Есть нечто, что сильнее его знаний. Слепая вера... Чужой мужчина! Но разве может быть вера сильнее знаний, сильнее мысли? Ведь ничего же нет на свете сильнее человеческой мысли!
      Отец - врач, но он не может перешагнуть через запреты шариата. Его знания табиба бессильны перед его представлениями о смерти как мусульманина. Но ведь пророк создал свое учение не против человека, а для человека, в помощь ему. Неужели религиозный стыд перед нарушением обычаев шариата столь возвышен, что даже угроза смерти близкого человека не может одолеть этого стыда? Но чего же стыдиться, если человек умирает? Надо спасать Ачахон, а там пускай люди говорят что угодно.
      Стыд не может быть сильнее смерти. Стыд должен помогать жизни, а не смерти. И вера тоже должна помогать жизни, должна помогать человеку жить, а не умирать. Только тогда нужна вера, когда она сохраняет и тем самым возвышает человека, а не уничтожает его.
      Скорее, скорее к русскому доктору! И пусть он сделает операцию, вернет Ачахон к жизни. И если это удастся, ничего не будет страшно.
      Нет, ни у кого не хватит камней, чтобы закидать право человека на жизнь! Человек должен жить, а если "нечто" мешает этому, надо смело перешагнуть через это "нечто".
      А тем временем в доме ибн Ямина в комнате Ачахон ее мать, Джахон-буви, снова сидела около умирающей дочери.
      "Урус-табиб разрежет ей живот, - горестно думала Джахонбуви, призывая все силы небесные помешать этому. - Что скажут соседи и родственники? Кому будет нужна Ачахон, если она даже останется живой? Стыд согнет всех нас пополам, мы опозоримся до седьмого колена. Какой ответ дадим мы в день светопреставления, когда всевышний учинит нам допрос о нашей жизни на земле? Все змеи преисподней выползут из огня и, вцепившись в грудь мне, недостойной матери, позволившей чужому мужчине дотронуться до тела дочери, поволокут меня в самое адское пекло пламени".
      А сам Хаким-табиб неподвижно сидел в своей комнате, погруженный в невеселые, тягостные раздумья. Взгляд его скользил по разноцветным пузырькам с лекарствами... "Захармарт" - убивающий смерть, "Захри котил" яд для смерти, "Сурги" - слабительное, "Малхам" - целебное...
      Громкий, протяжный крик раздался на женской половине.
      Ачахон кричала жалобно, беспомощно, беззащитно...
      Ибн Ямин поднялся, снял со стены шелковую подстилку с изображением Мекки, встал на нее на колени, обратившись лицом в сторону кибла (на запад), ритуально поклонился направо и налево, раскрыл ладони и начал молиться:
      - О боже всевышний, о создатель, Ахади Самади-ваджибул мавджудо, единственный и преединственный милосердный заступник... Да не обойди щедростью своего бессильного раба.
      Ты послал недуг моей дочери - пошли ей скорее и исцеление, чтобы ее чистой плоти не коснулись руки чужого мужчины. Как видишь, я всего лишь скромный табиб. Душа моя ранена, душа моя разрывается на части. Мой сын Хамза близок к искушению-останови его, всевышний боже. Сохрани его веру и убеждения, убереги от злых сил и посягательств шайтана... Я знаю, что ты скажешь мне сейчас: жизнь - болезнь, смерть - исцеление.
      Да, мой боже, мертвые не болеют, но им и не нужно выздоравливать, а если ты хочешь взять в моем доме еще одну жизнь, возьми сначала мою, а уж потом дочери, хотя мы никогда не отказывали тебе в твоем праве брать жизни наших детей. Но не делай это так часто - пощади, помилосердствуй...
      Крики на женской половине дома становились все сильнее и сильнее. Одна, совсем одна билась Ачахон со смертью на самом краю жизни...
      Распахнулась калитка. Хамза, тяжело дыша, вошел во двор.
      За ним шел человек в белом полотняном костюме с маленьким чемоданчиком в руках.
      - Сюда, сюда! - показывал Хамза.
      Они подошли к входу в комнату Ачахон.
      На пороге стояла Джахон-буви. Увидев на чемоданчике крест, она раскинула в стороны руки - не пущу!
      - Уйдите, мама! - не своим голосом закричал Хамза.
      Джахон-буви, вздрогнув, покачнулась и, сделав шаг в сторону, бессильно опустилась на землю.
      Доктору Смольникову достаточно было трех минут, чтобы все понять.
      - Сестру милосердия, Аксинью Соколову, знаете? - отрывисто спросил он у Хамзы, вырвал из тетради лист бумаги и начал быстро что-то писать. Отнесете ей записку - там адрес. Она живет неподалеку. Бегом!.. Пусть идет сюда. Немедленно! И чтобы марлю взяла. Всю, которая есть! И бутыль с йодом. Впрочем, все написано... Ну, что вы стоите? Марш, рысью!.. повернулся к ибн Ямину: - Вы лекарь, знахарь, колдун? Впрочем, не имеет значения. Грейте воду! Всю, которая есть. Несите полотенца, мыло, простыни... Покажите комнаты!
      Выбрал гостиную.
      - Больную сюда... Кто эта плачущая старуха? Мать? Уведите ее. Слезы мешают.
      ...Сестра милосердия появилась во дворе с большой брезентовой сумкой на плече, на которой в белом круге тоже был нарисован красный крест.
      Увидев еще один крест, Джахон-буви лишилась чувств.
      Ачахон перенесли в гостиную.
      - Дайте как можно больше света! - распоряжался доктор Смольников. - Все лампы, которые есть, тащите сюда!
      - Что у нее, доктор? - спросила сестра милосердия.
      - Аппендикс... По-видимому, гнойный. На эту "ужасную"
      болезнь здесь, в Коканде, приходится две трети всех летальных исходов. Попы проклятые резать не дают!.. Хотелось бы мне быть зубным хирургом, когда у кого-нибудь из местных духовников заболят зубы. Получил бы огромное удовольствие... Ну-с, начнем, пожалуй.
      Он взял скальпель, и вдруг Ачахон дернулась и громко закричала:
      - Нет! Нет! Не надо, не надо!.. Лучше мне умереть! Мама, мама!.. Меня хотят осквернить! Мама, мама!
      - Доченька! Умрем вместе! - заголосила Джахон-буви, очнувшись от крика дочери. - Позор на мою голову! Зачем я тебя родила? О, горе мне!.. Сынок, зачем ты привел этих неверных?
      Аллах не простит, шайтан навсегда поселится в моем доме!..
      Смерти мне, смерти!.. Умрем, доченька, умрем вместе!
      - Послушайте, - обернулся к Хамзе доктор Смольников, - что это такое? Нельзя ли как-нибудь прекратить эти крики? Я же ничего не смогу сделать, если она будет так дергаться.
      Хамза, дрожа от волнения, обнял сестру, что-то зашептал ей на ухо. Ибн Ямин увел жену.
      - Снотворное, сильную дозу! - тихо сказал врач сестре. - Шприц! И скорее, скорее!
      ...Когда операция кончилась, уже рассвело. Спящую Ачахон унесли. На лице ее впервые за последние сутки было спокойное выражение.
      Доктор Смольников и сестра милосердия Аксинья Соколова тщательно мыли руки. К ним подошел ибн Ямин.
      - Рахмат, катта рахмат, - прижав правую ладонь к сердцу, низко поклонился он врачу. - Мою дочь спас прежде всего аллах, а потом вы...
      - Кто, кто? - поинтересовался доктор Смольников. - Аллах? Вполне вероятно. Я, знаете ли, коллега, все время как бы ощущал чью-то очень квалифицированную консультацию.
      Ибн Ямин грустно улыбнулся.
      - Да будет вам изобилие в жизни, - еще раз поклонился он
      урус-табибу, - да исполнятся все ваши пожелания...
      - Очень своевременно сказано, - заметил доктор, глядя
      в полуоткрытую дверь. - Я бы, например, хотел узнать, что это за люди собрались в такую рань около вашего забора?
      Хамза вышел во двор. Слева около их калитки и на углу возле бани стояли человек десять мужчин. Лица некоторых были знакомы (соседи), других незнакомы совсем.
      "Так, - подумал Хамза. - Кто-то услышал крики Ачахон, увидел, как я привел врача и сестру, разбудил соседей; все вместе пошли к мечети, рассказали какому-нибудь раннему чтецу корана, получили "совет" и вернулись сюда... А может быть, здесь чтото другое?"
      Что делать?
      У соседа справа, друга детства Буранбая, вчера остался ночевать Умар... Если они еще не ушли на завод (Умар уговорил приятеля оставить кузницу, и теперь Буранбай тоже работал на заводе), то втроем им никакая толпа не страшна. Умар со своими руками и плечами грузчика один смог бы раскидать десятерых.
      - Я сейчас вернусь! - крикнул Хамза. - Не выходите без
      меня на улицу!
      Он резко открыл калитку и быстро пошел направо, к дому Буранбая. Толпа около бани молча смотрела на него.
      Буранбай и Умар заканчивали утреннюю молитву. Хамза встал рядом на колени, повторил с друзьями последние слова намаза, потом все рассказал.
      Втроем они подошли к калитке дома ибн Ямина. Хамза и Буранбай вошли во двор. Умар задержался на улице и выразительно посмотрел на толпу.
      - Пойдемте, - позвал Хамза доктора Смольникова и сестру милосердия, теперь вам нечего опасаться.
      - Эти люди на улице не сделают вам ничего плохого, - успокаивал врача Хаким-табиб. - Я знаю их, почти все они приходили когда-то ко мне за лекарствами.
      Буранбай и Хамза пошли впереди. Доктор Смольников и Аксинья Соколова за ним. Умар замыкал шествие.
      Первая группа "зрителей", стоявшая возле калитки, соединилась со второй, около бани.
      Хамза и Буранбай молча протискивались через толпу.
      Один из "зрителей", похожий на нищего, встал перед Буранбаем, не собираясь уступать дорогу.
      - Дай пройти, - строго сказал Буранбай. - Ты что, слепой?
      Не видишь - люди идут?
      Нищий не трогался с места.
      Буранбай железным кулаком кузнеца уперся ему в грудь и отодвинул в сторону.
      - Мусульмане! - истошно закричал нищий, будто его укололи иголкой. Посмотрите на этих иноверцев!.. Они касались своими мерзкими руками дочери ибн Ямина, они дотрагивались до ее обнаженного тела! Они опоганили ислам, замахнулись на шариат, они презирают наши обычаи!.. Питайте отвращение к этим неверным, плюйте на них!
      Пальцы Умара сомкнулись на горле крикуна.
      - Не трогай ислам! - рявкнул Умар и тряхнул нищего так, что у того глаза полезли на лоб. - Не оскверняй шариат своим зловонным дыханием! Когда ты совершал последний раз омовение, вонючий козел? Год назад? От тебя пахнет, как от падали, а ты еще смеешь кричать о наших обычаях?
      Он отшвырнул нищего от себя, как нашкодившего щенка, и, втянув голову в могучие, литые плечи, двинулся на остальную толпу.
      Толпа отступила.
      - Иди домой, - сказал Умар Хамзе, присоединяясь к своим, - и закрой калитку на засов. Они могут полезть к вам во двор Мы проводим доктора и сестру и сразу вернемся... Иди домой - я буду ждать, пока ты не закроешь калитку.
      Хамза пошел обратно. "Зрители" проводили его недобрыми взглядами.
      Лязгнул засов.
      - Эй, вы, бараньи обсоски! - крикнул Умар, обращаясь сразу ко всей толпе. - Если кто-нибудь из вас подойдет к забору ибн Ямина, я сделаю из того дохлого верблюда еще до второго намаза! Вы поняли меня? Повторяю: если хоть один дотронется до калитки табиба, ему уже не придется сегодня молиться второй раз - я разорву его на куски!
      Доктор Смольников, стоя возле Буранбая, внимательно наблюдал, как укрощает Умар толпу.
      Когда они повернули за баню и прошли шагов десять, доктор сказал Умару:
      - А вы, оказывается, весьма решительный молодой человек.
      Будем знакомы. - И он протянул руку.
      Умар осторожно ответил на рукопожатие.
      - Надеюсь на продолжение знакомства, - сказал доктор
      Проводив урус-табиба, быстро повели домой Аксинью Соколову.
      Сестра милосердия жила на квартире около железнодо
      рожной станции вместе с дядей - машинистом паровозного
      депо.
      Подошли к баракам около товарного двора. На лавочке перед низким штакетником, за которым росли подсолнухи, сидел желтоголовый человек со светлыми, сильно обкуренными усами.
      - HV наконец-то! - радостно вскочил он. - Ты где была?..
      Я приехал ночью - нету девки. Третий час сижу... - Он посмотрел на Умара и Буранбая. - А это что за люди?
      Аксинья коротко рассказала. Дядя внимательно слушал.
      - Это который Хамза? - спросил он. - Поэт, что ли? Который стихи против баев пишет?
      Буранбай и Умар торопливо подтвердили.
      - Тогда поня-атно, - сказал вдруг дядя протяжно и почти
      нараспев.-А то я подумал, с чего бы это доктор среди ночи
      пошел?.. Может, закусите с нами? - предложил он Умару и Буранбаю. - Щец с мясом, а? Прямо из печи.
      Друзья отказались.
      - А-а, я и забыл, - усмехнулся дядя, - религия не позволяет, так, что ли?
      - Возвращаться надо, - сказал Буранбай, - там фанатики собрались...
      - Народу набежало, - вмешалась Аксинья, - целая улица!
      Глазищи у всех злющие, сумасшедшие... Мы еле прорвались.
      - Погром, что ли, хотят устроить? - быстро кинул дядя взгляд с Умара на Буранбая и обратно.
      - Там женщина больная в доме, - сказала Аксинья, - после операции...
      - д ты чего ж ушла? - зыркнул на нее дядя. - Милосердная сестра называется.
      - Страшно, - покачала головой Аксинья.
      - И-эх!!-неожиданно хлопнул дядя ладонью по голенищу
      сапога. - Видать, подсоблять надо вашему Хамзе. Стихи-то он пишет правильные... Свой парень!
      Дойдя до угла барака, дядя обернулся и крикнул Аксинье:
      - Ксюша! Ты щи-то второй раз в печь не ставь! Перегреются!.. Я так думаю, что управимся быстро, не успеют щи остыть.
      Уже за квартал до дома ибн Ямина Умар и Буранбай поняли - впереди происходит что-то нехорошее: один за другим их обогнали несколько человек с любопытными лицами, семенивших явно в одну и ту же сторону.
      - К нашему, что ли, торопятся? - спросил Степан.
      Познакомились по дороге, на скорую руку. Словоохотливый дядя Аксиньи успел намекнуть, что "к вам сюда, на урюк да на дыни" он попал не так чтобы уж совсем по своей охоте.
      - Были дела, - подмигнул Степан веселым, голубоватосерым северным глазом.
      Остальное объяснить до конца не успел.
      Прибавили шагу.
      И как только свернули за угол, сразу увидели Хамзу. Он стоял почему-то не за калиткой, во дворе своего дома, а на улице, перед калиткой. На лице Хамзы была кровь... Раскинув в стороны руки, он загораживал от наседавшей на него толпы вход во двор дома ибн Ямина.
      Тот самый нищий, которого Умар отбросил в сторону, приплясывая, топтался в двух шагах от Хамзы, размахивая длинным посохом. А рядом дергались еще двое нищих, которых раньше, когда выводили доктора, здесь не было.
      Толпа увеличилась в несколько раз. Но нападали на Хамзу в основном три человека, нищие, которые были даже чем-то похожи друг на друга.
      - Правоверные! - бесновался первый, утрешний нищий. - Шайтан сбил с пути Хакима-табиба! Злые духи украли его разум, и он продался неверным!.. Теперь он будет давать вам лекарства с начинкой, чтобы вы переходили в русскую веру!..
      - Кто придет лечиться к ибн Ямину, тот совершит большой грех! - орал второй нищий. - Кто будет знаться с его сыном, нечистивым Хамзой, тот совершит двойной грех!.. Мусульмане!
      Сам великий аллах благословляет вас искоренить весь род ибн Ямина!.. Кидайте в Хамзу камни! Поджигайте проклятый дом, где поселился дьявол!
      Он размахнулся посохом и хотел ударить Хамзу, но тот увернулся, схватил нищего за халат и оттолкнул от себя.
      - Мусульмане! Дети аллаха! - завизжал третий нищий, самый высокий и толстый. - В этом доме сегодня ночью урусы зарезали дочь Хакима-табиба! Они раздели ее, вспороли ей живот! Весь дом ибн Ямина залит кровью! Вот сушатся полотенца и тряпки, которыми урусы душили Ачахон! Отец и брат помогали урусам убивать свою дочь и сестру! Что же вы стоите и смотрите, мусульмане? До каких пор мы будем позволять предателям веры глумиться над нами?.. Камни на них, на убийц! Огонь на их дом, в котором шайтан пьет мусульманскую кровь!
      Хамза, не выдержав, бросился на толстяка и повалил его на землю.
      - Люди, соседи! - закричал Хамза. - Он все врет!.. Вы же знаете, что мой отец и я - такие же мусульмане, как и все вы!..
      Мой отец всегда лечил вас! Что мы сделали вам, если спасли свою дочь и сестру! Она жива!.. Этот подлец обманывает вас!.. Да, мы
      позвали русского доктора, чтобы помочь Ачахон... Один человек спас от смерти другого - что тут плохого? Как мы могли спокойно смотреть, если умирает близкий человек?.. Любой сделает все, чтобы спасти близкого!.. Русский доктор сделал операцию!..
      Аллах помогал ему!.. Нашу Ачахон спас аллах!.. Она теперь будет жить!
      - Он убил святого человека, мусульмане! - завопил второй нищий и показал посохом на распластавшегося в пыли толстяка. - Им мало одной жизни, они взяли вторую!.. Это отродье шайтана будет жрать нас, пока не проглотит всех!
      - Он жив! - крикнул Хамза и рывком поднял толстяка. - Смотрите, он шевелится!
      Толстяк пускал пузыри, давился слюной.
      - Не притворяйся! - закричал Хамза.
      Первый нищий, зайдя сзади, ударил Хамзу посохом по голове.
      Хамза рухнул на землю.
      Толстый нищий как ни в чем не бывало подтер слюни.
      Теперь они стояли рядом друг с другом, трое нищих, и только слепой не мог бы заметить в этих людях что-то одинаковое, общее...
      И в эту секунду на них коршуном налетел Умар...
      Кулак грузчика бил как кувалда!
      - Шайтан! Шайтан! Шайтан! - заголосила толпа.
      И вдруг Умар, поскользнувшись, упал...
      Толпа сомкнулась над ним.
      - Стой!! - заревел Степан, в несколько прыжков подлетая к толпе.
      Он взмахнул рукой - сверкнуло на солнце что-то большое, металлическое.
      - У меня бомба! - неистовствовал Степан. - Кто шевельнется, тому не жить! Разнесу в клочья! Буранбай, переводи!
      Буранбай, захлебываясь, бросал в толпу страшные слова.
      - Назад! Отходи! - исступленно орал Степан. - Считаю до трех!.. Раз!.. Два!..
      Толпа, переступая через Умара, хлынула по улице в сторону бани.
      - Шайтан! Это сам шайтан! - кричали в толпе.
      - Я вам покажу сейчас шайтана, сволочи! - дико вытаращив глаза, заорал Степан, бросаясь вперед с поднятой рукой.
      Толпа в ужасе кинулась в щели между домами, в чужие двери, полезла через заборы...
      Через мгновение улица опустела.
      Умар, пошатываясь, поднялся на ноги. Халат на нем был разорван, лицо разбито в кровь.
      - Живой? - подскочил к нему Степан, пряча в карман гаечный ключ.
      - Живой, - с трудом разлепил Умар расквашенные губы.
      Степан Соколов довел Умара до калитки дома ибн Ямина.
      Буранбай уже внес во двор потерявшего сознание Хамзу.
      Ибн Ямин трясущимися руками закрыл калитку, задвинул засов, накинул цепочку и повесил на засов большой ржавый замок.
      Глава пятая
      СМЕРТЬ НА РАССВЕТЕ
      1
      Ну что ж, читатель, откроем перед тобой еще одну тайну из жизни наших героев.
      На окраине Коканда, скрытый густой зеленью, стоит маленький белый домик. Никто - ни прохожий, ни проезжающий мимо всадник - не могут увидеть, что происходит в нем.
      А в нем на коврах и подушках сидит сейчас красавица Шахзода - младшая жена Садыкджана-байваччи. Она ждет любовника.
      Кто же он, избранник ее сердца? И возможно ли такое, чтобы узбекская женщина, вся жизнь которой, казалось бы, строго ограждена законами шариата, имела бы любовника?
      Не торопитесь, читатель, вы все узнаете в свое время - всего через несколько строк.
      Уехал на несколько дней в деловую поездку Садыкджанбайвачча. Шахзода свободна. И она не теряет зря времени
      Сейчас появится тот, кого она одарила красотой своего лица, вишневой свежестью губ, тонкой талией и несравненной роскошью своего тела.
      Но не только для любовных утех пришла сегодня сюда красавица. Ей предстоит решить здесь одно из главных дел своей жизни, которое может поднять ее на невообразимую высоту...
      А может сбросить вниз, опозорить, растоптать, лишить жизни.
      И вместе с ней лишить жизни того, кого она ждет. Или вознести в заоблачную высь, в обсыпанную золотом земную галактику, где можно будет утолить любое желание, выполнить любой каприз - схватить, например, небо и землю двумя руками и с заново обретенной силой притянуть их друг к другу.
      Где же он, где же он, тот, кто способен это сделать?
      Его пока нет.
      И пока его нет, Шахзода думает.
      Думает, вспоминает...
      Женская судьба Шахзоды началась не в доме Садыкджанабайваччи. (Нет, это еще не та тайна, которую мы обещали открыть перед вами, читатель.)
      Первого мужа Шахзоды звали Халдарбек. Красивый был юноша. Сын богатого бая. Внимательный, вежливый, заботливый.
      Но его зарезали...
      На третьем месяце супружеской жизни.
      По желанию любвеобильного, набожного, соблюдавшего тогда еще все правила корана и ограничения шариата Садыкджанабайваччи.
      Конечно, никому и никаких кровавых поручений Садыкджан, естественно, не давал.
      Он просто увидел Шахзоду однажды с открытым лицом и в пунцовых, туго облегающих ее круглые бедра шароварах.
      И она понравилась ему.
      И он поделился своим чувством с таким тонко понимающим "лирическое" начало жизни человеком, как Эргаш.
      - Она будет ваша, хозяин, - сказал Эргаш, - так хочет аллах.
      Он вызвал Кара-Каплана и все объяснил ему.
      - Все понял, - сказал Кара-Каплан, - так хочет аллах.
      - Но только на этот раз без глупостей, Кара, - попросил Эргаш, - нам платят хорошие деньги.
      - Две трети из которых ты забираешь себе...
      - да я беру две трети себе, чтобы ты, вонючий ишак, жил по уши в крови, но на свободе... Так вот, Кара, я прошу тебя спокойно обделать это дельце и не носить потом с собой голову этого байчика, как арбуз, и не показывать ее каждому встречномупоперечному.
      - Хорошо, - согласился Кара-Каплан, - все будет тихо, мирно, как ты хочешь.
      И Халдарбека зарезали. Тихо, мирно, спокойно, аккуратно.
      Как это всегда делали в Коканде, когда заказчиком выступал солидный человек. Как это во все времена происходило, когда деловым партнером богатого клиента становилась воля аллаха.
      С тех пор Шахзода затаила месть. Долгими одинокими ночами, проливая слезы в подушку, обдумывала она свои планы.
      Все было хорошо в них, отсутствовало лишь одно звено - исполнитель.
      И вот теперь он вроде бы нашелся.
      Но сам он об этом еще ничего не знал.
      ...Перед отъездом Садыкджан пришел к Шахзоде. Сел на свое почетное "мужское" место в углу комнаты, закурил. Шахзода проворно, с улыбкой накрывала дастархан.
      - Ты, кажется, чем-то очень довольна? - спросил байвачча.
      - Я радуюсь за вас, мой господин.
      - А именно?
      - Вы снова женитесь. Причем на двух женщинах сразу.
      - Откуда ты знаешь?
      - Я же ваша любимая жена. И поэтому ничто в этом доме не проходит мимо моего слуха.
      - На двух женщинах сразу не может жениться даже бухарский эмир...
      - А вам бы очень хотелось?
      - Нет, не хотелось. И перестань говорить ерунду!.. Кстати, я делаю это для того, чтобы у тебя была здесь подруга, достойная твоей красоты и ума.
      - Чтобы я не скучала?
      - Конечно.
      - Как это заботливо с вашей стороны! Спасибо, мой господин!.. Но разрешите все-таки узнать имя моей будущей соперницы.
      - Зубейда.
      - А Зульфизар вы сделаете своей тайной любовницей? Я как раз хотела посоветовать вам сделать тот же самый выбор.
      - Не вмешивайся не в свои дела!
      - Значит, одну ночь вы будете по привычке проводить со мной. На следующую ночь вас будут ждать более свежие ощущения у моей подруги Зубейды. Третью ночь вы отдадите этой девчонке Зульфизар... Но у вас еще есть старшие жены. Надо, наверное, что-то оставить и для них... Как самая любимая жена, я беспокоюсь за ваше здоровье, байвачча. Вы очень много энергии тратите на заводе и в конторе. Мне прямо жалко вас, байвачча. Вы так добры к нам, женщинам, что ваше сердце может оказаться слабее, чем ваш... аппетит.
      - Ха-ха-ха! - восхищенно захохотал Садыкджан. - Ну и язычок у тебя, Шахзода! Может позавидовать сам Юсуфджанкизикчи. Нет, не случайно я заплатил когда-то за тебя пять тысяч таньга...
      - В эту сумму входила стоимость болезни моего первого мужа?
      Байвачча нахмурился.
      - Я никогда не интересовался болезнью твоего первого мужа. Пять тысяч это калым, который я заплатил твоему отцу, когда ты стала вдовой.
      - Мой отец, - усмехнулась Шахзода, - напрасно стал в молодости мингбаши, полицейским. Если бы мои мужья умирали
      каждые полгода, то лет через тридцать он сделался бы миллионером, продавая меня по два раза в год.
      Садыкджан достал из кармана золотое колечко с небольшим бриллиантиком и надел его на палец жены.
      - Ты подаришь мне сегодняшнюю ночь?
      - Как и Все остальные, мой господин, - склонила красивую голову Шахзода. - Стоит вам только захотеть меня, и я стану пылью ваших ног.
      - Теперь поговорим о деле, ради которого я пришел. - Байвачча сделался необыкновенно серьезным и строгим. - Я написал завещание. Все мое состояние в случае моей смерти достанется тебе. Ты станешь хозяйкой одного из самых крупных капиталов в Туркестане. Это твердое и бесповоротное решение.
      "Врешь, врешь, проклятый! - мгновенно подумала про себя Шахзода. - Ты пришел подольститься ко мне, чтобы я терпела в доме твою новую жену, свою соперницу, чтобы я и твои старые жены от ревности не сжили бы Зубейду со свету. Ты хочешь с легкостью, с какой выдергивают волосок из теста, втащить в дом Зубейду, наобещав мне золотые горы и тем самым заручившись моей поддержкой... Чтоб тебе действительно сдохнуть в расцвете лет! Ты для меня хуже свиньи - только бессилие заставляет ползать около твоих ног, только бесправие вынуждает шутить, улыбаться, изворачиваться, извиваться. Что поделаешь - сейчас время насильников. Но придет, придет другое время, и ты заплатишь сразу за все. Я не так проста, как тебе кажется. Я была глупой раньше, когда впервые положила голову на одну подушку вместе с Халдарбеком... Твой холуй, собака Кара-Каплан, зарезал его на моих глазах. А Эргаш, рожи которого испугается даже лошадь, схватил меня тогда, как ягненка, в охапку и отвез обратно в дом отца. Вот с того дня и я начала умнеть...
      Нет, я не так проста, как тебе хотелось бы. Я изображаю влюбленную в тебя дурочку, но учую теперь, если даже змея шевельнется под землей. Кстати, она уже шевелится под тобой, дорогой муженек,-это и есть все твои разговоры о завещании".
      Вот такие мысли мгновенно пронеслись сквозь сознание Шахзоды, но вслух она произнесла, конечно, совсем другие слова:
      - Вай, вай, вай! Зачем вы говорите о каком-то завещании?
      Вы еще совершенно цветущий йигит и заставите состариться не одну молоденькую девушку. Мне не нужно никакого наследства!
      Я и так самая счастливая женщина в городе - что хочу, то и делаю. Как говорится, сама себе хан, а тень моя - султан. Никто не смеет кричать на меня, никто не оскорбляет, не дерзит. Под вашей защитой я расцвела как заморский цветок! - И Шахзода громко расхохоталась.
      Садыкджан встал и сказал:
      - Завещание составлено на твое имя. У меня нет детей, и ты будешь одна владеть всем. Клянусь, как на коране. Един бог, и слово едино... Но только не вздумай проболтаться кому-нибудь.
      Обо всем остальном подробно поговорим сегодня ночью.
      Но он так и не пришел ночью, хотя она, кусая угол подушки, ждала его до самого рассвета. И когда последняя звезда потухла в светлеющем небе, ей вдруг на секунду показалось (она ужаснулась от этого), что она любит байваччу, несмотря на то что он убил ее первого мужа. Не ненавидит, а любит.
      И еще она поняла, что теперь, когда байвачча охладел к ней и влюбился в Зубейду и Зульфизар, она, Шахзода, особенно жгуче не хочет делить Садыкджана ни с кем - ни с Зубейдой, ни с Зульфизар. Привычная, впитанная с девичьих лет покорность именно тому правилу шариата, которое позволяло мужчине иметь несколько жен, вдруг взбунтовалась в ней. И это уже было наперекор всем правилам шариата.
      Слезы хлынули из глаз и смыли все ее горести и тревоги в сон.
      Байвачча появился днем, одетый по-дорожному.
      - Извини, срочно уезжаю по делам, - сказал он. - Вот ключ от маленького дома. Поезжай, поживи там одна, перемени обстановку, успокойся.
      И уехал.
      А она сразу же вызвала в маленький белый домик человека, о котором не догадывался никто на всем белом свете.
      И вот теперь напряженно ждала его.
      ...Скрипнула дверь комнаты, в которой сидела Шахзода.
      Она подняла голову.
      На пороге стоял Алчинбек.
      Он был очень похож на Халдарбека - такие же густые брови, красивые глаза, длинные усы. Даже темный суконный камзол с вышитым воротником был похож на камзол Халдарбека, который ему сшили за неделю до его злодейского убийства.
      Алчинбек сел на подушки.
      - Ты видел завещание?
      - Его нигде нет.
      - А в сейфе в банке?
      - Там тоже нет.
      - Я так и знала. Это была его очередная уловка, чтобы еще раз купить меня... Но на этот раз у него ничего не выйдет!
      - Что ты хочешь сделать?
      - Завещание должно быть написано. Ты напишешь его. Все на мое имя!.. Ты составляешь все бумаги и письма за него, ты знаешь все слова, которыми он говорит. Поэтому оно ни у кого не вызовет недоверия.
      - А почерк?
      - Подделаешь!.. И спасибо байвачче, что предложил такую хорошую мысль оставить мне все свое состояние! Сама бы я не догадалась.
      - Но ведь он жив...
      - А ты еще ничего не понял?.. На, выпей, чтобы голова начала соображать.
      - Ты страшная женщина, Шахзода...
      - Не страшнее твоего дяди.
      - Но кто... кто сделает... это?
      - Эргаш.
      - Откажется.
      - Мы хорошо заплатим ему. В десять раз больше, чем за Халдарбека.
      - Но где ты возьмешь такие деньги?
      - Когда я стану единственной наследницей...
      - Нет, Эргаш работает только за наличные.
      - Кара-Каплан? Я дам ему расписку.
      - Кара-Каплан шагу не сделает без приказания Эргаша.
      - Тогда это сделаешь ты!
      - Я?!
      - А ты, оказывается, трус, мои любимый?
      - Скажи, Шахзода... кто научил тебя всему этому?
      - Твой дядя. Он учил меня этому здесь, в этом доме, по ночам вот на этих подушках и одеялах... Он много пролил крови чужими руками, много снес голов. Теперь настала его очередь.
      Все кинжалы, которые он когда-то направил в сердца других людей, теперь должны соединиться в один клинок и вонзиться в его грудь! И это сделаешь ты, Алчинбек...