн до тех пор, пока она больше не могла противиться желанию увидеть дочь.
      "Я больше не могу, Арнольд", - сказала бы она мужу, если бы они разговаривали все эти месяцы, но они не перемолвились ни словом. Арнольд появлялся в доме лишь затем, чтобы лечь спать, да и то не каждый вечер. В горе и печали он слонялся по комнатам, выуживая из карманов маленькие бутылочки с вином, которое покупал ящиками, и выпивал их одну за другой.
      Поэтому она ничего ему не сказала, а просто получила все необходимые разрешения (в этом новом и странном мире особых усилий для этого от нее не потребовалось) и открыла дверь в свое прошлое, в то время, когда...
      ...когда у нее была маленькая девочка, которая смеялась и бегала по коридорам ее жизни, когда она и Лорел делились друг с другом секретами, вспомнить которые она уже не могла.
      Это мое видение мира после изобретения хроноскопа, часть общей истории. Потому что общую историю написать невозможно. У кого есть для этого время? Кто владеет всей информацией? То была преступная часть нашей истории, но выкинуть ее невозможно.
      Что-то я выдумываю. В чем-то фантазирую. Никто из тех, кто при этом присутствовал, не удосужился оставить потомкам свои свидетельские показания, поэтому мне приходится многое домысливать. Собственно, так мне и сказали: "Составь общую картину, насколько это возможно. Если что-то придется подогнать, подгоняй.
      Абсолютной истины нет. Что есть истина? Какой она должна быть? Излагай все так, как ты считаешь нужным". Что еще мне могли сказать в это сложное и несовершенное время? Я говорю о том, кто использовал хроноскоп первым. Кто мог использовать его первым?
      Кто угодно - все и каждый. Но я думаю, начало положили воры и бедняки, которые воспользовались им в корыстных целях, не лидеры стран, а те, кто жил на задворках. Для них хроноскоп являл собой всегдашнее настоящее, он позволял им заглянуть за те ворота, в которые их никогда бы не пустили. Кто еще это мог быть?
      Именно такими были первые пользователи хроноскопа. И это не удивительно: такие, как Поттерли, всегда бежали впереди толпы, охочие до нового и неизведанного.
      Разумеется, каждый, теоретически, кто использовал хроноскоп, по закону становился преступником; мы говорим (обратите внимание, с какой легкостью я присваиваю себе право обобщать это королевское "мы", но, готовясь к этой работе и стараясь нащупать правильный подход, я прочитал много старых книг) скорее о профессионалах, для которых заглядывание в прошлое стало работой. Секретные операции, давно позабытые тайники, скрытая от налогообложения прибыль - все это и многое другое без труда раскрывалось неспешным и внимательным сканированием.
      Насильственные преступления, преступления по страсти, как это ни удивительно, сошли на нет; хроноскоп сделал насилие и страсть доступными широчайшей аудитории, так же как и дохроноскопную сексуальную жизнь знаменитых и желанных... Да, тогда они были наиболее знаменитыми и желанными.
      В хроноскопе, в этой узкой, сфокусированной трубке памяти, Лорел махала ей ручкой, вставала на нижнюю часть подъемника, и он уносил ее на горку в бесстрастном свете второй половины дня (горку они поставили первого октября, зубки Лорел еще не выровнялись, и платье, которое она носила, вскоре куда-то затерялось, Кэролайн это помнила, она помнила все).
      Девочка казалась такой беззащитной, и все-таки в ней сквозь эту беззащитность уже проглядывали твердость характера, решительность, которые лет через пятнадцать, может меньше, превратили бы ее в уверенную в себе молодую женщину. Кэролайн видела эту внутреннюю силу, могла примерить ее к себе и знала, что в двадцать один год Лорел сама принимала бы решения, чего никогда не умела Кэролайн. И в этот момент, в этом сером свете, наполняющем трубку, по мере того, как Лорел поднималась все выше и выше, Кэролайн почудилось, что еще чуть-чуть, и ограниченное пространство трубки станет целым миром.
      Через год после того, как конструкцию хроноскопа показали и подробно растолковали в научно-популярной программе, некая Тиффани вошла в дом Пола Тейбера, владельца половины казино Майами. Она не боялась столкнуться с Тейбером или с кем-то еще, позаботившись об этом заранее. Она наблюдала за отъездом Тейбера и его пятой жены, более того, она стала свидетельницей того, как они в последний раз убедились, что все их драгоценности и деньги на месте. Произошло это двенадцать часов назад. Конечно, они включили и охранную сигнализацию, прежде чем отправиться в долгое, вынужденное путешествие, но Тиффани разобралась с ней без труда.
      По пути к сейфу, в котором хранились настоящие сокровища, Тиффани что-то напевала себе под нос, собирая всякую мелочовку. И уже добралась до сейфа, когда за окном появилась зловещая тень, а потом в комнате возник здоровенный мужик.
      - Я об этом не подумала, - вырвалось у Тиффани.
      - Ты кто? - спросил грабитель.
      - Но мне следовало об этом подумать, - продолжала рассуждать Тиффани. - Я хочу сказать, он же не показывает будущее, так?
      - Какое будущее? - спросил грабитель. - Это будущее. Ладно, давай сюда все, что собрала.
      - Это мое. Я положила на это много труда.
      Грабитель выхватил пистолет, нацелил Тиффани в грудь. Чувствовалось, что обращаться с оружием он умеет.
      - Много, но недостаточно.
      - Протестантская этика, - покачала головой Тиффани. - Однако я попала сюда первой.
      - Но теперь здесь я. И я могу открыть сейф с той же легкостью, что и ты. Шифр мне известен.
      - Мне тоже.
      - Хроноскоп, - грабитель неожиданно улыбнулся и сразу помолодел лет на десять. - У тебя тоже есть одна из этих штуковин. Мы можем заглядывать в прошлое.
      - Я также терпелива и осторожна, - добавила Тиффани. - Если б ты действительно исследовал прошлое, вместо того чтобы хватать один из этих десятицентовых времяискателей, ты бы знал, что в этом доме есть зона, появление в которой постороннего вызывает сигнал тревоги в полицейском участке. А он находится в пяти минутах езды. Ты стоишь аккурат в этой зоне.
      - Ты просто стараешься избавиться от меня.
      - С чего мне пугать тебя без причины? Коллегу?
      Нам лучше выметаться отсюда, приятель.
      - Ты хочешь, чтобы я ушел первым? - спросил грабитель. - Тогда дом останется в полном твоем распоряжении. Нет, без добычи я не уйду, - и он решительно повел пистолетом.
      Тиффани пожала плечами. Да, какие-то драгоценности она собрала, но источник-то был неиссякаем.
      Неиссякаем, как время. Неужели он этого не понимал.
      Все стены рухнули, перед ними открывалось необъятное поле деятельности.
      - Возьми, - она протянула ему свою добычу и направилась к окну. - В моем списке еще три дома, и это только на сегодняшнюю ночь.
      Грабитель сжимал в руках драгоценные безделушки.
      - Ты так уверена... так уверена во всем, - он смотрел на ожерелье, висевшее на стволе пистолета. - У меня таких возможностей нет.
      - Но теперь такие возможности есть у нас всех, - ответила Тиффани. Разве ты этого не понимаешь? - она-то понимала. Почти. Она все время приближалась к пониманию, и теперь ее озарило. - Грабить становится так легко, что к этому пропадает всякий интерес.
      И смысла в этом уже никакого.
      - А я вот буду грабить, - ответил грабитель. Некоторые люди такие упрямые. Но можно ли их за это винить?
      - А все потому, что ты думаешь, что эти побрякушки имеют хоть какую-то ценность, - и Тиффани ретировалась через окно.
      Так, по моему разумению, все и произошло.
      - Хватит, Кэролайн, - шепот Арнольда за ее спиной, раздавшийся так неожиданно, прозвучал, словно выстрел. Она вздрогнула, повернулась, увидела его лицо, ставшее грубым и жестоким в отвратительном мерцающем отблеске хроноскопа.
      - Убирайся! - взвизгнула она. Страх, который она испытала, внезапно придал ей сил. Кэролайн хотелось броситься на него. Если б она и Лорел смогли коснуться...
      Он протянул руку, сжал запястье Кэролайн, потянул ее к себе.
      - Это ужасно, Кэролайн, - прошептал он. - Ты должна это прекратить, ты не сможешь спрятаться, не сможешь уйти, ты должна посмотреть правде в глаза...
      Карфаген сгорел. Я теперь это знаю. Они его подожгли, они убивали...
      - Убирайся! - повторила она. - Я хочу посмотреть...
      - Она мертва. Сначала я этого не знал, я тоже должен был посмотреть, да, я посмотрел, я пошел в библиотеку даже после всего того, что наговорил тебе, я смотрел и смотрел, но наступает время, Кэролайн, когда ты должна оставить прошлое в покое; она больше не принадлежит нам, она не принадлежит никому, она потеряна для нас, потеряна для всех, кроме этой машины.
      Кэролайн, мы не должны быть такими же, как многие, мы должны выйти из этой комнаты, мы должны жить...
      Он наклонился, чтобы отключить машину, и тогда она сдвинулась с места, тогда она что-то сделала, сделала что-то такое, что следовало сделать. Потом она, правда, не могла вспомнить, что именно, и не хотела воспользоваться для этого услугами хроноскопа. Пусть прошлое спит спокойно, пусть все спит спокойно, за исключением Лорел, Карфагена, пожаров...
      Не нужно так много подробностей, сказали они мне.
      Они просмотрели то, что я уже написал. Что-то им понравилось, что-то нет, но они ясно дали понять, что такие мелкие детали совершенно ни к чему. Что от меня требуется - так это общее представление. "Дайте общее представление, - говорят они. - У нас нет времени, нет пространства, нет места для истории, у нас есть только вечноживущее и постоянное настоящее, но существование этого настоящего, хотя и оно полностью нас устраивает, должно быть хоть как-то оправдано. Если ты сможешь это сделать, нам этого будет достаточно". А что значит "достаточно"? У меня есть свои планы и амбиции.
      Я - первый и последний, единственный, кто пишет эту историю, говорят они мне, единственный, кто пишет ее в прямом смысле этого слова, но я не должен растекаться мыслью по древу, я должен держать себя в жестких рамках. "Дай нам общее представление", - говорят они, но я так не могу, на меня давит груз случившегося с нами, и груз тот грозит уничтожить (какое это жестокое слово - "уничтожить") тот крошечный тоннель света, который я пробил к нашей истории.
      - Задержался на совещании. Этот Райен со своими претензиями. Извини, что так получилось.
      - О Райене тебе бы лучше помолчать. Кто эта блондинистая тварь, что живет на третьем этаже дома 242 по Дубовой улице?
      - Что? Кто?
      - Для того, кто говорит, что ему уже многое не под силу, ты показал себя молодцом, не так ли?
      - Но... Райен... совещание...
      - Хватит, Френк. Ты пытаешься жить в мире, которого уже нет. Купи себе хроноскоп и выметайся из этого дома. Потому что завтра в дверях будут стоять другие замки и тебе придется платить деньги за то, что здесь ты получал бесплатно.
      Когда эмоции схлынули, когда она вновь обрела контроль над собой, Кэролайн увидела, что произошло с Арнольдом, а произошло что-то ужасное, потому что он лежал на полу - спокойный, недвижимый. Она уже собралась опуститься рядом с ним на колени, приголубить, помочь, но, когда она думала об этом, чей-то тихий, но безмерно мудрый голос зазвучал в ее голове:
      "Никогда он не выглядел таким умиротворенным, он обрел вечный покой, точно так же, как и Лорел. Иди к ней, снова иди к ней, осознай тот покой, в котором живет она, и постарайся добиться того же для себя". Голос этот выразил ее самые сокровенные мысли. Кэролайн знала, что она ничего не может сделать, ничем не может помочь Арнольду, и повернулась к хроноскопу, в котором ждала ее Лорел, - вечно юная, нежная, мудрая, все понимающая...
      Лорел обязательно скажет ей, что надо делать.
      Деторождение резко упало. Государства, все государства - Китай и Россия, Бурунди и Бирма, Южная Африка и Заир - рухнули. Любая государственная форма правления стала неприемлема. В некоторых странах принимались безуспешные попытки конфисковать хроноскопы, но вылилось все в кровавые убийства, которые, однако, сразу же прекратились, как только правители поняли, что их затея обречена на провал. Там же, где использование хроноскопа узаконили, его появление кардинально изменило жизнь населения. Через шестьдесят лет после того, как Ральф Ниммо, дядя несчастного Фостера, обнародовав конструкцию хроноскопа, удрал в Австралию (Фостер тем временем, сидя в психушке, продолжал вновь и вновь изобретать хроноскоп), чтобы пасти кенгуру, людей стало куда как меньше, остались практически одни старики. Медицина пришла в упадок. В некоторых регионах отказались от газет, радио, телевидения. Все заменил хроноскоп.
      "Вот он, - говорил Фостер, протягивая санитарам исчерканные листки. Возьмите".
      Через сто двадцать пять лет в южных регионах Северного полушария сохранились лишь несколько кланов и племен. Эти оставшиеся практически не общались между собой. Реальную жизнь им заменял хроноскоп. Да разве могла жизнь сравниться с яростными, неистовыми картинами падения Восточной и Западной цивилизаций, имевшего место быть сто лет тому назад, с теми совокуплениями и столкновениями, которыми сопровождался процесс.
      А тем временем Лорел, подавленная известием о смерти отца, но тем не менее любящая и переполненная нежностью, из темных глубин машины протянула ручки к матери и обратилась к Кэролайн: "Я скажу тебе, что надо делать, мамочка. Я скажу, что тебе нужно, но для этого ты должна подойти поближе, поближе..."
      И Кэролайн поползла по узкому коридору.
      Я - первый в длинной череде тех, кто вновь попытается воссоздать нашу историю. Но наша история сходит на нет, она опасна, и теперь я понимаю, почему они хотели, чтобы я не задерживался на частностях, не спотыкался на мелочах, а бодро шагал вперед; сказать-то осталось совсем ничего...
      "Вспомни, как ты любила его, - сказала Лорел. - Вспомни, как впервые пришла к нему, вспомни ощущение любви и тепла..."
      - Нам остается только одно! - воскликнула шестнадцатилетняя Джоан. Убежать!
      - Остальные нас увидят. Они смогут следить за каждым нашим движением. - Восемнадцатилетнего Билла отличала куда большая рассудительность. Во всяком случае, он говорил Джоан, что ею движут эмоции, тогда как его сильная сторона - здравый смысл.
      Но об этих различиях они говорили нечасто. Не тот возраст. И все же Джоан не привыкла заглядывать далеко вперед, предпочитая жить сегодняшним днем.
      - Мы уйдем от этих стариков. Уйдем далеко, туда, где они нас не достанут. Да и не будут нас искать. Ты же знаешь, им бы лишь смотреть да запоминать. Мы уйдем в горы.
      - Как бы далеко мы ни ушли, они все равно смогут наблюдать за нами. Увидят все, что мы будем делать.
      Все!
      - Мне без разницы. Кого это волнует? Пусть наблюдают! Если им того хочется, могут следить за мной до самой моей смерти. Я хочу иметь детей, ее голос звенел от страсти. - Я хочу, чтобы у меня была семья. Я хочу... она запнулась, - ...секса. Настоящего секса.
      Билл мрачно кивнул.
      - Да, я тоже. Но...
      - Если ты не пойдешь со мной, я приглашу кого-нибудь еще. Я приглашу Дейва.
      - Дейва? Но ему тридцать. Он - один из них. И он хочет только смотреть.
      - Я могу кое-чему его научить. Его можно научить.
      Нас осталось мало, или ты этого не знаешь? Ты хочешь, чтобы весь мир умер?
      - Он уже умер.
      - Умер по-настоящему. Вымер. Ни детей, никого.
      Не будет даже этих машин. Большинство чертовых "зрителей" давно уже ничего не делают, так что старые хроноскопы не ремонтируют, а новых не строят.
      - Должно быть, дети рождаются в других кланах.
      Не все такие, как мы. Есть же...
      - Ты хочешь стать таким же, как они? Ты не хочешь меня...
      - Конечно же, хочу, - ответил Билл. - И, наверное, никуда от этого не деться. Но кто-то будет наблюдать за нами, даже когда здесь все умрут.
      - Нет, не будут.
      - Наши дети будут.
      - Эти штуковины ломаются, я же тебе говорила.
      Мы не будем брать с собой хроноскоп. Раскрою тебе мой секрет. Я разбила все, которые смогла найти.
      - Джоан! Когда?
      - Перед нашей встречей.
      - Они же убьют тебя.
      - Подумаешь, - она схватила его за руки. - Теперь ты понимаешь, что мы должны что-то делать? Теперь ты понимаешь, что мы должны уйти отсюда?
      - Сколько ты разбила?
      - Много. С остальными разберется ржавчина, и я не думаю, что в клане у кого-нибудь хватит ума собрать новые. Неужели ты не понимаешь? Я думаю, что с ними покончено. Хроноскопов больше не будет.
      Билл чувствовал, как она тянет его за собой. Скоро они выберутся из бункера, под синее небо, побегут, куда глаза глядят. Построят хижину, будут кормиться плодами земли... Такое возможно. Почему нет, все возможно. И Джоан права: никто не будет их преследовать. У оставшихся есть дело поважнее.
      - Их больше не будет? - с надеждой спросил Билл. - Ты говоришь, этих машин больше не будет?
      - Думаю, что нет. Но, чтобы гарантировать это наверняка, на случай, что где-то сохранятся какие-то инструкции, чертежи, мы не научим наших детей читать.
      - Это поможет?
      Джоан улыбнулась.
      - На какое-то время, да. В конце концов, кто-то из них научится и читать, и писать, и все это может повториться вновь, но к тому времени нас уже не будет.
      А пока мы насладимся свободой.
      В машине, в этом коридоре света, куда Лорел помогла ей выбраться из темноты, Кэролайн увидела их, какими они были в ту первую ночь, когда Арнольд познал ее, ночь, когда Арнольд ее любил. Она наблюдала, как в едином порыве сливались их тела, подобралась ближе, но тут "картинка" внезапно сменилась, и Кэролайн увидела, как она наносит удар, убивший Арнольда, как Арнольд валится на нее, словно обнимая, и они падают на пол среди чертежей, диаграмм, проводов.
      - О Лорел, - прошептала Кэролайн Поттерли. - О Лорел, Лорел...
      И вспыхнул Карфаген.
      Шейла Финч
      ПАППИ
      Первое, что заметил Тим, едва войдя в свой старый дом, была мигающая лампочка визиофона в холле.
      Кто-то звонит. Наверное, им нужна Карин. Неужели еще не все знают, что она умерла?.. И потом, здесь у Карин было не так много друзей.
      Пронзительный, визгливый звонок визиофона раздражал до невозможности. Тим и без того устал от перелета, от бестолковости своих помощников-роботов, к тому же чувствовал, как на него влияет избыточная земная гравитация. Он нажал на кнопку "Прием".
      Голос оператора сообщил, что сейчас с мистером Тимом Гэрровеем будет говорить мистер Говард Рэтбон Третий.
      Теперь уже поздно думать о том, как это Рэтбон вычислил, куда в такой спешке отправился Тим. Тим вовсе не считал себя созданным для всех этих игр в стиле Джеймса Бонда, однако был уверен, что Земля - последнее на свете место, где Рэтбон будет искать его. Ведь сам Рэтбон настаивал, чтоб он отправился именно на Землю. Нет, он, очевидно, все же недооценивал этого человека...
      Ожидая, пока его соединят с космической станцией 88 в районе Лагранжа, где находился Центр управления могущественной корпорацией Рэтбона, Тим заглянул через открытую дверь в гостиную посмотреть, что там делает Бет. Скрестив ноги, девочка сидела на коврике и выстраивала башню из книг. Потом вдруг подняла маленькое круглое личико навстречу теплым солнечным лучам, которые врывались в незашторенное окно.
      В кудряшках вспыхнули золотистые искорки, и сердце Тима замерло. В очередной, наверное тысячный, раз подумал, как похожа на мать его маленькая дочурка.
      О, если бы Сильвия видела ее сейчас!..
      Если бы та чертова бригада роботов-спасателей из "Скорой" работала так, как им положено!
      И он снова начал размышлять, правильно ли поступил, бежав с Луны. Похоже, что не очень. Подался первому порыву и только теперь со всей очевидностью начал понимать, что это может повлечь за собой серьезные осложнения. И он мрачно ждал, когда его, наконец, соединят с Рэтбоном.
      Тут в визиофоне послышался щелчок. Экран засветился. На него смотрел Говард Рэтбон Третий. Он находился в своем элегантно отделанном кабинете, откуда правил своей промышленной империей, оцененной в сотни миллиардов долларов. Как-то раз, впервые увидев эту поражающую роскошным убранством комнату, Тим попытался прикинуть, во что могла обойтись такая работа собрать из ценных и редчайших пород дерева - тикового, красного и розового - точную копию каюты фешенебельного океанского лайнера, какие строили еще в 1920-е годы. Услышав его оценку, Сильвия захихикала: "Куда, куда как меньше!"