Седло и сбруя его лошади были унизаны серебряными украшениями, в позолоте бархатная попона. Его сопровождало около десятка других шейхов.
      Верующие, стоявшие вдоль улиц, увидев шейха Исмаила, низко склонялись в поклоне и так, не разгибая спин, стояли до тех пор, пока он не проезжал мимо них.
      - Значит, договорились, Хамза-ака, - сказал Рустам Пулатов, - вы ни во что не должны вмешиваться. Вы и так уже сделали очень много. Шадману - ни одного вопроса. Сразу после курултая мы посылаем в Шахимардан своих людей, которые займутся этим иностранным шейхом. У меня теперь народу прибавилось.
      - А курбаши?
      - В районы предполагаемого расположения их банд завтра же будут двинуты войска.
      - Значит, "человек из Самарканда" - это Алчинбек Назири...
      - Он самый.
      - Как же я раньше не догадался об этом?..
      - Продолжительным наблюдением Назири уличен во многих связях, за которые он может быть арестован в любой день...
      Кстати говоря, он здесь, на курултае.
      - На курултае?
      - Делегат съезда.
      - Почему же вы позволяете ему находиться на свободе?
      - Он собирается здесь кое с кем встретиться, и мы должны засечь этих людей... Не исключается, что обратно в Самарканд Назири возвращаться не станет и прямо отсюда нелегалом отправится к своим друзьям в Шахимардан. Но уж этого мы теперь ему не позволим. В прошлый раз мы его здесь упустили...
      Хамза поднялся.
      - Я пойду, Рустамджан. Скоро, наверное, будет открытие...
      - Хамза-ака, помните, вы писали мне в своем письме помимо наших дел еще и о какой-то девушке из Шахимардана с красивым голосом...
      - Санобар Шадманова?
      - Да, да. Так вот, я разговаривал с профессором Степановым. Он полностью доверяет вашей рекомендации и готов зачислить эту девушку осенью на первый курс без экзаменов.
      - Спасибо, Рустамджан.
      - Хамза-ака, а когда вы сами хотите вернуться в Самарканд? Мне кажется, что уже пора.
      - Нет, нет, еще рано! Нужно провести сев. Первый коллективный сев!.. Разве можно оставлять людей накануне такого важного события?
      - А как ваша опера?
      Хамза махнул рукой:
      - Ахунбабаев был прав - текучка заела.
      - Хамза-ака, скажите, только откровенно.., Вам пытался кто-нибудь угрожать в Шахимардане?
      - Мне?.. Нет, ни разу.
      - Я ведь эту публику знаю. Шантаж и запугивание у них на первом месте.
      - Меня, Рустамджан, запугать трудно... Кроме того, их кучка, а нас много - весь народ, все люди.
      - Преступник тем и опасен, что своей преступной активностью...
      - Оставим этот разговор.
      - Если есть хоть малейшая опасность...
      - Никакой опасности нет. Когда-то мы с твоим братом Умаром не боялись ничего. А мы шли против огромной полицейской машины, против царя, против власти денежных мешков.
      И, как видишь, победили... Борьба тем и прекрасна, что она заставляет забыть такое унижающее человека чувство, как страх. Тем самым позволяет жить по самым высоким законам жизни.
      - Спасибо вам, Хамза-ака.
      - За что?
      - Как-нибудь потом объясню. А сейчас - просто спасибо.
      - Буду ждать твоих объяснений. Ты меня заинтриговал.
      - Ну, до встречи!
      - До встречи, Рустамджан.
      - Я дам знать, где и когда.
      Святой Миян Кудрат приближался к Шахимардану.
      Уже около крайних домов кишлака стояли густые толпы народа. Как по команде, с возгласом "о, аллах!" все согнулись пополам в низком поясном поклоне хазрату.
      Когда святой проехал мимо первой группы верующих, правоверные, расталкивая друг друга, бросились целовать следы копыт лошади хазрата, оставшиеся на пыльной дороге. Свита Мияна Кудрата сдерживала коней, чтобы дать верующим возможность насладиться своей преданностью главе мусульман всего Туркестана.
      По мере приближения к центру кишлака народу на улицах становилось все больше. Многие сбрасывали с себя халаты и устилали ими дорогу перед лошадью святого Мияна. И, таким образом, она, обыкновенная коняга, ничем, кроме внешней своей красоты, не отличавшаяся от прочих себе подобных четвероногих, ступала по сплошной ковровой дорожке, совершенно незаслуженно разделяя со своим хозяином почести, которые адресовались только ему одному.
      Хазрат и шейх Исмаил встретились друг с другом неподалеку от площади, на которой стоял памятник Ленину. Когда расстояние между ними сократилось шагов до тридцати, шейх, натянув поводья своего коня, спрыгнул на землю и побежал рысцой навстречу Мияну Кудрату.
      Подбежав, склонился в поклоне, затем приник глазами к подолу чекменя хазрата. Миян Кудрат, нагнувшись, обнял шейха.
      - Предоставив нам возможность лицезреть ваш лик, вы чрезвычайно осчастливили нас, за что мы безмерно благодарим всевышнего, - произнес Исмаил дрожащим от волнения голосом. - Великое счастье для нас, ваших рабов, видеть ваш лучезарный лик!
      - Всем вам хвала, правоверные! - устало ответил Миян Кудрат. - Я бесконечно благодарен великому аллаху, который внушил мне мысль совершить паломничество к священной гробнице Шахимардана.
      - Вы, мой хазрат, избранник аллаха! Не устали ли ваши уважаемые спутники?
      - Нет, не устали, тысяча благодарностей всевышнему, создавшему все сущее!
      Шейх Исмаил, пятясь, вернулся к своему коню, с помощью стремянных поднялся в седло и, присоединившись к Мияну Кудрату, поехал рядом с ним.
      - Мне, скромному слуге великого аллаха, не нужны никакие почести, громко изрек Миян Кудрат. - Для нас лишь бы было укромное место для молитв, а для пропитания хватит куска зачерствевшей лепешки и глотка холодной воды!
      - Да будут исполнены ваши желания, мой хазрат, мы все будем брать пример с вас, - поклонился с лошади шейх Исмаил.
      - Ослабевает вера у мусульман, - сокрушенно покачал головой Миян Кудрат. - Нет прежнего рвения. Еще совсем недавно не счесть было людей, которые валом валили сюда на паломничество...
      - Воистину так, таксыр, ослабевает вера в людях, - печально ответил шейх Исмаил. - Недуг безбожничества подтачивает веру мусульманскую. Правоверные становятся друзьями русских, пренебрегают заповедями корана, вступают в артели безбожников...
      Все, кто стояли на пути следования "святого" каравана, при его приближении, вскрикивая "о, аллах!", падали на землю.
      Миян Кудрат, молитвенно сложив ладони, благословлял народ, вышедший встречать его.
      ...Один старый дехканин, лежавший на земле, услышав последние слова шейха Исмаила, тронул рукой соседа, распростершегося рядом:
      - Слышал, артель, оказывается, запрещена кораном?..
      - В коране об артели ничего не говорится, - раздраженно ответил сосед, поднимаясь и отряхивая пыль. - Коран создан
      богом для хранения веры, а артель нужна для жизни. Она не имеет никакого отношения к вере.
      - Вот увидишь, теперь все муллы будут ругать тех, кто вступил в артель.
      - Если я собираюсь пожертвовать деньги для мечети, то мулла и шейхи, думаешь, будут спрашивать у меня, каким образом я их заработал? У отца ли взял, у брата или у колхоза? Им все равно. Будут хватать обеими руками.
      - Ты совершил сейчас грех, кайся... Потом будет поздно.
      Нехорошо задевать ишанов...
      Миян Кудрат и шейх Исмаил выехали на заполненную колхозниками центральную площадь. Было много женщин с открытыми лицами.
      Миян Кудрат, увидев памятник Ленину и цветы, возложенные к его подножию, нахмурил брови. Кивнув на памятник, он гневно сказал Исмаилу:
      - Оскорбляя аллаха, поставили изображение человека?..
      Это называется идолопоклонство! Боже праведный! Накажи безбожников и Неверов!
      Рустам Пулатов, стоя у окна, наблюдал, как во дворе театра, на берегу арыка, где для делегатов съезда была разбита летняя чайхана, Алчинбек Назири, сидя в одиночестве за столиком, пьет чай. На противоположном берегу арыка, разговаривая с девушкой, стоял один из сотрудников, ведших за Назири непрерывное наблюдение.
      К Алчинбеку подошли двое, сели за столик. "Совсем обнаглел, негодяй, раздраженно подумал Пулатов. - Почувствовал близость Шахимардана. Надо его брать сегодня же".
      Он сделал знак своему помощнику.
      - Установите, кто те двое. Найдите способ задержать и проверить документы, как только они отойдут от Назири.
      - Слушаюсь, - коротко ответил помощник и вышел.
      "Плетет, плетет свои сети паук! Торопится все закончить и уйти в горы... Но недолго осталось. Возьмем сегодня. Важно только узнать, те ли эти двое, кого мы ждем?"
      В коридоре раздался звонок, возвещавший о начале работы курултая. Во дворе звонок тоже был слышен. Алчинбек встал, через двор пошел к зданию театра. "Очень хорошо, - подумал Пулатов, - сейчас эта пара будет просвечена на вкус и на цвет".
      Он вышел в коридор, открыл двери служебной ложи и сел в глубине за портьерой. Зал был переполнен.
      Хамза сидел внизу, в предпоследнем ряду партера. И, глядя на него сверху, на его седые брови, на сильно постаревшее лицо, на резкие вертикальные складки над переносицей, Рустам Пулатов с грустью подумал о том, что Хамзе Хаким-заде Ниязи всего лишь сорок лет. "Чуть больше было бы сейчас и Умару, - вздохнул Рустам, - если бы не настигла его во времена мухтариата смерть здесь же, в этом городе, от руки Эргаша".
      Рустам Пулатов знал все обстоятельства гибели брата. Он не разрешал себе вспоминать подробности - слишком страшны они были. Он боялся, что они вызовут в нем чувство мести, которое он навсегда запретил себе на своей работе.
      На сцене занимал места президиум. В проходе, направляясь в президиум, шел Алчинбек Назири. Остановился около председателя Вадильского райисполкома, которому территориально был подчинен Шахимардан, Шахобиддина Насырова, что-то сказал ему и начал подниматься на сцену. "Неужели и Шахобиддин вместе с ними?" - удивленно подумал Пулатов.
      Зазвенел колокольчик председателя, требуя тишины. В зале стихли разговоры.
      - Дорогие товарищи! - с подъемом сказал председатель. - Разрешите считать курултай рабоче-крестьянских депутатов Кокандского вилайета открытым!
      Грянул "Интернационал".
      Миян Кудрат вместе со всей свитой остановился в доме, который принадлежал шейху Исмаилу, но официально был записан на имя одного из его сыновей. Это был почти нежилой, почти необитаемый дом - - в его очаге редко разводили огонь. Дом был построен в горах над пропастью. Кишлак Шахимардан лежал внизу.
      Когда хазрат сказал, что ему нужно укромное место для молитвы, Исмаил сразу понял, что святой Миян имеет в виду именно этот дом.
      Отослав свиту в отведенные ей комнаты, Миян Кудрат вышел на висящий над пропастью балкон-террасу. Здесь его ждал, облокотясь о перила, паломник из Гилгита.
      Они поздоровались за руку, без лишних мусульманских церемоний. Несколько минут молча смотрели вниз, в пропасть.
      - На вас не действует? - спросил Миян Кудрат.
      - Я уже привык, - сказал хромой дервиш. - Много раз приходилось проходить и не над такими пропастями.
      - А я побаиваюсь высоты, - поежился хазрат, - всю жизнь прожил на равнине.
      - Если некоторые обстоятельства будут складываться не так, как нам бы того хотелось, - тихо произнес паломник, - вам придется преодолеть свой страх перед высотой. Дорогу через
      Памир я знаю теперь хорошо и приведу вас к вашему старшему брату в целости и сохранности.
      - Представители власти, надеюсь, не рискнут тронуть человека, перед которым преклоняются все мусульмане Туркестана, - снисходительно улыбнулся Миян Кудрат. - Ну, а если, как говорится, тюбетейка станет совсем уж тесной, тогда отправимся в путешествие вместе с вами к святому Баширу... Давно я не видел его.
      - Я рад, что вы доверяете мне.
      - Скажите, а как вы представляете себе свою судьбу, если наше святое дело постигнет неудача?
      - Я профессионал и знаю, на что иду, - хладнокровно сказал хромой дервиш. - Некоторое время, наверное, придется провести в тюрьме, а потом меня обменяют.
      - А если сразу расстрел?
      - Таких, как я, не расстреливают. Я слишком многое знаю.
      Буду торговать своей осведомленностью до тех пор, пока мои хозяева не выкупят меня. В моем контракте с нашей почтенной службой "Интелледженс сервис" предусмотрен такой вариант.
      Больше того, отпущены специальные суммы на случай провала той миссии, которую я здесь выполняю.
      - Похвальная предусмотрительность. Чувствуется практический склад мышления европейского ума.
      - Это реальность. А ее лучше предвидеть в начале, чем сокрушаться о неумении делать это в конце.
      - Невесело начинаем мы наше дело, - вздохнул Миян Кудрат.
      - Повторяю, мы начинаем его с реальности... Итак, хазрат, пришла весна. Наступил срок реальных действий.
      - Да, весна пришла, - неопределенно заметил Миян Кудрат.
      - Фузаил-Махсум со своими исламскими войсками ждет от нас сигнала, чтобы перейти границу в вилайете Дарваз и вторгнуться на территорию СССР. Мы должны поддержать его всеобщим восстанием и ударом в тыл советским войскам, которые будут пытаться сдерживать наступление исламских частей.
      - Я призову правоверных к восстанию во имя ислама и от имени пророка Мухаммеда!
      - Извините, хазрат, но время слов кончилось. Оставим все разговоры с Мухаммедом шейху Исмаилу... От вас мне нужны точные сведения об исполнении положений моей диспозиции.
      В зависимости от этого Фузаил будет намечать свое стратегическое направление. Завтра я посылаю к нему курьера.
      - Долина Алая в наших руках. Курбаши Бобо Закир и Хаитбай уже находятся там.
      - Ну, вот это уже лучше, - улыбнулся паломник, - это уже по-военному.
      - Вы напрасно недооцениваете слово духовного вождя...
      - Этого мало сейчас. Нужен духовный взрыв! Необходимо создать такую обстановку, в которой каждый мусульманин, беря в руки винтовку, внутренне ощущал бы свою правоту!.. Я здесь насмотрелся на ваших курбаши. Они не вынесут всей тяжести восстания. Для этого мне нужен народ! Понимаете, весь народ!
      Нужно, чтобы народ пережил потрясение, чтобы ответным пламенем гнева запылала вся Ферганская долина!
      - Что вы предлагаете для этого?
      - Разрушить гробницу и вину за это возложить на Хамзу.
      - ..................
      - Гробницу разрушат наши люди. Руководить будет Нормат-курбаши. Хамзу убьет Кара-Каплан. У него сохранилась твердая рука, я проверил его здесь на одном деле. И только когда это произойдет, вы обратитесь к народу со своим духовным словом и объявите правоверным, что коммунист Хамза по приказу Советской власти, которая специально для этого прислала его сюда, уничтожил мусульманскую святыню! Вот это и должно будет вызвать взрыв! И тогда пружина ответной ненависти должна будет поднять всех мусульман на газават!
      Миян Кудрат смотрел в пропасть.
      - А почему нужно обязательно убивать Хамзу? Гробницу можно разрушить и без этого.
      - Хамза может помешать разрушению гробницы. И кроме того, пока он здесь, нам не превратить Шахимардан в центр восстания... И потом, разве непонятно, что живой Хамза может опровергнуть версию о своей причастности к уничтожению мазара?
      - Хамза сейчас в Коканде. Он может и не вернуться.
      - Вернется. Вы его плохо знаете.
      - Я его плохо знаю? - усмехнулся Миян Кудрат. - Больше тридцати лет назад вот там, на площади перед мазаром, я возложил на него покровительство святого Али-Шахимардана.
      - Вам слишком дорога память об этом? Или вы вообще против убийства Хамзы?
      - Я не могу решать это один. Надо созвать совет высших духовных лиц. Почти все они находятся сейчас здесь.
      - У меня последний вопрос к вам, хазрат. Где Алчинбек Назири?
      - Мы ждем его здесь каждый день.
      - Ему бы надо поторопиться...
      - Он сейчас тоже в Коканде, на курултае.
      - Это неразумно.
      - В последнее время Алчинбек Назири вообще ведет себя очень неосторожно.
      - Ему может угрожать провал?
      - Будем уповать на всевышнего, что это не произойдет.
      - А если произойдет?
      - Будем умолять аллаха, чтобы Назири вел себя достойно.
      - Хазрат, я заранее прошу вас извинить меня за богохульство, но аллах нам в таких делах не помощник... Должен вам сказать, что господин Назири всегда вызывал у меня противоречивые чувства... Его неосторожность бросилась мне в глаза еще во время нашей первой встречи, когда я побывал на его явочной квартире в Самарканде. Содержать такой роскошный дом в городе, где находятся правительственные учреждения, - это, конечно, явная неосторожность... Потом он приехал сюда на встречу с курбаши. Встреча, конечно, была необходима, но жизнь полна неожиданностей - функционеры местного сельсовета чуть было не "засветили" всех нас из-за того, что некая девица Санобар сбежала со своей собственной свадьбы.
      Миян Кудрат внимательно посмотрел на паломника.
      - Я приблизительно догадываюсь о том, о чем вы хотите сказать.
      - Я предлагаю обдумать наши возможности на случай провала Алчинбека Назири...
      - Я уже обдумал это.
      - Необходимо будет принять какие-то конкретные меры...
      - Я уже принял меры. - Лицо Мияна Кудрата как бы окаменело. - В случае провала Алчинбек Назири будет молчать.
      На трибуну курултая поднялся Алчинбек Назири.
      - Некоторые выступавшие до меня ораторы, - сказал Алчинбек, - очень уважаемые мною товарищи, призывали нас в проведении политики коллективизации следовать опыту наших русских братьев. Я целиком и полностью поддерживаю этих ораторов!..
      В зале раздались аплодисменты.
      - Но у меня есть одно небольшое добавление... Эти же товарищи советовали нам одновременно с коллективизацией проводить в наших кишлаках и массовую кампанию по борьбе с паранджой. Я должен заявить, дорогие друзья, что считаю такую постановку вопроса в корне неверной... Те методы коллективизации, которые хороши в центральных районах России, у нас неприменимы. Ведь что такое для нас Россия, товарищи? Россия для нас - это Европа, это Запад. У России был свой путь развития... А мы живем на Востоке, мы имеем свою великую культуру, которая никогда не поддавалась влиянию Запада...
      - Товарищ Назири! - встал в центре зала молодой парень в очках и кожаной куртке, по виду - учитель. - Уж не хотите ли вы сказать, что Запад есть Запад, а Восток есть Восток?
      - Нет, не хочу! - агрессивно подался вперед Алчинбек. - Не хочу потому, что это однажды уже сказал Редьярд Киплинг!
      - Кто такой Киплинг? - послышалось со всех сторон. - Где он работает?.. Кто был его отец?..
      - Киплинг - это певец английского империализма! - крикнул на весь зал парень в кожаной куртке.
      - Киплинг - это великий английский поэт! - рявкнул с трибуны Алчинбек. - Где вы учились, молодой человек? Кто научил вас видеть в поэзии только политику?
      - Киплинг воспевал английских колонизаторов, - не унимался парень в кожаной куртке, - заливших кровью всю Индию!
      - Вы, может быть, читали Киплинга в подлиннике? - перегнулся с трибуны Алчинбек. - Вы видели в глаза хоть одно стихотворение Киплинга?
      - Товарищ Назири! - встал из-за стола президиума председатель. - У нас есть вопросы более важные, чем обсуждение поэзии Киплинга... - Он повернулся к парню в кожаной куртке: - А вы садитесь, товарищ!.. Хотите выступить - запишитесь в прения.
      "Вот сволочь! - равнодушно подумал об Алчинбеке Хамза. - Неужели он так уверен в себе и в своей неуязвимости и безнаказанности?.. Выйти бы сейчас прямо за ним на сцену и раскрыть всю его любовь к поэзии Киплинга. Но нельзя, нельзя... Это может спугнуть его, насторожить. Это может помешать Рустаму Пулатову".
      - Борьбу против паранджи, - снова заговорил с трибуны товарищ Назири, против этого символа нашей вековой отсталости мы должны вести неукоснительно. Мы должны навсегда покончить с паранджой!.. Но как это сделать? Методом напора, методом грубой агитации или методом постепенного убеждения?
      Конечно, методом постепенного убеждения. Борьба с паранджой требует величайшей осторожности. Не надо забывать, что паранджу носят женщины. А их внутренний мир очень раним, очень хрупок...
      - А мы думали, что паранджу носят мужчины! - крикнули из зала под общий смех. - Спасибо, что напомнили!
      - Товарищи! - возвысил голос Алчинбек, давая понять, что сбить его никому не удастся. - Мы должны вести борьбу с паранджой так, чтобы не задевать чести наших женщин. Наши женщины и девушки воспитаны в условиях, присущих Востоку,
      и поэтому опрометчивые действия в этом вопросе могут принести только вред!
      - Товарищ председатель! - встала недалеко от Хамзы девушка-узбечка с комсомольским значком на лацкане жакетки. - Наши женщины готовы снять паранджу все сразу, одновременно!
      Но этому мешают мужчины! Это мужчин надо убеждать в том, что надо покончить с паранджой! Если бы вы, товарищ Назири, половину жизни прожили, просунув голову в мешок, то к вам, я думаю, не надо было бы применять метода постепенного убеждения, чтобы вы этот мешок со своей головы сбросили!
      - Вы меня не так поняли, уважаемая, - развел руками на трибуне Алчинбек. - Я хотел сказать, что...
      - Ваше время кончилось, товарищ Назири, - перебил его и показал на часы председатель.
      Алчинбек пожал плечами и сошел с трибуны.
      И вдруг он словно растаял в воздухе.
      Его нигде не было - ни на том месте, где он только что стоял, ни на его стуле в президиуме, на который он должен был сесть после своего выступления.
      В зрительный зал он не спускался.
      "Что за чертовщина, - забеспокоился Хамза, - куда же он делся?"
      И вдруг понял - Назири просто сделал один шаг в сторону, за кулисы, и складки раздвинутого занавеса, около которого находилась трибуна, мгновенно поглотили его, скрыли его уход, позволили исчезнуть почти незаметно.
      И неожиданно Хамза догадался, для чего Алчинбеку понадобилось это его нелепое сегодняшнее выступление. Он надел на себя маску. Чтобы, уйдя со сцены, тут же сбросить с себя эту маску и сделать то, что ему нужно было сделать, - встретиться с людьми, которых хотел засечь Рустам Пулатов.
      Хамза чуть было не рванулся за Алчинбеком из зала, но вовремя сдержался и заставил себя сидеть на месте. "Только бы Рустам не поддался на этот маневр, - думал Хамза, - только бы он не пропустил этот внезапный уход "товарища" Назири".
      Но Рустам Пулатов не пропустил.
      Сидя за портьерой в служебной ложе и наблюдая за Алчинбеком, Рустам Пулатов заметил, как тот, сходя с трибуны, незаметно посмотрел на часы и тут же шагнул в сторону, за кулисы.
      Пулатов стремительно спустился на первый этаж и, дав знак следовать за собой нескольким сотрудникам, дежурившим в вестибюле с красными повязками на рукавах под видом администраторов, бросился за кулисы.
      "Монтер", чинивший выключатель в коридоре за сценой, кивнул на дверь, ведущую в подвал.
      Осторожно спустились вниз - лестница оканчивалась единственной дверью. Пулатов прислушался и рывком распахнул дверь.
      В небольшой комнате Алчинбек и еще три человека рассматривали под низко висящей на длинном шнуре электрической лампой какую-то географическую карту.
      - Ни с места! - приказал Пулатов. - Одно движение - и будете уничтожены... Руки!
      Географическая карта и портфель "товарища" Назири упали на пол.
      На этот раз пришли те, кого ждали. Двое из троих были давно разыскиваемые курбаши из отряда Нормата.
      "Администраторы" быстро обыскали задержанных - у всех троих было оружие. Только у Алчинбека ничего не было.
      Рустам Пулатов нагнулся и поднял с пола географическую карту. Это была крупномасштабная карта одного из районов государственной границы.
      - Ну что, собачье отродье! - не выдержал Рустам, глядя в упор на заместителя народного комиссара. - Доигрался?
      Алчинбек молчал, не поднимая головы.
      5
      В доме шейха Исмаила над пропастью, в большой комнате, собралось вокруг дастархана около двух десятков мужчин.
      Святой Миян Кудрат, сидевший на самом почетном месте, сказал, глядя на свои сцепленные и опущенные вниз руки:
      - Сегодня нам предстоит решить судьбу человека, преступления которого перед нашей верой неисчислимы. Вы все знаете, о ком идет речь. Поэтому не будем говорить ничего лишнего.
      Я буду спрашивать и ждать вашего ответа... Бузрук-ишан?
      - Безбожнику Хамзе смерть!..
      - Валихан-тура?
      - Если бы у него было десять жизней, я бы, отнимая каждую по отдельности, наслаждался бы, убивая его десять раз... Смерть неверу!
      - Капланбек?
      - Смерть! Тысячу раз смерть!
      - Гиясходжа?
      Гиясходжа сидел в той же позе, что и хазрат, опустив голову...
      Странные мысли возникали в последнее время у Гиясходжи.
      Иногда ему не хотелось больше быть шейхом... Еще недавно он был совсем другим человеком. Работа в артели что-то надломила
      в нем. Бузрук-ишана он "продал" на колхозном собрании, выполняя замысел Исмаила и англичанина. Но отчасти это была и его собственная инициатива. Он не должен был, конечно, называть все количество земли, которой владел Бузрук-ишан. Но он назвал. Не без удовольствия. Он мстил этим кому-то. Кому?
      Наверное, англичанину, которого невзлюбил с первого дня...
      Говоря когда-то Хамзе в горах о своем разочаровании в жизни, Гиясходжа только наполовину был неискренним. Во время войны он действительно во многое перестал верить. Еще во время учебы в Турции горькой истиной для него стало понимание того, что представители "сильных" наций, особенно англичане и турки, не считают его, узбека, полноценным человеком. Это во многом определило его жизнь после войны. Он равнодушно жил около гробницы, пользуясь своими наследственными правами. И вот появился англичанин... Паломник презирал его - он чувствовал это. Новоиспеченный шейх относился к нему снисходительно, и это бесило Гиясходжу... А потом приехал Хамза. И это внесло в состояние Гиясходжи какую-то раздвоенность. Хамза был сильным человеком. Он нравился Гиясходже. Гиясходжа в чем-то даже завидовал ему. Хамза умел влиять на поведение людей и на ход событий. Но он был одновременно доверчив... Гиясходжа ненавидел себя за то, что ему пришлось плести интригу вокруг Санобар и что практически из-за него уехала из Шахимардана Зульфизар... Когда Хамза поручил ему проводить канал с холмов Шаланга, Гиясходжа рьяно взялся за дело, стараясь этим как бы снять с себя часть вины перед Хамзой. И это увеличивало раздвоенность в его душе. Работая в артели, он иногда ловил себя на мысли, что здесь, в колхозных делах, он искренен, а у шейха притворяется. Что-то изменилось внутри у Гиясходжи. Ему нравилось быть самостоятельным на строительстве канала Шаланга. Ему не хотелось больше быть на побегушках у Исмаила и англичанина. В артели он забывал о своей разочарованности в жизни. Просто было некогда. А среди шейхов это состояние возвращалось. Артель рождала в нем какие-то новые представления о самом себе, о своих возможностях. Здесь все было задиристо, драчливо, определенно, полноценно. Здесь возникало ощущение какого-то будущего. А от шейха и его окружения, как и вообще от всей гробницы, несло мертвечиной... Но он сам был шейхом, он долго жил на доходы от гробницы, он присваивал пожертвования мусульман...
      Все эти мысли лавиной пронеслись в голове Гиясходжи, когда Миян Кудрат назвал его имя.
      - Гиясходжа! - повторил хазрат. - О чем вы думаете?
      - Я думаю о том, ваше святейшество, что как бы камень, который мы бросаем в небо, не упал бы обратно, на наши собственные головы. Ум человека получает силу от ума всевышнего.
      Мудрецы говорили: не плюй против ветра - твой плевок попадет в тебя же самого. А в нашем кишлаке сейчас дует не просто ветер, а поднялся настоящий буран...
      - Если вы шутите, Гиясходжа, - вмешался паломник, - то, прежде чем говорить, как следует обдумайте свои шутки.
      - Один из поэтов-суфийцев писал, - с достоинством изрек Миян Кудрат, "Если в тебе есть огонь, ты пройдешь через этот огонь". Если вы в чем-нибудь сомневаетесь, уважаемый Гиясходжа, вы должны преодолеть свои сомнения на пользу нашему общему делу. Видно, Хамза вогнал вашу душу в пятки, шейх?
      - Я сомневаюсь только в одном, хазрат, - резко ответил Гиясходжа. Если Хамза будет убит, сюда нагрянет следствие.
      И тогда всем нам...
      - Этот вопрос не подлежит обсуждению, - снова вмешался хромой дервиш, он решен окончательно... Мы не занимаемся здесь спасением мира. Мы устанавливаем наше исламское единство в деле, которое предопределил сам всевышний.
      "Тебе-то какое дело до нашего исламского единства? - зло подумал Гиясходжа. - Кто тебе вообще дал право всеми здесь верховодить? Ведь сбежишь, когда запахнет жареным. Уползешь туда, откуда приполз. А нам потом отвечать своей шкурой за все затеянные тобой дела".
      - Итак, шейх Гиясходжа, - возвысил голос святой Миян, - что вы скажете?
      "Если я скажу "нет", мне не уйти отсюда, - с тоской подумал Гиясходжа. - Этот горбун Кара-Каплан разрежет меня на куски".
      - Смерть, - сказал Гиясходжа, и перед ним распахнулась бездна, в которую, медленно кружась, как обломки сорвавшейся с кручи арбы, начали падать его недавние мысли о своей новой жизни.
      "Это даже хорошо, - подумал паломник, - что хазрат не стал ничего решать один. Теперь все они связаны круговой порукой и пойдут до конца в борьбе с большевиками".
      - Шейх Исмаил! - повернулся Миян Кудрат к хозяину дома.
      Заминка с Гиясходжой произвела впечатление на Исмаила.
      "Ты свой плов на этом свете пожрал, - думал он, глядя на святого Мияна, - в свое удовольствие пожил. А я ведь не так еще стар... Если бы Хамзу убил Шадман, как было договорено раньше, то все было бы хорошо".
      Но труп Шадмана давно уже увез в горы и сбросил в глухую пропасть Кара-Каплан. Сомнения о семье, женах и детях терзали
      чадолюбивую душу шейха Исмаила. Что будет с ними? Но это были запоздалые, а главное - бессмысленные сомнения.
      - Смерть, - громко сказал Исмаил.
      - Вы, почтенный, Сайд Агзамхан? - взглянул хазрат на паломника из Гилгита.
      - Смерть, - смущенно потупился хромой дервиш и быстробыстро начал перебирать четки, постоянно висевшие у него на руках.