Ему было уже скучно стоять здесь, перед мазаром, без всякого дела. Он устал от подъема на гору - ступени, вырубленные в скале, были рассчитаны по своей высоте на взрослых; он хотел спать - ночью во дворе чайханы они спали прямо на земле и совсем мало.
      Но тут перед священным мазаром произошло событие, которое вошло в душу мальчика и запомнилось на долгие годы гораздо сильнее, чем приобщение к духу святого Али-Шахимардана.
      3
      Два человека пронесли через расступившуюся толпу носилки, на которых, скорчившись, неподвижно лежал на боку человек, покрытый цветастой накидкой.
      За носилками шел высокий худой старик лет семидесяти с кизиловым посохом в руке. По одежде это, несомненно, был муслим, то есть мусульманин, но смуглое, скуластое лицо его выдавало уроженца очень далекой местности. Было что-то самостоятельное и независимое в его походке. Это был гордый, уверенный в себе человек. Глаза его смотрели прямо и твердо - ни тени смирения и обычной униженной почтительности не было в них. И в то же время в глазах незнакомца угадывалась какая-то затаенная тоска, усталость, надломленность, какое-то тщательно скрываемое отчаяние. Он шел, тяжело опираясь на посох: подъем втору, очевидно, стоил ему немалых усилий.
      Носилки опустили на землю перед Мияном Кудратом. Старик отвесил смотрителю усыпальницы подобающий высокому духовному сану поклон.
      Миян Кудрат пристально, изучающе смотрел на пришельца.
      По обеим сторонам от него уже встали родственники - шейхи Бузрук и Хурумбай. Из гробницы торопливо вышел шейх Махсум и присоединился к старшим шейхам.
      - Да возвеличит вас всевышний! - с торжественным достоинством обратился к Мияну Кудрату старик. - Да воздаст он должное вашей святости и учености! Да вознаградит вас аллах за вашу заботу о больных и убогих людях!
      Пришелец говорил напряженно, пытаясь смирить свою врожденную независимость и гордость.
      Святой Миян Кудрат, не отвечая, в упор сверлил незнакомца жарким огнем своих больших черных зрачков.
      - Во многих землях и странах известно ваше великое искусство исцелять самые тяжелые человеческие недуги, - продолжал старик. - Ваша слава идет по земле, опережая эхо ваших шагов...
      - Вы преувеличиваете, почтенный, - холодно оборвал старика Миян Кудрат, - я не лекарь. Я только повергаю к праху Али-Шахимардана молитвы правоверных. Дух святого Али исцеляет тех, кого он находит достойным.
      - Нет, нет! - вытянув вперед ладонь, быстро заговорил незнакомец. - Не уменьшайте моей надежды...
      Неожиданно с ним произошло что-то странное. Голос его дрогнул. Он вдруг как-то обмяк и надломился. Из старика словно вынули стержень. И ничего не осталось от той уверенности, с которой он ступил на площадку перед мазаром. Сгорбленный, стоял перед главным шейхом старый, уставший, близкий к отчаянию человек.
      - Я принес к вам моего сына, - поникшим голосом сказал старик и показал на носилки.
      (Вглядевшись, Хамза увидел, что на носилках лежит мальчик, может быть, всего лишь на несколько лет старше его самого.)
      - Это мое единственное дитя! - проникновенно и горько продолжал старик. - Неизвестная миру болезнь вот уже несколько лет истязает его - он не может стоять на ногах. Я побывал с ним во многих местах. Медицина бессильна. Остается последняя надежда - милосердие святого Али...
      - Как ваше имя? - строго спросил Миян Кудрат.
      - Мебува.
      - Кто вы?
      - Торговец.
      - Пророк Магомет всегда хорошо относился к торговле, - назидательно сказал главный шейх гробницы. - Считал ее одним из самых достойных занятий для мусульманина.
      Старик выпрямился. В глазах его снова засветилась гордость и независимость. Он опустил руку в карман и достал большой желтый кошелек.
      Шейх Махсум привычно вышел вперед, чтобы принять пожертвование, но смотритель гробницы сам взял кошелек и открыл его.
      - Не много ли здесь? - прищурился Миян Кудрат. - Вы слишком щедры...
      - Жизнь сына для меня бесценна, - сказал Мебува, - а милосердие святого Али неоценимо.
      - Достойный ответ, почтенный Мебува, - согласился смотритель и передал кошелек Махсуму.
      Медленно подойдя к лежащему на носилках мальчику, главный шейх долго смотрел на больного. Потом откинул цветастую накидку и начал щупать скрюченные ноги, тело, руки, плечи.
      Положил руку на лоб.
      - У него очень высокая температура, - сразу определил шейх.
      - Да, да, она держится вот уже несколько месяцев, - поспешно подтвердил Мебува.
      - Вы упустили время, - выпрямился Миян Кудрат, - болезнь задела суставы, а температура ослабила сердце... - Лицо сберегателя усыпальницы было равнодушно, непроницаемо. Весь его вид говорил о том, что старик сам виноват в тяжелом состоянии своего сына. - Но есть надежда, что святой Али...
      Мебува рухнул на колени.
      - Я умоляю вас, великий человек! - жалобно заговорил старик. - Спасите моего сына!.. Я не пожалею ничего, чтобы возблагодарить святого Али-Шахимардана.
      - Нужно сильное средство, - холодно произнес главный шейх, - очень сильное, чтобы встряхнуть весь организм вашего сына.
      - Я согласен, я согласен на все, - горестно закивал головой Мебува.
      Смотритель гробницы подозвал к себе шейха Махсума.
      - Где дервиши?
      - Божьи люди сидят там, за мазаром, - показал рукой Махсум. - Они вкушают пищу, которую ниспослал им святой Али.
      - Позови их.
      Чем больше всматривался Хамза в лежащего на носилках больного мальчика, тем сильнее охватывала его сердце жалость к нему. Но еще больше жалел он старика отца, стоявшего на коленях перед носилками. Если даже ему, Хамзе, было так тяжело карабкаться сюда, на гору, то каково же было подниматься по этим высоким ступеням старому Мебуве?
      Хамза посмотрел вниз, в долину реки. Как красиво было вокруг! Как ярко и приветливо светило солнце, серебря снежные верхушки гор! Как весело и молодо зеленели вдали луга, покрытые цветастой накидкой тюльпанов и маков! Как таинственно и загадочно плыло на фоне черных скал белое облако, похожее на большого лебедя или скорее на сказочный ковер-самолет из "Тысячи и одной ночи"...
      А больной мальчик на носилках не видит ничего этого, потому что он не может даже приподнять голову. И старик Мебува тоже не видит, потому что глаза его залиты слезами.
      Почему же должны мучиться эти люди, если все так хорошо и красиво вокруг - солнце, небо, горы, луга, цветы, облака?
      Грустно сделалось на душе у Хамзы. Ему вдруг очень захотелось чем-нибудь помочь старику Мебуве.
      - Ата, позвал Хамза отца, трогая рукав его халата, - а ты не можешь вылечить этого мальчика?
      - Нет, сынок, не могу, - вздохнул Хаким. - Я всего лишь обыкновенный табиб. А ему не сумели помочь даже ученые доктора.
      ...Из-за угла мазара показалась толпа дервишей, одетых в разноцветное тряпье и острые конусообразные шапки. С шумом и гвалтом окружили они носилки, звеня висящими на поясах медной посудой и железным хламом.
      - Эй, божьи люди! - зычно крикнул Миян Кудрат. - Довольны ли вы пищей, которую послал вам Али-Шахимардан?
      - Довольны! Рахмат! - кривляясь и гримасничая, закричали в ответ дервиши. - Святой Али хороший хозяин!
      - Тогда устройте нам радение, но только настоящее радение! - двинулся к дервишам главный шейх. - К нам прибыл смиренный мусульманин, у сына которого в сердце поселились дьяволы! Только вы одни, самые честные и праведные мусульмане, можете изгнать их. Ло иллохо! Илло оллоху!
      - Е-хув! Е-хак! - завопили дервиши. - Ло иллохо! Илло оллоху! Е-хув! Е-хак!..
      Что тут началось! Даже много дней и недель спустя не мог забыть маленький Хамза этого жуткого зрелища.
      Напутствуемые высшим духовным лицом Коканда и Маргилана, дервиши начали топтаться на месте, качаться из стороны в сторону, трястись, прыгать, подскакивать, приплясывать, то и дело вскидывая вверх руки, задирая ноги, запрокидывая головы. Они запричитали, заплакали, заголосили, завыли так, как не смогла бы сделать это тысяча отборных злых дивов и дьяволов.
      Железный хлам и медная посуда, привязанные к их поясам, издавали неимоверный шум - горная лавина и камнепад не смогли бы сравниться с какофонией этих звуков.
      - Е-хув! Е-хак! Ло иллохо! Илло оллоху! Е-хув! Е-хак!
      Дервиши паясничали, гримасничали, падали на колени, катались по земле, вскакивали, кидались друг на друга, снова падали, дрыгали ногами, скребли землю руками, засовывали пальцы в рот, царапали лицо, полосовали свои рубища и лохмотья... Это было действительно настоящее фанатичное радение! Вид людей, беснующихся, неистовствующих, рвущих на себе длинные, грязные, свалявшиеся волосы и бороды, выворачивающих руки и ноги, наносящих себе раны, был воистину страшен и отвратителен.
      Но все было правильно - дервиши изображали злых дивов и дьяволов. Они и должны были быть похожими на самых диких и ужасных чудовищ, поселившихся в сердце больного. А нанося себе раны, они тем самым пугали этих дивов, убивали их в себе, грозили им, изгоняли их из сердца больного.
      Хамза спрятался за спину отца. Мальчика бил нервный озноб, он дрожал от ненависти и отвращения к дервишам.
      - Ата, ата! - звал Хамза отца. - Уйдем отсюда!
      Но Хаким не двигался с места. Он знал, что с радения уходить нельзя, в своем фанатичном ослеплении впавшие в безумие дервиши могли догнать уходящего и убить на месте.
      Один из дервишей, карлик с тонкой змеиной шеей и огромной головой, с отвислыми губами, с вывернутыми красными веками трахомных глаз, самый неистовый и безумный, раскровенив лицо, бил себя в покрытую струпьями грудь острым куском железа, терзал ударами свою тщедушную плоть, оставляя каждый раз на теле широкие кровавые полосы. Он был забрызган собственной кровью, и казалось, что тот дьявол, которого он изображал и который "сидел" внутри больного, должен был бы уже давно упасть бездыханным, но шайтан был живуч и упорно сопротивлялся.
      И тогда карлик, отбросив железку и завизжав, будто придавленный упавшим на него сверху куском скалы, бешено завертелся волчком на месте. Его примеру последовали остальные дервиши, и все они стали похожи на маленькие пыльные смерчи, кружившиеся около носилок.
      - Е-хув! Е-хак! - вопили дервиши. - Ло иллохо! Илло оллоху!.. Е-хув! Е-хак!..
      Неожиданно карлик прыгнул через носилки...
      За ним прыгнул второй дервиш, третий...
      И снова завертелись волчками вокруг себя, снова закружились около носилок маленькими и неистовыми пыльными смерчами.
      - Е-хув! Е-хак! - неслось из клубов пыли. - Е-хув! Е-хак!..
      Выглядывая из-за спины отца, Хамза видел, как с самого начала радения мальчик на носилках как бы весь подобрался. Он боялся дервишей: они действительно были похожи на дьяволов.
      Несколько раз мальчик пытался поднять руки, загораживаясь, но руки не слушались его. Когда же начались прыжки, он завозился, задергался и вдруг сел на носилках.
      - Ата! Ата! - заплакал мальчик, зовя Мебуву. - Мне страшно!
      - Чудо! Чудо! - закричал Миян Кудрат, обращаясь к толпе паломников и зрителей. - Он двигается! Святой Али услышал нас! Всевышний посылает нам свое милосердие!
      Мебува поднял голову. Он не верил своим глазам - его сын, бывший неподвижным столько дней, сидел на носилках.
      Карлик, оскалясь и испустив душераздирающий вопль, неожиданно упал на землю и пополз как ящерица к носилкам, гримасничая и кривляясь...
      И - свершилось!
      - Я боюсь! Я боюсь! - забился в истерике мальчик.
      И вдруг он вскочил на ноги...
      - Исцелен! Исцелен!!! - вскинув вверх руки, загремел во всю мощь своего раскатистого голоса Миян Кудрат, опускаясь на колени.-Смотри, Мебува, твой сын стоит на ногах! Всевышний вернул ему силы!.. Смотрите, мусульмане, как безгранична власть святого Али над нами!
      Шейхи Бузрук, Хурумбай и Махсум (и вместе с ними все, кто находился в ту минуту перед мазаром, - не менее двух сотен человек, Хаким и Хамза тоже) почти одновременно опустились на колени.
      Шатаясь и перешагивая через распростершихся на земле дервишей, замерших неподвижно там, где каждого застало исполнение воли всевышнего, Мебува нетвердой походкой приблизился к сыну и обнял его.
      - Козленок мой! Неужели ты встал? - захлебывался рыданиями Мебува. Неужели так щедр ко мне Али-Шахимардан?..
      О небо, чем же отблагодарить тебя? Возьми все, что у меня есть!..
      Козленок мой, сделай же хотя бы один шаг, чтобы всевышний увидел плоды своего труда!
      Мальчик, прижавшись к отцу, затравленно смотрел на окружавших его людей, нетерпеливо и жадно протягивавших руки, чтобы дотронуться до удостоенного милости святого Али-Шахимардана и унести с собой крупицу дарованной ему божественной силы или хотя бы прикосновение к ней.
      Но всех опередил карлик, лежавший в двух шагах от носилок.
      Считая, наверное, что ему одному принадлежит заслуга изгнания дьявола, он, как только прошло первое оцепенение, вызванное чудом исцеления, рывком, прямо с земли, кинулся к отцу и сыну и, широко раскинув перед ними свои корявые, похожие на клешни руки, запрокинув огромную, волосато-обезьянью голову, весь в крови и грязи, неправдоподобно чудовищный, нечеловечески уродливый, закричал торжествующе и исступленно черной дырой распахнутого настежь и перекошенного рта:
      - А-а-а-а-а-а-а-а!
      И горы, словно на каждой вершине сидело по тысяче злых духов, многократно повторили гулкое эхо этого дьявольского крика:
      - А-а-а-а-а-а-а!!
      - А-а-а-а-а-а-а!!
      - А-а-а-а-а-а-а!!
      ...Они упали почти одновременно.
      Сначала карлик, схватившись рукой за сердце. Потом мальчик.
      Судорога исказила лицо больного, он дернулся в отцовских руках, захрипел, обмяк и, уронив безжизненно голову, рухнул к ногам ошеломленного Мебувы.
      Жизнь, испуганная дервишами, встрепенулась на мгновение, вспыхнула мимолетной искрой и тут же погасла перед новым страхом.
      - Он умер, он умер! - в ужасе бормотал Мебува, пытаясь приподнять сына. - Люди, неужели он умер?!
      Миян Кудрат, быстро подойдя к носилкам, нагнулся, открыл пальцами веко мальчика, потом второе - мальчик был мертв, глаза его остывали, стекленея от пережитого, непосильного потрясения.
      Рядом корчился в конвульсиях карлик...
      Ужас охватил площадку перед мазаром. Люди стояли не шелохнувшись. "Воля" аллаха безмолвно громыхала над их головами зигзагообразной белой молнией. Сверкнула - подарила жизнь. Еще раз сверкнула - отняла.
      Утратив на какое-то время контроль над собой, угрюмо смотрел на умершего сберегатель гробницы. Шейхи Бузрук, Хурумбай и Махсум потерянно топтались возле носилок. Гурьбой сбились вокруг карлика дервиши, не смея вмешиваться в дела того, чьим дыханием теперь управлял всевышний.
      А Мебува, кажется, только начинал до конца понимать все произошедшее. Он медленно распрямлялся, не отрывая взгляда от мертвого сына. В глазах у старика полыхало отчаяние.
      - Что же ты сделал, сынок? - пустыми зрачками обведя толпу вокруг себя, тихо спросил старик. - Как мне стерпеть такое горе?.. Что станет с твоей матерью, когда до нее дойдет эта злосчастная весть?.. С какой молитвой, с какими надеждами она провожала нас сюда... Что я привезу ей обратно, как взгляну в лицо, что отвечу? О, горе мне, горе!.. Почему я не умер вместо тебя, сынок?
      Что-то оборвалось внутри у Мебувы, что-то сломалось, и слова неуправляемо хлынули из растерзанной мраком души, как воды арыка сквозь пробитую брешь в плотине.
      - Ах, ягненок мой, что же я буду теперь делать без тебя?
      Зачем мне жить, для чего жить? Кто будет опорой в оставшиеся дни на этой земле?.. Ах, дитя мое бедное, сколько радости мне принесло когда-то твое рождение! Я молился на тебя, я целовал твои первые слезы, я хотел, чтобы жизнь твоя была полна солнца и счастья!.. А что получилось? Ты закрыл свои ясные глаза раньше меня, старика... - Мебува рванул на груди халат. - О боже, как ты мог допустить такое?! Всевышний, куда ты смотрел, если младший умирает раньше старшего?! Будь у тебя хоть капля справедливости, ты никогда не позволил бы сделать это... Ребенок не должен уходить из жизни раньше отца!.. Аллах, как молиться теперь тебе, если так слепо распоряжаешься ты судьбами людей?
      Разве не видишь ты с высоты своей, с неба, что это нелепо, когда старики хоронят молодых...
      - Не богохульствуй! Не предавайся еретическим речениям, грешный человек! - оборвал Мебуву грозный голос Мияна Кудрата.
      Смотритель гробницы уже справился с минутной слабостью, он снова был главным шейхом усыпальницы-мавзолея, высшим духовным лицом мусульманского мира Коканда и Маргилана, наставником и хозяином мусульманских душ.
      - Не богохульствуй, - смягчая гнев, повторил Миян Кудрат, - не то святой Али занесет свой острый меч и над твоей головой...
      Мебува поник.
      Сберегатель гробницы повернулся к толпе. Он понимал, что сейчас нужны слова, которые уменьшили бы впечатление от смерти больного, объяснили ее, повернули бы настроение толпы, оставив неизменно великой славу Али-Шахимардана. Надо было срочно восстановить силу святого Али, поколебленную смертью мальчика и словами Мебувы.
      - Человеку не дано знать суть дел небесных, - начал Миян Кудрат, - и если исчерпана его земная доля, дни его сочтены. Так написано на скрижалях судьбы каждого, и никто не может изменить этого предначертания... Вечная бренность одной человеческой жизни дает всевышнему возможность поддерживать вечное бессмертие всего человечества... Мудрец говорил: когда приходит посланник смерти, мы хотим убежать в цветущий сад; но даже убежав в цветник, человек не избавляется от смерти, ибо у всех один удел кладбище... Смерть - конечная доля каждого.
      Смерть - это воля божья. Ее нельзя изменить или оспорить!
      Человек должен подчиниться воле божьей, чтобы не вызвать гнева аллаха... В священном шариате, на страже которого всегда стоял Али-Шахимардан, сказано: если человек должен умереть или уже умер, плач и стоны бесполезны. Они равны сопротивлению воле божьей и поэтому являются величайшим грехом. Мы все рабы божьи, а у раба божьего нет другого выхода, кроме смирения перед волей божьей и в жизни, и в смерти. Поэтому не надо плакать над мертвыми, не надо стонать и убиваться над ними.
      Если к человеку пришла смерть, значит, ковер его судьбы соткан из черных ниток, а черные нитки еще никому не удавалось отмыть добела ни живой, ни райской водой!..
      4
      Никогда еще не испытывал маленький Хамза столько волнений. Это были даже не волнения, а глубочайшее потрясение его немногих представлений и понятий о жизни, его только еще начинающих складываться детских чувствований и ощущений.
      Несколько лет подряд соблюдал Хамза запреты и ограничения шариата, готовясь принять покровительство Али-Шахимардана.
      И все эти годы окружавшая мальчика жизнь полностью соответствовала толкованиям шариата.
      Радость приобщения к духу святого Али была велика. Душа Хамзы вознеслась необычайно высоко, все действительно было хорошо и справедливо вокруг, как и говорилось об этом в шариате как это и обещал отец за послушание и соблюдение верности уложениям шариата. Душа Хамзы летала в небесах, она была почти рядом с духом Али-Шахимардана, а может быть, даже рядом с духом самого пророка Магомета.
      Одним словом, по детскому своему разумению Хамза уже ощущал себя настоящим мусульманином. Он чуть ли не видел себя сидящим на ступеньках престола всевышнего - около большого и пышного кресла с четырьмя ножками и большой спинкой, на котором восседал величественный старец в белой чалме с огромными черными глазами - точная копия Мияна Кудрата.
      Еще бы немного, и Хамза увидел себя сидящим на коленях у самого аллаха.
      Но тут появились Мебува и носильщики с неподвижным мальчиком...
      И вся устойчивая картина справедливости окружающего мира искривилась в глазах Хамзы, заколебалась, дала трещину и в конце концов рухнула.
      Все окружающее неузнаваемо изменилось перед Хамзой. Мир потускнел и померк. Потухло солнце.
      Впервые видел он смерть человека...
      Маленькое сердце Хамзы превратилось в комок страха. Рушились горы вокруг, и осколки скал летели прямо в грудь мальчика.
      Душа была залита болью. Птица страха рвалась наружу, сердце не могло больше выдержать напряжения. Хамза чувствовал, что теряет сознание, он ничего не слышал и ничего не видел перед собой, он умирал вместе с сыном Мебувы.
      - Не надо, не надо, не надо! - шептал Хамза, заливаясь слезами и прижимаясь к отцу.
      Но что-то большое, широкое и сильное, как течение могучей полноводной реки, уже вливалось в душу мальчика, что-то, рожденное сердцем, неостановимо входило в его существо, чтобы остаться там навсегда.
      Неутолимое сочувствие живой человеческой плоти, обрывающей земную нить своего бытия, вспыхнуло ярким пламенем, ожгло душу нестерпимо, невыносимо...
      Хамза пошатнулся и начал сползать к ногам отца. Хакимтабиб испуганно подхватил сына...
      И вдруг что-то изменилось на площадке перед гробницей.
      - Вы убийца моего сына!..
      Мебува, растерзанный и страшный, с размотавшейся чалмой, сверкая глазами и сжав кулаки, медленно шел на Мияна Кудрата.
      - Вы убили моего сына!.. - дико закричал Мебува и вытянул руку в сторону главного шейха.
      Смотритель гробницы, бледнея, отступил перед стариком.
      - Убийца! Убийца! Убийца! - пронзительно, как помешанный, кричал Мебува. - Если бы я не был таким простаком и не доверился вам, мой сын был бы жив!.. Вы и ваши злодеи дервиши отняли жизнь у моего сына!
      Лицо Мияна Кудрата покрылось испариной. Он не ожидал ничего подобного. Гнев старика будто парализовал его волю.
      Краем глаза косился Миян Кудрат на родственников, но шейхи Бузрук и Хурумбай растерянно пятились вместе с ним от Мебувы, а шейха Махсума вообще не было видно.
      - О, будь проклят тот день, когда я решился ехать сюда, в Шахимардан, в это гнездо обманщиков и убийц! - рвал на себе халат Мебува. - Будьте прокляты вы все, ненасытные шейхи, кормящиеся от горя и слез человеческих!.. Сын мой, козленок мой, почему ты упал зеленым ростком в мой гроб? Не распустился, не расцвел тюльпан твоего сердца на этой земле! О святой Али, зачем тебе это безгрешное сердце? Зачем, зачем, ну зачем ты взял его, этот беззащитный кусочек моей плоти? Ты не любишь людей, святой Али, ты позволил убить мое единственное дитя, ты убийца, как и они, Али-Шахимардан!.. Убийца, убийца, убийца!..
      Будь же и ты проклят вместе с ними со всеми, дервишами и шейхами, будь проклят!..
      Миян Кудрат вздрогнул. Первый толчок ответного гнева всколыхнулся в нем. Опять богохульство?.. Старик обезумел, проклиная Али... Надо остановить его... Но где же Махсум с его плечами и кулаками?
      Смотритель бросил взгляд на толпу. Она была неподвижна.
      Люди безмолвствовали, в ужасе глядя на обезумевшего Мебуву.
      Еще бы! Такого здесь не было никогда. Простой мусульманин посылал проклятия на святую гробницу.
      - Закрой свой рот, Мебува, - начал было Миян Кудрат, - ты потерял рассудок от горя...
      - Наемник дьявола! - завизжал старик, бросаясь на сберегателя усыпальницы. - Я сброшу со скалы твои кости, чтобы ты не мог больше никогда убивать невинных людей!
      И тут, как из-под земли, перед Мебувой вырос шейх Исмаил Махсум и загородил собой смотрителя гробницы.
      К нему присоединились два дервиша...
      И еще несколько человек вышло из толпы паломников, заслоняя главного шейха.
      Махсум наклонился и поднял с земли камень.
      И к святому Мияну Кудрату вернулась его святость, к нему пришло решение...
      - Презренный!! - как бы очнувшись, заорал Миян Кудрат. - Как ты посмел надругаться над святым местом?!.. Как мог повернуться твой жалкий язык, посылая хулу на Али-Шахимардана? Ты ослеплен невежеством и злобой!.. Ты задумал гнусное дело!.. Но пристанище святых не потерпит твоих еретических слов!.. Всевышний воздает каждому по его заслугам! Вот он и послал тебе смерть твоего сына, зная, что ты в глубине своей мерзкой души невер и богохульник!.. Да будет проклят твой род на двадцать колен вперед!..
      Ярясь все сильнее и сильнее, сберегатель усыпальницы тем не менее зорко следил за настроением толпы. Он уже ловил сочувствующие, одобрительные взгляды многих паломников. Да и как могло быть иначе! Главный шейх вставал на защиту святыни Али-Шахимардана, которую оскорбил обыкновенный смертный, обуянный гордыней и дерзостью.
      - Правоверные! - возопил Миян Кудрат, задирая вверх растрепавшуюся черную бороду. - Аллах вкладывает в мои уста свои слова!
      Шорох прошел по толпе. Люди придвинулись вперед. Все слушали смотрителя мавзолея теперь уже с прежним вниманием и привычной почтительностью.
      - Этот человек, - яростно показал Миян Кудрат на МебуВУ;- на ваших глазах погряз в грехах! За это он должен быть побит камнями! За каждый камень, который вы бросите в него, всевышний простит вам один грех, излечит один ваш недуг! Да воздастся вам всем вместе и каждому в отдельности на том и на этом свете!
      Толпа глухо заволновалась, пришла в движение. Кто-то поднял с земли булыжник. Его примеру последовали другие.
      - Бросайте, мусульмане! - неистовствовал сберегатель мавзолея. - Аллах направляет вашу руку! Святой Али шлет вам свое благословение! Да свершится воля всевышнего, да грянет суд божий!
      Уже прицеливался в голову Мебуве высокий, худой, изможденный человек с огромной гнойной болячкой на шее...
      Уже зажал в руке осколок камня паломник с отечным, дергающимся лицом, изъеденным язвами...
      Уже начали снова завывать и пританцовывать дервиши, набирая полные горсти камней...
      Кто первый?!.
      - Не надо! Не надо! Не надо! Не надо!
      Истошный, пронзительно-жалобный детский крик повис над площадкой перед мазаром.
      Хамза - взъерошенный, заплаканный, маленький - вырвался из толпы паломников и метнулся к Мебуве.
      Раскинув в стороны руки, доставая старику головой только до пояса, он прижался спиной к Мебуве, загораживая его от толпы.
      - Нет! Нет! - кричал Хамза. - Не бросайте камни в этого деда!
      Обессиленный всем пережитым, лишенный смертью сына способности отчетливо воспринимать что-либо, старик в немом изумлении смотрел на Хамзу сверху вниз полубезумным, помутившимся взором.
      - Сынок, ты вернулся ко мне? - улыбнувшись, спросил Мебува во внезапно наступившей тишине. - Здравствуй, сынок...
      Ибн Ямин не помнил, как он выскочил из толпы. Чалма упала с его головы и волочилась за ним.
      - Хамза, вернись! - испуганно закричал лекарь. - Назад, Хамза! Тебя убьют!
      Он споткнулся и упал.
      Он уже слышал свист камней над головой...
      И в эту минуту на площадке перед мазаром снова произошло невероятное, в который уже раз за этот день.
      - Стойте, люди!! - вдруг загремел голос Мияна Кудрата. - Остановитесь! Не надо бросать камни!..
      Гулкое эхо многократно повторилось над ущельем.
      - Внимайте мне, люди! - напрягаясь еще сильнее, взывал главный шейх. Слушайте меня, мусульмане!.. Аллах снова озарил мою душу!.. Произошло диво дивное! На престоле всевышнего принята просьба этого мальчика!.. Только сегодня на ваших глазах была отрезана его ритуальная косичка... Только сегодня принял святой Али этого мальчика под свое покровительство!.. И вот он уже посылает ему свою первую милость, свою первую помощь, свое благословение!.. Этот мальчик, этот невинный и безгрешный младенец просил не бросать камни в грешника Мебуву!.. Святой Али-Шахимардан не заставляет долго ждать достойных!.. Святой Али выполняет просьбу мальчика, святой Али прощает Мебуву, как бы ни были велики его грехи перед нашей гробницей... Иди, Мебува, ты избавлен, ты прощен...
      Али-Шахимардан дарует тебе жизнь... Аллах акбар! Велик аллах и велики дела его! Да сбудется воля всевышнего над всеми нами.
      Аминь!
      И смотритель гробницы, как и подобает мусульманину, молитвенно провел ладонями по лицу.
      - Аминь! - глухо отозвалась толпа, повторяя ритуальное движение главного шейха.
      Величественным, медленным жестом, вновь обретая всю свою значительность и важность, Миян Кудрат вытянул обе руки в ту сторону, где стояли Хамза и Хаким.
      - Чело этого мальчика, - торжественно возвысил голос Миян Кудрат, показывая на Хамзу, - было позлащено сегодня взиманием всевышнего... Да будет долгой жизнь этого мальчика!
      Да будет высокой его доля! Аминь!..
      - Аминь! - повторила толпа.
      Нет, не случайно носил Миян Кудрат титул высшего духовного лица Коканда и Маргилана. Высокий сан хранителя и сберегателя гробницы Али-Шахимардана был возложен на него по праву. Вряд ли нашелся бы на всем белом свете человек, который сумел бы так вовремя услышать голос всевышнего.
      Богохульство Мебувы лишило Мияна Кудрата его всегдашней осторожности и выдержки. Ослепленный ненавистью к старику, в припадке неуправляемого гнева он дал волю своим чувствам, приказав забросать Мебуву камнями.
      И сразу же пожалел об этом.
      Два трупа перед святой гробницей в один день - это было много. Тем более трупы отца и сына. Святой Али должен дарить исцеление во славу усыпальницы, а не сеять смерть. Тем более близких родственников, отца и сына, почти целой семьи. Известие о таком событии, как ни объясняй его волей самого аллаха, разошлось бы худой молвой по всей округе, по всей Ферганской долине.
      Но было уже поздно. Камни уже были подняты.
      И тут неожиданно пришла помощь.
      От этого странного мальчугана Хамзы.
      Несколько секунд было дано главному шейху на размышление.
      Но недаром считался Миян Кудрат лучшим толкователем воли Али-Шахимардана в таких обстоятельствах, когда острая ситуация требовала защитить не только славу гробницы, но и всю мусульманскую веру.
      И его осенило.
      Он любил такие напряженные моменты, когда нужно было выходить на поединок с неизвестным решением и лихорадочно искать его, чтобы переломить настроения большого количества людей, сломать волю толпы, навязать ей свою волю и позвать за собой, повести туда, куда было нужно ему.
      Собственно говоря, это и было его профессией - умение увлекать людей за собой, умение склонять их на свою сторону, способность сурово и властно пасти мусульманские души, лишая их хозяев возможности думать и чувствовать самостоятельно, вгоняя все разнообразие и богатство духовных человеческих проявлений в однозначные уложения кооана и шариата.