Пролог

Мирное спокойствие реки, в призрачном сиянии луны казавшейся роскошной серебряной лентой, было нарушено приглушенным рокотом голосов и ровным гудением мощного двигателя. Мелодичное журчание воды под тяжелым корпусом корабля гармонично сочеталось с тяжелым сопением огромных поршней и всплесками волн под лопастями колес огромного плавучего дворца, который в эту самую минуту показался из-за излучины и выплыл на середину, оставляя за собой мерцающую лунную дорожку. Многочисленные фонари заливали ослепительным сиянием палубу, окружая сверкающим ореолом величественный силуэт корабля. Но в рулевой рубке горел только один фонарь, он выхватывал из бархатной темноты одинокую фигуру рулевого и черную, как нефть, поверхность реки. Рядом с ним замер капитан. Прекрасно зная фарватер, он шепотом предупреждал рулевого о мелях. Выполняя его команду, корабль мягко обогнул песчаную отмель и двинулся вверх по реке, огромный, словно настоящий плавучий дом, уже давно позабывший то время, когда был еще только лишь обычным деревом, выкорчеванным из земли.

Высокий, широкоплечий молодой человек, прислонившись к иллюминатору позади рубки, улыбался чему-то про себя, чувствуя, как под ногами содрогается палуба, словно там билось сердце огромного корабля. Одной рукой он прижимал к себе молодую женщину, а она тесно прильнула к его широкой, мускулистой груди, полная наивной и счастливой гордости за мужа — ведь этот гордый корабль под названием Речная ведьма принадлежал ему и это было его первое плавание.

Вынув трубку изо рта, капитан оглянулся на них, — А старушка ведет себя весьма неплохо для первого раза, сэр, — хрипловато буркнул он, не скрывая гордости, — чуть туговата в управлении, зато легка на ногу, как вспугнутая лань.

— Не спорю, капитан, — Высокий мужчина, о чем-то задумавшись, похлопал жену по руке. — Не спорю.

Капитан пыхнул трубкой.

— Давление в котлах отличное. Держу пари, вы даже не слышите, как работают клапаны! Боже ты мой, даже против течения мы делали не меньше восьми узлов, а ведь течение там — не приведи Господь! К тому же, если вы заметили, в нынешнем году вода стоит повыше, чем обычно.

Склонившись к плечу рулевого, он ткнул своей трубкой в какую-то темную массу довольно далеко впереди, там, где река делала крутой поворот.

— Держись поближе к берегу, парень, когда будешь поворачивать. А иначе наскочим на ту штуку.

Должно быть, высокий мужчина даже не расслышал, что сказал капитан. Склонившись к жене, он не мог оторваться от ее смеющихся светло-зеленых глаз. Руки его теснее сжали ее плечи, а она в ответ нежно коснулась его широкой груди. Под плотной тканью угадывалось сильное, горячее тело. Мужчина с трудом заставил себя отвести от нее взгляд.

— Ладно, капитан, не хочу вам мешать. Если я понадоблюсь, вы знаете, где меня найти.

— Спокойной ночи, сэр, — Капитан приложил руку к фуражке. — Мэм.

Выбравшись из тесной рубки, молодая пара направилась по узкому проходу к лестнице. Добравшись до нижней палубы, они остановились, и молодая женщина припала к груди мужа — их тени слились в одну. Тесно прижавшись друг к другу, они, затаив дыхание, любовались идиллической картиной — залитой лунным светом реки, похожей на сверкающую серебряную ленту и чуть заметный пенистый след их корабля.

— Замечательный корабль, Эштон, — прошептала женщина.

— Это ты замечательная, радость моя, — шепнул он в ответ, и его теплое дыхание коснулась ее уха.

Уютно свернувшись в надежном кольце его рук, она подняла к мужу лицо и нежно погладила твердый, решительный подбородок.

— До сих пор не могу поверить, что мы женаты. А ведь, кажется, только вчера я еще поклялась, что останусь навеки девственницей.

Похоже, это его позабавило.

— Неужто только вчера?

Ее мягкий смех показался ему музыкой. Женщина насмешливо пожала плечами.

— Ну, положим, прошел месяц, а может, и больше, — Обвив его шею руками, она прижалась к нему еще теснее.

— Неужели ты всегда так быстро завоевываешь женские сердца?

— Ничуть. Только, когда сама леди похищает мое сердце так же неистово, как ты, любимая, — Он бросил на нее вопросительный взгляд, и она заметила, как взлетели вверх его брови. — Ты жалеешь, верно, что мы не позаботились получить благословение твоего отца?

— Ничуть, — спокойно возразила она и в свою очередь поинтересовалась:

— А ты? Ты не жалеешь, что расстался со своей холостяцкой свободой?

— Лирин, любимая, — прошептала он, накрывая своими губами ее рот.

— Я и не жил прежде, до того, как ты вошла в мою жизнь.

Откуда-то снизу донесся тихий хлопок и это заставило Эштона насторожиться. Он поднял голову и замер, прислушиваясь. Тут же раздалось более громкое «кланк», и потом оглушительный грохот. Ужасный треск рушившихся деревянных переборок чуть было не оглушил молодых людей. Из котлов вырвалось огромное облако белого пара, и на мгновение закрыло корабль. Лопасти колеса вздрогнули раз, другой и замерли. То, что еще минуту назад было изящным судном, превратилось в неуправляемую махину, которую волны потихоньку несли к берегу. Откуда-то снизу донеслись испуганные вопли, в рубке капитан потянулся, чтобы дать сигнал тревоги, и в это мгновение раздался предсмертный хрип умирающего корабля — это давление в котлах упало до нуля. Капитан схватился за веревку колокола и отчаянный звон поплыл по реке, как сигнал тем, кто еще мог услышать его.

Между тем огромная темная масса, оказавшаяся вблизи прямоугольником, бесшумно приблизилась к Речной ведьме. Плот с такой силой врезался сбоку в кормовое колесо, что его чуть было не сорвало. В то же самое мгновение с огромной баржи, укрытой от любопытных взоров густыми кустами, высыпала целая толпа и острые крюки впились в борт раненой Речной ведьмы.

— Пираты! — раздался отчаянный крик Эштона. Почти сразу же прогремел выстрел и мимо его уха, словно злая оса, пролетела пуля. Закрыв собой жену, он выкрикнул несколько приказаний матросам. А в это время на нижнюю палубу корабля лавиной хлынули пираты. Затрещали выстрелы. Пассажиры и матросы, осознав смертельную опасность, которая грозила со всех сторон, в поисках оружия хватали все, что было под рукой.

Палубы корабля превратились в ад — по ним рассыпались не менее тридцати пиратов, отовсюду неслись вопли ужаса и яростные ругательства, предсмертный хрип и лязганье стали.

Эштон сорвал с плеч темный плащ и укрыл им жену, чтобы ее светлое платье не так бросалось в глаза, иначе она могла бы стать легкой мишенью для пули. Согнувшись, они на цыпочках проскользнули к лестнице. Вокруг них свистели пули и Эштон, прижав жену к стене, закрыл ее собой. За спиной раздались шаги и мужчина обернулся как раз вовремя, чтобы отразить удар кинжала, который занес над их головами залитый кровью разбойник. Подавив испуганный крик, Лирин отступила, прижавшись перилам, а мощный удар отбросил Эштона назад и он с грохотом врезался спиной в переборку. Начался безумный бой, огромный нож сверкал в ночи, грозя вот-вот вонзиться в податливую человеческую плоть.

В то время, как тут и там на палубе кипел бой, капитан и рулевой отчаянно пытались хоть как-то удержать на плаву неповоротливое тело корабля. Вдруг судно задело что-то, скорее всего, ту самую отмель, что они только что миновали, и резко накренилось на один борт. Пенящаяся стена воды захлестнула его. Еще один толчок, потом страшный треск — и корабль отбросило в обратную сторону, да с такой силой, что всех в рубке с размаху швырнуло об стену. Рулевой упал ничком, кровь заливала ему лицо, а капитан, стоя на коленях, ошеломленно тряс головой, пытаясь прийти в себя.

От внезапного и страшного удара корабля Лирин выбросило за борт — в непроглядную темноту ночи. Прозвенел во мраке ее отчаянный вопль и почти сразу же оборвался, заглушенный громким всплеском воды. От этого звука Эштон чуть было не лишился рассудка, безумный страх за жену превратил его в бешеного быка. Отшвырнув своего соперника в сторону, он вскочил на ноги и с яростью впечатал тяжелый башмак в ненавистное лицо. Пират бессильно распростерся на палубе, а Эштон кинулся к поручням. «Лирин!» слетело с его губ, а безумный взгляд лихорадочно блуждал по безмолвной поверхности реки в отчаянной надежде отыскать Лирин. Вдруг в волнах мелькнуло что-то, похожее на бледный лепесток розы — ей на мгновение удалось всплыть на поверхность. Сбросив тяжелый башмаки, Эштон вцепился в поручни, готовый в любую минуту броситься за борт, но в эту минуту что-то тяжелое со страшным грохотом обрушилось на него и в голове у него что-то взорвалось.

— Лирин! Лирин! — вспыхнуло у него в мозгу в последний раз. Колени у него подогнулись. О Боже! Ведь он должен спасти ее! Должен! В ней была вся его жизнь, без нее все остальное теряло всякий смысл. Его обмякшее тело распростерлось на палубе, Эштон попытался было приподнять голову, но непроглядная темнота сомкнулась над ним. Уже теряя сознание, он вдруг заметил склонившееся над ним злобно ухмыляющееся лицо, почти до самых глаз заросшее густой, курчавой бородой. Пират уже занес над ним обагренное кровью лезвие ножа, как вдруг откуда-то словно издалека донесся выстрел, и тот застыл, с недоумением разглядывая развороченный пулей бок, откуда ручьем хлынула кровь. Рука его опустилась, и кинжал выскользнул из безжизненных пальцев. В ту же минуту тьма поглотила Эштона, и он так никогда и не узнал, что сталось с его соперником.

Несмотря на изящество и хрупкость, Лирин отчаянно боролась за свою жизнь. В ее угасающем сознании толчками билась одна и та же мысль — не для того она нашла единственную любовь своей жизни, чтобы сейчас так внезапно потерять ее, а вместе с ней, и саму жизнь. Она отчаянно боролась, чтобы удержаться на поверхности, и все было бы не так плохо, если бы не проклятые юбки, который, будто камень, тянули ее на дно. Но она боролась … до той самой минуты, пока над ее головой не прогрохотал выстрел. Не веря своим глазам Лирин увидела, как тело мужа безжизненно распростерлось на палубе. Сверкнуло лезвие ножа, когда разбойник навис над Эштоном и Лирин прекратила борьбу. Сосущая чернота воцарилась в ее душе, где еще так недавно были только любовь и радость. Бурлящий поток, завладев тяжелыми юбками, с голодным урчанием потащил ее вниз, во тьму. Холодные воды реки во второй раз сомкнулись над ее головой, но на этот раз она уже не пыталась бороться. Тело ее ослабело, и она скользнула в зловещий мрак вечной ночи.

Глава 1

9 марта 1833 года, Миссисипи

Весь день напролет порывы ветра хлестали землю тугими, как веревки, струями дождя, но как только спустилась ночь и заботливо укрыла землю своим бархатным покрывалом, ураган стих, словно по волшебству и наступила благословенная тишина. Природа с облегчением вздохнула и погрузилась в сон. Даже воздух, казалось, застыл в дремотной неподвижности, а молочно-белый туман укутал землю пуховым одеялом. Призрачная дымка, словно гигантский вопросительный знак, пробивалась сквозь темную массу кустов и густые заросли, где таились зловещие тени, клубком сворачивалась в низинах и обвивалась кольцом вокруг стволов столетних деревьев. Высоко над головой словно усики непонятных чудовищ, вились лианы, а шишковатые наросты на корявых стволах трясли седыми, неопрятными бородами, роняя вниз капельки дождя. Бледная луна то и дело робко выглядывала из-за порванных в клочья облаков, и ее серебристый свет таинственными пятнами ложился на землю, а длинные языки тумана тонкими полосками поднимались к небу. Ветхий кирпичный дом, утонувший в густой листве старых деревьев, был окружен со всех сторон высокой железной оградой, сзади к нему, словно ласточкино гнездо, прилепилась маленькая кухня. Они, будто крохотный островок, плыли в густом молочно-белом тумане, а неугомонное время, казалось, замедлило свой бег. Ничто, ни порыв ветра, ни единый звук не нарушало торжественной тишины.

Вдруг пронзительно завизжали ржавые петли, но мгновением позже вновь воцарилась тишина. Вот дрогнула и закачалась ветка и из-за угла кухни выскользнула чья-то темная тень. Она, крадучись, пересекла двор и словно огромная, летучая мышь, бесшумно пробралась за угол дома и притаилась у крыльца. Затянутые в перчатки руки осторожно вытащили тяжелую решетку, раздался чуть заметный скрежет, вспыхнул крохотный огонек и жадно лизнул небольшую кучку пороха. Сверкнул огонь, вверх взлетели искры и превратились в столб серого плотного дыма, который мгновенно растворился в густом тумане. Только три фитиля чуть заметно тлели, несмотря на то, что от кучки пороха уже не осталось и следа. Зловеще извиваясь и шипя словно змеи, они ползли к забитым порохом желобам, по которым уже было так легко добраться до пропитанной маслом пакли и сухим веткам. Фитили становились все короче и, заслышав их угрожающий свист, бесчисленные пичужки, крохотные зверьки и другие мелкие твари, будто почуяв надвигающуюся опасность, покинули гнезда и уютные норки и с испуганным писком растворились в темноте.

Таинственный незнакомец украдкой пересек двор и выбрался за ограду дома. Негромко звякнула оборванная цепь, когда он распахнул калитку и бесшумно проскользнул на опушку леса, где под покровом темноты была надежно укрыта лошадь. Конь был поистине великолепен — высокий, безупречно сложенный, словно созданный для безумной скачки. На лбу даже в темноте ярко выделялась звезда. Вскочив в седло, незнакомец пустил коня неторопливой рысью, выбирая мягкую почву, чтобы животное ненароком не задело подковой о камень. Когда он отъехал уже достаточно далеко, чтобы не опасаться шума, всадник отпустил поводья и дал шпоры кон. Благородное животное рванулось вперед и через мгновение и конь и всадник растворились в ночи.

Лишь только смолк стук копыт, на землю упала тишина. Казалось, только старый дом рыдал, предчувствуя свою неминуемую гибель. С прогнившей насквозь крыши, словно драгоценные камни, свисали прозрачные слезы дождя, а где-то в глубине слышалось глухое рычание. Приглушенные вопли, затравленный шепот, дикий, безумный хохот, будто чья-то душа не могла обрести покоя, вырвались наружу и разорвали мертвую тишину ночи. Испуганная луна спряталась за обрывками тяжелого облака и поплыла дальше, стараясь не видеть и не слышать того, что творилось на земле.

Три змеи, извиваясь и угрожающе шипя, со слепым упрямством прокладывали себе путь, пока ослепительные вспышки пламени не возвестили, что они достигли цели; огромные языки пламени взметнулись к самому небу — это загорелся порох, и туман озарился бледно-янтарными отблесками. Огонь весело прыгнул на пропитанное маслом тряпье и кучу хвороста и через несколько мгновений острые языки пламени жадно облизывали деревянные полы. В окнах ближайшей комнаты вдруг мигнул таинственный, зловещий свет, было слышно, как внутри заревело, завыло бушующее пламя. С жутким грохотом вылетели и осыпались оконные стекла. Было жарко как в аду, то и дело лопались стекла, рассыпаясь во все стороны огненными брызгами, а в образовавшиеся проемы, ревя, будто дикий зверь, ринулось пламя.

Протяжные, унылые стоны, доносившиеся со второго этажа, сменились отчаянными воплями ужаса и криками безумной ярости. Искривленные пальцы трясли дверные засовы, окровавленные кулаки громыхали в окна. Раздался оглушительный стук, когда кто-то изнутри забарабанил в запертую дверь, через мгновение она распахнулась настежь, и наружу вывалился рослый человек. Прикрыв руками лысую, как колено голову, словно опасаясь удара, он бросился бежать. Оказавшись на порядочном расстоянии от дома, он повернулся и в ужасе взглянул назад, на ревущее пламя, словно испуганный ребенок, не в силах оторвать глаз от захватывающего зрелища. Из задней двери пулей вылетел привратник и мгновенно растворился в темноте, пока за его спиной остальные слуги возились с тугими запорами и тяжелыми ключами. Из-за запертых дверей донеслись душераздирающие крики и безумный вой обреченных на гибель людей, на мгновение заглушив даже рев бушующего пламени. Один из слуг, здоровенный детина, изо всех сил старался добраться до тех из них, кто находился поблизости и кого еще можно было спасти. Другой, пониже ростом, прилагал отчаянные усилия, чтобы выбить дверь, отлично понимая, что кроме них, обреченным некому прийти на помощь.

Не прошло и нескольких мгновений, как из горящего дома толпой хлынули насмерть перепуганные, обезумевшие люди. Они были полуодеты, было заметно, что пожар застал их врасплох. Одни успели напялить на себя — кто штаны, кто рубашку прежде, чем выскочить из комнаты, а кто попросту завернулся в одеяло, хваля себя за предусмотрительность. Оказавшись наконец в безопасности, он, будто перепуганные насмерть дети, жались друг к другу, не в силах понять, что за несчастье свалилось им на голову.

Снова и снова неустрашимый привратник бросал вызов бушевавшему в доме аду, кидаясь на помощь тем несчастным, которые все еще не могли выбраться наружу. Вдруг у обезумевших людей вырвался горестный вопль — взметнулось пламя, и в доме с оглушительным грохотом стали рушиться балки. Пошатываясь на подгибающихся ногах, храбрец двинулся прочь от обреченного жилища, поддерживая дрожащего от слабости старика. Не добравшись и до середины двора, он рухнул на колени и стал жадно глотать полной грудью живительный воздух. Изнемогая от усталости и пережитого напряжения, несчастный привратник даже не заметил, как чуть слышно скрипнули ворота и вглубь двора скользнули странные тени. Те, кому посчастливилось спастись, бросились в кусты, и мгновенно исчезли, будто растворились в темноте ночи.

Багрово-алый сноп искр высоко взметнулся в ночное небо, оставив после себя огромный клуб сизого дыма. Огонь ревел так оглушительно, что никто не услышал стука копыт — высокий жеребец вновь вернулся на то же самое место, откуда только что ускакал. Скорчившаяся на его спине черная фигура резко натянула поводья и огромное животное замерло, как вкопанное. В складках надвинутого на самые брови капюшона вдруг мелькнули глаза, освещенные пламенем пожара — всадник внимательно разглядывал бродивших по двору растерянных людей. На одно долгое мгновение его взгляд напряженно замер, будто вглядываясь во что-то. Затем он вздрогнул, резко обернулся и пристально посмотрел на вершину холма. Тонкие пальцы натянули поводья, заставив коня повернуть голову, с бока животного вонзились шпоры, вновь посылая его в галоп, и через мгновение они оба скрылись в густых зарослях. Бешено раздувавшиеся ноздри коня говорили о том, с какой скоростью мчится благородное животное, но всадник все пришпоривал и пришпоривал его. Казалось, дикой скачке не будет конца, человек в черном плаще не сомневался в выбранном направлении. Птицей перелетев через огромное дерево, которое перегородило тропинку, конь едва коснулся копытами влажной земли, подняв целое облако опавшей листвы и снова взвился в воздух, будто безумный страх гнал его вперед.

Налетевший порыв ветра сорвал с головы всадника плотный шерстяной капюшон плаща и грива густых, вьющихся волос заструилась по воздуху, словно роскошное знамя. Острые колючие веточки путались в шелковых прядях и цеплялись за капюшон, мешая девушке. Не обращая на них ни малейшего внимания, она пришпорила коня, бросив встревоженный взгляд через плечо. То и дело она оглядывалась назад, будто опасаясь какого-то страшного зверя, притаившегося в глубине леса. Шорох, который издал олень, испуганно пробиравшийся в зарослях, перепугал ее до смерти. Из пересохшего горла вырвался сдавленный всхлип. Она пришпорила коня и ринулась вперед, не разбирая дороги.

Постепенно деревья стали реже. Впереди расстилалась широкая прогалина, над ней низко плыл туман, казавшийся серебряным в ярком свете луны. Всадница облегченно вздохнула, чувствуя, как в груди бешено колотится сердце. Впереди, насколько хватало глаз, тянулась долина, по которой лошадь могла скакать галопом. Девушка ударила босыми пятками по влажным бокам своего коня и огромный жеребец яростно рванулся вперед. Грохот его копыт эхом отозвался в глубокой низине, где плавал густой туман.

Вдруг девушка вздрогнула, что-то подсказывало ей, что она не одна и в ту же минуту до нее долетел скрип невидимой повозки. Копыта ее коня еще не успели коснуться земли, как она сообразила, что, к несчастью, оказалась прямо на пути мчавшегося экипажа. Леденящий ужас сковал ее до кончиков пальцев, бедняжке уже казалось, что над ней всей своей массой нависла тяжелая карета, она чувствовала жаркое дыхание храпящих коней и видела их безумные глаза. Кучер-негр в последнюю минуту почти повис на поводьях, но было уже слишком поздно. Хриплый вопль вырвался из горла всадницы. Его заглушил тупой звук удара, когда она рухнула на землю, и сознание покинуло ее.

Резкий толчок экипажа вырвал Эштона Уингейта из объятий сна и чуть было не выкинул его на дорогу. Он уже открыл рот, чтобы осведомиться, уж не сошел ли с ума его чернокожий кучер. Но в эту минуту коляска развернулась и он увидел, что произошло. Огромный конь, грохнувшись со всего размаху, бешено бил копытами в воздухе, а с седла камнем рухнула закутанная в плащ фигура и, отлетев в сторону, кубарем скатилась в канаву. В воздухе прозвенел жалобный крик, словно застонала раненая насмерть птичка. Прежде, чем кучер успел остановить лошадей, Эштон уже кубарем скатился на землю, на ходу стаскивая с себя пальто. Ноги его разъезжались на скользкой дороге. Опасливо обойдя испуганно бившегося коня, он добрался до того места, где лежала неподвижная фигура, чуть не по пояс утонув в жидкой грязи на дне какой-то ямы. Белесый туман сомкнулся над ним. Эштон, не разбирая дороги, зашлепал по ледяной жиже, проклиная хлюпающую грязь, которая тут же до отказа заполнила его башмаки, и что-то непонятное, обо что он умудрился мигом ободрать колено. Наконец ему удалось выудить потерявшую сознание девушку из оврага, которое когда-то было руслом реки. Лицо девушки облепила густая масса мокрых волос. Прижавшись ухом к ее губам, Эштон похолодел, не почувствовав ни малейшего дуновения. Он судорожно сжал тонкое запястье, а когда отпустил, рука бессильно повисла. Он так и не смог нащупать биение пульса и в ужасе приложил похолодевшие пальцы к смутно белевшему в темноте горлу. И тут, под кожей, покрытой ледяными мурашками, он наконец нащупал его … она жива, по крайней мере, пока.

Эштон оглянулся через плечо — его кучер боязливо переминался с ноги на ногу за его спиной. Как обычно в эти холодные месяцы на нем была его любимая шапка из бобровых шкурок, которую он по старой привычке нахлобучил на уши, да еще обмотал ветхим шерстяным шарфом, так что наружу торчал один нос. Перепугавшись до смерти, старик нервно мусолил разлохмаченные концы, не замечая, что шляпа вот-вот свалится на землю.

— Успокойся, Хирам. Она дышит, — поспешно сказал Эштон, чтобы успокоить старика. Жалобно закричала и забилась упавшая лошадь и заскребла копытами землю, мучительно пытаясь подняться. Эштон покачал головой и подозвал кучера, кивнув в сторону искалеченного животного, — Послушай Хирам, отыщи мой пистолет, да избавь несчастное животное от страданий.

— Слушаюсь, сэр. Непременно, — Хотя поручение вряд ли можно было бы назвать приятным, старик бросился бегом. Скорее всего, он был страшно рад хоть чем-то оказаться полезным молодому хозяину.

Эштон вновь склонился над девушкой. Она все еще была без сознания, так же неподвижно лежала на земле, где он ее оставил. От ледяной грязи, которой пропитались его ботинки, у Эштона то и дело сводило пальцы, а девушка с ног до головы была облеплена мокрым плащом, словно причудливым коконом. Нащупав скользкие шелковые пуговицы, Эштон избавился от проклятой тряпки. Но стоило ему только откинуть в сторону промокший плащ, как его брови удивленно поползли вверх при виде того, что было под ним. Даже несмотря на еле-еле горевшие фонари, он немедленно убедился, что перед ним отнюдь не хрупкая девочка-подросток, как он решил вначале. Ночная рубашка тончайшего полотна с изящной вышивкой практически не скрывала тело женщины, правда, совсем еще юной, впрочем, достаточно привлекательной, чтобы мысли его немедленно потекли в другую сторону.

Торжественную тишину ночи внезапно нарушил резкий выстрел, и Эштон от неожиданности вздрогнул. Эхо выстрела, сопровождаемое мучительным тонким криком умирающей лошади, растаяло вдали, и тяжелое тело медленно соскользнуло в ледяную воду на дне. Несмотря на туман, в ярком свете луны были отчетливо видны сгорбленные плечи Хирама. Эштон давно догадывался, что старый слуга без ума от лошадей, но сейчас на кон была поставлена куда более драгоценная жизнь, и на жалость не было времени.

— Хирам, иди ко мне! Придется взять ее с собой!

— Слушаю, сэр.

Кучер помчался за коляской, а Эштон тем временем осторожно стянул с бесчувственной женщины остатки мокрого тряпья и поднял ее на руки. Уложив поудобнее обмякшее тело, чтобы голова ее устроилась у него на плече, он выбрался на дорогу, то и дело спотыкаясь в темноте и моля Бога, чтобы не поскользнуться. К счастью, когда до края оставалось уже немного, подоспел Хирам и протянул руку, чтобы поддержать хозяина. Мигом распахнув дверцы экипажа, он пропустил Эштона с его ношей, а сам незаметно возвел глаза к небу, благодаря провидение, что все обошлось. В последнее десятилетие смерть то и дело навещала несчастное семейство Уингейтов, став там привычной гостьей — сначала во время бури, которая разрушила их дом в Каролине, погибли родители Эштона. Не прошло и трех лет, как она вновь объявилась в образе шайки лесных пиратов, которые уничтожили его новый корабль и погубили молодую жену. Хирам ничуть не сомневался, что будь их воля, они ни за какие сокровища не рискнули бы вновь встретиться с тем, кто вот уже много лет внушал всем благоговейный страх — с Черным мстителем.

— Подожди, я устроюсь поудобнее, — пропыхтел Эштон через плечо, стараясь закутать женщину в свой плащ.

— А как она … она жива, масса? — встревоженно спросил Хирам, крутясь на своем сиденье, чтобы разглядеть, что происходит у него за спиной.

— Ей Богу, не знаю. А жаль, — рассеянно ответил Эштон. Он устроил тело девушки так, чтобы голова ее мягко прижималась к его телу и тряская дорога не повредила бы ей еще больше. Хрупкое, изящное тело безвольно приникло к нему и голова его закружилась от нежного запаха жасмина. Сердце резануло острой болью — слишком много воспоминаний всколыхнул в его душе этот запах, но он решительно отогнал их прочь. К прошлому нет возврата и он не позволит напрасным мучениям вновь терзать ему душу.

Он осторожно коснулся пальцами ее щеки, отбросив в сторону мокрые, слипшиеся пряди волос. Они так облепили ей лицо, что Эштон изрядно намучился прежде чем ухитрился отделить несколько локонов и заправить их ей за ухо. Слабый свет упал на бледное, измученное лицо и Эштон резко отшатнулся. Из горла его вырвался резкий всхлип. Голова у него закружилось — то, что предстало перед его глазами, было похоже на бред.

— Лирин, — чуть слышно прохрипел он и вновь, как всегда, безумное чувство вины и острая боль завладели всем его существом.

На него лавиной обрушились воспоминание о том бесконечно счастливом времени в Новом Орлеане, когда он только что познакомился с этим прелестным юным создание, а потом и безумно влюбился. Он так никогда и не смог смириться с мыслью о ее гибели и вдруг ему пришло в голову — а не могла ли это быть ошибкой — ведь это ее он сейчас прижимал к груди. В любом случае эта юная девушка была так поразительно похожа на его жену, что Эштону стало не по себе.

Хирам забеспокоился — хозяин то краснел, то бледнел, а он ничего не понимал, что происходит.

— Что стряслось, масса? Вы будто привидение увидели, ей Богу!

— Вроде того, — непослушными губами пролепетал Эштон. Он почувствовал, как в душе слабо зашевелилась робкая надежда, смешавшись с радостью и страхом. Если бы только это оказалась Лирин …

Вдруг ему пришло в голову, что они теряют драгоценное время, и Эштон резко окликнул кучера:

— Поехали, Хирам! Пошевеливайся и не жалей лошадей! Торопись!

Негр был поражен, но спорить не стал, а потому просто захлопнул дверцы и торопливо потянулся за кнутом. Эштон покрепче уперся ногами в противоположную стену, а над головой, распугивая тишину, раздался дикий вопль Хирама, сопровождаемый резким щелканьем кнута:

— Йо-хоо! А ну, пошли!

Великолепные лошади охотно взяли с места. Ночью резко похолодало и от их горячих спин валил пар, но Хирам безжалостно гнал их вперед, то и дело взмахивая кнутом, не потрудившись придержать бешеную скачку даже когда колесо попало в глубокую выбоину, и экипаж резко накренился. Эштон чуть не слетел с сиденья, но так и не выпустил из рук бесценную ношу, будто держал в руках собственное сердце. Он низко склонился над ней, едва не теряя сознания от огромной радости, захлестнувшей все его существо и прикрыв глаза, творил безмолвную молитву:

— Господи милосердный, пусть это будет моя Лирин … не дай ей умереть еще раз, Господи!

Тусклый мерцающий свет фонаря придал ее бледной коже теплый оттенок свежего меда. Эти нежные черты, которые он уже и не надеялся увидеть вновь, всколыхнули в его душе страшную тоску. Он чуть коснулся высокого выпуклого лба, который он вполне возможно, так страстно целовал когда-то, и руки его задрожали, а брови изогнулись в болезненной гримасе. Все в нем мучительно напряглось. То его окрыляла безумная надежда, что его возлюбленная Лирин каким-то немыслимым образом вернулась к нему, то он падал в черную пучину отчаяния при мысли, что она может скончаться у него на руках. Какая жестокая гримаса судьбы, если он, вернув себе жену, вдруг вновь потеряет ее уже во второй раз. Нет, со страхом подумал он, это невозможно. Такого он не сможет перенести.

Взяв себя в руки, Эштон попробовал привести в порядок мысли, которые бешеным вихрем кружились в голове. Неужели его ввели в заблуждение горькие воспоминания о потерянной любви? Или он просто сходит с ума? Может быть, память сыграла с ним злую шутку, и он увидел любимую жену в какой-то незнакомке? Неужто это всего лишь безнадежная мечта и чуда не произойдет? Ведь в сущности он знал Лирин чуть больше месяца, когда они предстали перед алтарем. Его приятели из Нового Орлеана тогда подняли его на смех — да он и впрямь был болен, болен от любви к этой девушке, которую едва знал.