- Какая.
      - Мне не хотелось бы говорить об этом...
      - Не стесняйся, выкладывай.
      - Это была опасная инсценировка, Степа, - вздохнул Хамза. - И Азизбек мог обратиться к своим людям от имени аллаха...
      - Не поверили бы! - рубанул воздух рукой Степан. - Ты посмотри на этих бывших басмачей... Кто они? Голь перекатная...
      Халаты рваные, седла обтрепанные!.. А у Азизбека рожа холеная и бешмет из тонкого сукна... Я это сразу приметил, когда он к нам подъезжал... Даю, говорит, вам один час времени... А ребята его через час ни гугу, не захотели лоб под пули подставлять. Вот тутто я и стал соображать, как их умом взять, а не силой. Если, думаю, классовый состав банды неоднородный, значит, им Азизбек с его Закаспийским правительством - как зайцу пятая нога...
      - Все правильно, Степан, но нельзя забывать, что на Востоке имя аллаха...
      - Да ведь ты же сам мне говорил, - перебил Хамзу Степан, - что аллах он за бедных, за справедливое общество?..
      Это у нас в Фергане басмач - сытый, из байских сынков, из богатеньких! А эти, которые на нас шли, - из бедняков или середняков, их на газават почти насильно мобилизовали! Так если к нему, к здешнему басмачу, от имени аллаха обратиться, кому он поверит? Мне, представителю власти рабочих и крестьян, или Азизбеку - представителю баев и господ? Зачем ему в рваном халате на газават идти против таких же, как он сам? Мы ему новый халат хотим дать, а Азизбек последний норовит снять... Ты думаешь, они не соображают? Соображают. Азизбека-то шлепнули, а к нам пришли. Вот и кумекай теперь - не прав я был или прав, когда обратился к ним от имени аллаха, милостивого и милосердного?
      2
      Заслуги Алчинбека Назири в революционном движении в Ферганской долине были широко известны и общепризнаны.
      Особенно памятно было всем его героическое участие в выборах в Учредительное собрание в Коканде.
      Этот высокий акт гражданского мужества, едва не стоивший ему жизни, позволил Алчинбеку Назири стать одним из руководителей союза трудящихся мусульман города. На этом посту он успешно боролся против мухтариата и всемерно способствовал победе Советской власти над автономистами.
      После окончательного разгрома мухтариата Алчинбек Назири вступил в партию. Когда в городе Фергане (бывшем Скобелеве), в связи с новым административным делением, был создан ревком вилайета, его направили туда заместителем председателя, что соответствовало должности заместителя председателя губисполкома.
      Естественно, на новом месте Алчинбек не забывал про старых друзей. Например, в Фергане организовали первую советскую трудовую школу. Директором школы Алчинбек рекомендовал друга юности Хамзу Ниязи, одного из зачинателей прогрессивной детской педагогики еще в предреволюционные годы. Безусловно, ничего предосудительного в этом не было, но злые языки начали поговаривать, что товарищ Назири, мол, иногда предпочитает приятельские отношения деловым качествам (а кто их не предпочитает иногда?).
      В данном конкретном случае это были абсолютно беспочвенные обвинения. Хамза Ниязи вполне справился с порученным ему делом. В короткий срок он собрал вокруг себя лучших преподавателей Ферганской долины: математика Кары Ниязи (не родственника, просто однофамильца), учительницу географии и французского языка - одну из самых просвещенных женщин-узбечек того времени Ойшу-ханум, блестящего знатока арабской и персидской письменности Дадамата-дамлю, Халмухаммада Ахунди - горячего энтузиаста такого совершенно нового в первые годы Советской власти предмета, как обществоведение.
      Сам директор преподавал сразу несколько дисциплин: пение, музыку, узбекский язык, русский язык, узбекскую литературу, русскую литературу. Кроме того, он организовал в школе кружок революционной песни, который постоянно выезжал с концертами в Андижан и Наманган.
      Одновременно при школе была создана узбекская национальная драматическая студия. Ее выступления проходили на уровне профессионального театра. Тем более что репертуар студии обновлялся новыми пьесами ее руководителя. А исполнение женой директора школы Зульфизар роли матери в спектакле "Трагедия Ферганы", где бы ни давались представления, буквально в любой аудитории (и в городах, и в кишлаках), вызывало слезы всего зрительного зала.
      Собственно говоря, эта студия была следующей ступенью становления молодого узбекского национального театра после знаменитой передвижной политической труппы Туркестанской армии, чуть было не погибшей в песках Каракумов, у истоков которой стоял еще Дмитрий Фурманов.
      Нет, нет, отнюдь не ошибся заместитель председателя Ферганского исполкома товарищ Алчинбек Назири с кандидатурой Хамзы Ниязи. Первая советская трудовая школа города Ферганы была образцовым учебным заведением и в определенной степени прообразом всей будущей новой системы народного образования Туркестана. Она стала и своеобразной кузницей учительских кадров республики. Многие узбекские педагоги в течение десятилетий будут называть себя воспитанниками Хамзы Хаким-заде Ниязи. Так что небольшая протекция, составленная товарищем Назири другу юности, была в, общем-то, деянием безусловно положительным.
      Конечно, работа товарища Назири в исполкоме не была целиком свободна от недостатков. Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Например, осталась менее широко известной другая протекция, составленная товарищем Назири еще одному другу юности. Заместитель председателя, не привлекая ни одного лишнего свидетеля, практически собственноручно выправил абсолютно новые документы некоему гражданину Капланбекову, прибывшему неизвестно откуда, не потребовав от последнего никаких старых документов.
      Гражданин Капланбеков в Фергане задерживаться не стал и, исхлопотав себе необходимые бумаги, отправился в горы, в поселок Шахимардан. Здесь с некоторых пор обосновал свою новую резиденцию глава всех мусульман Туркестана наш старый знакомый святой Миян Кудрат.
      Очевидно, под большим секретом можно уже сообщить читателям, что обладателем нового, советского паспорта был не кто иной, как наш старый знакомый - небезызвестный Кара-Каплан. Время, протащив его по городам и весям, сильно изменило внешний облик и внутренний мир незадачливого первого визиря несостоявшегося кокандского хана Эргаша. От весельчака Кары не осталось и следа. Гражданин Капланбеков был угрюм, мрачен, неразговорчив и очень религиозен.
      Поэтому первый визит в Шахимардан он нанес Мияну Кудрату. Разговор между Кара-Капланом и хазратом происходил наедине. Гражданин Капланбеков сообщил святому, что, выполняя последнюю волю бывшего члена Государственной думы, страдальца и мученика эпохи Кокандского мухтариата Садыкджана-байваччи, он привез с собой драгоценности байваччп, которые их хозяин завещал на борьбу против Советской власти, на создание и вооружение новых отрядов басмачей.
      Кара-Каплан потребовал, чтобы драгоценности были оценены и чтобы ему выдали расписку с указанием суммы сданных представителям высшего духовенства сокровищ.
      В присутствии шейха Исмаила и Камола-кази драгоценности были рассмотрены и оценены. Миян Кудрат выдал Кара-Каплану расписку на сумму, составлявшую без малого один миллион рублей.
      Честность, выдержка, бескорыстие, твердость (с миллионом рублей, махнув через границу, Кара мог бы совсем неплохо проводить время в кабаках и притонах Индии или Турции) создали вокруг гражданина Капланбекова ореол одного из самых верных и преданных исламу людей. Деловые, то бишь боевые качества Кара-Каплана были общеизвестны. Половина доставленных им ценностей сразу же была отправлена за кордон для приобретения оружия. И с благословения Мияна Кудрата гражданин Капланбеков вместо погибшего недавно в боях с частями Красной Армии Эргаша был назначен верховным курбаши предводителем отрядов басмачей, загнанных Советской властью в горы.
      Басмаческое движение в Ферганской долине вступало в новую фазу.
      В городе Фергане жизнь шла своим чередом. Хамза руководил школой, писал новые пьесы, занимался делами драматической студии. Алчинбек работал в исполкоме. Они часто встречались как старые друзья и ответственные советские работники.
      Иногда к ним присоединялся и Степан Петрович Соколов, командир расположенного в Фергане третьего полка седьмой Туркестанской кавалерийской бригады. Товарищ Назири, как лицо официальное, подробно расспрашивал Соколова о боевых действиях частей Красной Армии в горах против басмачей. Степан Петрович отвечал скупо, ссылаясь на военную тайну. Товарищ Назири не настаивал на продолжении рассказов. Казалось, даже самые мелкие подробности и детали удовлетворяли его любознательность.
      В Алайских предгорьях Ферганской долины появился свежий, хорошо вооруженный отряд басмачей. По предварительным данным, банда насчитывала до тысячи клинков. Каждый участник вел за собой в поводу двух-трех запасных лошадей. Все стрелковое оружие - карабины, винтовки, пулеметы было английского образца.
      Операционный базис отряда распространялся на район, ограниченный ущельями Ухна, Хайдархон, Ташбулак, Шували, Тамоша, Каракул и Сарик. (На равнину басмачи не выходили.)
      В короткий срок здесь была почти полностью ликвидирована Советская власть - басмачи вырезали чуть ли не всех волостных активистов, членов комбедов и ревкомов. Курбаши отряда Капланбек отличался особой жестокостью. Он принимал личное участие в пытках и казнях.
      Первым получил приказ "в ружье!" третий полк седьмой Туркестанской кавалерийской бригады. Степан Петрович Соколов повел в Алайские предгорья семьсот бойцов. Одновременно с ликвидацией банды перед полком была поставлена задача восстановить проведение в горных кишлаках продовольственной разверстки, которое с появлением басмачей практически приостановилось.
      После первых же боев банда Капланбека рассыпалась на несколько мелких отрядов, преследование которых затруднялось неравноценностью конского состава - басмачи тегкоуходили на запасных лошадях от красноармейцев, не имевших подвижного резерва.
      Пришлось делить полк на эскадроны. Перед каждым Соколов поставил задачу: завершая первый этап борьбы с Капланбеком, взять в освобожденных кишлаках с помощью бедноты и батраков излишки зерна у баев и богатых землевладельцев и самостоятельно следовать в Фергану, имея целью уже не наступательные действия, а только охрану реквизированного хлеба.
      Под своим командованием Степан Петрович оставил группу, состоявшую из штаба полка, политотдела и комендантского взвода в количестве сорока восьми бойцов. Им, как наиболее подготовленной политически части полка, предстояло брать излишки в Шахимардане, где теперь, в связи с перенесением сюда религиозного центра, было полным-полно духовенства. И это предполагало возникновение стихийных дискуссий о политике продразверстки, участие в которых на должном уровне могли обеспечить только штабные и политотдел.
      ...В Шахимардан вошли в полдень со стороны ущелья Тамоша, перевалив через хребет Кора-давон. На центральной площади собрали митинг батраков и бедноты. Выступили заместитель командира полка Григорий Михайлов и командир комендантского взвода Николай Каплин, родившиеся и выросшие в Туркестане и свободно говорившие по-узбекски.
      От имени рядовых бойцов к бедноте и батракам обратились красные конники Абдували Маматкулов и Касым Мирсалимов.
      Последним взял слово Степан Соколов. Его знали в Шахимардане и встретили аплодисментами.
      Командир полка говорил о том, что продразверстка есть временная, вынужденная мера Советской власти, к которой ее заставили обратиться те, кто укрывает хлеб. А в это время рабочий класс, прогнавший царя и буржуев, взявший и осуществляющий политическую власть в стране, снабжающий деревни и кишлаки промышленными товарами, по вине баев пухнет в городах на голодном пайке.
      Во время своей речи Степан заметил в толпе несколько мелких ишанов и мулл. Высшего духовенства нигде не было видно. На вопрос: "Где они?" - ему ответили, что все высшие во главе с Мияном Кудратом и Камолом-кази собрались в мавзолее святого Али-Шахимардана и молятся о спасении мусульманского люда от большевиков.
      (Степан Петрович, вспомнив английские разрывные пули "дум-дум", которыми были убиты и ранены бойцы его полка, и имея некоторое представление о том, какими "святыми" путями попадало оружие из-за границы к басмачам, усмехнулся.)
      Низшие духовники слушали речи молча, не обнаруживая никаких намерений вступить в дискуссию или начать спор. И Соколов понял, что Миян Кудрат дал своим людям -какую-то единую установку, нарушить которую, конечно, никто не посмеет.
      После митинга пошли по богатым дворам и домам. К вечеру было собрано около четырехсот пудов зерна.
      Во время изъятия излишков, вопреки ожиданиям, никаких дискуссий тоже не произошло. "Зрители" - ишаны и муллы - безмолвной толпой ходили за красноармейцами. Богачи отдавали хлеб послушно, без пререканий, опустив глаза. Это казалось странным. В сердце Степана Петровича вошла тревога.
      Ночевали во дворе шахимарданского караван-сарая.. Половина отряда стояла в боевом охранении.
      Чуть рассвело, командир полка приказал собираться. Все зерно было погружено на длинный караван ишаков, которые также были взяты у богатых хозяев с выдачей расписок о гарантированной оплате стоимости животных в отделении Государственного банка в ближайшем от Шахимардана крупном равнинном кишлаке Вадил.
      Из местного населения был организован отряд погонщиков, так как шахимарданские ишаки не слушались никого, кроме своих. Они не признавали даже жителей соседних кишлаков, не говоря уже о красноармейцах, городских жителях.
      Тронулись в путь.
      Накануне всю ночь непрерывно шел густой снег. На горах лежали тяжелые низкие тучи. Дорогу окутывал густой туман - в тридцати шагах ничего не видно. Тихо было вокруг, только шум бежавшей рядом с дорогой реки, которая уже несла по камням первые потоки рыхлого льда, сопровождал караван.
      Когда головная группа начала спускаться по отлогой дороге к мосту, за которым начиналось ущелье, от нее неожиданно отделился верховой и бешено помчался к ехавшему в центре каравана командиру полка. Степан, чувствуя недоброе, поскакал навстречу.
      ...Снег перед мостом усеян следами множества лошадиных копыт. Следы недавние, свежий навоз... Басмачи? Если да, то сколько их? Несколько сотен, не меньше... В сотые доли секунды лихорадочно замелькали мысли... Послали гонцов к Капланбеку... Тот успел за ночь собрать всю банду... Вот здесь, перед мостом, басмачи топтались на снегу, дожидаясь очереди перейти на тот берег... Капланбек думал, что снег покроет следы и замысел встретить караван в ущелье - останется тайным... Снег не успел покрыть... Засада?
      - Поворачивать назад!.. Пулеметы к бою!.. Комендантский взвод, ко мне!..
      Быстро установили впереди каравана два "максима". Караван разворачивался на узкой дороге. Ишаки, словно почуяв опасность, не дожидались команды погонщиков. Каждый сам делал полный оборот. Вот уже засеменили первые в обратную сторону, вверх... Только бы успеть вернуться в кишлак, только бы суметь сохранить хлеб... Хорошо, что туман, ничего не видно с той стороны реки... Не видно, но слышно.
      Несколько конных силуэтов проступили в молочной пелене на мосту. Разведчики!.. Соколов упал на пулемет. Скороговоркой второму расчету:
      - Занимайте позицию сто метров сзади меня!.. Будем отходить, прикрывая друг друга!..
      Всадники съехали с моста, лошади вошли в реку... Обойти хотят?.. Да ведь нет места для обхода!.. Справа скала, слева скала, а посередине река и дорога...
      Соколов оглянулся. Голова возвращающегося каравана уже исчезла. Штаб и политотдел прикрывали замыкающую часть.
      Комендантский взвод ступенями расположился вдоль дороги и вокруг пулеметов. Все грамотно.
      Всадники выехали из реки: лошади не хотели идти по ледяной воде. Теперь Соколов отчетливо видел их. Басмачи... Заметили уходящий обратно в кишлак караван, загомонили... "Так, - подумал Соколов, - нас они еще не разглядели среди камней, мы ближе к ним и ниже, чем караван".
      Нужно дать им понять, что дорога защищена, чтобы не сразу бросались за караваном. Степан поймал в прорезь прицела мохнатые шапки. Взял ниже. Уперся локтями и нажал на спуск...
      Трое или четверо сразу - сразу! - покатились по земле...
      Остальные... крутанувшись на месте, нахлестывали к мосту...
      Вдогон!.. Коротко!.. Коротко!.. Еще двое упали! И еще двое!..
      Степан оглянулся. Погонщики, услышав стрельбу, начали лупить ишаков палками. Испуганные ишаки полезли друг на друга. Давайте, давайте, милые! Скорее, скорее!..
      - Меняем позицию!
      Но в это время из тумана от моста вырвалось на дорогу около полусотни всадников.
      Соколов припал к пулемету... Дал длинную очередь, срезавшую не меньше десяти человек...
      Басмачи еще скакали по инерции вперед, но передние уже пытались сдерживать... Это были рослые, уверенные в себе, хорошо одетые, на породистых лошадях всадники. ("Ферганский басмач - он сытый", - почему-то вспомнилось Соколову.)
      И Степан, целясь почти в упор, прямо в середину мчащейся навстречу оравы, хлестанул по ней свинцом!.. Еще хлестанул!..
      Зло повел брызжущий огнем ствол из стороны в сторону. Дал рассеянно, потом - кинжально, кинжально!..
      Груда тел на дороге... Бьются лошади... Крики, стоны, ржание!.. От полусотни едва осталась треть... Вдогон, вдогон! Чтобы не сразу снова полезли!
      Кончилась лента... Кучи пустых гильз вокруг...
      - Давай новую!..
      Рядом упал Гриша Михайлов.
      - Товарищ командир, отходите!.. Ребята прикроют!
      Вскочили, схватили за скобу пулемет, подхватили ящики с патронами, побежали, пригнувшись, вверх по дороге.
      Комендантский взвод грамотно, залпами бил в сторону моста, давая острастку.
      Только успели занять новую позицию, снизу из тумана послышались рев, вой, визг, крики!.. Река и дорога заполнились десятками басмачей... Все новые и новые всадники вываливались из тумана. Капланбек, решив, видимо, одним ударом закончить дело, погнал вперед чуть ли не половину всего своего отряда.
      Но пулеметчик второго расчета был еще более искусным стрелком, чем командир полка. Смертельными строчками затягивал он петли на рядах наступающих. Басмачи косяками валились на камни. Второй пулемет вел настильный огонь, пули летели густым веером в метре-полутора над землей, сметая все живое...
      Передние лошади, задыхаясь в предсмертных хрипах, оседали вниз... задние натыкались на них, падали, подминая собой всадников...
      Степан Соколов, перебравшись на новое место, стрелял поверх голов бойцов второго расчета, помогая им, сыпя и сыпя железо в обезумевших от бессильной ярости басмачей... Капланбек сгоряча, обозленный срывом своего замысла, принял неверное решение. Он приготовился к нападению из засады, но не был готов к наступательному бою. Его просто нельзя было вести здесь. Узкое пространство помогало обороняющимся.
      И численное преимущество банды в буквальном смысле этого слова превратилось в ее уязвимое место. Трупы басмачей устилали дорогу. Десятки тяжелораненых умирали в ледяной воде горной реки Шахимардан... Потеряв около трети своего отряда, Капланбек перешел через мост Эллик Пайсаки и скрылся в ущелье Кисик Давай.
      - Товарищ Соколов, пустой кишлак, ушли все богатеи в горы! - тяжело дыша, докладывал командир комендантского взвода Николай Каплин.
      - А Миян Кудрат? Ишаны, муллы?
      - Никого нет!
      - А беднота?
      - Видно, за собой увели или угнали...
      - Что будем делать?
      - Степан Петрович! - подбежал заместитель командира полка Григорий Михайлов. - Окружают басмачи кишлак... Надо бы укрыться где-то...
      - Где?!
      - В гробнице!.. Там стены из кирпича!..
      - Давай в мазар!..
      Банда Капланбека не смогла одолеть отряд Соколова на горной дороге. Басмачи наступали неумело - кучей, навалом.
      Вести тактически правильный бой с регулярной воинской частью Красной Армии байским сынкам было не под силу. В конце концов, они были всего лишь бандой, разбойниками, умевшими расправляться только с безоружными людьми волостными активистами, членами сельских комбедов и ревкомов. Хорошо обученные для действий в горах бойцы седьмой Туркестанской кавалерийской бригады каждый стоил пяти-шести всадников Капланбека.
      И все-таки басмачей было слишком много. После бойни на мосту Эллик Пайсаки Капланбек провел свой отряд через ущелье Кисик Давай и начал окружать Шахимардан.
      ...Горные холмы Шаланга, расположенные вокруг кишлака, были усеяны изгнанными духовниками из домов жителями. Ишаны и муллы стояли впереди, непрерывно молясь и обращаясь к всевышнему с просьбами покарать нечестивцев большевиков.
      Миян Кудрат и все его окружение обосновались в стороне, как бы подчеркивая, что не имеют к происходящему никакого отношения.
      Но когда хазрат увидел, что бойцы отряда Соколова приближаются к мавзолею святого Али, он пришел в сильное волнение.
      - Неужели они войдут в усыпальницу? - тревожно спросил он у Камола-кази.
      - Не посмеют, - неуверенным голосом сказал судья.
      - Исмаил! - позвал Миян Кудрат шейха. - Ты все ворота мазара закрыл вчера?
      - На три замка каждые, - поклонился шейх Исмаил.
      - Они могут сбить замки, - голос хазрата дрогнул.
      - Аллах немедленно покарает их! - затряс головой Камолкази.
      - Аллах, аллах! - передразнил судью Миян Кудрат. - Вы понимаете, что они могут найти там?
      - Они не рискнут раскрыть гробницу Али, - нахмурился шейх Исмаил.
      Стены мавзолея святого Али-Шахимардана, сложенные из жженого кирпича особых пород местной глины, поднимались вверх метров на сорок. Еще выше находился центральный купол - до него были все шестьдесят метров.
      Мазар был гулок и пуст, только в центре, на небольшом возвышении, стоял каменный саркофаг, в котором, по преданию, на останках праха святого Али лежал коран, упавший с неба.
      В центре каждой из четырех стен были сделаны высокие двустворчатые ворота, сколоченные из крепчайших досок карагача, скрепленных между собой железными полосами.
      - Крепость настоящая, - сказал Николай Каплин. - Тут хоть год оборону держать можно.
      Степан Петрович Соколов при подходе к мазару был ранен в плечо шальной на излете пулей. Рана была легкой, кость осталась целой, но сразу, пока не перевязали, ушло много крови.
      Бледный, усталый сидел он на земле внутри мазара, прислонясь затылком к холодным кирпичам. В горячке боя он ни о чем не думал, кроме как о том, чтобы не подпустить басмачей к каравану с хлебом. Сейчас мысли десятками лезли в голову... Сколько им придется сидеть в этом каменном мешке? На какой день в Фергане, не дождавшись их, поймут, что с ними что-то случилось?
      Когда придет помощь?.. Может быть, это была ошибка - разбивать полк на эскадроны?
      - Закладывать ворота мешками с зерном! - скомандовал бойцам Григорий Михайлов. - Щели не забывайте оставлять!
      "Старались спасти мешки с хлебом там, на дороге, - нехотя думал Соколов, - а теперь их пули будут дырявить... Впрочем, если помощь придет вовремя, все подберем, ни одному зернышку не дадим пропасть... А если не успеет помощь?"
      Превозмогая боль в плече, он поднялся и пошел смотреть, как укрепляют красноармейцы мазар. На минуту задержался около саркофага. На каменной кладке основания были заметны свежие царапины. Похоже было, что саркофаг двигали совсем недавно.
      А может быть, под ним что-нибудь есть, какая-нибудь ниша или пещера, а из нее - тайный подземный ход, по которому можно уйти от басмачей? Надо бы проверить потом...
      Басмачи замкнули кольцо вокруг кишлака и с холмов Шаланга начали обстреливать мазар из винтовок. Жители Шахимардана в ужасе закрывали глаза. Как, стрелять по святому месту, которое всегда берегли, охраняли, за которым ухаживали, на возведение которого жертвовали последние деньги сотни тысяч мусульман?
      Но ишаны и муллы сказали: так хочет аллах. Мазар уже осквернен неверными. Теперь только их кровью можно смыть осквернение и восстановить святость усыпальницы.
      Миян Кудрат, переодевшись в обыкновенный халат, тайно, чтобы не увидели жители кишлака, встретился с Капланбеком.
      - Они в мазаре, Кара!
      - Знаю, хазрат... Мы их вышибем оттуда.
      - А если они откроют гробницу?
      - Тогда ни один из них не уйдет живым...
      - Ты представляешь, что будет? Мы потеряем Шахимардан навсегда!
      - Мои люди злы на них, мы разорвем их на куски!
      - Так начинайте же! Нельзя терять ни секунды!
      Перебегая между домами, басмачи со всех сторон приближались к мазару. Наконец осталась голая, ничем не защищенная площадка, окружавшая мавзолей. Преодолеть под огнем пулеметов нужно было метров сто - сто пятьдесят...
      - Гранаты к бою! - скомандовал Соколов. - Связать по две-три штуки!
      Он уже не мог стрелять из пулемета - правая рука не действовала - и с пистолетом в левой лежал на бруствере из мешков с зерном...
      Басмачи бросились к мазару. Но чудовищной силы взрывы отбросили их назад. Пулеметы били почти в упор. Басмачи отхлынули...
      - Вперед! За веру, за шариат! - орал Капланбек, сидя за глинобитной стеной.
      Басмачи выскочили из-за укрытий, и снова огромные, непонятные взрывы преградили дорогу.
      - Вперед! Вперед! - кричал Кара-Каплан.
      Но басмачи не решались повторить атаку. Они вообще не умели долго сражаться в пешем строю. Другое дело - на лошади, с саблей в руке... Но сабли были бессильны против каменных стен, перед неприступными воротами мазара.
      Капланбек бесновался, бил рукояткой маузера по спинам, по головам... Нет, никого невозможно было поднять.
      До вечера шла перестрелка. Басмачи стреляли из-за укрытий, красноармейцы - в щели между створами ворот.
      Стемнело. Капланбек попробовал атаковать под покровом темноты, но его люди отказывались повиноваться. Красные были вооружены какими-то новыми, никому не знакомыми гранатами, которые разрывали человека пополам. Зачем искать смерти?
      Неверные окружены. Через день, через два у них кончатся патроны, и они сами сдадутся.
      На следующий день положение не изменилось. Продолжалась только перестрелка. Не было ни одной атаки. Басмачи убедились, что мазар неприступен. Может быть, сам святой Али помогает красным?.. Но разве может он помогать неверным?
      Так в рядах нападавших родилось сомнение. Да, красные осквернили усыпальницу, но сила духа Али настолько крепка, что преодолеть ее нельзя. Святой Али защищает не красных, он защищает себя, он оберегает стены своей обители.
      Мазар неприступен. Дух божий охраняет его... Этот слух мгновенно распространился среди басмачей, и уже никакая сила не могла заставить их идти на мавзолей.
      Миян Кудрат слал к Капланбеку одного гонца за другим:
      когда будет взята усыпальница? Миян Кудрат требовал, чтобы Кара-Каплан приехал к нему.
      Но Кара, мысленно посылая хазрата ко всем шайтанам,-сам уже начинал подумывать о том, что красным помогает какая-то неведомая сила. Настроение басмачей передалось и ему. Мазар неприступен. Святой Али не даст одолеть себя. А гробница... А да черт с ней! Пусть хазрат сам разбирается во всем.
      Кроме того, Капланбек понимал, что рано или поздно пропавшего отряда Соколова хватятся в Фергане. И тогда в тыл ударят свежие силы красных. А уже потеряно больше половины отряда. Надо уходить.
      И вот когда он уже почти принял это решение, от Мияна Кудрата приехал сам шейх Исмаил.
      - Неверные второй день топчут прах святого Али, - сказал Исмаил, - вы ничего не можете сделать. Хазрат приказал поджечь мазар.
      - Что, что? - не поверил Капланбек. - Поджечь святое место?
      - Вы знаете, что находится в гробнице, - угрюмо сказал шейх Исмаил. Если большевики узнают об этом, мы будем опозорены.
      - Степан Петрович, скорее идите сюда!.. Смотрите...
      Степан Соколов подошел к гробнице. Саркофаг сдвинут в сторону. Под ним была яма.
      - Что там? Подземный ход?
      Зажгли факел, осветили яму... Она вся была заполнена английскими карабинами и металлическими ящиками с патронами и гранатами.
      - Вот это да!.. Вот это святое место!.. Целый арсенал.
      Николай Каплин, обвязавшись веревкой, спустился вниз.
      В углу ямы стоял сундук. Каплин поднял крышку.
      - Степан Петрович! Здесь документы какие-то!..
      - Давай сюда! Касым, помоги перевести.
      Это были списки отрядов басмачей, антисоветские листовки, перечень английского оружия, доставленного из-за границы, и многие другие секретные документы, относящиеся к началу басмаческого движения в Ферганской долине.
      - Ну, ребята, теперь надо держаться до последнего, - сказал командир полка, обводя взглядом стоявших вокруг бойцов. - Мы должны сохранить эти бумаги. Это документы огромной разоблачительной силы. Они должны быть переданы в руки представителям Советской власти Туркестана. Весь мусульманский мир обязан узнать, кто опоганил гробницу святого Али...
      - Степан Петрович! - крикнул из ямы Каплин. - Тут еще драгоценности какие-то... Полсундука!
      Сундук подняли наверх. На дне его поблескивали золотые и серебряные кольца, серьги, ожерелья, американские доллары, английские фунты...
      Соколов нашел лицо Абдували Маматкулова. В глазах узбекского парня стояли слезы. Он не верил тому, что хранители и сберегатели гробницы шахимарданские шейхи - могли сделать такое.
      - Я не могу поджечь мазар, - сказал Кара-Каплан, - рука не поднимается... Это слишком тяжкий грех... Где и когда мусульманин поджигал могилу святого?..
      - Дурак! - крикнул Миян Кудрат. - Поджигай!.. Я все беру на себя!..
      - Мои люди убьют меня, - сопротивлялся Кара-Каплан, - это же святое место...
      - Поджигай! - ярился Миян Кудрат. - Так хочет аллах!..
      Сегодня святой Али явит чудо - земля разверзнется под ногами неверных и поглотит их вместе с мазаром!.. - Он сделал паузу и спокойно добавил: - И мы будем спасены, Кара, глупая твоя голова... Все превратится в пепел...
      На четвертую ночь осады мавзолей святого Али-Шахимардана загорелся. Его поджег шейх Исмаил.
      Всю ночь накануне он вместе с несколькими ишанами и муллами, получившими благословение самого хазрата, обкладывал стены мазара старыми дровами, соломой и обильно политым керосином тряпьем.
      ...Красноармейцы учуяли запах керосина.