— Сеньора Эухения! — Великан Ромеро сумел первым открыть рот. — Скорее открывайте лифт!

Эухения, вся трясясь (остальные, и я в том числе, тоже слегка подрагивали), нажала какую-то кнопку, и за спиной кресла-трона две панели из черного дерева разъехались в стороны. Затем отошла в сторону дверь с бронестеклом, и открылся вход в кабину.

— Быстрее, быстрее, сеньоры! — поторапливал Ромеро. — Сейчас будет еще один заход!

Он силком впихнул в кабину Эухению и Ленку, а заодно и адвоката, растерянно моргавшего подслеповатыми глазами.

— Все! — сказал Ромеро. — Больше лифт не возьмет.

Дверь закрылась, задвинулись панели, и лишь слабое гудение сообщило о том, что лифт отправился куда-то в подземелья бывшей асиенды Лопеса.

— Я на вас рассчитываю, сеньор… — сказал Ромеро, скорее просительно, чем повелительно.

Мне не очень хотелось оставаться наверху, тем более что «таурус» казался мне не слишком солидным инструментом для разговоров с боевыми вертолетами.

В том, что разговоры предстоят серьезные, я уже не сомневался и, услышав, как к тарахтению вертолетов примазывается пулеметная трескотня, еще больше в это поверил.

— Где твои люди? — проорал я Ромеро, пытаясь переорать звуки, наваливавшиеся с небес. Он понял и развел руками: мол, хрен его знает, где они теперь…

Как раз в это время клекот вертолета перерос в рев, а треск стрельбы — в грохот. Пули хорошего калибра — не меньше 12,7 — замолотили по стенам в недальнем далеке от кабинета, а когда мы с Ромеро инстинктивно присели на пол в простенках, они влетели в выбитые окна и навели в кабинете дополнительный глянец к тому бардаку, который уже был. Три штуки вонзились в панели стен (одна навылет прошила ту, за которой была комнатка, где пряталась Ленка во время переговоров с Салинасом), а две пробуравили наискось столешницу и пропороли паркет как раз в том месте, где я лежал за

пять минут до этого момента. Слава Аллаху, ни одна не отрикошетила. Вертолет удалился, но стал подходить второй, тоже бухтевший пулеметом. Ромеро рискнул выглянуть и обалдело крикнул:

— Это не Косой! У него нет таких вертолетов…

Но тут открылась дверца лифта, в котором оказался не кто иной, как Сесар Мендес. Едва открыв дверь, он заорал:

— Сюда! Вниз!

Другой бы спорить стал, может, даже драться полез, а я — нет. Когда мне приказывают спасать свою шкуру, я никогда не возражаю. Ромеро тоже не стал спорить, тем более что пули тяжелого пулемета вновь начали долбить по стенам и вот-вот должны были вновь влететь в кабинет. Мы уже втиснулись в лифт — все трое имели солидные габариты, а Ромеро особенно, — когда пули опять принялись крошить мебель, панели и паркет. Одна из них, видимо, особо вредная, просверлила панель, закрывавшую дверь лифта, и жмякнула в броневую дверь. Нам это не повредило, но, когда мы уже спустились и вышли в подземный коридор, отметина от пули на броне была весьма впечатляющая. Не знаю, смогло бы сдержать такой удар окошко из бронестекла, если б пулю угораздило стукнуться туда. Скорее всего по крайней мере одного, то есть Ромеро, стоявшего затылком к окошку, мы бы привезли в качестве покойника.

Спускались мы не более минуты, лифт шел вниз очень быстро, даже что-то вроде облегчения в весе чувствовалось. Однако за это время Сесар Мендес, не очень любезно поглядывая на меня, успел рассказать Ромеро:

— Эти свиньи прошли перрон. Их человек сорок. У них нормальный пульт, и все коды они знают назубок.

— Кто они?

— Вооружены как коммандос. Камуфляж американского образца.

— Такие же, как те, кого мы взяли вчера?

— По-моему, те же…

От лифта Ромеро решительными шагами двинулся по коридору, а поскольку его решительные шаги были раза в полтора длиннее, чем у нас с Сесаром, то нам пришлось почти бежать за ним вприпрыжку.

Ромеро остановился у стальной двери, быстро набрал код замка и впустил нас в помещение, которое напоминало не то центральный пост подводной лодки, не то центр управления полетами. Здесь уже находились Эухения, Ленка, Лусия и два охранника.

На здоровенном, два на полтора метра, экране, изображалось нечто вроде схемы, а в правой верхней четвертушке был дан вертикальный разрез подземных этажей с отметками глубины в метрах. Самая нижняя отметка — 100-метровая — была там, где залегал подземный тупик, то есть станция метро «Лопес-28». На основном экране был горизонт с отметкой 94 — второй снизу. Коридоры и помещения были обозначены белыми линиями, разделяющие их стены и монолиты были заштрихованы. Двери, решетки и прочие заградительные объекты были выделены синим цветом. Маленькие синие мерцающие точки с номерками обозначали включенные телекамеры скрытого наблюдения. А зловещим алым кружком-«зайчиком», перемещавшимся по экрану, судя по всему, были обозначены вторгшиеся супостаты.

Честно скажу, вся эта картинка сильно напомнила мне компьютерные игры, которыми развлекались наши с Ленкой поросята, то есть Колька и Катька. Они могли часами торчать перед телевизором и гонять по очень похожим лабиринтам всяких там рэмбо или терминаторов, которые по ходу дела должны были все крошить и громить, проламываться сквозь двери, уворачиваться от ответных выстрелов и изредка терять «жизни», которых у них штук по пять в запасе.

Разница была только в том, что компьютерные вороги существовали только на экране и нигде более. Все их приколы можно легко выучить после того, как сыграешь несколько раз и приловчишься орудовать джойстиком. Кроме того, ни в одной компьютерной игре не бывало еще такого, чтобы виртуальные неприятели всаживали в кого-нибудь вполне материальные пули. Увы, в здешней «стрелялке» такое могло получиться. И, к еще большему сожалению, ни одной лишней жизни ни у меня, ни у Ромеро, ни у всех прочих не имелось.

На двух относительно небольших мониторах можно было увидеть тех, кто пришел, как говорится, «с мечом». Правда, очень недолго. Ребята тут же засекали камеры и расшибали их. Они шли без фонарей, но в инфракрасных очках. Правда, изредка их удавалось сфотографировать при свете «вспышки». Не только «в лоб», но и с других ракурсов. Фотокамеры тоже расшибали, но тем не менее целая куча отпечатков уже лежала на столе перед охранниками.

— Лифт блокирован, — доложили Ромеро его подчиненные, едва он подошел к этому столу. — Сверху пройти невозможно.

— Подпор в вентиляции увеличили? — спросил начальник охраны.

— Да. Они уже наверху.

Оператор переключил один из мониторов, и телекамера, укрытая, видимо, на одном из боковых блоков «Шале», показала, как из вертолета — это был старенький, знакомый по Вьетнаму «ирокез», — зависшего над той самой верандой, где я чуть больше часа назад разгуливал в простыне и любовался видом на пруд-бассейн и парк, выпрыгивают такие же молодцы, как те, что подбирались к нам снизу.

Впрочем, и здесь полюбоваться на противника не удалось. Один из парней заметил камеру, приложился из «М-16А2» — и картинка погасла.

— Это все, что остались внизу? — спросил я у Ромеро, имея в виду тех, кто находился на «центральном посту».

— Есть еще двое. Они на постах у дверей. На горизонте 82 метра. Там подземная тюрьма, а в ней вчерашние «гости».

— Сегодняшние пришли за ними, — предположил Сесар. — Постараются их выручить.

— Или уничтожить, — подумал я вслух.

— С чего вы это взяли, сеньор? — спросил Мендес.

— Эти парни, — я взял в руки снимок, — не имеют ни одной единицы русского оружия. А те, которых вы вчера прихватили, больше чем наполовину вооружены русскими стволами. Кроме того, вертолеты пришли от зоны «Зеро», а там, если верить сеньоре Эухении, арендная территория компании «G & К». Те, кого вы захватили без боя в вагончике, вчера днем штурмовали эту зону.

— Вы хотите привлечь их на нашу сторону? — спросила Эухения. — Это может быть намного опаснее, чем вы думаете!

— Но вы же лучше меня знаете, кто такой Ричард Браун и каковы его интересы в этом деле?

— Не думаю. Впрочем, побеседовать с ним имеет смысл. Ромеро!

Великану не надо было долго объяснять, что и как. Он тут же отправился выполнять поручение, поняв приказ хозяйки с полуслова.

— Они перешли на горизонт 88! — воскликнул Сесар Мендес, указывая на экран. — Если они найдут дорогу на следующий ярус, то скоро окажутся здесь.

— Сеньора, — спросил я, — где Ромеро складировал оружие, отобранное у людей Брауна?

— Над нами, — ответил за Эухению Сесар Мендес, — на горизонте 74.

— По-моему, пора им воспользоваться.

— Возражать против этого я бы не стала, но вот если вы захотите вооружить людей Брауна… Давайте дождемся Ромеро.

Ждать пришлось не очень долго, во всяком случае, бригада «джикейщиков» (у меня как-то само собой появилось в голове такое наименование) все еще ползала по горизонту 88, медленно приближаясь к лестнице, прегражденной тремя решетками и двумя стальными дверями. Там же находился один из охранников с помповым ружьем, но у меня были большие сомнения в том, что это ружье сможет серьезно помешать «джикейщикам». Судя по фотографиям, те, что шли впереди, были закованы в кевларо-титановую броню, по которой желательно бить бронебойными патронами 1908-1930 годов. Как раз в тот момент, когда я с тоской припомнил «ПК», который оставил в вентиляционной шахте зоны «Зеро», явился Ромеро, приведя с собой Ричарда Стенли Брауна.

— У вас проблемы, сеньора Эухения? — спросил Браун по-испански. — Вы догадались, что вести двойные игры более чем опасно?

Похоже, моего корифана не очень стесняло то обстоятельство, что его привели в наручниках. Ромеро, как мне показалось, даже размышлял над тем, не дать ли Дику по шее, но поскольку сеньора Дорадо не возмутилась, бить пленника не стал.

— Сеньор Рикардо, — Эухения была верна своей привычке испанизировать импортные имена, — я о многом догадалась, но сейчас вынуждена решать совсем иную задачу. Сейчас, если вы уже поняли обстановку, вам лично и вашим людям придется погибнуть первыми. Разумеется, если вот эти молодцы пройдут на горизонт 82, где находятся ваши камеры. У меня нет сомнений, что боевики из «G & К» пришли ко мне по вашу душу. Сейчас там, наверху, они громят мое имение и скорее всего убивают мой персонал, считая, что это я спрятала ваш отряд от возмездия за налет на зону «Зеро». Странно, что они начали боевые действия без предупреждения, даже не поинтересовавшись, хочу ли я удерживать вас у себя или передать в руки правосудия…

— Ну-ну, — мрачно поддакнул Браун.

— Так вот, скажу вам со всей откровенностью: если бы меня попросили по-хорошему, я отдала бы вас «G & К» за умеренную плату. Но теперь, после вероломного нападения, я намерена воевать с «G & К» до последнего. У вас, как мне ясно, с этой фирмой уже невозможно примирение…

— Военный союз? — ухмыльнулся Браун. — На каких условиях?

Нет, это все-таки был не я. На данный момент об условиях я бы заикаться не стал. Мне бы захотелось поскорее получить оружие, а не оговаривать проценты. Тем более что, имея двадцать пять головорезов, можно быстренько все переиграть.

По-моему, насчет возможной «переигровки» Эухения задумалась намного раньше меня, потому что ответила очень быстро:

— Только при одном-единственном условии. Вы должны обещать мне, что не попытаетесь силой добиваться преимуществ. Сейчас у меня есть многое из того, что вы хотели бы получить… Но, попытавшись применить силу, вы не получите ничего…

— Дик, — я решил вмешаться, — эти ребята в пятидесяти шагах от лестницы. Если ты проканителишься с ответом, максимум через полчаса всех твоих бойцов перестреляют в камерах за здорово живешь.

Я сказал это по-русски, так, как сказал бы самому себе, только вслух. Браун поглядел на меня без усмешки, а затем ответил, еще раз убедив в том, что русский достался ему в наследство точно так же, как мне английский:

— Не считай меня идиотом, корешок. Я просто не хочу, чтобы эта дама в очередной раз меня надула. Эта добренькая тетушка, чтоб тебе было ясно, втрое опаснее такой гадюки, как Соледад. Она «серый кардинал» этого острова.

— Вы могли бы пояснить, о чем беседуете? — спросила Эухения, не поняв, о чем шла речь. — Оказывается, мистер Браун хорошо говорит по-русски?

— Я уговаривал мистера Брауна не ставить со своей стороны каких-либо невыполнимых условий.

— А я, как ни странно, со всем этим согласился. Тем более что сеньоры из «G & К» уже подошли к внешней двери, перекрывающей вход на лестницу.

Точно, судя по тому, что показывалось на экране, алый зайчик топтался именно там. Камера на сей раз показывала их довольно долго. «Джикейщики» не обращали на нее внимания. А микрофона, вмонтированного в бетон, они вообще могли и не заметить. Именно от этого микрофона мы получили информацию о причинах задержки.

— Пульт ее не открывает, — пожаловался какой-то мужик, стоявший спиной к телекамере. — Не срабатывает замок двери.

— Молодец, Рауль! — просиял Ромеро. — Я знал, что он догадается перерезать кабель питания. Теперь эту дверь так просто не возьмешь.

— Готовьте заряд, — донеслось через микрофон.

— Хорошо, — решилась Эухения. — Вооружайтесь, сеньор Браун, и да поможет нам Бог!

Ромеро открыл ключиком наручники, и Браун удовлетворенно сказал:

— Так-то лучше. Веди!

Вместе с Ромеро и Брауном пошел только я. Сесар Мендес тоже собирался идти, но Эухения сказала:

— Сесар, ты мне нужен здесь.

Мне стало ясно, что ей не хочется подвергать риску содержимое головы Мендеса-младшего. То, что в этой башке хранятся все секреты технологии производства «Зомби-7», я еще не забыл. Как и то, что «распаковать» кодированные «файлы» его памяти не может даже Лусия Рохас. Эухения надеется приспособить к этому делу Ленку, поэтому Хавронью тоже будет беречь как зеницу ока. Зря я волновался, будто супергадалка ее траванет. Этого можно ждать только тогда, когда технология будет извлечена из мозгов экс-курсанта или экс-кадета, как его там… А я человек в принципе малоценный, меня и на войнушку отправить можно.

Сначала мы спустились вниз, на горизонт 82, где располагалась тюряга. Здесь было все точно так же, как в той, где сидел я, угодив в лапы «джикейщиков» после взрыва «Маркизы». Должно быть, эти заведения Лопес строил по типовым проектам. Сводчатый коридор длиной примерно в сотню метров перегораживался решетками на пять отсеков. В каждый отсек выходило по три двери с обеих сторон — итого шесть камер в отсеке, тридцать во всем коридоре. Так что каждый из усыпленных бойцов Брауна получил персональную жилплощадь, да еще и место осталось.

На такое солидное хозяйство оставался всего один тюремщик. Он очень удивился, увидев, что Браун спускается по лестнице без наручников, и моя рожа ему тоже доверия не внушала. Лишь наличие Ромеро заставило гвардейца оставить в покое кобуру.

Но приказ, который отдал шеф, привел бойца в очень нервное состояние.

— Отпирай все камеры! — бросил Ромеро. — Выпускай всех!

— Ты что? — парнишка захлопал глазами. — Их там много! Они нас стопчут!

— Не бойся, малыш! — Браун годился охраннику почти в отцы и мог себе позволить этакую фамильярность. — Я уже помирился с вашей хозяйкой.

Юный вертухай с дрожью в руках начал отпирать решетки и камеры. Ему представилось, что вырвавшиеся на волю сидельцы тут же начнут его бить.

Из первой же камеры навстречу свободе, а точнее — осознанной необходимости вылез, позевывая, Андрюха со шрамом.

— Чижов! С вещами, на выход! — пошутил Браун на российской мове, и так я узнал Андрюхину фамилию.

— Амнистия? — ухмыльнулся тот, поглядывая то на меня, то на Ромеро, то на Брауна. На меня — вопросительно: мол, ты чего это, земеля, под местного нарядился? На Ромеро — настороженно: а не двинешь ты меня по мозгам, начальничек? Наконец, на Брауна — выжидательно: скажи, командир, надо этих мочить или погодим?

Потом мы открыли остальные пять камер, и теперь все зависело от честности гражданина Брауна. Всемером эти молодцы даже при том, что оружия им еще не раздали, могли наделать нам хлопот. Среди них оказались два немца, скорее всего гэдээровских, из тех ребятишек, которые сделали спортивным гигантом маломерную рабоче-крестьянскую республику. Может, они за тамошнее «Динамо» выступали, а может, просто в «штатсзихерхайт» служили, то есть в МГБ. Чувствовалось, что подготовка на уровне. Но немцы есть немцы, уважают «орднунг унд дисциплин». Как только Браун им по-русски прояснил ситуацию, сразу все поняли. С тремя другими Дик объяснялся на своем родном языке, хотя только один из них был европеоидом, подозрительно похожим на прибалта, а прочие — явными китаезами. Правда, эти двое последних вполне могли быть уроженцами Сан-Франциско — уж больно ловко и без акцента болтали.

В общем, когда мы прошли весь коридор, то обнаружилось, что у Брауна собрано всякой твари по паре, и не более того. Кто ему эту интербригаду набирал и для какой цели, я, конечно, не имел времени спрашивать. Мы торопились. Там, в шести метрах под нами, «джикейщики» готовили к взрыву бронированную дверь. Как видно, дело это оказалось довольно сложным, потому что они провозились ровно столько, сколько мы со своей «амнистией». Взрыв — и очень даже крепкий — тряханул подземную тюрьму, с потолка посыпалась побелка.

— Ого, — заметил Дик, стряхивая крошки с головы. — Похоже, что там серьезные парни.

Взрыв застал нас далеко от лестницы, ведущей наверх, но очень близко от той, что вела вниз. Оттуда, с этой лестницы, поднялся запыленный и закопченный охранник — видимо, тот самый, которого Ромеро назвал Раулем.

— Ну как? — спросил Ромеро.

— Они снесли только ту, что внизу… — слегка срывающимся голосом доложил Рауль. — Но заряд очень мощный.

— Осталось три решетки и верхняя дверь, — быстро прикинул Браун. — Надо их попридержать, чтоб мы успели подняться за оружием.

— Отведешь их наверх, Рауль, — приказал Ромеро, — и отопрешь комнату с оружием. Оставь мне свое ружье. Мы попробуем немного пострелять…

Рауль передал свою «помпу» начальнику и, не без опасения поглядывая на толпу освобожденных боевиков, хмуро сказал:

— Идем!

Они пошли через тюремный коридор к лестнице, ведущей наверх, а мы во главе с Ромеро спустились на двадцать ступенек вниз к мощной стальной двери, перегораживающей лестницу. В двери были две вертикальные бойницы и перископ, через который можно было полюбоваться тем, что делается внизу. Ромеро глянул сам, а потом предложил посмотреть мне.

На лестнице было почти темно, и, если бы не лучи фонарей, метавшиеся внизу, разглядеть я ничего не сумел бы. Слышался металлический скрежет. По-видимому, «джикейщики», пробившись через броневую дверь, теперь занимались первой решеткой. От нас дотуда было метров десять-двенадцать по диагонали.

Ромеро высунул ствол «помпы» в бойницу и выпалил. Грохоту было как от пушки, но я не заметил, чтобы детинушка куда-нибудь попал. Правда, впечатление это произвело. Фонарики погасили и возиться с решеткой на какое-то время перестали. Зато через несколько секунд после этого снайперская пуля с силой ударила в стальную заглушку, которой Ромеро прикрыл свою бойницу с нашей стороны двери. Инфракрасный прицел был у них на вооружении или лазерный, я не разобрал, но понял, что стрелять из бойниц лучше всего не целясь. Сам целее будешь.

Через минуту-другую в темноте — я пытался поглядывать в перископ — зашевелились. Послышалось гудение и звон дисковой пилы. Похоже, что первой решетке наставал конец. Ромеро рискнул и, отодвинув заглушку, еще раз грохнул из «помпы». На сей раз удачнее, хотя стрелял наугад, чтоб не подставиться снайперу. Там, внизу, кто-то охнул, звук пилы резко изменился, и тут же послышался жуткий вой человека, которого резанули зубья.

Ответ не заставил себя долго ждать. Несколько очередей ударили по двери, жалобно звякнув, разлетелись объектив и верхняя призма перископа. Теперь смотреть можно было только в бойницы, если, конечно, желаешь быстрой смерти от пули в голову.

Вопли прекратились — то ли раненого оттащили, то ли он потерял сознание. Опять завизжала пила, выгрызая, должно быть, замок дверцы, имевшейся в решетке, а может, и прутья, на которых решетка держалась. Охранник — я так и не узнал его имени — решил пальнуть из «тауруса», отодвинул заглушку и, присев на полусогнутых ногах, прицелился… Но выстрел с той стороны грохнул раньше. Парня отшвырнуло назад, бросило спиной на ступени, пистолет брякнулся о камень и свалился под дверь. Пистолет я подобрал, но помочь чем-либо бойцу с навылет пробитой башкой уже не мог.

Разъяренный Ромеро дернул за цевье, загнал новый патрон в ствол «помпы» и саданул наугад, потом еще раз перезарядил оружие и пальнул уже в другую амбразуру.

На сей раз все было без толку. Первая решетка с лязгом обрушилась на пол, и головные «джикейщики» подошли ко второй. Здесь они уже действовали по отработанной технологии.

Не высовываясь сам, я выставил в бойницу «таурус» и дважды бабахнул, чтоб тем, которые пилили решетку, жизнь совсем уж медом не казалась. Поскольку я не был ни самоубийцей, ни идиотом, то проконтролировать эффективность огня не смог. Впрочем, кто-то, как мне послышалось, заорал. Кроме того, пила опять упала, но на сей раз не на живое, а на гранитную ступеньку. Именно этим я объяснил то обстоятельство, что послышался звенящий хруст ломающейся закаленной стали, а визг пилы сменился жалобным дребезжанием.

Снайпер приложился по бойнице, но досталось не мне, а заглушке.

Тем не менее «джикейщики» продолжали свое пакостное дело. Спустя минут десять заменили режущий диск, пила вновь запела свою омерзительную песенку, а еще через десять минут вторая решетка с лязгом и бряцанием полетела вниз. В тот момент, когда это случилось, Ромеро высадил подряд четыре заряда в атакующих, рассчитывая, что эти наивные мальчики с криками «уря!» пойдут к последней решетке, располагавшейся всего в трех метрах от двери. Если б они сделали так, то нашему великану наверняка удалось бы пару штук угробить. Но мальчики были вовсе не наивные, потому что не преувеличивали защитные возможности своих касок и бронежилетов…

На какое-то время установилась тишина, среди которой мне послышалось что-то вроде тихого свиста, затем щелчок и, наконец, шуршание какой-то веревки. Не знаю, может быть, опять РНС сработала, предупреждая об опасности, и я крикнул:

— Ромеро! Они сейчас взорвут…

Мне удалось проскочить все ступеньки и очутиться в тюремном коридоре. Ромеро, не поверив мне, замешкался.

Вспышку, сноп пламени, рванувший снизу и раскаленную волну горящего газа, несшую в себе расплавленные куски металла, я не видел и совершенно об этом не жалею. Мне вполне хватило грохота, который так даванул на мои барабанные перепонки, что уши заложило минут на пять. Наверно, если бы я остался в коридоре, а не забился в предчувствии взрыва в первую попавшуюся камеру с открытой дверью, то минимум, на что можно было рассчитывать, так это на ожоги третьей степени. В камеру тоже дохнуло жаром, но не так сильно. Только подошвы ботинок слегка подплавило, потому что мои ноги находились у самой двери.

Тем не менее я ни сознания не потерял, ни рассудка. Надежд пересидеть в камере не было. Эти ребята наверняка начнут швырять в камеры гранаты. Поэтому я выскочил почти сразу после того, как почувствовал, что огненный шквал уже пронесся.

Что удивительно — свет, горевший в тюремном коридоре, не погас. Несколько плафонов сорвало и разбило, но остальные светили. Это было и хорошо, и плохо.

Хорошо, потому, что было видно, куда удирать, а плохо потому, что те, от кого я собирался драпать, непременно заметили бы меня, появись они в коридоре.

Обугленные тела Ромеро и того, второго, который был убит еще до взрыва, я нашел у первой решетки. Собственно, это были почти скелеты, покрытые черной коростой горелого мяса. У меня не было ни времени, ни желания рассматривать их подробно. Мне надо было удирать, пользуясь тем, что неприятель, пережидая взрыв, ушел вниз и дал мне проявить себя в беге.

Очень хорошо, что все дверцы коридорных решеток оставались открытыми, а ударная волна взрыва и вовсе посрывала их с петель. Это помогло мне пробежать стометровку не более чем за двадцать секунд, что, конечно, было гораздо хуже моего лучшего результата, но вполне достаточно, чтобы успеть вовремя смыться. Меня, правда, беспокоило, не дошла ли ударная волна до верхних ярусов. Беспокоился, дурак, за «интербригадовцев» товарища Брауна.

А они-то о себе побеспокоились сами. Взяли и задвинули лестницу очередной броневой дверью. Глухой и непроницаемой.

Я оказался в тупике, растерянно озираясь по сторонам. Между тем со стороны лестницы уже слышались гулкие, хотя и неторопливые шаги. Создавалось впечатление, что жизнь явно подходит к концу.