Он запер дверь и направился к столу со священными сосудами. Осберт следил за ним взглядом; на лице его не осталось и следа недавней улыбки.

— Что случилось? — Годфри осторожно снял с шеи серебряную стелу и, по обычаю поцеловав, положил на стол.

— Когда вы отдавали Кенрику новый церковный устав, что он сказал?

— Почти ничего. А в чем дело?

— Не знаю. Он очень изменился с тех пор, как вернулся. Разве вы не заметили?

— Я мало с ним виделся. — Годфри снял вышитый стихарь и положил рядом.

Осберт молча следил за ним, потом голосом, в котором звучали и суровость, и неуверенность, сказал:

— Я хочу, чтобы вы рассматривали то, что я сейчас скажу, как исповедь.

Годфри замер, широко раскрыв глаза.

— Исповедь? Что ж, вы не исповедовались с прошлого... — В последний раз такую просьбу он слышал от де Массе.

— Нет, мне не нужно исповедоваться... ну, может быть, и нужно, но дело не в этом. Я просто хочу, чтобы вы дали мне самую торжественную клятву, что никому не откроете того, что я вам скажу. Если же откроете... боги мне свидетели, тогда я наверняка погиб.

Годфри взглянул в запавшие глаза, горевшие лихорадочным огнем.

— Конечно. Как пожелаете.

Осберт, казалось, был не в состоянии преодолеть сковывающее его напряжение. Его пальцы начали выбивать дробь по столу.

— Через несколько минут я... Меня ждет Кенрик. Ждет, что я передам ему кое-что. Перевод. Я не знаю, где он взял исходные обрывки текста, но они очень древние, и я...

Осторожно приблизившись, Годфри мягко коснулся руки проктора. Ему редко случалось видеть человека в таком волнении.

Осберт счел жест Годфри ободряющим и продолжал:

— Я думаю, что он украл их у Нэша. Сомневаюсь, чтобы Кенрику... да и вообще кому-нибудь... полагалось о них знать.

— Почему вы так считаете?

— Потому что я переводил что-то вроде пророчества. Там полно слов, которые я не могу разобрать... но предрекаются ужасные бедствия, если некто, называемый... — Осберт сглотнул и хрипло докончил: — Называемый Темным Ангелом сумеет победить.

Рука Годфри упала, шок пригвоздил его к месту. Слишком многие части головоломки заняли свои места... Все его праздничное воодушевление испарилось перед ужасной истиной.

— Темный Ангел... Ангел Тьмы? Милосердная Минея! Годфри отвернулся, мысли его путались. Однако Осберт еще не закончил:

— Я перевел все как можно лучше, но все же остаются вещи, которых я не понимаю. Я приготовил более краткий вариант для Кенрика. Я не представляю себе, что он собирается делать с ним, но сомневаюсь, чтобы, если он узнает все полностью, это привело бы к добру. Как вы думаете? Или мне следует отдать ему все?

Вот уже двадцать, а то и тридцать лет отшельник из Шан Мосса и дюжина других, менее известных пророков предрекают появление Ангела Тьмы, который разорвет церковь надвое, а также явление Минеи, которая, воплотившись в человека, возглавит войну против колдовства. Однако невозможно было судить, насколько эти предсказания передаются точно, не искажаются ли.

А вот Нэш знал. Он всегда это знал.

— Годфри!

Архидьякон не мог не признаться в своем страхе. Стиснув руки, чтобы скрыть дрожь, он сказал:

— Сообщите Кенрику как можно меньше. Раз он потребовал от вас такой клятвы хранить секрет, вероятно, он не рискнет обратиться к кому-то еще, чтобы получить лучший перевод. Кроме того, вне Гильдии вряд ли найдется кто-то, обладающий достаточными знаниями. Сомневаюсь, чтобы Кенрик смог совершить что-то ужасное, если узнает пророчество, но лучше на это не рассчитывать. А потом...

— Что?

Годфри решительно поднял голову: он понимал, чем рискует.

— Вы должны сообщить новость... Роберту Дугласу. — Выражение лица Осберта почти не изменилось; тусклый свет из окон не мог сделать его еще бледнее, чем он был. Он только отвел глаза.

— Значит, вы видите выход в этом?

— Выход? Я не знаю, выход ли это. Почему выдумаете, что мне что-то известно, Осберт? — Годфри сделал шаг вперед и стиснул руку проктора. — Все это превосходит наше с вами понимание. У нас нет ни силы, ни власти бороться со злом, — но он ими обладает. Вы должны снабдить его всем оружием, которое попадет вам в руки, иначе вы затрудните ему победу.

— Что будет, если он победит? — прошипел Осберт. — Станет ли нам лучше, чем сейчас?

— А может ли нам быть хуже?

— О да, уверяю вас, может. — Осберт отнял руку и стал ходить по ризнице. — Вы не знаете Нэша так, как его знаю я. Он такое сулил, такое делал... вы просто не представляете себе, о чем говорите. Нет, я не могу... — Осберт остановился, тяжело дыша. К Годфри он не повернулся, словно боясь того, что может увидеть. — Может быть, вы и правы... но если вы ошибаетесь, а прав был Вогн, и Роберт и Нэш — союзники...

— Они не союзники, уверяю вас!

Осберт наконец обернулся; глаза его были полны печали. Он не сделал попытки выяснить, откуда Годфри так много известно про Роберта. Вместо этого от прошептал:

— Они оба колдуны, Годфри. То, чего хотите вы, противоречит всему, чему меня учили. Я просто не могу... доверять, как это делаете вы. Мне не хватает веры. Простите меня.

С этими словами проктор отпер дверь и вышел. Через мгновение ничто не напоминало о том, что он был в ризнице, кроме удаляющихся тяжелых шагов.

Звон стали о сталь сопровождался радостными воплями толпы. Хриплый крик заставил ее замереть в предвкушении. Порыв ветра, бросивший опилки с земли в глаза одному из бойцов, вызвал общий вздох сочувствия. Зрители вели себя как одно существо, одушевляемое одними и теми же чувствами.

Кенрик стоял на балконе, опершись руками без перчаток на камень балюстрады, и смотрел вниз. Яркие факелы освещали двор, бросая желтые отблески на темный гранит стен, придавая особую отчетливость лицам, выступающим из тьмы. Схватка продолжалась: двое искусных воинов с севера, из Садлани, со своими кривыми клинками и пестрыми одеждами вызывали горячий интерес. Противники кружили по площадке, каждый из них был уже ранен. Кенрик хотел, чтобы бой продолжался до гибели одного из воинов, однако церковь неодобрительно относилась к такому исходу на празднике, посвященном милосердной Минее.

От криков толпы у Кенрика разболелась голова. Его приятели, или, точнее, молодые люди, служившие ему из страха или корысти, расположились в креслах вокруг столов, расставленных на балконе; кто-то следил за поединком, кто-то пил, кто-то играл в кости.

И зачем только они ему нужны?

Кожа под камзолом, там, куда он спрятал листы с переводом Осберта, горела. Кенрик успел только мельком прочесть его, прежде чем пришлось спрятать драгоценный пергамент от этих никчемных бездельников.

Пророчество. Тайна, которую Нэш от него скрывал. Нечто, называемое Ключ. Люди, именуемые Врагом и Союзницей. Записям тысяча лет или больше, сказал Осберт. Однако в записях оказались пропуски, слова, которых Осберт не знал, о значении которых мог только гадать. Никакие угрозы не могли заставить его сказать больше, так что оставалось поверить в то, что проктор не лукавит, — он ведь известный трус.

Необходимо что-то предпринять. Одно дело просто знать, что у Нэша есть цели, есть планы, участия в которых Кенрика не предусматривается... Да и хочет ли он участвовать? Хочет ли помешать Нэшу получить желаемое? Стоит ли пытаться вырвать добычу, какова бы она ни была, из рук Нэша?

А если он не вмешается, если ничего не предпримет, если даст Нэшу волю, и тот достигнет того, что считает своим предназначением, — что тогда будет с Кенриком?

Выживет он или погибнет?

— Сир!

Откуда-то слева, где не было никого из веселящихся шалопаев, донесся спокойный голос. Подняв глаза, Кенрик увидел своего кузена, протягивающего ему кубок.

— Что это?

— Мед. У вас ведь болит голова?

— Да.

— Моя тетушка всегда говорит, — пожал плечами Эндрю, — что этот напиток делает чудеса. Она заставляла меня пить его, когда в прошлом году я упал с лошади и ударился о дерево, помните?

— Насколько я помню, — ответил Кенрик, беря кубок, — ты не только ударился о дерево, но и свалился в болото.

— Э-э... да, это именно тот случай, — невинно глядя на короля, согласился Эндрю. — И уверяю вас, мед пошел мне на пользу. Тетя Белла говорит, что тело легче принимает его, чем эль или вино.

Когда новый крик, раздавшийся во дворе, вонзился в уши Кенрика, он поспешно сделал глоток; к его удивлению, напиток с легким привкусом лимона оказался совсем не таким сладким, как он ожидал. Озадаченно нахмурив брови, Кенрик выпил все до дна.

— Что там намешано?

— Понравилось?

— Приходилось пить лекарства и похуже. — Кенрик вернул Эндрю кубок. — Посоветуй своей тетушке быть поосторожней. Ей не следует забывать, что заниматься целительством — против установлений Гильдии.

— Ох, — поспешил объяснить Эндрю, — это же вовсе не снадобье. Мед оказывает такое же действие, как теплое молоко при бессоннице.

— Теплое молоко? — рассмеялся Кенрик. Хотя кузен провел половину жизни здесь, при дворе, другая ее половина была полна радостями деревенской жизни, теплом родственной любви, которую Кенрику даже трудно было себе представить. Эндрю был словно окутан облаком наивной невинности, у него всегда наготове оказывалась дружеская улыбка и сочувствие любому, кто в нем нуждался. Странные качества для человека, живущего в этом опасном мире... Случалось, что Кенрик испытывал соблазн стереть искреннюю улыбку с лица мальчика, открыть ему жестокие реальности жизни, однако такие мысли никогда не занимали его долго. — Теплое молоко годится для стариков и младенцев.

Эндрю не обиделся. Он никогда ни на что не обижался. Он просто пожал плечами и стал смотреть во двор. В другом его конце играли музыканты, за открытыми воротами выступали жонглеры и фокусники.

Кенрик от всей души пожелал, чтобы они поскорее убрались подальше.

— Как теперь ваша голова, сир?

Нахмурившись, Кенрик обернулся к кузену. К его удивлению, головная боль почти совсем прошла.

— Ты уверен, что в напитке не было никакого снадобья?

— Никакого, сир, — ухмыльнулся Эндрю. Он выглядел очень довольным собой, и Кенрик, несмотря на мрачное настроение, не нашел в себе сил сказать что-нибудь резкое. Пусть хоть кто-нибудь повеселится сегодня вечером.

Рев толпы обозначил конец одной схватки и начало новой.

— Вы ни о чем не хотите поговорить?

— Нет, — покачал головой Кенрик. — Не сейчас. Я ведь велел тебе не спрашивать. Я буду с тобой разговаривать, когда сочту нужным.

— Конечно, сир. Прошу прощения.

— Проклятие, Эндрю! — Кенрик выпрямился, но Эндрю уже попятился назад; хотя он сделал всего один шаг, этого оказалось достаточно, чтобы Кенрик запнулся.

Все его придворные, да что там, вся страна трепещет перед ним. Все, кроме этого мальчика, его кузена. Он был, если говорить точно, сыном двоюродного брата его отца, но более близких родичей у Кенрика в Люсаре не было. Если только ему не удастся уломать Тирона и получить в жены принцессу, Эндрю так и останется единственным, на кого он может полагаться, сколь бы хрупкой ни была эта связь. У него ведь нет надежного, связанного Узами Теймара для услуг, нет могущественных союзников — малахи. Он только и имеет, что подданных, которые боятся и презирают его, придворных, которые не смеют противоречить, умирающего епископа, трусливого проктора — и этого четырнадцатилетнего мальчика, который никогда не делал ему ничего плохого и который искренне старается ему помочь.

Кенрик часто думал, что нет ничего столь ненавистного, как одиночество...

В любой другой день он позвал бы де Массе и приказал устроить ему любимые тайные развлечения, но на этот раз едва ли они доставили бы ему удовольствие. Он слишком устал, ему опротивела вся эта дурацкая игра... а грудь ему жгла необходимость принять какое-то решение насчет пророчества.

Со вздохом Кенрик обнял Эндрю за плечи — только так король мог позволить себе принести извинения. Потом он попросил мальчика принести ему еще один кубок меда и удалился в спальню, надеясь, что темнота принесет ему покой.

Некоторое время после ухода Кенрика Эндрю оставался на балконе. Уйти оттуда он не смел. Он знал, что все на него смотрят, спиной чувствовал любопытные взгляды.

Придворные, все как один, ненавидели его. Ему ставили в счет его родство с королем, его молодость, и главное — его непринужденные отношения с человеком, перед непредсказуемыми капризами которого сами они трепетали.

Внутренне Эндрю корчился от собственной опрометчивости — внутренней потребности протянуть руку дружбы человеку, который в союзе с Нэшем. Он никогда не мог объяснить этого ни матери, ни Мике, но и удержаться тоже был не в силах. Кенрик был похож на губку, он, Эндрю — на живительную влагу. Потребность существовала, и у Эндрю не оставалось выбора: он должен был дать Кенрику все, что только мог. Пусть в результате он чувствовал себя совсем больным, пусть сама близость Кенрика вызывала в тайных глубинах его разума пугающие образы... Сегодня его будут мучить кошмары, но что значит бессонница, если ему удалось умиротворить один из жестоких порывов короля.

Его собственная голова начала болеть, но Эндрю не пошел добывать мед для себя. Ему напиток не помогал, он действовал только на тех, кому он его приносил. Пожелав доброй ночи тем, кто все еще продолжал на него таращиться, Эндрю быстро и бесшумно ускользнул с балкона.

Густые облака, теплые и уютные, клубились вокруг него, как бывает только во сне. Спал ли он сейчас? Спал ли, погруженный в глубины небытия, где он мог заставить свое тело выполнить любой приказ, где ум его был острым и живым, силы бесконечными, где он мог отразить любую угрозу, от кого бы — врага или друга — она ни исходила, и где он не страдал от одиночества: рядом с ним шел отец, делясь с ним своей силой, а вовсе не теми слабостями, которые в конце концов убили его.

В этом месте, созданном им для себя, было темно. Совсем темно и ужасно холодно... Однако темницу он создал собственными руками, вырубил из камня, слишком древнего, чтобы вдохнуть в него жизнь; он настолько ослабел, что мог лишь проливать кровь и насыщать живущих в нем демонов с черными глазами, которые были всегда так голодны...

Они явились за ним, когда он был еще ребенком, не старше того мальчишки, который теперь оставался его единственным другом... Не потеряет ли он этой драгоценной дружбы, если тот увидит демонов, никогда теперь не покидающих его? Странно, если они всегда рядом, значит, он не одинок? Или наоборот, они и делают его одиноким? Демоны вырвались на свободу, когда он был слишком молод и слаб, чтобы обуздать их, вырвались и сожрали его любовь к матери, так что когда у него на глазах мать убили, его это огорчило не больше, чем мимолетный сон — сон вроде того, что снится ему сейчас... впрочем, нет, сейчас ведь он не спит...

Не спит!

Кенрик испуганно втянул воздух, потом затаил дыхание, прислушиваясь... только сердце его колотилось так громко, что ничего расслышать не удавалось. Глаза его были широко раскрыты и в ужасе обшаривали темные углы спальни.

В спальне он не один! Кто-то, что-то здесь, рядом, и Кенрик не смел пошевелиться...

— Ах, мой король, я, кажется, разбудил вас.

Тело Кенрика забилось, как в кошмаре, когда никак не удается проснуться, потом молодой король сжался в комок, натянув на себя одеяла, как будто они могли защитить его от этого настоящего, живого демона.

— Нэш! — хрипло прошептал Кенрик. — Проклятие, что вы здесь делаете? Как вы сюда попали? Что... Как вам удалось проделать весь путь от Рансема? Я думал, вам не под силу путешествовать...

Спальня озарилась светом, не слишком ярким, но все же заставившим Кенрика на мгновение зажмуриться. Горящая свеча приблизилась, ее сопровождали уверенные шаги... У постели, высоко подняв свечу, остановился Нэш.

Сердце Кенрика перестало биться.

— Простите меня. — По лицу Нэша, на котором не было ни единого шрама, расплылась улыбка. — Я хотел вас удивить, но, похоже, моя попытка оказалась не ко времени. Пожалуй, следовало подождать до утра.

Боль в груди заставила Кенрика снова начать дышать, хрипло и неровно. Он знал, что рот его открыт, и не мог отвести взгляда от стоящего перед ним человека. В глаза ему бросались черты, которые он считал утраченными навеки: глаз, когда-то выжженный, смотрел так же зорко, как и другой, неподвижно висевшая раньше изувеченная рука теперь поднимала свечу...

Нэш излечил свои раны. Удалось ли ему возродиться полностью?

Кенрика чуть не вырвало. Он проглотил жгучую желчь и слепо зашарил по столику у кровати, на котором оставил кубок с медом. Только осушив его, он сумел сесть на постели.

— Что вы совершили?

— Думайте не о том, что я совершил, а о том, чего мне еще не удалось. — Нэш поставил свечу на стол, придвинул кресло и сел, положив на колени сумку. — Это всего лишь промежуточная мера, дающая возможность перемешаться и заняться срочными делами, которые нельзя больше откладывать. Мне все еще предстоит возродиться полностью, вернуть себе могущество, но пока годится и то, что есть. Кроме всего прочего, теперь я смогу больше времени проводить при дворе, помогать вам.

Кенрик моргнул и нахмурился.

— Помогать мне? В чем?

— Да в чем угодно. Заполучить девчонку Тирона, например.

Пророчество! Вопрос опасно затрепетал на языке Кенрика, но ему удалось его проглотить. Нет, еще нельзя... Нельзя до тех пор...

— А чтобы отпраздновать мое возвращение в Марсэй, я привез вам небольшой подарок. — Нэш сунул руку в сумку и вытащил шар, большего размера, чем предыдущий, и пульсирующий энергией, которую Кенрик ощутил даже издали.

Несмотря на все страхи, несмотря на мучившие его ночами кошмары, шар влек Кенрика к себе, и тошнота сменилась дрожью предвкушения.

— Это... то, что я думаю?

Нэш кивнул, еле заметно улыбнувшись.

— Я был, пожалуй, излишне суров с вами из-за этой неудачи с салти. Я сам виноват, что не обучил вас лучше. Если вы готовы меня простить, я поделюсь с вами кровью, чтобы исцелить вас от наиболее заметных повреждений. Если, конечно, вы больше не желаете...

— Нет! — Кенрик рванулся к шару, но остановился, пристально глядя на Нэша. — Нет, хочу!

— Прекрасно. Ложитесь и сложите руки на груди. — Нэш вложил шар в ладони Кенрика, и тот сразу же ощутил резкую потерю сил, заставившую его прикрыть глаза. — Вам больше ничего не нужно делать. Просто позвольте себе уснуть. Утром шрама на лице не будет, а вы почувствуете легкую усталость, только и всего. Еще через день вы станете бодрее, чем когда-либо. Вот так, позвольте глазам закрыться. Вам следует доверять мне, мой король. Я о вас позабочусь.

Хотя утро оказалось теплым для середины зимы, Осберт не мог совладать с дрожью, которая пробегала по спине и, казалось, собиралась ледяным комком в животе. Даже десятилетия опыта придворной жизни не могли стереть выражения изумления и ужаса, с которыми он смотрел на молодого человека, небрежно развалившегося за столом, потягивая медовый напиток и с аппетитом обгладывая ножку цыпленка.

— Разве это не чудо, Осберт? — Кенрик вонзил зубы в хрустящий хлебец, прожевал и потянулся к новому блюду. В спальне никого не было, слуг и пажей король прогнал, чтобы принять проктора наедине. — Я уже отдал архидьяконам распоряжение отслужить благодарственную мессу. Когда они уходили, начались даже разговоры о том, что это дар Минеи, поскольку случилось в ее праздник. Я и в самом деле чувствую на себе благословение богини, раз она снизошла к моим мольбам. Налейте себе вина, Осберт, пока не свалились под стол от изумления.

С трудом оторвав взгляд от лишенного шрамов лица, проктор потянулся к графину. Вино он выпил залпом, едва не подавившись. Кенрик, казалось, ничего не заметил.

— А теперь вернемся к тому, что мы вчера обсуждали.

— Да? — Осберт поднял глаза на короля и тут же об этом пожалел. Исчез не только уродливый шрам на щеке Кенрика, молодой человек выглядел здоровее и сильнее прежнего. Проктор с отвращением и гневом подумал о том, что могло быть истинной причиной перемены.

— Да. — Кенрик, отправив в рот ломтик груши, посмотрел на Осберта с ласковой улыбкой. — Не могли бы вы в ближайшие дни позаботиться о том, чтобы в тавернах тут и там начали шептаться о пророчестве?

— Сир! — растерянно нахмурился Осберт.

Кенрик сделал еще глоток, переплел пальцы и начал объяснять:

— В том переводе, который вы мне представили, — я прочел его несколько раз, — речь идет о том, что некто, именуемый «Враг», каким-то образом должен бороться с Ангелом Тьмы. Я хочу, чтобы пошли слухи о том, что я и есть этот Враг. Народ должен поверить, что я — единственная защита от того зла, которого он страшится. Однако сделать это нужно ловко, вы же понимаете. Не должно быть и намека на то, что за слухами стоим мы с вами. Можете вы это для меня сделать?

Подавив желание поднять глаза к небу, Осберт ответил:

— Да, сир, могу.

— Прекрасно. Это все.

Осберт поставил кубок, поклонился и двинулся к двери, но следующие слова Кенрика заставили его замереть на месте.

— Только помните, все нужно проделать умно и в полной тайне. Теперь, когда Нэш вернулся ко двору, я не могу рисковать.

Осберт выскочил из королевской спальни и еле добежал до ближайшей уборной, где его и вырвало. Физически ему полегчало, но никакие доводы, которые приводил его рассудок, не могли помешать ему дрожать всем телом.

Нэш вернулся...