Xамза

      - Мы пытались закрыть этот официальный "коридор" для прохода на нашу территорию шпионов и диверсантов, но его снова открыли... А вообще-то в Шахимардане сейчас много подозрительных лиц. Нам бы очень был нужен там надежный человек... Но некого послать, нет людей.
      В кабинет вошел Юлдаш Ахунбабаев. Молча поздоровался за руку с Пулатовым, сел за свой стол.
      Несколько секунд длилось молчание. Председатель ЦИК был погружен в какие-то свои и, видимо, невеселые мысли. Может быть, ему надо было побыть одному... Или вдвоем с Рустамом Пулатовым...
      - Я подготовлю тетрадь Ташпулата для публикации в газете с моими комментариями, - поднялся с места Хамза. - Но мне бы не хотелось ограничиваться только этим... Я хочу написать книгу о Шахимардане. Большой роман... Потому что это действительно очень яркая страница нашей истории... Помните, вы говорили, когда приехали из Москвы, что мы идем на последний классовый бой - с кулаком?
      Ахунбабаев молча смотрел на Хамзу. Дела, по которым он уезжал, еще не отпускали его из напряжения.
      - Как коммунист, - продолжал Хамза, - я не смогу оставаться в стороне, пока будет продолжаться этот бой. Я это понял еще тогда, когда вы приходили ко мне с профессором Степановым... Поэтому прошу направить меня в Шахимардан для организации там колхоза.
      - Что, что? - переспросил Ахунбабаев. - Куда вы просите вас направить?
      - В Шахимардан...
      5
      Да, были, были еще у Алчинбека Назири в Самарканде такие места, где он мог спокойно проводить время, не опасаясь посторонних глаз.
      В тот самый день, который чуть было не стал последним днем в жизни бывшего гражданина Капланбекова, Алчинбек приказал Кара-Каплану ехать на далекую окраину города.
      Здесь они расстались.
      Товарищ Назири постоял некоторое время на улице, потом вышел на берег арыка, пересек большой пустырь, на краю которого среди кустов бежал второй арык, и неожиданно лег на землю, в кусты, словно ему стало нехорошо.
      Открытое пространство пустыря позволяло товарищу Назири проверить, шел кто-нибудь за ним или нет...
      Спустя двадцать минут Алчинбек поднялся, перепрыгнул через арык и снова углубился в лабиринт узких улиц с глухими глинобитными заборами.
      В одном из безлюдных тупичков он наконец нашел то, что искал, - заднюю дверь в сплошной стене большого одноэтажного строения. Своим ключом открыл и закрыл дверь и оказался в полной недосягаемости от внешнего мира.
      Его встретила молчаливая пожилая женщина, подавшая домашнюю одежду. Алчинбек переоделся (тонкий полосатый халат, тюбетейка, мягкие туфли с загнутыми вверх носками)
      и вышел во внутренний двор. Здесь, под сенью деревьев, журчал маленький арычок. Вода наполняла небольшой бассейн, выложенный мрамором. Вокруг бассейна зеленели невысокие пышные кусты, цвели розы.
      Товарищ Назири устало полюбовался красотой искусственного уголка природы, созданной сочетанием бегущей воды, цветов и деревьев, пересек двор и вошел во второй дом. В комнате, убранной туркменскими коврами, его ждал красивый мальчик с одутловатым лицом.
      - Что делают гости? - спросил Алчинбек.
      - Спят, - односложно ответил мальчик, не поднимая взгляда на хозяина.
      - Разбуди их, - сказал Алчинбек и, скрестив ноги, сел на шелковые подушки за низкий стол, уставленный едой и напитками.
      Стены комнаты были украшены нишами с роскошной фарфоровой, золотой и серебряной посудой. Особенно выделялся китайский сервиз: чайник-дракон, яркие подносы, блюда, миниатюрные пиалушки - тонкие, как яичная скорлупа.
      Минут через десять появились гости - Гиясходжа и Сайд Агзамхан, хромой дервиш. Молча склонили головы. Хозяин жестом, без слов, пригласил садиться.
      Красивый мальчик разлил чай и исчез.
      - Прежде всего разрешите поблагодарить за предоставленную возможность хорошо и уютно отдохнуть после многих дней нелегкого пути, - чопорно произнес шейх Арчибальд. - Как вам удалось при Советской власти сохранить этот райский уголок?
      - Как образец быта свергнутых эксплуататорских классов, - улыбнулся Алчинбек.
      Гость оценил шутку хозяина.
      - Что нового в мире, господа? - спросил товарищ Назири. - Как здоровье уважаемого шейха Исмаила? Все ли хорошо в обители Али-Шахимардана?.. Слава аллаху, нам удалось восстановить гробницу, и теперь, надеюсь, снова наполняются опустевшие было на время амбары при усыпальнице. Утешьте наши души, истомившиеся в ожидании, нектаром ваших благополучных новостей.
      Они виделись второй раз. Первая встреча произошла в другом месте и была очень коротка. Осторожный Алчинбек приглядывался к новому человеку. (Гиясходжу он знал давно.) И хотя никаких сомнений вроде бы не должно быть - посланец-генерала Маллисона уже прошел через фильтры Шахимардана и Коканда, - тем не менее заместитель народного комиссара решил не торопиться. (Кара-Каплан еще, проклятый, создал ненужное напряжение.)
      И вот теперь все сроки были выдержаны, и пришло время для главного разговора.
      - Слава аллаху, здоровье нашего почтеннейшего шейха Исмаила прекрасно, таксыр, - сказал Гиясходжг. - И обиталище святого Али в Шахимардане также процветает, день ото дня становясь все благоустроеннее. Гробница, полностью восстановленная, приняла свой прежний облик. Паломники прибывают со всех сторон, дары и пожертвования растут день ото дня. Ради целей газавата мы уже сейчас можем выделить большие средства. Часть исламского войска нашла убежище под сенью гробницы святого Али.
      - Сколько их на сегодняшний день? - спросил Алчинбек. - Назовите по возможности точную цифру.
      - В ущельях и в горах, неподалеку от святого места, постоянно находятся около двух тысяч аскеров. При гробнице под видом шейхов живут двенадцать их предводителей.
      - Значит, средства, выделенные Москвой на восстановление памятников древности, использованы для нужных целей?
      - Именно так, таксыр. Ваша помощь предохранила усыпальницу святого Али от полного разрушения. Настоятель гробницы, шейх Исмаил, человек прочной веры и убеждений, оказался прекрасным хозяином мавзолея. Не менее рассудительным и экономным, чем их святейшество Миян Кудрат.
      - Вы серьезно считаете могилу святого Али памятником древности? неожиданно усмехнулся Сайд Агзамхан. - А известно ли вам, что весь шум вокруг Шахимардана подняли мы, англичане, после того, как Россия сунула свое рыло в Туркестан.
      Самой гробнице не более пятидесяти лет. Если в Москве узнают об этом...
      - Москва далеко, - твердо сказал Алчинбек. - Что же касается усыпальницы, то вряд ли стоит даже в своем кругу брать под сомнение истинность этой святыни мусульманского мира. В Шахимардане находится одна из семи могил святого Али. И это нерушимо... Как поживает Миян Кудрат? повернулся Алчинбек к Гиясходже.
      - Их святейшество Миян Кудрат ради славы исламской веры не жалеют ни сил, ни своих редчайших способностей. Новый сподвижник хазрата, его правая рука по военным делам Насырхан-тура, просил передать вам, что все преданные исламу и нашим идеям люди, пребывание которых в городах опасно или затруднительно, могут быть приняты в горах и будут полностью обеспечены за счет пожертвований и подношений паломников.
      Отряды, руководимые Насырханом, этим достойнейшим слугой ислама, готовы в любое время выступить со своими отточенными саблями на газават во имя аллаха против большевиков.
      Алчинбек удовлетворенно кивнул головой:
      - Очень хорошо, но следует еще немного подождать. Сейчас мы не можем приступать непосредственно к военным действиям.
      Хотя лично я за начало газавата в самое ближайшее время. Мое положение после стычки с Хамзой сильно ухудшилось...
      - С Хамзой? - оживился хромой дервиш. - Вы знакомы с Хамзой?
      - Немного знаком, - усмехнулся Алчинбек. - Последние тридцать лет в моей жизни нет ни одного дня, а может быть, даже часа, чтобы это имя не кружилось вокруг меня как оса. Хамза - это злой гений моей жизни.
      - Нам нужно поговорить с вами с глазу на глаз, - сказал Сайд Агзамхан.
      Алчинбек сделал знак Гиясходже. Тот встал, поклонился и вышел.
      - В развалинах старой мечети дует сильный ветер, - сказал шейх Арчибальд.
      Алчинбек прищурился - это был пароль от Медынского и Китаева.
      - Ветер скоро утихнет, - сказал он.
      Это был отзыв.
      - Ваши старые друзья шлют вам свои лучшие пожелания...
      - Как они там, на берегах туманного Альбиона?
      - Горят желанием вернуться. Они передают в ваше распоряжение новый список своей, то есть бывшей царской агентуры, законсервированной еще до революции. Позже я продиктую вам имена и адреса... Теперь у меня один вопрос лично к вам. Когда большевики будут свергнуты, кем вы хотите быть в новом Туркестане?
      - Мне надо отвечать на этот вопрос уже сейчас?
      - Конечно. Нам нужно знать, во сколько вы оцениваете свои усилия.
      - Заранее отвергая все будущие обвинения в тщеславии, а только исходя из реальной ситуации, я считаю себя наиболее подходящей кандидатурой на пост премьер-министра.
      - Вам не откажешь в недооценке своей личности и своих заслуг.
      - Из всех ваших друзей я занимаю наивысшее положение в служебной иерархии большевиков. Я знаю местные условия и кадры...
      - Для того чтобы ваше желание стать премьер-министром осуществилось, вам, господин Назири, придется значительно улучшить свою работу.
      - Я не отказываюсь.
      - Боевые действия в Туркестане начнутся с весны следующего года, тоном приказа произнес хромой дервиш. - Надо не допустить проведения большевиками весенней посевной кампании. Военное вмешательство ликвидирует уже созданные колхозы и затруднит организацию новых.
      - Рискну еще раз повторить, что для открытых военных действий у нас пока мало сил. Нужно подождать...
      - Ждать, чтобы уменьшились уже имеющиеся силы?! - резко перебил его Агзамхан. - Стоит вам только начать, как мы тут же бросим вам на помощь свои отряды. Фузаил Махсум ждет только сигнала, чтобы ворваться со своими пятью тысячами йигитов в Бухару. Немало есть и других войск, которые стоят наготове. Медлить больше нельзя. Вы знаете, во сколько обходится нам ваша организация "Союз тюрков"? Или вы принимаете нас за сердобольных монахов, безвозмездно оказывающих помощь угнетенным большевиками узбекам? Что мы конкретно получили от вас за те средства, которые предоставили вам? Вы совершенно забросили все агитационные методы борьбы с большевиками. Я пытался по пути сюда обнаружить хотя бы малейшие признаки пропаганды против колхозов. Их нет. Вы не ведете никакой агитации, а большевики ведут. Куда ни приедешь, везде сталкиваешься с агитацией большевиков. Вот вам один наглядный пример: с тех пор как я перешел границу, я всюду слышу песни этого большевика Хамзы. В каждом кишлаке распевают "Да здравствуют Советы!". Про вас же нигде не слышно ни звука, потому что вы сами не издаете ни звука. Так почему же вы молчите, дьявол вас бы побрал?! Почему не могли перетянуть Хамзу на свою сторону? Ведь он же ездил в Мекку... Вы представляете, какое впечатление на верующих мусульман произвели бы его стихи или песни, написанные против Советской власти?!
      Алчинбек улыбнулся.
      - Чему вы смеетесь?
      - Песня Хамзы против Советской власти?.. Скорее небо упадет на землю, чем кто-нибудь на земле услышит такую песню!
      - А какая стычка произошла у вас с Хамзой?
      - Мы закрыли его театр.
      - Это очень хорошо... Чем же он сейчас занят?
      - Сочиняет первую узбекскую оперу.
      - А разве он еще и композитор? Насколько я успел изучить его творчество, он же только поэт и драматург? Чтобы писать музыку, нужно долго учиться.
      - Он овладел музыкальной грамотой самоучкой. Правда, ему помогает опытный музыкант, но знатоки говорят, что у Хамзы неожиданно проявились очень большие способности в композиции.
      - Очень жаль, что этот человек находится не в наших рядах.
      Очень жаль... Я вспоминаю нашу встречу в Индии...
      - Вы встречались с Хамзой в Индии?!!
      - Представьте себе, встречался. Очень давно.
      Алчинбек вскочил на ноги, лицо его побледнело, руки не находили себе места. Казалось, он был совершенно потрясен этим неожиданным сообщением.
      - Это произошло случайно. Но потом мы вместе побывали у Рабиндраната Тагора...
      Алчинбек сел, пальцы его забегали по краю стола.
      - Вы знаете, что Хамза в Самарканде?
      - Знаю... Думаю, что он уже забыл меня.
      - У него богатейшая память. Если один раз видел человека, запоминает на всю жизнь.
      - Мы провели с ним довольно много дней...
      - Значит, он узнает вас даже ночью.
      Хромой дервиш был встревожен не на шутку. Несколько секунд глаза его изучающе сверлили Алчинбека, оценивая ситуацию.
      - Что же делать?.. Уповать на то, что судьбе будет неугодно свести нас на улицах города?
      - Я думаю, вы сами понимаете, что в вашей профессии ставить на такие шансы нельзя.
      - Может быть, вернуться в Шахимардан?
      - Для вашей личной безопасности именно так и нужно поступить.
      - Но вообще-то мне надо быть в Самарканде, в центре всей нашей работы.
      - Фактически центр нашей работы давно уже находится в Шахимардане. В ближайшее время я сам собираюсь отправиться туда.
      - Для чего?
      - У нас здесь произошла одна неприятная история. Досадный, но неопасный срыв. Неудачно ликвидировали случайного человека...
      - И подозрение упало на вас?
      - Косвенно. Чтобы снять его, я хочу просить руководство республики направить меня в Шахимардан для борьбы с шейхами и религиозным засильем.
      - Неплохо придумано. И соответствует нашим конечным планам. Находясь там, вы, очевидно, сумели бы принести делу подготовки вооруженного выступления не меньшую пользу, чем оставаясь здесь. Да и я, живя в Шахимардане, вдалеке от Хамзы, и не опасаясь встречи с ним, смог бы оказать вам помощь в сплочении наших сил. Неожиданное, но рациональное решение.
      Пожалуй, следует остановиться на этом варианте. Он выгоден для нас со всех сторон. Итак, мы объединяем наши усилия и действуем в Шахимардане сообща... Когда встретимся там?
      - Вы можете ехать через два дня. А я двинусь, наверное, через неделю. Мне нужно закончить здесь некоторые дела.
      Хромой дервиш был доволен - все складывалось относительно удачно. Он бросил на Алчинбека удовлетворенный взгляд.
      - Дамбу против волн революции надо строить, пока волны не очень высоки. - Видимо, этим философским обобщением шейх Арчибальд решил закончить беседу. - Иначе будет поздно, иначе они смоют нас с той земли, которую мы хотим удержать за собой.
      В оставшееся до весны время мы должны коренным образом перестроить всю нашу работу. Надо повсюду сеять семена безверия, растерянности, страха, клеветы, надо использовать малейшие возможности, чтобы подрывать веру людей в Советскую власть... Вселять ужас в сердца бывших баев, говоря, что их всех скоро начнут арестовывать. Пустить в ход всю силу религии и шариата, настроить фанатиков против большевиков. Разжигать ненависть к ним! Непрерывно говорить везде о святости и неприкосновенности частной собственности, о привилегиях собственников, о правде всех назидательных и устрашающих притчей из корана, о реальности всех ужасов светопреставления.
      Решаться ради этого на любое дело, не жалеть денег!.. Тут ничем нельзя брезговать. Пусть люди всего боятся, пусть постоянно носят с собой ножи в рукавах и в голенищах сапог. Мы должны наполнить сознание всех сомневающихся правильностью их сомнений... Преувеличивать каждую ошибку местных властей, выдавать любую глупость администрации за продиктованные из Москвы указания. Нужно расшатать до предела доверие к законам, срывать все кампании, чернить всех руководителей, коммунистов, ответственных работников... И тогда на подготовленной нами почве пышно расцветут нужные нам настроения, и вооруженное выступление против Советов принесет безусловный успех!
      - А как же опера? - спросил Юлдаш Ахунбабаев.
      Он ходил по своему кабинету из угла в угол.
      - Придется отложить, - вздохнув, опустил голову Хамза.
      - Первую узбекскую оперу? - посмотрел Ахунбабаев на Рустама Пулатова, молча сидевшего сбоку около его письменного стола. - А если ее поставят в Москве? И русские братья будут слушать ее и думать: "На Востоке у меня есть брат-узбек. Я горжусь этим хорошим, умным, талантливым братом!"
      - Я буду продолжать писать оперу в Шахимардане.
      - А инструмент? Где вы найдете там пианино?
      - Привезу из Ферганы.
      - Вас засосет текучка, вы забудете, как выглядят ноты.
      - Это очень серьезно для меня. Я думал много дней. Партия идет на последний классовый бой внутри страны. На последний...
      Эти слова не дают мне покоя. Я должен пойти в этот бой. Иначе все мои стихи, песни и пьесы были написаны не мной, а другим человеком... Я не могу иначе... Там, в Шахимардане, под пеплом мазара, лежит мой друг. Все забыли о нем, даже я. А простой, неграмотный деревенский парень Ташпулат не забыл. Я не успокоюсь до тех пор, пока не найду тех, кто записывал его воспоми нания... И кроме того, я хочу увидеть шейха Исмаила и взглянуть ему в глаза...
      - Такому желанию, когда оно возникает, трудно сопротивляться, - подал голос Рустам Пулатов.
      - Я хочу взглянуть в глаза шейху Исмаилу и сказать ему:
      в Шахимардане будет колхоз.
      - Хамза, дорогой, - вернулся Ахунбабаев за свой стол, - у нас есть много людей, которые смогли бы помочь дехканам Шахимардана организовать свой колхоз. Но у нас нету таких людей, которые могут написать первую узбекскую оперу.
      - Я не смогу сейчас писать музыку...
      Юлдаш Ахунбабаев долго сидел молча. В приемной председателя ЦИК гулко пробили большие часы. И мелодичный их звон как бы напомнил о том, что время не стоит на месте, время не ждет, время движется вперед.
      - Ну хорошо, - сказал наконец Ахунбабаев, задумчиво глядя на Хамзу, будем считать, что вы едете в Шахимардан заканчивать оперу. Горный воздух даст вам новый творческий импульс, прибавит силы. О здоровье тоже не нужно забывать.
      Хамза удивленно поднял голову.
      - Я не жалуюсь на здоровье.
      - Когда начнете жаловаться, будет поздно... Итак, мы посылаем вас в Шахимардан представителем Центрального Исполнительного Комитета республики. Мы даем вам официальные полномочия для проведения досрочных выборов в кишлачный Совет Шахимардана. Ни на один день не забывайте, что Советская власть - это большинство в Совете бывших батраков и бедняков. Это будет вашим главным политическим инструментом, самым сильным оружием в проведении линии партии на коллективизацию. Я думаю, что нет смысла долго говорить о ваших врагах. Они известны. Их главное оружие - религия. Поле вашей борьбы с ними - народ. Шейхи сразу начнут говорить народу, что колхоз - это средство искоренения ислама. Вам нужно будет четко разграничить эти вещи, постоянно объясняя народу, что наше государство никому не запрещает верить в бога, но оно запрещает использовать веру в целях наживы. Объяснять надо будет ежедневно, тонко, терпеливо. Ни в коем случае не в приказном порядке. Только убеждение. И еще одно... Какие бы прекрасные планы вы ни намечали, никогда не приступайте к их исполнению в одиночку. Только с людьми, коллективно. Всегда будьте с народом, потому что, как говорит сам народ, "один конь пыль поднимает, а славы не обретает". Не поддавайтесь на провокации. Когда станете выбирать квартиру, избегайте богатых домов...
      - Если уж мы так часто вспоминаем пословицы, - улыбнулся Хамза, - то надо вспомнить и такую: "Лучше умереть в доме друга, чем жить в доме врага".
      Рустам Пулатов поднялся с места, одернул гимнастерку.
      - Друг должен жить везде, - сказал он, - а враг может умирать даже в своем доме... Я бы хотел обратить ваше внимание, Хамза-ака, вот на какое обстоятельство. Почти все предводители ферганского басмачества, как уже ликвидированные, так и еще уцелевшие, родились в Шахимардане. И все они, возглавлявшие в свое время самые крупные банды, в той или иной степени были потомками религиозного духовенства. А такие курбаши, как Нормат, Аллаяр, Насырхан, Тухтасын, Куршермат - дети ныне здравствующих шейхов из окружения теперешнего настоятеля гробницы святого Али шейха Исмаила. Разумеется, они затаились и больше не смеют открыто бороться с нами, потому что боятся нас, потому что знают - закон суров с теми, кто выступает против Советской власти с ножом в руках. Они спрятали ножи в рукава. Но они будут ходить рядом с вами, будут поддерживать вас, работать вместе с вами, кричать во весь голос о том, как они любят Советскую власть. Враг перелицевался, он стал трусливее и поэтому коварнее. Вам нужно будет иметь надежный тыл.
      - Что ты имеешь в виду? - внимательно посмотрел на Пулатова Хамза.
      - Сейчас объясню... Зульфизар едет с вами?
      - Конечно.
      - Необходимо как следует подготовить ее.
      Юлдаш Ахунбабаев поднялся из-за стола и подошел к Пулатову.
      - Рустам, - сказал он, - ты даешь Хамзе какие-нибудь поручения в Шахимардане по своей линии?
      - Товарищ председатель, вы заставляете меня нарушать служебную тайну, засмеялся Рустам Пулатов.
      - Ничего страшного, - улыбнулся Ахунбабаев. - Как президент республики я имею право знать это.
      - Меня интересуют все те же иностранные паломники. Мне нужно получить доказательства связи шейхов с разведками капиталистических стран.
      Ночь. Хамза, склоняясь над тетрадью Ташпулата, делал выписки. Картины одна другой ярче вставали перед ним. Неведомые ему летописцы шахимарданской жизни разными почерками, вкривь и вкось, подробно записывали эпизоды, сцены, разговоры, характеристики жителей кишлака, события, начиная с пожара гробницы. И каждая запись начиналась так: "Ташпулат рассказал..."
      Сожжение мавзолея и гибель в огне кавалерийского эскадрона седьмой Туркестанской бригады были для Ташпулата как бы началом осмысления мира и жизни вокруг себя. Человек прозревал от рассказа к рассказу - это чувствовалось по деталям и подробностям. Все яснее и яснее становились для него законы отношений между людьми, тяжкая власть богатства.
      Как трагично окончилась жизнь этого человека, упорно стремившегося к правде, старавшегося самостоятельно разобраться в сложностях бытия! Как жалко, что теперь уже никогда нельзя будет больше с ним встретиться и расспросить его о тех днях, когда Степан Петрович Соколов с горсткой бойцов отчаянно отбивался от своры басмачей в пылающих стенах мазара.
      Ведь все эти драгоценнейшие сведения, рассказанные прямым очевидцем, могли бы дойти до будущих поколений как живые страницы великой непримиримости классовой борьбы, как незатухающая память о неповторимых годах гражданской войны...
      Хамза перевернул очередную страницу... "Ташпулат рассказал, что в тот день, когда банда Капланбека напала на отряд красноармейцев, басмачи, окружившие кишлак, начали стрелять по мирным жителям, которые еще не успели покинуть свои дома по требованию Мияна Кудрата и его приближенных. "Пусть лучше все эти бабы, дети и старики погибнут от освященных присутствием хазрата мусульманских пуль, чем будут служить большевикам!" кричали шейхи... Залпы басмачей обрушились на несчастных людей. В кишлаке творилось что-то невообразимое. Все смешалось в кучу. Некоторые хозяева пытались спасти лошадей и ослов, но выстрелы с холмов Шаланга настигали их одного за другим. Обезумевшие раненые животные, истекая кровью, метались по улицам из стороны в сторону, топча детей и стариков. Люди не знали, где спастись от пуль, так как прятаться в домах было нельзя. Шейхи с холмов вопили, кричали и звали народ к себе, а навстречу людям летели пули. Весь снег на улицах кишлака стал красным от крови. Басмачи устроили настоящую бойню. Они мстили беднякам за то, что они помогали красноармейцам собирать накануне хлеб у богачей... Но зачем же тогда шейхи звали людей спасаться от красных, когда их давно уже не было на улицах кишлака, когда все красноармейцы уже укрылись в мазаре? Шейхи тоже мстили простым людям мстили чужими руками, чужими пулями. За что? За то, что те ходили на митинг и слушали выступления командиров. А за два дня до этого шейхи молились, сволочи, в усыпальнице о спасении всего мусульманского мира!.. Люди прятались от выстрелов за камнями, делая вид, что они уже убиты. А многие были действительно убиты.
      Матери стояли на коленях перед невинно погибшими детьми и рыдали, старики посылали басмачам проклятья и пожелания собачьей смерти, а некоторые молодые женщины, родившие только еще первого ребенка и потерявшие этого ребенка в бессмысленной бойне около родного дома, брали мертвых детей на руки и метались по улицам как умалишенные. А басмачи по приказу Мияна Кудрата все стреляли и стреляли в них, как по живым мишеням..."
      Хамза вскочил. Он не мог больше читать. Гнев душил его, глаза застилали слезы, сердце стучало. Он рванул воротник халата... Неужели они все еще существуют, все еще ходят по земле, эти шейхи в Шахимардане, погубившие стольких людей?
      Неужели они по-прежнему живут припеваючи и кормятся около мазара? Гнездо гадюк! Где меч справедливости? Где правда?
      Почему люди до сих пор не могут избавиться от этих паразитов, убийц и людоедов? Это преступление - терпеть их на земле!
      Это предательство памяти погибших от их коварства бедняков Шахимардана. Кто же прогонит наконец эту лютую свору поганых псов?.. Звери, бешеные звери, которых надо жечь каленым железом.
      Они должны отвечать не только за бойцов бригады Соколова, не только за Степана, не только за свое зверство в Шахимардане, но и за реки крови, пролитой ими по всей Ферганской долине, за муки старых отцов и матерей, сыновья которых стали жертвами мусульманского фанатизма, за слезы детей над трупами своих отцов, убитых из-за религиозной нетерпимости, за рыдания жен и невест, которые рвали на себе волосы, обнимая мертвых мужей и женихов, зарезанных во времена газавата по приказу кровожадных шейхов, ишанов, улемов и хазратов!
      Хош, по какому праву эти варвары, потерявшие человеческий облик, все еще решают судьбы людей от имени религии? Почему эти гнусные типы с кровавыми руками и совестью, эти волки в овечьей шкуре, прикидываясь лучшими друзьями и советчиками людей, все еще пьют светлую горную воду реки Шахимардан, пользуются плодами трудов народа, вместо того, чтобы сидеть на скамье подсудимых?
      Почему? Почему?
      Люди боятся их. Боятся недоброго слова муллы, которое тот скажет в мечети о ком-нибудь. Боятся хулы и проклятий ишанов и шейхов. Люди боятся напастей, которые якобы пошлет на них святой мазар.
      Ведь ни один же волос не упал с головы тех, кто поджег гробницу!
      Надо освободить людей от этой боязни.
      Надо показать им, что можно не бояться шейхов.
      Надо разрушить стену страха.
      Утром Хамзу разбудила Зульфизар.
      - К вам пришли...
      Хамза вышел во двор. Около калитки стоял Алчинбек Назири.
      Несколько мгновений молча смотрели они друг на друга, и тысячи молний пролетели в эти секунды между ними.
      - Вы можете, конечно, не пускать меня в свой дом, - торопливо заговорил Алчинбек, - но от разговора, ради которого я пришел, зависит очень многое...
      - Я слушаю.
      - Хотелось бы, чтобы разговор проходил без свидетелей.
      - У меня в доме нет лишних ушей.
      - И все-таки...
      Хамза повернулся и пошел в сад. Дойдя до супы - деревянного настила, сел на край. Алчинбек устроился напротив.
      И опять наступило молчание. Хамза смотрел мимо неожиданного гостя. Алчинбек сидел, опустив голову.
      - Эта минута, - сказал наконец Алчинбек, - печальный итог наших отношений, начавшихся почти тридцать лет назад.
      У Хамзы дернулась рука.
      - Какой у вас разговор ко мне?
      - Вы хотите поехать в Шахимардан...
      - Хочу.
      - Не делайте этого.
      - Почему?
      - Зная ваш характер и вашу вспыльчивость...
      - Послушайте, товарищ Назири, вы пришли сюда воспитывать меня?
      - Я пришел сюда, Хамзахон...
      - Не называйте меня так!
      - А как же называть вас?
      - По фамилии.
      - Хорошо... Так вот, товарищ Ниязи, я пришел сюда не для того, чтобы воспитывать вас, а для того, чтобы удержать от опрометчивого шага.
      - Вы считаете его опрометчивым только потому, что сами хотите сделать то же самое?
      - Откуда вам это известно?
      - А откуда вам известно, что я хочу ехать в Шахимардан?
      "Значит, Пулатов передал ему содержание нашего разговора, - отметил про себя Алчинбек. - Значит, он знает, что Пулатов вызывал меня к себе... Что он знает еще?"
      - Вы поэт, товарищ Ниязи, человек творческий, художественная натура... А я занимаюсь организационными вопросами.
      Я скорее сумею навести порядок в Шахимардане.
      - Вы уже делали это. И в результате погиб человек.
      - К этой трагедии я не имею никакого отношения!
      - У вас было первое заявление жителей Шахимардана. Вы успокоили всех...
      - Я допустил тогда ошибку! Я же должен и исправить ее!
      - Не кричите, Алчинбек. Вы же хотели, чтобы разговор был без свидетелей.
      - Я проявил благодушие! Я готов получить за это партийное взыскание!
      - Вы не забыли наш последний разговор у вас в кабинете?
      - Нет, не забыл.
      - Так с какими же глазами вы пришли сегодня ко мне?
      - Я готов принести вам свои извинения...
      Хамзе вдруг стал противен его собеседник. Он готов получить взыскание, он готов принести извинения...
      - У вас есть совесть, Алчинбек?
      - При чем тут совесть?
      - После смерти Ташпулата вы не должны заниматься никакими делами, связанными с Шахимарданом.
      - Скажите, Хамза, почему мы все время против друг друга?
      - Это делает время, а не мы сами.
      - Ведь мы были когда-то друзьями...
      - Наша дружба расстроена не мной, а вами.
      - Казалось бы, столько лет прошло... У других людей за эти годы дружба окрепла.
      - Наша дружба во многом зависела именно от этих прошедших лет.
      - Что вы имеете в виду?
      - Революция, гражданская война, нэп. Эти события испытывали нашу дружбу.
      - Вы, как всегда, все преувеличиваете, товарищ Ниязи... Мы вышли живыми из этих испытаний... и, казалось бы...