Бирмингемы - Где ты, мой незнакомец?

— Спектакль?! — Изумрудные глаза широко распахнулись, и Марелда увидела в них неприкрытое удивление. Лирин снова откинулась на подушки. — Увы, мадам, — вздохнула она, — если бы это на самом деле был спектакль! Тогда я бы с нетерпением ждала конца. А теперь я так страдаю, что сон — единственная моя возможность хоть ненадолго забыться!

— Да, да, конечно, и никому и в голову не придет нарушить ваш покой, чтобы задать кое-какие вопросы? — с издевкой добавила Марелда.

Эти необыкновенные глаза опять обратились к ней, но в этот раз Марелде показалось, что цвет их стал темнее, может быть, из-за того, что девушка нахмурилась.

— Неужели вы и в самом деле считаете, что мне пришло в голову сначала расцарапаться до неузнаваемости, а потом кинуться под колеса экипажа? Да это просто глупо!

— Бросьте, — отмахнулась Марелда. — Да я на своем веку повидала немало девиц, которые пошли бы и не на такое ради столь завидного приза, как ваш, — Она опустила глаза и с минуту любовалась своими холеными, сверкающими ноготками. — Хотя вы и жалуетесь на головную боль, похоже, она не очень-то вам мешает изобретать всякие небылицы, лишь бы добиться своего!

Лирин беспомощно покачала головой. Боль все росла, становилась почти нестерпимой, а она все ломала голову, уже почти отчаявшись подобрать ключ к разгадке этой странной тайны.

— Послушайте, я и в самом деле не имею ни малейшего понятия, почему вы меня так ненавидите. Конечно, я не могу поклясться, но что-то мне подсказывает, что мы никогда с вами прежде не встречались и, уж конечно, я не сделала вам ничего плохого.

Терпению Марелды наступил предел. При виде этого покрытого синяками и ссадинами, но тем не менее ослепительно прекрасного лица в душе ее всколыхнулась черная ненависть. Она поднялась с кресла и подошла к окну, стараясь взять себя в руки.

— Ничего плохого, вы так уверены? — В голосе ее явственно прозвучала едкая насмешка. — Если вы и в самом деле та, за которую себя выдаете …

Усталость навалилась на Лирин с такой силой, что она едва нашла в себе силы, чтобы чуть слышно пролепетать:

— Не я, а этот мужчина, Эштон, он утверждает, что это мое имя. А я, если честно, и сама не…

Марелда резко обернулась, и при виде ее лица у Лирин перехватило горло.

— Если вы действительно его жена, то это для меня удар ножом в спину! Ведь это я, слышите — я! Я была его невестой и стала бы женой, если бы он не отправился в то злосчастное плавание в Новый Орлеан. Будь проклят этот негодяй! Там он встретил другую, влюбился в нее без памяти и женился, а я дни и ночи рыдала в подушку! А потом вдруг он вернулся, одинокий, вдовец, но прошли месяцы, пока в душе у меня снова появилась надежда, — Марелда, как пойманный в клетку дикий зверь заметалась по комнате. — Первое время он ничего не видел от горя. Мне казалось, что в душе его умерло все, кроме воспоминаний. Чего я только не делала, чтобы смягчить его боль, а он … он даже не замечал меня! Последняя судомойка на кухне значила для него больше, чем я! Наконец мне показалось, что жизнь возвращается к нему, он снова становился мужчиной, и надежда улыбнулась мне. Вчера вечером мы собрались, чтобы отметить его возвращение домой, а я мечтала только о том, как выбегу ему навстречу и его руки прижмут меня к груди. И он вернулся … но на руках у него были вы, а не я. Так что эта ваша невиновность … если вы и в самом деле Лирин, во что я не верю… вы мне враг.

— Мне очень жаль, — тихо пробормотала Лирин.

— Ах, вам жаль! — яростно вскинулась Марелда, но, взяв себя в руки, злобно скривила губы. — Как это мило! У меня сразу стало легче на душе! Только учтите — меня вам не удастся обвести вокруг пальца и эта ваша притворная невинность на меня не действует! Ну, что ж, радуйтесь, пока ваше время, но учтите — я ни перед чем не остановлюсь, лишь бы докопаться до правды! И когда ваш обман вскроется, никто не обрадуется этому больше меня. Тогда придет мой черед праздновать, а пока прощайте, милочка. Спите спокойно… если можете.

Она резко повернулась, взметнулись шелковые юбки, и с резким стуком дверь захлопнулась. В комнате воцарились тишина и покой, как бывает весной в лесу после того, как отгремит первая гроза.

Лирин была потрясена лютой злобы, что кипела в душе этой девушки. Она чувствовала себя совершенно беспомощной, ведь лгала та или говорила правду, никто сказать не мог. Ей не давала покоя мысль, что она невольно стала мишенью подобной ненависти.

Глава 3

Экипаж Уингейтов тяжело повернулся, разбрызгивая колесами жидкую грязь, наполнявшую до краев бесчисленные ямы на раскисшей от дождя дороге, и покатил к дому по широкой подъездной аллее. Огромные, покрытые пятнами ржавчины ворота перегораживали дорогу, ведущую к еще дымящимся развалинам, которые еще пару дней назад были лечебницей для душевнобольных. Остатки навеса над сгоревшим дотла крыльцом монотонно раскачивались в воздухе, скрипом предупреждая о грозящей опасности каждого, кто пожелал бы приблизиться к руинам. Зловещая угроза, казалось, исходила даже от обугленных и почерневших стен. Во время пожара рухнула и провалилась крыша, и сейчас повсюду торчали острые концы балок, словно чьи-то гнилые зубы. На фоне неба сиротливо просвечивали стропила — все, что осталось от второго этажа. Дом походил на умирающего калеку, слепо таращившегося вокруг сквозь черные провалы выгоревших окон. Вековые деревья, некогда укрывавшие больницу зеленым плащом ветвей, теперь в немой мольбе тянули к небу черные обрубки веток, будто закутанные в траур гигантские плакальщики. Вверх тут и там тянулись струи черного дыма, стелясь над развалинами, как если бы им было нестерпимо расстаться с обугленным скелетом дома.

В дворе раскинули палатки, чтобы хотя бы на время дать кров бездомным. Двое добровольных помощников ставили опоры, поверх них возле крохотной кухни натягивали тент. Неподалеку от печальных останков лечебницы развели костер, но его тепла едва хватало на суетившихся рядом слуг, не говоря уже о несчастных больных. Кое-кто из этих несчастных, как завороженные, следили остановившимся взглядом за огненными языками пламени, а угрюмая толстуха-надзирательница, вооруженная длинным, тяжелым кнутом, словно символом верховной власти, ожесточенно размахивала им над головой. Кнут свистел и щелкал в воздухе, и кое-кто из этих несчастных, толпившихся возле костра в ожидании еды с раздобытыми неизвестно где мисками в руках, то и дело резко вскрикивал от боли, когда кнут задевал их. Одни испуганно шарахались в сторону, растерянно оглядываясь по сторонам, пока другие, не обращая ни на что внимания, кружили по двору с тупым, остановившимся взглядом забитых животных. Нескольких буйных привязали к тяжелым столбам, врытым в землю.

То, что он увидел во дворе, тяжелым камнем легло на сердце Эштону. Перед ним были больные, обиженные судьбой люди, которых тяжкий недуг отдал в полную власть угрюмых и невежественных служителей, которые обращались с ними хуже, чем с дикими зверями. Эштона передернуло при мысли, что кто-нибудь из тех, кого он любил, может оказаться в подобном аду. Взгляд его упал на перекошенное злобой лицо надзирательницы, по-прежнему не расстававшейся с хлыстом, и он поймал себя на мысли, что не худо было бы сказать пару слов этой мегере прежде, чем заняться своими делами.

Он вышел из экипажа и вместе с Хирамом направился на задний двор. Оба они еле дышали под тяжестью огромных корзин, битком набитых едой, одеждой и посудой. Увидев их, один из служителей издал радостный вопль и бегом ринулся, чтобы настежь распахнуть крошечную калитку. За ним неровной, спотыкающейся походкой заковыляли кое-кто из больных, с виду похожих на детей. Когда Эштон, пыхтя и отдуваясь, с трудом протиснулась через калитку со своей ношей, они с радостным щебетаньем облепили его со всех сторон, тискали и тормошили, словно он был другом, которого они давно не видели. Раздав каждому из них по корзине, он разогнулся, а служитель крикнул, чтобы все было немедленно отправлено на кухню. Несчастные заковыляли наперегонки, что-то довольно лопоча, счастливые доверенным им делом.

— Я распоряжусь, чтобы через пару дней вам доставили еще припасов, — пообещал Эштон седовласому служителю. Старик то и дело встревоженно оглядывал своих подопечных, не обращая ни малейшего внимания, на то, что его собственные руки были сплошь покрыты ожогами и свежими рубцами. Эштон покачал головой. — Вы бы позаботились о себе, нельзя же так …

Тот поднес руки к глазам и равнодушно уставился на них, будто увидел их в первый раз, потом устало пожал плечами.

— Да мне не больно, сэр. А вот эти бедняги…вы же видите, они толком и пожаловаться не смогут.

Он забавно выговаривал «р», картавя на ирландский манер.

— Вот присмотрю, чтобы эти бедолаги наелись, уложу их, а потом и собой займусь.

Эштон вздрогнул, как от боли, когда кнут щелкнул в очередной раз, и сжался, будто ударили его самого. Кивком указав в ту сторону, он саркастически хмыкнул:

— Если к тому времени от ваших подопечных что-нибудь останется!

Старик оторопело уставился на него, не понимая, о чем это он. Потом повернул голову в ту же сторону в том самый момент, когда эта ведьма вновь занесла свой ужасный кнут над очередной несчастной жертвой.

— Мисс Гантер! — рявкнул он. — Вы хоть представляете себе, что будет, если вы выведете их из себя?! Они же вас в клочья разорвут! Да вы слышите меня или нет? Черт побери, вот увидите, я нарочно отвернусь, когда они возьмутся за вас!

Похоже, эти его слова заставили, наконец, старую мегеру одуматься, и она неохотно опустила хлыст. Удовлетворенно кивнув, пожилой служитель снова повернулся к Эштону и приветливо протянул ему руку.

— Питер Логан, сэр, к вашим услугам. Я в больнице уже год с лишним, а сейчас, когда часть служителей разбежались, так я вроде как за главного, к досаде этой грымзы мисс Гантер. — Он растерянно пожал плечами. — А ведь пока не стряслось это несчастье, я все лелеял надежду, что хоть немного облегчу жизнь этих бедолаг …

— Вы представляете, как все это случилось?

Питер Логан заботливо затолкал в штаны выбившийся наружу подол мятой рубахи, которая была ему явно велика и, немного поразмыслив, ответил:

— Точно не скажу, сэр. Мы-то все спали, кроме старика Ника. Он в ту ночь был на дежурстве и должен был следить за порядком. Да только его и след простыл. Небось, перепугался, когда случился пожар, ну и дал деру!

— Кто-нибудь погиб? — тихо спросил Эштон, краем глаза наблюдая, как от обугленных развалин тянутся вверх струйки синеватого дыма.

— Да наутро, как очухались немного, увидели, что, почитай с полдюжины этих бедолаг недостает. И служителей двое: старый Ник, да еще один … тот утром и сбежал. Мне-то кажется, парень просто струхнул, когда всех этих бедняг согнали во двор и он оказался с ними один на один. Нервы не выдержали, напугался, вот и удрал. — Губы его скривились в угрюмой усмешке. — Правда, если покопаться в золе, глядишь, кого и найдем.

Эштон поморщился, — Лучше бы они сбежали, чем так …

— А вы, сэр, не похожи на других, что так говорите. Ведь большинство соседей думает по-другому. А мне вот тоже легче на душе, когда встречу доброго человека, вроде вас.

— А бывает, что кто-нибудь жалуется? — спросил Эштон.

Старик коротко рассмеялся и покачал головой.

— Только один раз и было, сэр. Был тут один сегодня утром, некий мистер Тич. Все шнырял тут, приставал ко мне с расспросами — не мог ли, дескать, кто из наших пробраться в Натчез или куда по соседству, и какой беды от них можно ждать.

— Боюсь, мистер Тич из тех, от кого добра не дождешься, а хлопот не оберешься.

Служитель украдкой огляделся по сторонам, потом нагнулся к Эштону и чуть слышно зашептал:

— Вижу, вы, сэр, человек добрый, поэтому и расскажу вам кое-что, о чем знаю только. Боюсь только, что вам это не сильно понравится, да и шерифу тоже, когда он к нам пожалует. — И старик постучал костяшкой пальца по шелковой рубашке, обтягивающей грудь Эштона. — Есть у меня кое-какие подозрения, сэр. Я тут покопался на пожарище и обнаружил несколько запалов там, где до них не добралось пламя. И вот сдается мне — пожар-то был неспроста. Задумал кто-то недобрый разом избавиться от всех этих бедолаг. И вот еще что…в кухне, что на дворе, я вчера сам пол отскребал и все было чисто. А сегодня утром пришел — глядь, а там кровищи на полу, ужас! Прямо весь пол перед очагом залит. И следы какие-то, будто кого волоком тащили! Кочерга валяется в очаге, а большой нож — тот, что всегда на столе, куда-то подевался. И вот думается мне — темные здесь дела творились прошлой ночью. Что-то тут не так, хотя точно я ничего не знаю. И никому я словечком не обмолвился — вы, сэр, первый будете.

— Шериф — мой хороший знакомый. Думаю, ему будет интересно послушать вас. Если это и в самом деле был поджог, значит, надо отыскать преступника и заставить его понести наказание.

— Да уж, кто бы он ни был, этот мерзавец, думаю, он изрядно потрудился, пока довел до конца свой черный умысел. Я уж постараюсь отыскать для шерифа достаточно доказательств, чтобы он сам убедился.

Взгляд Эштона рассеянно пробежался по унылому скопищу фигур, топтавшихся во дворе, и он впервые обратил внимание на то, что там были и женщины.

— Я вижу, тут у вас не только мужчины.

— Безумие — это привилегия не одних только мужчин, — коротко отозвался Питер. — Оно набрасывается, как дикий зверь, на кого пожелает … даже на детей.

Эштон помнил, что пообещал доктору Пейджу навести справки насчет Лирин, но слова не шли у него с языка, словно даже допуская саму мысль о том, что она могла быть в подобном аду, он совершал предательство по отношению к любимой женщине.

— А их женщин никто не пропал?

— По правде говоря, сэр, была тут одна такая. Мне почему-то сдается, что она решила сбежать из больницы. Хотя, конечно, ручаться не могу. Да и кто может, когда речь идет о таких, как она? Бедняга могла перепугаться до смерти, когда начался пожар, и бросилась бежать, куда глаза глядят, — он замолк и задумчиво пожевал губами, о чем-то задумавшись, — Странная она была, женщина эта… Порой бывало, что она казалась совсем здоровой, ну вот как мы с вами, сэр…а потом вдруг кидалась на всех, словно дикая кошка. Сдается мне, было что-то в ее прошлом, что страшно ее напугало, так вот когда она вспоминала, то и убить могла, подвернись ей кто под руку в эту минуту.

Будто ледяные мурашки побежали по спине у Эштона. Даже сейчас он ломал себе в голову, почему Лирин вдруг впала в такую истерику как раз перед его отъездом. Что с ней произошло? Снова и снова он успокаивал себя мыслью, что все на свете, в том числе и испуг Лирин, можно объяснить вполне разумными причинами. Но даже если и так, все равно он чувствовал, что боится задавать вопросы.

— Тот служитель, что пропал, как раз и приглядывал за ней, — словоохотливо продолжал между тем Питер. Эштон только вздохнул, подумав, что это, вероятно, судьба. — Похоже, она ему нравилась. Он, знаете ли, что ни день — все таскал ей разные разности, чтоб порадовать бедняжку: то ленточку, то гребешок, а то еще что. Да уж, поверьте мне, девчонка была прехорошенькая, чистая картинка, когда в своем уме, конечно.

— А она … она была молодая? — Затаив дыхание, Эштон ждал, что ответит ему старик. Он старался не думать о том, почему его так заботит все, что касается этой совсем незнакомой ему женщины. Конечно, это не может быть его Лирин. Нелепость какая!

— Пожалуй, что так, сэр. Но точно не скажу — это место ведь не из тех, где люди молодеют. Но точно вам скажу — волосы она не красила, а седины у нее не было и в помине. Волосы у нее были прекрасные, и цвет такой …

— Какой?

— Такой рыжеватый, знаете ли.

Эштон пристально уставился на словоохотливого старика, чувствуя, как от накатившего страха его понемногу начинает мутить. Страшным усилием воли он заставил себя заговорить о другом, чтобы служитель не заинтересовался его более, чем странным любопытством по отношению к совсем незнакомому человеку.

— А что вы намереваетесь теперь делать?

— Ей Богу, даже и не знаю, сэр. Говорят, в Мемфисе есть такая же лечебница. Лучше всего было бы перевезти их туда, но вот как это сделать — ума не приложу. Один я не справлюсь.

— У меня есть одна идея, — немного подумав, заявил Эштон и, заметив, что старик-служитель удивленно уставился на него, продолжал: — Можно попробовать перевезти вас всех на моем пароходе. Один из них как раз стоит под парами.

Питер был потрясен его благородством. На глазах старика выступили слезы.

— Неужто, сэр, вы готовы пойти на это ради… — Он указал дрожащей рукой на кучку несчастных, сгрудившихся вокруг костра, — ради этих бедолаг?!

— Знаете, их несчастье… Конечно, я знал об этом, но даже представить себе не мог, что это на самом деле…до сегодняшнего дня. И мне хочется сделать для них что-нибудь более важное, чем прислать одну — две корзины с едой и одеялами.

На суровом, морщинистом лице Питера вдруг показалась улыбка.

— Если вы и впрямь не шутите, сэр, так я с радостью. Мы будем готовы в любой момент, только скажите, когда.

— Отлично. Тогда я займусь необходимыми приготовлениями к плаванию, а вам заранее дам знать. Это не займет много времени, день — два от силы. Пароход должен разгрузиться и принять на борт новый груз.

Питер обвел взглядом на хлипкие сооружения, которые они возвели за сегодняшний день.

— Мне удалось выпросить палатки на железной дороге, но они велели все вернуть еще до конца месяца. Вот я и ломал голову, что мне делать с этим беднягами потом. А теперь мне кажется, что Господь, наконец, услышал мои молитвы. Даже и не знаю, как вас благодарить, сэр.

Эштон обменялся с ним рукопожатием на прощание и направился к своему экипажу. Откинувшись на мягкую спинку сиденья, он глубоко вздохнул. Может быть, его замысел сработает, особенно если удастся отправить в Мемфис Питера Логана с его несчастными подопечными. Только тогда он сможет вздохнуть спокойно, в полной уверенности, что Лирин никогда не попадется тому на глаза.

К тому времени, как Эштон покончил в Натчезе со всеми своими делами и колеса его экипажа весело затарахтели по дороге, солнце уже клонилось к закату, окрашивая в яркие цвета клубившиеся у горизонта облака. С его приездом дом словно встрепенулся, пробудившись от сонной дремы благодаря переполоху, который по этому случаю устроила Луэлла Мэй. Марелда не упустила случая взглянуть на бегу в зеркало и слегка смочить любимой туалетной водой виски и волосы за ушами. Она намеревалась сделать все, чтобы завладеть вниманием Эштона и растянуть свое пребывание в его поместье, насколько позволяли правила приличия, чтобы вернуть то, что она давно уже считала своим по праву. Как только ненавистная соперница вцепится всеми своими коготками в Эштона, этот простофиля поверит всему на свете, даже тому, что эта прохиндейка — его законная жена, и значит, игра будет закончена. О приглашениях в Белль Шен можно будет забыть навсегда. Эштон снова превратится в примерного супруга. А уж если вспомнить, каким он был в последнее время, то можно не сомневаться — ни одной женщине не удастся оторвать его от жены.

Выйдя из спальни, Марелда отправилась по коридору, собираясь спуститься вниз. Но, услышав негромкие голоса, доносившиеся из прихожей, нерешительно замерла, а потом предпочла юркнуть в тень под балюстрадой. В прихожую вошел Эштон, за ним по пятам торопились Виллис и Луэлла Мэй, с трудом волоча за собой какие-то загадочные, тщательно перевязанные коробки. Марелда сгорала от любопытства, особенно когда ей на глаза попалась коробка с маркой модного магазина. Она готова была дать голову на отсечение, что все это не было куплено в обычном магазине готового платья, а прибыло прямым сообщением от самой дорогой и известной портнихи в Натчезе. Похоже, Эштон твердо решил разодеть свою так называемую супругу в пух и прах.

— Миз Лирин почивает, масса Эштон, — важно сообщила Луэлла Мэй. — Так и не просыпалась, бедняжка, с той самой минутки, как вы уехали. Доктор Пейдж приходил, масса, и велел вам передать, что она, дескать, вымотана до предела и лучше всего дать ей отдохнуть как следует.

— Ну, что ж, не буду ее беспокоить, — отозвался Эштон и сделал слугам знак, чтобы те оставили свою ношу возле серванта. — Сложите все здесь. Потом Уиллабелл отнесет все это наверх.

Луэлла Мэй положила свою коробку и, как настоящая женщина, не смогла сдержать любопытства. Она осторожно погладила шелковые ленты, которыми та была перевязана и подняла глаза на хозяина.

— Вы, стало быть, купили миз Лирин что-то красивое, масса?

— Ерунда, ничего особенно. Так, несколько пустячков, чтобы ей было, во что одеться, пока мисс Гертруда не пришлет все остальное. Думаю, остальные платья пришлют в конце недели. — Он коснулся кончиком пальцев уголка коробки и скорчил унылую гримасу. — Дьявольщина, сколько всего! А мне-то казалось, что это и в самом деле несколько пустячков, пока я не выбрался на свежий воздух из проклятого магазина.

Слуги вышли, и Марелда поспешно принялась приводить в порядок платье и прическу, намереваясь предстать перед глазами Эштона, как только он поднимется наверх. Но замыслу ее не суждено было осуществиться. Не успел Эштон сделать и нескольких шагов, как его внимание привлек густой, громыхающий бас, который долетел откуда-то из задней части дома. К величайшему разочарованию Марелды, Эштон повернулся и кубарем скатился вниз по ступенькам. Высоченный негр, который в эту же минуту вырос на пороге, в три прыжка пересек прихожую, и они с Эштоном принялись с радостным смехом трясти друг другу руки. Было заметно, что этих двоих людей связывает истинная и верная дружба.

— Джадд, старина! Рад тебя видеть!

— Добро пожаловать домой, сэр!

Губки Марелды скривились в капризной усмешке, пока она из своего убежища внимательно наблюдала за встречей двух друзей. Их сердечная привязанность друг к другу раздражала ее. И Марелда поклялась, что как только приберет к руками Белль Шен вместе с его хозяином, то позаботиться, чтобы наглого чернокожего побыстрее убрали куда-нибудь с глаз долой, а их нежной дружбе с Эштоном будет положен конец. Куда это годится — фамильярничать с собственным слугой, да еще негром?!

— Я был по уши в делах — готовил все к весеннему севу, — объяснил Эштон чернокожему. — Кстати, у меня появилась парочка стоящих идей на этот счет, и я был бы не против обсудить их с тобой, дружище.

— Сдается мне, сэр, что вам гораздо больше по душе побыть возле миз Лирин! — ухмыльнулся тот. — Так что я приду попозже!

— Луэлла Мэй сказала, что она спит. Не стоит ее беспокоить. Пошли ко мне в кабинет, поговорим по душам. Думаю, ты уже слышал о том, что случилось в наших краях …

Мужчины повернулись спиной к лестнице, а Марелде оставалось только скрипеть зубами от ярости. Было совершенно очевидно, что если она хочет побыть с хозяином дома наедине, придется набраться терпения.

Ей и в самом деле пришлось ждать и немало! Эштон был занят с утра до вечера, погрузившись в хлопоты, связанные с отправкой парохода в Мемфис. Иногда он являлся домой так поздно, что все уже успевали поужинать и отправиться на покой. Пока шла разгрузка, Эштон успел перекинуться словечком кое с кем из знакомых, и сразу же поползли слухи, что на этот раз предполагается нечто вроде увеселительной прогулки. Его пароход отправится вверх по реке и если кто из плантаторов или торговцев захочет отправить с ним свой товар, то на пароходе для этого место найдется и предостаточно. Условия были неплохими, и не прошло и нескольких часов, как на берег стали прибывать грузы. Их грузили в трюм, едва успев покончить с разгрузкой. Эштон лукаво посмеивался — рейс обещал быть на редкость выгодным!

А Лирин в это время только и делала, что спала. Сон был ее единственным спасением и самым надежным средством ускользнуть от дикой, невыносимой боли, которая начинала терзать ее, едва она просыпалась. Малейшая попытка встать, хотя бы для того, чтобы умыться, приводила к тому, что она снова падала на кровать, корчась он невыносимых мучений. Эта боль, казалось, высасывала из нее все силы и нетерпеливо ждала, пока Лирин откроет глаза, чтобы вновь вонзить в нее свои когти. Несмотря на это, в то самое утро Лирин превозмогла себя и выкупалась, а потом сменила рубашку и позволила чернокожей служанке привести в порядок волосы. Та благоговейно откинула назад густую массу рыжеватых кудрей и осторожно принялась водить по ним гребешком, стараясь не причинить ей боли. Несмотря на то, что пока в этом не было особой необходимости, Лирин заметила, что кто-то принес в ее комнату халат из зеленого бархата, заботливо повесив его на спинку кровати так, чтобы она легко могла дотянуться. Под ним стояли шелковые туфельки без задников. Даже издалека было видно, что все эти вещи совершенно новые и сшиты превосходно, но у Лирин, к сожалению, не было ни сил, ни желания интересоваться, кому они принадлежат. Медленно, почти незаметно к ней возвращались силы. С каждым днем она все дольше могла оставаться на ногах прежде, чем обычная головная боль вновь набросится на нее и заставит вернуться в постель. Когда же боли немного отпускали ее и страдалице становилось легче дышать, она подкладывала под спину подушки и, устроившись поудобнее, читала или болтала с Уиллабелл или Луэллой Мэй, пока те убирали в комнате.

Эштона она видела нечасто. Обычно он заходил к ней в комнату по утрам, когда она заканчивала утренний туалет, чтобы обменяться парой ничего не значащих слов. Во время этих встреч он, похоже, чувствовал себя не в своей тарелке, смущался и исподтишка наблюдал за ней. Как правило, он подходил к ее постели, высокий, красивый, стройный мужчина, всегда элегантно одетый и с приятными манерами воспитанного человека. Единственное, что выдавало его в эти минуты — это голодный блеск дымчато-карих глаз, который говорил о обуревавших его страстях. Лирин могла только подозревать, что его нынешняя сдержанность и умение держать себя в руках обусловлены тем паническим ужасом, что охватил ее во время их последней встречи. Увы, она была не в состоянии заглянуть за эту броню вежливых манер и разобраться, что же у него на уме.

Когда она днем отваживалась встать с постели, он был либо в Натчезе, либо где-то на плантациях, по уши в делах и хлопотах. Иногда по ночам ей казалось сквозь сон, что она чувствует его присутствие в комнате, но была не в состоянии приподнять отяжелевшие веки, чтобы заговорить с ним. Однажды она набралась храбрости и доковыляла до окна. Приподняв тяжелые портьеры, Лирин выглянула наружу и у видела Эштона, когда он скакал верхом через зеленую лужайку на своем тяжелом жеребце. От восхищения у нее перехватило дух — огромный вороной жеребец с лоснящейся на солнце шерстью скакал ровным галопом, выгнув дугой мощную шею, и помахивал развевающимся хвостом. Всадник, казалось, составлял единое целое с прекрасным животным, а тот слушался едва заметных движений колен хозяина.

Дни шли, сливаясь в недели, не принося Марелде ни малейшей надежды на успех. Ей уже стало казаться, что злая судьба шутит с ней шутки, не позволяя ни на минуту остаться с Эштоном наедине. Она то и дело предпринимала новые попытки застать его одного, но они терпели неудачу, приводя ее в бешенство. Девушка отлично понимала, что с каждым днем у нее остается все меньше шансов выиграть — время шло, и надежды Марелды таяли с каждым днем. Марелда ничуть не сомневалась, что в своем нынешнем состоянии Лирин вряд ли осмелится преследовать домогательствами супруга, а, следовательно, у нее самой развязаны руки. Но шли недели, и Марелда перепугалась не на шутку — казалось, все ее планы с самого начала были обречены на провал.

А причин тому было великое множество. Во второй и третий вечер после появления в доме наглой самозванки приехали гости из Каролины, и их надо было развлекать. У Марелды вырвался облегченный вздох, когда, наконец, наутро они уехали. Но когда вечером вся семья собралась в гостиной, ожидая, когда ужин будет на столе, вдруг вбежал запыхавшийся Лэтем и сообщил, что одна из чистокровных кобыл готова вот-вот ожеребиться. Этого оказалось достаточно, чтобы Эштон исчез из дома на весь вечер. Опрокинув в себя бренди одним большим глотком, он торопливо извинился и выбежал из гостиной, чтобы на скорую руку переодеться. А Марелда в своем ослепительном туалете осталась в гостиной, кипя от возмущения и вне себя от того, что в перспективе у нее не оставалось ничего более интересного, чем вечер за беседой в компании двух престарелых кумушек. Ее терпение и самообладание в тот вечер подверглись немалому испытанию и к тому времени, когда Луэлла Мэй просунула в дверь свою лукавую рожицу, чтобы пригласить всех к ужину, девушка была уже на грани истерики.

Следующий вечер мало чем отличался от предыдущего, разве что тем, что Эштон вовсе не появился к ужину. Напрасно Марелда, затаив дыхание, ждала, не раздадутся ли наверху знакомые шаги. Она так и уснула, а виновник всех ее волнений на цыпочках прокрался по коридору и заперся у себя в комнате. Конечно, ей было бы гораздо легче на душе, если бы она знала, что Лирин видела Эштона и того меньше. Увы, она прекрасно отдавала себе отчет, что когда-нибудь ей придется уехать из его дома, а уж тогда эта жалкая потаскушка будет праздновать победу.

Дом погрузился в сонную тишину, даже в камине погасли последние отблески пламени. Эштон снова улегся в свою одинокую, пустую постель и повертевшись немного, в конце концов крепко уснул. Было уже совсем поздно, когда он внезапно проснулся, как от толчка, и сел. Вглядываясь в обступившую его темноту, он удивлялся, что заставило его проснуться. Его обнаженная грудь под рубашкой была влажной от пота. Он откинул в сторону одеяло, чтобы прохладный ночной воздух немного охладил разгоряченное тело, и раздраженно потер ладонью заросшую густыми волосами грудь. Эштон чувствовал какое-то странное беспокойство. Что-то не давало ему уснуть, будто он понимал, что вновь окунется в привидевшийся ему ночной кошмар. Что же такого ужасного было в его сновидении, что даже сейчас не давало ему покоя?

Он попытался было припомнить, о чем думал перед тем, как заснуть. Перед его мысленным взором опять появились эти похожие на влажные изумруды глаза, соблазнительно сверкающие в темноте. Мягкие губы раздвинулись в очаровательной улыбке, а густая грива волос цвета опавшей листвы разметалась по плечам, ничуть не скрывая обольстительных форм гибкого тела, раскинувшегося на смятых простынях.