И он преуспевал в этой нелегкой профессии, святой Миян Кудрат, местоблюститель гробницы Шахимардана, всегда выходя победителем из поединков с настроениями паломников, дервишей, фанатиков - любой религиозной толпы.
      ...Носильщики подняли на плечи носилки с телом мертвого сына Мебувы и двинулись к спуску со скалы. Шейхи Бузрук и Хурумбай вели старика, поддерживая его с двух сторон под руки. Паломники расходились. Несколько человек вызвались проводить Мебуву до выхода из ущелья и дальше - до кишлака Вадил, где он смог бы нанять повозку.
      Около Мияна Кудрата остался только шейх Махсум.
      - Позови ко мне отца этого мальчишки... Хамзы, - приказал смотритель гробницы.
      Махсум привел ибн Ямина.
      Низко склонив голову, стоял перед Мияном Кудратом лекарь Хаким.
      - На твоем сыне грех, - тихо, чтобы не слышали окружающие, сказал смотритель гробницы, - но ты сам, видно, благочестивый и праведный мусульманин, и поэтому я прощаю твоего сына...
      - Да быть мне вашей жертвой, - пробормотал ибн Ямин, - мой сын не понимал, что делает, он еще совсем несмышленыш...
      - Вернешься домой - собери почтенных людей и молитвами выгоняй из мальчишки злой дух дерзости, - посоветовал Миян Кудрат.
      - Ваши наказы будут исполнены, - закивал головой Хаким. - Ваше святое дыхание коснулось моего сына, и если аллах и моя вера позволят мне, я постараюсь вырастить из Хамзы верного проповедника нашей великой религии, корана и шариата.
      - Аминь, - одобрил Миян Кудрат программу воспитания Хамзы. - Да помогут тебе в твоем святом деле дух Шахимардана и твердая воля аллаха.
      Ибн Ямин поклонился, достал из кармана халата мешочек - кисет с серебром (последний, отложенный на обратную дорогу)
      и протянул его сберегателю праха святого Али-Шахимардана.
      Стоявший рядом с Мияном Кудратом шейх Махсум, даже не взглянув на главного шейха, взял мешочек с деньгами и сунул его к себе в карман.
      ...Спустившись с горы Букан в кишлак Шахимардан и расположившись на отдых и ночлег во дворе чайханы, в которой он с сыном провел предыдущую ночь, почтенный ибн Ямин, лекарь
      табиб из Коканда, узнал вечером, что карлик дервиш, главный виновник смерти сына Мебувы, тоже умер в тот день от сердечного приступа наверху, на скале, под стенами священного мазара - гробницы святого Али-Шахимардана.
      Глава вторая
      СЫН ЛЕКАРЯ И ДОЧЬ БАЯ
      1
      До 1866 года Коканд был столицей Кокандского ханства.
      Возникший на пересечении древних торговых путей, город в течение многих веков славился изделиями своих ремесленников - кожевенников, гончаров, медников, ткачей, сапожников, кузнецов.
      После основания нового административного центра Ферганской долины города Скобелева железная дорога связала Коканд с Россией. И сразу же бывшая ханская столица превратилась в крупнейший перевалочный пункт оптовой торговли хлопком. Появились первые хлопкоочистительные заводы, маслобойные и мыловаренные фабрики, начались разработки небольших месторождений угля и нефти. Складывались первые миллионные состояния. В финансовых кругах приобретали известность имена Рузи Ахунбая и Ахмадбека Тимербекова. Бывший торговец сушеным урюком Миригулишанбай вошел в число пайщиков иранской кампании. А знаменитый Миркамилбай Муминбаев из Андижана, хозяин несчетных конских табунов и овечьих отар, превратясь из простого степного бая в скотопромышленника, вел свои дела уже в партнерстве со многими лучшими торговыми домами России.
      В самом Коканде год от года крепли хлопковые фирмы Потеляхова и Вадяева. Но быстрее всех увеличивал обороты своего хлопкоочистительного завода широко известный в городе потомственный землевладелец Садыкджан-байвачча. Капиталы его росли, как говорится, не по дням, а по часам. Сосредоточив контроль за выращиванием, обработкой и вывозом хлопка по железной дороге во внутренние районы России, Садыкджанбайвачча в течение нескольких лет стал наиболее заметной фигурой среди новой кокандской торгово-промышленной знати.
      Владея большим количеством магазинов, он активно вкладывал деньги и в строительство новых зданий. Фактически ему принадлежали самые красивые дома, воздвигнутые в городе в последние годы, - гостиницы "Лондон", "Аполлон", "Декаденс"
      и двухэтажная гостиница при вокзале, в которых останавливались и подолгу жили, пользуясь неожиданным комфортом, постоянно наезжавшие в Коканд купцы, маклеры, коммивояжеры, подрядчики, коммерсанты, представители кредитных обществ и прочие деловые люди, неиссякаемым потоком устремившиеся в район нового хлопкового рынка после прокладки сюда железной дороги.
      Устав от дневных забот, приезжие деловые люди и по вечерам могли вкусить от щедрот Садыкджана-байваччи. В ресторанах при гостиницах играли оркестры, пели шансонетки. По оживленной улице Розенбах раскатывали лихачи. Подгулявшие седоки могли не опасаться оказаться с пьяных глаз в каком-нибудь пугающем своей неизвестностью и таинственностью мусульманском квартале. Четыреста сорок городовых и четыре пристава под сильной рукой и недреманным оком полицмейстера Медынского были надежным продолжением комфорта и негласного гостеприимства Садыкджана-байваччи, обеспечивая деловым визитерам личную безопасность и полное соблюдение всех коммерческих интересов.
      Успехи Садыкджана-байваччи не давали покоя духовным лицам из кокандского управления мусульманских школ - медресе. Втолковывая мудрость корана будущим муллам и мударрисам, духовники не забывали и о том, что управлению принадлежит в городе триста шестьдесят лавок, предлагавших покупателям дары вакуфных (монастырских) земель. Новые веяния и конкуренция требовали от служителей религии изощренности и сноровки каждая лавка сдавалась в отдельную аренду, составлявшую полторы тысячи рублей в год. Полумиллионный доход от торговли духовные лица вкладывали в содержание главных медресе. Для вдумчивого и глубокого изучения корана каждым учащимся при медресе существовали худжры, отдельные комнаты-кельи. Количество их непрерывно увеличивалось, к старым все время пристраивали новые, так как росло число желающих поступить в медресе. В основном это были сыновья хлопковых скоробогатеев - наем и содержание худжры стоили немалых средств.
      Хамзе исполнилось одиннадцать лет. Он уже бойко читал персидские и арабские книги. Грамоте его выучил отец.
      Дела ибн Ямина стали поправляться. Общее оживление жизни в городе сказалось, как это было ни странно, и на его клиентуре: люди спешили жить, торговать, заключать сделки, люди нервничали, переживали, пили много вина, обильно угощали друг друга при деловых встречах, люди чаще болели. А докторов в городе почти не было, и люди шли к табибу-лекарю, надеясь на целебные свойства его трав и пилюль.
      Завелись кое-какие денежки у Хакима-лекаря. В квартале Тарокчилик он купил дом, напротив бани, с внешним и внутренним двориками, с хорошим цветником. (Пожертвования святому Али, как видно, были не напрасны.)
      Этот цветник особенно полюбился одиннадцатилетнему Хамзе. С книжкой в руках он часами просиживал здесь. Прочтет несколько страниц, оторвется и долго-долго смотрит на нежные, причудливые лепестки растений, вдыхая их аромат, на трудолюбиво жужжащих пчел, перелетающих с грядки на грядку и старательно ползающих, перебирая мохнатыми лапками по тычинкам и пестикам, на бабочек и стрекоз, неутомимо выполнявших свою вечную работу обновления зеленого цветочного мира.
      В такие минуты на лице Хамзы появлялось рассеянное, мечтательное выражение. Мысли уносились далеко, и если в руках у него оказывалась книга стихов-газелей какого-нибудь персидского или арабского поэта, он и сам пробовал, подражая автору, сочинять бейт-двустишие... О пчелах, стрекозах и бабочках, например; или о красоте цветов и быстром полете птицы; о близкой белизне облаков и далекой синеве неба; о непонятном и странном чувстве приобщенности ко всему живому; о необъятности мира, печально волнующего своим неощутимым дыханием струны сердца...
      Иногда в таком состоянии его заставал отец. Ибн Ямин приходил в цветник почитать вместе с сыном религиозную книгу и научить его толковать наиболее трудные для понимания страницы. Но все чаще и чаще он отмечал про себя, что Хамза предпочитает газели божественной литературе. Это настораживало набожного Хаким-табиба. Но Хамза был послушным сыном, и стоило отцу лишь напомнить о долге каждого мусульманина перед своей верой, как он тут же откладывал в сторону стихи и принимался за чтение духовных сочинений. Причем почти ни одно из них ему не нужно было дополнительно объяснять каждый раз Хамза сам предлагал отцу свое, хотя и несколько вольное, условное, с поэтическими отклонениями истолкование трудных мест.
      И умиленный ибн Ямин радовался этому, прощая сыну чрезмерное увлечение стихами, так как видел, что именно знакомство с газелями позволяет ему самостоятельно и оригинально понимать содержание священных книг.
      Мать Хамзы, достопочтенная Джахон-буви, на правах жены табиба (табиб-айи) посещала популярные в Коканде религиозные чтения для женщин. Эти чтения, обладавшие якобы чудотворной силой, полулегально устраивала в своем доме старшая жена Садыкджана-байваччи. Однажды, по совету мужа, Джахон-буви взяла с собой Хамзу. Знаменитая на весь город атинайи (ученая женщина), дававшая в частном порядке уроки грамоты девочкам-подросткам из средних по достатку семей и пользовавшаяся покровительством хозяйки дома, прочла несколько бейтов и попросила присутствовавших женщин объяснить их смысл.
      Сидевшие вдоль стен закутанные платками и шалями женщины напряженно молчали. Они собирались здесь, надеясь, что божественная сила священных строк поможет осуществиться их тайным намерениям. Неожиданно одиннадцатилетний Хамза в маленьком мужском полосатом халате и тюбетейке вышел на середину комнаты и звонким от волнения голосом начал рассказывать содержание стихотворений.
      На земле живет девочка Биби. Она круглая сирота. Кто были ее отец и мать - неизвестно. Девочка ютится по углам, работая на чужих людей. Работы очень много - от зари до заката. Бибисешанба встает раньше всех и ложится позже всех. Ее удел - слезы... Но есть ли какая-нибудь надежда на то, что судьба девочки переменится? Конечно, есть. Аллах акбар - велик аллах, он видит все и посылает избавление достойным. Дело отважного - терпение и молитва.
      Трескуче горели свечи, таинственно освещая полутемную комнату. Загадочно пахло воском и копотью. Огромные черные тени женщин на стенах за их спинами колебались, метались, повторяя неровное, дрожащее пламя свечей. Воображение рисовало перед Хамзой картины одну страшнее другой...
      Он вернулся к матери и сел рядом с ней на ковер.
      Женщины заговорили все разом. Они были поражены способностью мальчика объяснять смысл бейтов. Такое яркое, возвышенное и вместе с тем простое истолкование религиозных двустиший было доступно не всем взрослым хафизам - чтецам корана. Покровительство святого Али-Шахимардана, о котором знает весь Коканд, как видно, продолжает помогать лекарскому сыну, увеличивая его ум и мудрость... А ученая женщина, атинайи, даже заплакала от умиления. Она подошла к Хамзе, молитвенно сложила ладони, поблагодарила его, поклонилась и погладила мальчика по голове. Потом атин-айи повернулась к Джахон-буви и сказала, что аллах наградил ее необыкновенным сыном, которого надо беречь, ибо всевышний уготовил ему великие дела.
      С того вечера мать Хамзы начала через день ритуально окуривать сына. Табиб-айи верила, что это защитит Хамзу от злых наговоров и наветов, хотя что же еще могло надежнее и лучше защищать человека от злых наговоров и наветов, чем святое покровительство самого Али-Шахимардана?
      2
      Время бежит незаметно. Зима, лето, весна, осень... Рождаются люди и умирают люди. Идут дожди, светит солнце, набегают тучи, и снова идут дожди. День меркнет, наступает вечер, ночь сменяется утром. Весна, лето, осень, зима и снова весна...
      Хамзе уже восемнадцать.
      Рослый, широколобый, маленькие черные усики, проницательный взгляд задумчивых темных глаз. Неторопливые, сдержанные движения. Полная юношеского достоинства, чуть угловатая походка. Спокойная, располагающая к себе манера вести разговор. Изящество и обаяние цветущей молодости. Благородный йигит приятной и даже привлекательной наружности... И только иногда, когда легкое облако печали будто случайно проплывает через душу, легкая тень от него проплывает и через взгляд.
      Страсть Хамзы - книги. Книга всегда и везде с ним. Никто и никогда не видит его без книги.
      От постоянного чтения он часто прищуривается, и выражение лица его становится слегка ироничным, насмешливым. И тем не менее это не меняет у людей общего впечатления о нем как о дружелюбном, весьма общительном и хорошо воспитанном юноше.
      Еще одна особенность отчетливо проявляется в его натуре. Он очень любит слушать других. Какую-нибудь остроумную притчу, или сказку, или легенду. Все равно где - дома, на улице, в чайхане, на базаре. И неважно кто рассказывает. Было бы интересно или смешно. Подойдет и тихо сядет в кружок слушателей. И не шелохнется, не упустит ни одной забавной подробности из веселой и длинной истории какого-нибудь кизикчи - народного острослова.
      В поисках возможности послушать веселые и поучительные истории Хамза бродил по всему Коканду. Он очень любил свой родной город. Заходил в магазины и лавки, в караван-сараи, в которых останавливались на ночлег дехкане из окрестных кишлаков, приезжавшие продавать хлопок, точить серпы и кетмени, ковать лошадей. И то, что приходилось слышать в их разговорах засилье торговцев и баев, низкие цены на хлопок и высокие на городские товары - и то, что приходилось видеть самому (многодневные пиршества в чайханах и ресторанах богатых людей), давало новую пищу для размышлений, рождало вопросы, ответы на которые он старался найти в книгах.
      Читал он теперь не только сборники газелей и бейтов. В свое время ибн Ямин сумел отдать сына на учебу в медресе - одно из лучших в Коканде.
      Так вот, однокашник Хамзы, Алчинбек, состоявший в родстве с самим Садыкджаном-байваччой, приносил иногда в медресе из дома богатого дяди начавшие выходить в Туркестане местные газеты и журналы. Конечно, хотелось сразу же прочитать их все, но делать это было опасно - могли исключить.
      С согласия Алчинбека (у них с первых лет учебы сложились дружеские отношения) Хамза уносил на несколько дней газеты и журналы домой. Он прятал их в дупле чинары. И по утрам, едва забрезжит рассвет, задолго до того как позовет к первому намазу муэдзин, вставал тайком от отца и матери и пробирался в сад.
      Вот он подходит к дереву, запускает руку в дупло...
      И вот они лежат перед ним на траве, а он, сидя на молитвенном коврике, поджав под себя ноги, медленно обводит взглядом их первые страницы и обложки...
      "Тараккиет" ("Прогресс").
      "Хуршид" ("Светило").
      "Шухрат" ("Слава").
      "Ойна" ("Зеркало").
      "Садойи Фергана" ("Голос Ферганы").
      "Садойи Туркистон" ("Голос Туркестана").
      "Таржимон" ("Переводчик").
      "Вакт" ("Время").
      Скорее, скорее, пока спят соседи, улица и весь город, пока еще не проснулись домашние, скорее узнать, что делается в мире, что происходит на белом свете, чем живут люди в других городах, о чем они думают, какие цели ставят перед собой, на что надеются, кроме милосердия и благорасположения аллаха?.. Сколько есть на земле интересных мест, в которых он еще не бывал!..
      Удастся ли когда-нибудь поехать туда?.. А сколько нового можно узнать из газет!.. Например, о ценах на хлопок-сырец в разных городах Ферганской долины и Туркестана. Или о курсе рубля и английского фунта на биржах и в банках Петербурга и Лондона. Или о том, что "Торговый дом Миркамилбай Муминбаев"
      в неограниченном количестве принимает заказы на поставки из центральной России всевозможных товаров... Или о том, что фирма Потеляхова открывает новые пункты по закупке хлопка в Юкори Шилдира и в Пастки Шилдира, а фирма Вадяева открывает такие же пункты в Гандижироване, Кайнаре, Кипчаке, Гоз Еглике, Дангаре, Турваке и Каракалпакии.
      В журналах писали, что в просвещенных мусульманских кругах ширится движение за всемерное развитие образования в народе. Будущее нации принадлежит деловым и знающим людям. Поэтому богатые слои общества должны взять на себя заботу о бедняках. Каждый бай обязан дать средства на открытие хотя бы одной мусульманской школы для детей неимущих и оказывать ей в дальнейшем свое покровительство и защиту.
      Причины многих неурядиц и бед народной жизни журналы видели в отсутствии знаний и невежестве. Богатые и образованные люди тем и подтвердят свое избранное предназначение, что возьмут на себя историческую миссию просвещения народа.
      Эта мысль понравилась Хамзе. Действительно, если каждый бай откроет на свои деньги хотя бы одну школу, безграмотность дехкан и ремесленников будет уменьшаться. Хамза хоть сейчас был готов предложить свои услуги в качестве учителя в одной из таких новых школ. Любой мусульманин, болеющий душой за свою нацию, должен отдавать все свои силы для улучшения жизни всех правоверных. Богатые баи обязаны защитить народ и помочь ему преодолеть свое невежество. Кто, как не те же Муминбаев, Вадяев, Потеляхов, Миригулишанбай и Темирбеков, не говоря уже о Садыкджане-байвачче, самом энергичном и предприимчивом из них, должны взять на себя руководство нацией?
      Для этого и сосредоточены в их руках деньги и сила, для этого и работает на них народ, чтобы они, в свою очередь, заботились о народе.
      Хамзу удивляло только одно. Почему, беспокоясь о народе, обсуждая тяжелое положение народа на своих страницах, ни одна газета и ни один журнал ничего не пишут о том, что думают и говорят о своей жизни те самые люди, которых он видел и слушал на базарах и улицах, в чайханах и караван-сараях, то есть те, кто и был самим народом?
      В газетах и журналах призывают богатых защищать интересы бедных, а богатые тем временем раскатывают на лихачах и пируют в ресторанах при шикарных гостиницах на улице Розенбах... Ремесленники и дехкане говорят о засилье торговцев и баев, о том, что свои товары и хлопок им приходится продавать баям за полцены. Но почему же именно об этом, об этой "полцене", не пишут газеты и журналы? Почему на их страницах совсем нет описаний жизни бедняков? Ведь газеты и журналы, если они действительно пекутся об интересах нации, должны рассказывать обо всем народе, обо всех мусульманах - и о богатых, и о бедных.
      Задумавшись, глубоко погрузившись в свои мысли, сидел Хамза на молитвенном коврике во дворе отцовского дома перед разложенными на траве журналами и газетами.
      Он не услышал, как протяжно и хрипло закричал муэдзин с минарета мечети. Не увидел, как вышел из дома со своим молитвенным ковриком отец...
      Заметив под деревом сына, ибн Ямин подошел к нему сзади.
      Хамза сидел неподвижно, словно замер в каком-то странном оцепенении.
      Хаким-табиб был уже слаб глазами и не разглядел, что именно разложено на траве перед сыном, какие издания. Он принял их за очередные религиозные сочинения, постоял молча еще несколько минут за спиной Хамзы и, вздохнув, пошел к дому, где был расстелен его коврик. Встал на колени, повернулся к востоку, к солнцу, и начал читать намаз.
      Было раннее утро. Рассвет занимался над Кокандом. Под заунывные крики муэдзина Хамза сидел на своем молитвенном коврике, забыв о молитве. Над его головой, в густой листве чинары, звонко пели птицы, встречая рассвет.
      3
      У каждого человека в жизни должен быть друг. Особенно в юности. Хамза и Алчинбек подружились буквально в первый же день занятий в медресе. Оба они выделялись из основной массы учеников своими способностями. Их имена всегда называли вместе первыми, когда отмечали успехи учащихся медресе при переходе из класса в класс.
      Потом, когда они стали старше, их худжры оказались рядом.
      Вернее, они хотели, чтобы так получилось, и, видя, что дружба не мешает, а, наоборот, помогает ребятам учиться, им пошли навстречу и поселили в кельях-худжрах через стену.
      И все годы, проведенные в медресе, ни у Хамзы, ни у Алчинбека не было в Коканде человека более близкого, чем они сами были друг для друга. Они всегда вместе читали книги, готовили домашние задания, вместе постигали вершины знаний, вместе открывали сложности окружающего мира.
      Хамза рано начал писать стихи. Алчинбек не писал стихов никогда, но любил слушать газели и бейты друга. И все свои поэтические сочинения, написанные в школе, Хамза всегда читал прежде всего Алчинбеку, который, таким образом, волею судеб оказался первым восприемником его ранней юношеской музы.
      К последнему году учебы все в медресе называли Хамзу и Алчинбека близнецами, Хасаном и Хусаном. Они и в самом деле были очень похожи одевались в одинаковые длинные темные шерстяные камзолы, одинаково повязывали на бритые головы чалмы из одной и той же белой материи. И только лица у них были разные. Лицо Алчинбека сразу запоминалось густыми, сросшимися над переносицей бровями, а длинные тонкие усы напоминали хвосты двух лукавых и шустрых мышат, крадущихся навстречу друг другу по верхней губе хозяина усов под самым его носом.
      В этот последний год пребывания в медресе, когда учащиеся выпускного класса были предоставлены самим себе и у них было много свободного времени, Хамза часто приглашал Алчинбека в далекие прогулки по городу. Медленно переходя от улицы к улице, они все время разговаривали, философствовали, обменивались мнениями, вспоминали прочитанные книги и вообще обсуждали самые разнообразные темы, в том числе и "тяжелое положение нации", о котором так много писали газеты и журналы.
      Встречавшиеся по дороге люди почтительно кланялись им и провожали их долгими взглядами. Ни у кого не было, конечно, никаких сомнений в том, что эти благообразные, высокоученые и благородные юноши в длинных строгих камзолах и высоких чалмах - будущие мудрецы или государственные мужи заняты сейчас очень важным делом.
      А высокоученые юноши, миновав районы Ирис Кулибек и Калвак, заглядывали из любопытства в притоны курильщиков опиума и кукнара или в ночлежки, где шла игра в костяшки, шуршали пачки денег, нередко вспыхивали драки.
      Нередко Хамза приводил Алчинбека к низкому закопченному каменному строению на самой окраине Коканда. Это была кузница, в которой работал сын кузнеца Буранбай, сосед по улице.
      Дома их стояли рядом, через забор, и они хорошо знали друг друга с детства. Правда, Буранбай был на несколько лет старше, и это когда-то затрудняло отношения. Но потом, когда Хамза вырос, начал слагать газели, и об этом стало известно соседям, сын кузнеца частенько заходил послушать стихи и песни лекарского сына.
      Бывало, что Буранбай приходил с товарищем - сутулым, широкоплечим парнем, тоже любителем поэзии. Его звали Умар.
      Умар любил поговорить о жизни. Он работал грузчиком на хлопкоочистительном заводе, от его угрюмого, скуластого лица с маленькими глазами и плотно прижатыми ушами, от его резких, грубоватых слов и неразборчивой, торопливой скороговорки веяло постоянной обидой.
      Поначалу Хамза даже не понимал, о чем они смогут говорить, но однажды Буранбай попросил его повторить для Умара один из предыдущих разговоров. Хамза повторил. Умар слушал молча, не перебивая и не задавая никаких вопросов.
      Когда Буранбай и Умар ушли, Хамза опять погрузился в раздумья. Он прочитал уже много книг, многое видел в жизни.
      Но книги и жизнь не сходились - они противоречили друг другу.
      Типографии, выпускавшие книги, принадлежали богатым. А в жизни большинство людей были бедны. Почему?.. Значит, богатство и бедность - вот основной признак, который различает людей. Но разве аллах не одинаково относится ко всем мусульманам? Ведь он же должен - должен! - воздавать всем поровну.
      Значит, религия тоже...
      Нет, нет! Религию трогать нельзя. Учение Магомета не зависит от земной жизни человека. Религия утешает. Свод мусульманских знаний незыблем и не может быть подвергнут сомнениям. Если он, Хамза, начнет сомневаться в религии, ослабнет покровительство святого Али-Шахимардана, которое так часто помогало и ему самому, и отцу, и всей семье. Собственно говоря, все то, чего он достиг - медресе, дружба с Алчинбеком и многое другое, - все это прямой результат милосердия пророка Магомета. Святой Али помог в делах отцу и послал ему свое благословение на покупку дома. А кроме того, вся его, Хамзы, будущая жизнь зависит от верности духу Шахимардана. Ведь сказал же оберегатель усыпальницы святой Миян Кудрат в тот великий и горький день на вершине скалы около гробницы:
      "Пусть будет долгой жизнь этого мальчика!"...
      Аллах акбар! Велик аллах! Да сбудется воля всевышнего и воля всех тех, кому он поручает помогать и покровительствовать мусульманам! Аллах акбар!..
      Буранбай и Умар еще несколько раз приходили к Хамзе, в дом Хакима-табиба. При дальнейших разговорах выяснилось, что Умар-богатырь не такой уж и простак, каким показался при первой встрече.
      От Умара впервые услышал Хамза о том, что между хозяином хлопкоочистительного завода Садыкджаном-байваччой и мастеровыми существуют довольно напряженные отношения. Он же, Умар-богатырь, впервые произнес в цветнике дома Хакиматабиба такие непривычные для слуха первого ученика медресе слова, как "буржуй" и "пролетарий".
      Себя и Буранбая Умар тоже называл весьма необычно - "мы, рабочие"...
      Шел 1907 год. Далекое эхо первого грома, ударившего в центре России, медленно приближалось через пустыни и степи к южным границам империи.
      4
      Пятница. Мусульмане в этот день посылают аллаху свои просьбы с особым почтением. Считается, что пятничный намаз идет к престолу всевышнего быстрее, чем молитвы всех остальных дней недели. В самом деле, если правоверный согрешил в понедельник, то это вовсе не означает, что он не согрешит во вторник, или в среду, или в четверг. Но кто же станет грешить в пятницу, если в этот день аллах подводит итоги греховодному поведению всех мусульман за неделю? Поэтому именно в пятницу особо истово молятся правоверные, надеясь предстать перед всевышним прямо с утра во всей чистоте своих помыслов и поступков и получить от него быстрое согласие на исполнение самых заветных чаяний.
      Хамза и Алчинбек свой пятничный намаз совершали на скорую руку в медресе. Быстро покончив с обращениями к аллаху (друзья в тот день не ждали себе никакого снисхождения, так как всю неделю тайно читали новую партию газет и журналов), Хамза и Алчинбек вышли из школы и направились в чайхану Исфара, расположенную в самом центре Коканда.
      По дороге, конечно, заглянули во двор бани, где поединки в кости не прекращались даже ночью. Здесь никому не могла прийти в голову мысль сделать перерыв на пятничный намаз...
      Как всегда, немного постояли в стороне и посмотрели издали на толпу сумасшедших зрителей, давящих и жмущих друг друга, чтобы увидеть, кто из играющих сделает самую крупную ставку или сорвет наибольшим количеством очков сразу весь кон.
      Придя в чайхану, с достоинством лучших учеников медресе сели в углу на ковер за низкий столик. Чайханщик с поклоном принес большой фаянсовый чайник и две пиалы самым молодым, но едва ли не самым уважаемым в этот час посетителям его заведения.
      - Не кажется ли вам, уважаемый Алчинбек, - произнес Хамза, - что все эти люди, присутствующие во дворе бани в качестве зрителей, вызывают к себе чувство глубокой жалости? Я еще могу понять игроков - каждый из них надеется внезапно разбогатеть. Но зрители, зрители!.. Какие страсти испытывают они?
      Зависть к чужим деньгам? Острые ощущения - повезет или не повезет? Но ведь играют же не они...
      - Наблюдение за игрой и поведением играющих, наверное, тоже доставляет немалое удовольствие, - улыбнулся Алчинбек.
      - Я бы предпочел быть среди игроков, а не зрителей, - сказал Хамза.
      - Прекрасная фраза, - наклонил голову Алчинбек.
      - Несчастье этих людей в том, - продолжал Хамза, - что им не дано осознавать свое положение. Может быть, они были бы другими, если бы кто-нибудь в свое время указал на унизительность их поведения, на низменную природу страстей, которые ими владеют.
      - Вы правы, мой друг, - согласился Алчинбек, - они слепы духовно. И это состояние объясняется прежде всего их невежеством, необразованностью и тяжелыми условиями жизни.
      - Не знаю, как вы, но я иногда испытываю чисто физическую боль, наблюдая за людьми. Большинство людей, страдая и мучаясь весь свой земной век, даже не приближаются к пониманию истинных причин выпавших на их долю испытаний. Я бы считал свою жизнь удавшейся, если бы сумел помочь людям сделать хотя бы первый шаг по дороге избавления от слепоты и невежества.
      - Ваша боль, Хамзахон, за людей - наша общая боль.
      Многие молодые, уже научившиеся отличать белое от черного, стремятся освободить народ от оков косности.
      - Бесконечно правы те, кто пишет в газетах и журналах о том, что только просвещение и знания выведут нацию из болота невежества. Во все века великие умы всех народов оставляли мудрые изречения о пользе образованности и учености.
      - Все этот так, и недостатка в мудрых изречениях у нас, конечно, нет. Но сколько усилий нужно для того, чтобы просветить нашу нацию? Сколько людей потребуется, чтобы народ действительно стал грамотным? Что, например, можем сделать лично мы с вами? Очень мало. Два ручейка, как бы они ни хотели этого, не изменят течения реки. Необходимо широкое движение мусульманской интеллигенции, которая понесет в народ знания.
      Нельзя забывать о религии. Ислам открывает душу мусульманина для познания мира, а слуги ислама ведут его за руку дальше, к вершинам познания.
      - Вы говорите об усилиях... Так давайте же сделаем хотя бы одно такое усилие! Давайте соберем детей из неимущих семей и начнем обучать их. Конечно, два ручейка не могут изменить течение реки. Но два ручейка, слившись воедино, могут дать начало новой реке.
      - А деньги? - спросил Алчинбек и потрогал кончики своих длинных усов. У вас есть деньги, чтобы нанять помещение, купить необходимые книги, бумагу?
      - А наши щедрые баи? В журналах и газетах пишут, что каждый бай даст деньги на открытие одной школы...
      - Ну хорошо, наши щедрые баи дадут нам деньги один раз.
      Предположим, что дадут и второй раз. А что потом?