Черный ящик (№6) - Гастроль без антракта

Чудо-юдо был очень доволен тем, что хайдийское правительство почувствовало себя хреново, хотя разглядеть это смог, пожалуй, только я. И то потому, что не первый год наблюдал за отцом, рассматривая его в упор. Почти уверен, что Соррилья & Cё смотрели прежде всего на меня, даже не очень понимая, какое отношение Сергей Сергеевич имеет к делам «Rodriguez AnSo inc.». Его реакция на сообщение Перальты мало кого заинтересовала. Все жаждали увидеть, что будет написано на роже у таинственного Анхеля Родригеса. От него, как полагала почтеннейшая публика, зависела дальнейшая судьба скупленной на корню республики.

Однако на меня можно было сколько угодно смотреть, анализировать мои реакции на выступления и так далее, но сделать правильных выводов никто бы не сумел. Я сидел с очень мрачным видом, поскольку над такими словами отца, как «за то, что вы тут наворотили, надо головы откручивать», стоило всерьез задуматься и по крайней мере поразмыслить над тем, что именно он имеет в виду под словом «наворотили». Судя по всему, покупка острова Хайди мне в вину не ставилась, тем более что мои личные заслуги тут были чисто номинальные. Если папаню волновало, что Хрюшка сидит у Эухении под контролем и расковыривает закодированные мозги Сесара Мендеса, то на фига нас было к этой Эухении направлять? Именно сам Чудо-юдо нам дал ее адресок, и, судя по его инструкциям, сеньора Дорадо должна была быть нам верным помощником и боевым резервом, как комсомол — партии. Правда, то, что сеньора Дорадо тесно

дружит с «койотами» разных поколений, «G & К», а также с краснымипартизанами Сорокиным и Брауном, оставалось для нас маленькой тайной довольно долгое время, но винить в этом ни меня, ни Ленку не стоило. Уж кому-кому, а Сергею Сергеевичу надо было самому уточнить, на кого, кроме нас, работает супергадалка, и выработать соответствующие инструкции.

Наиболее уязвимым для критики местом являлось наше вынужденное сотрудничество с Сорокиным-Сарториусом, а также с «койотами». Но опять-таки насчет того, с кем сотрудничать можно, а с кем нельзя, папаня инструкций не дал. Более того, он еще задолго до начала нашей с Ленкой поездки в Лондон убеждал меня, будто Сорокин — это Сорокин, и больше ничего, а «Главный камуфляжник» вообще в природе не существует и является только элементом искусственной реальности. Танечка во время третьего дурацкого сна это дело подтвердила, но, к сожалению, до сих пор я еще толком не понял, каким образом она переместилась из России за океан… Да и вообще, появление товарища Кармелюк в наших стройных рядах сеньора Баринова-старшего, как мне казалось, больше всего расстроило. То ли он очень был озабочен моим семейным счастьем, то ли его беспокоило, что через Танечку я могу пополнить свои мозги нежелательной информацией. Впрочем, откуда приходило то, что сообщала мне Таня во время дурацких снов, тоже оставалось неизвестным.

Но пора было вернуться к нашим барранкильерос. Точнее, к тому впечатлению, которое их представитель произвел на правительственную делегацию Хайди. Сказать, что их ткнули носом в дерьмо — значит, сказать очень мало. Дон Хосе Соррилья, например, выглядел как юная девица, впервые узнавшая, что дети рождаются не от поцелуев в губы, а от того, чем она привыкла заниматься на сеновале с пастухом Федей. Сеньор Хоакин Фьерро, госсоветник 1-го ранга и начальник канцелярии президента, которому надлежало выступать следующим и оглашать предлагаемый хайдийской стороной круг вопросов для обсуждения на консультациях, явно боялся того, что ужасному разбойнику Родригесу что-нибудь может прийтись не по вкусу, после чего служебная карьера госсоветника закончится в ближайшем канализационном люке. Возможно, я и перегнул маленько, но волновался он не на шутку.

Когда он заговорил, все мои предположения подтвердились тут же. Почтенный госсоветник, которому только и требовалось, что прочесть с бумажки уже давным-давно согласованный с президентом Соррильей и прочими начальниками список вопросов, начал путаться и заикаться так, будто испанской грамотой овладел только вчера, да и то в советском ликбезе времен культурной революции. В результате перечень вопросов остался непонятным не только нашей стороне, но и хайдийской, а пуще всего самому товарищу Фьерро.

Я думаю, что, если бы со стороны нашего российско-колумбийского СП не выступил гражданин Чудо-юдо, консультации пришлось бы отложить до морковкина заговенья. Но товарищ генерал-майор госбезопасности предложил хайдийской стороне обсудить следующие условия безоговорочной капитуляции:

— Первое. В связи с полным банкротством компания «ANSO Limited» как самостоятельное юридическое лицо ликвидируется, а на ее базе восстанавливается в правах хайдийский филиал «Rodriguez AnSo incorporated». Филиал будет состоять из банка «Rodriguez AnSo banko de Haidie», торговой фирмы «AnSo trade» и агропромышленного объединения «FarmAnSovhoz».

Второе. Вся земельная и иная недвижимая собственность, приобретенная «ANSO Limited» и ее акционерами, отчуждается в пользу «Rodriguez AnSo incorporated» по остаточной стоимости в счет уплаты долгов по векселям и иным кредитным обязательствам, согласно прилагаемой описи…

Тут Сергей Сергеевич начал перечислять, что и как он собирается отчуждать, по списочку листов на двадцать. В каждой строчке были, конечно, не садово-огородные участки и не коммерческие палатки, а имения по нескольку десятков гектаров, отели, виллы, шале, супермаркеты, рестораны и прочая, прочая, прочая. Списочек этот он достал из той самой папки в крокодиловом переплете, которую мне приносил на подпись Перальта. Грешным делом, не запомнил, когда его подписывал, но закорючки мои на нем были.

Чем дольше Чудо-юдо читал список, тем больше апатии и безвольной покорности прочитывалось на лицах экспроприируемых экспроприаторов. Дон Хосе Соррилья время от времени посматривал на своих подручных с некоей фаталистической укоризной: «Ну вот, а вы мне говорили, друзья мои, что по морде нас бить не будут…»

Когда чтение списка было закончено, Чудо-юдо продолжил оглашать свои «пункты».

— Третье. Ввиду того, что общая стоимость вышеперечисленного недвижимого имущества не покрывает полностью суммы долговых обязательств «ANSO Limited» перед кредиторами, интересы которых представляет «Rodriguez AnSo incorporated», а также ввиду того, что все долговые обязательства третьих компаний перед «ANSO Limited» выкуплены нашей корпорацией, в счет погашения долговых обязательств подлежит отчуждению имущество следующих зарегистрированных на Хайди компаний…

И Чудо-юдо, поправив золоченые очки, вытащил из крокодиловой папки еще один списочек…

На лице дона Соррильи отразилась счастливая мысль: «А ведь я могу застрелиться прямо после заседания! И никто уже не отберет у меня те несколько квадратных метров земли, на которые я буду претендовать после смерти!»

— Все это, — вежливо потряхивая бородищей, сказал отец, — может быть оформлено официальным иском. Не думаю, что хайдийское правительство сможет добиться отклонения этого иска или попытаться воспрепятствовать уплате долгов этих банкротов, тем более что по конституции Республики Хайди правительство не несет ответственности по финансовым обязательствам частных лиц и компаний. Если бы такая попытка была предпринята, то нанесла бы серьезнейший ущерб экономике республики и означала бы полное свертывание экономических отношений. В условиях, когда на острове производится примерно 0,5 процента от всей потребляемой промышленной продукции и не более 20 процентов сельскохозяйственной, это может иметь фатальные последствия.

Соррилья слушал это почти безучастно, как закоренелый убийца, свыкшийся с перспективой неизбежного повешения.

— Однако, — тоном милосердного падре, отпускающего все грехи умирающему, заявил Чудо-юдо, — «Rodriguez AnSo incorporated» предлагает более мягкий вариант решения этих финансовых проблем. Во-первых, мы могли бы предоставить известную отсрочку от уплаты долгов для тех компаний, в отношении которых кредитором являлась «ANSO Limited». Во-вторых, мы бы могли произвести определенную переоценку стоимости имущества «ANSO Limited» в сторону ее увеличения и тем самым сократить размер долговой суммы, не погашающейся отчуждаемой собственностью этой компании. Взамен мы рассчитываем на понимание со стороны хайдийского правительства…

Он многозначительно помолчал, выдерживая актерскую паузу, и вся хайдийская сторона посмотрела на него так, как, должно быть, в старину приговоренный к четвертованию смотрел на палача: может, пожалеет и сразу отрубит голову?

— Вот условия «мягкого» варианта, которые мы передаем на рассмотрение хайдийской стороне. — Отец родной вынул из крокодильей папки еще пару листочков, скрепленных розовой пластмассовой скрепочкой, и поглядел на меня, якобы дожидаясь молчаливого одобрения. Естественно, что я сделал разрешающий кивок — спасибо за уроки актерского мастерства, Соледадочка! — и листочки были вручены сеньору Хоакину Фьерро.

— Сеньоры, — поспешил объявить президент Хайди, — я думаю, что настало время сделать перерыв на полчаса, а затем продолжить наши консультации…

МАССАЖ ВО ВРЕМЯ ТАЙМ-АУТА

Перерыв, конечно, был очень кстати. Как-то незаметно просидели почти час, и многие соскучились по туалету. Колумбийцы смогли спокойно справить необходимые нужды, а вот хайдийцам пришлось большую часть перерыва пропреть в комнатке, смежной с кабинетом президента, чтобы обсудить дела свои горькие. А точнее — «мягкий» вариант Чудо-юда. Я не сомневался, что наш пахан придумал такой «мягкий» вариант, который оставил Соррилье примерно такой выбор, который бывает у пациента, которому предлагают либо поставить клистир, либо выпить столовую ложку касторки. И то, и другое неприятно, но каждое — по-своему.

У меня наконец-то появилась возможность побеседовать с Сергеем Сергеевичем, чтобы попытаться выяснить, за что он мне голову собирался откручивать. А то, когда открутит, уже не спросишь.

— Вас за рубеж отпускать — себя не уважать, — сообщил он с доброй улыбкой. — Вечно создаете проблемы. Правильно делала советская власть, что держала вас под колпаком. Балдежники! Все то же, что мы делаем сейчас едва ли не при полной засветке со стороны спецслужб и всей мировой прессы, можно было сделать тихо, не выползая на поверхность. Ты скажи-ка мне, друг любезный, зачем это вы, зная о том, что папа не давал санкции лезть на телеэкран, все-таки полезли? Я имею в виду случай с Хименесом. Тебе что, оклад спасателя на водах положили? Или медаль «За спасение утопающих» пообещали? Ну, исчез товарищ с поверхности воды. Вы купаетесь, молодые, веселые, здоровые, орете, плещетесь… Могли не увидеть или не обратить внимания? Могли. А вы суетесь. Ты суешься! Не дурак ведь, знаешь, что и в полицию могут пригласить для дачи показаний, и на пленку снять. Но лезешь! Дальше… Тут уж невестушка молодец. Романтика заиграла в каком-то месте! Но и с тебя вины не списываю. Ты мужик или нет? А если Ленке в следующий раз захочется в президентском дворце потрахаться? Что, тоже не сможешь отговорить? Я уж не говорю, как вам повезло, когда не Сифилитик вас, а вы его замочили. Даже если б вы просто в полицию угодили за вторжение в частное владение, можно было ждать неприятностей. А уж за то, как вы себя вели у сеньоры Дорадо, надо было разложить обоих да ремня всыпать!

Он посмотрел из-под мохнатых бровей, наморщил лобище и захохотал, довольный тем, что на моей физиономии отразился испуг.

— Боисся? — спросил Чудо-юдо, придав голосу некий псевдодеревенский акцент. — Правильно, что боисся. Боисся — значит, уважаешь!

Я все еще не мог понять, зол он на нас с Ленкой или нет, когда отец, посерьезнев, сказал:

— Ладно. Если уж совсем серьезно, то ты вел себя молодцом. И Елена тоже. Я ведь все знаю — от и до. Во многих случаях вам везло, но, как говорил Суворов, «надобно и уменье». В том, что сейчас у нас на руках так много полезных людей и вещей, — твоя заслуга немалая.

— Слушай, — спросил я, собравшись с духом, — ты можешь объяснить дураку, зачем нам вся эта экзотика: «Зомби-7», фонд О'Брайенов, перстни Аль-Мохадов?

— А ты еще не понял? — прищурился Чудо-юдо. — Миром володеть будем.

— Шутить изволите? — пробормотал я, кишками ощущая, что он сказал это даже больше чем всерьез, хотя и кривляясь по семейной привычке.

— Может, и шучу. А может, и нет… Русский человек не может жить примитивной целью. Если ему сказать: «Вань, живи смирно, зарабатывай деньги, корми семью, откладывай по копеечке, не пей водку сверх меры, воспитывай детей и молись Богу, чтоб войны не было — и будешь тем счастлив» , он не поверит. Все время будет искать смысл жизни. Ему обязательно чего-то еще захочется. Или в космос полететь, или в рыло кому-нибудь настучать.

— Украсть — так миллион, любить — так королеву… — вспомнил я старую присказку в той редакции, которую во сне услышал от Тани.

— Именно так! Суть русской души, которую все иноземцы уже второй век изучают и ни хрена понять не могут, есть тяга к невероятному и невозможному. Просто так жить скучно. Надо обязательно что-нибудь сотворить, отчебучить, накуролесить от души — вот тогда и счастлив. Даже если за это башку снесут и даже если это «что-то» никому на фиг не нужно. Вот такие мы люди…

— Но насчет «миром володеть» это фигурально или как?

— Не знаю. Посмотрим… Это еще перспектива. А сейчас надо о делах практических думать. То есть о ситуации на наших консультациях.

— Что ты им там предложил на бумажке?

— Ничего особенного. Передать нам захваченную ими Бетти Мэллори, выслать из страны Дэрка в 24 часа, запретить деятельность «G & К» на территории Хайди…

— Значит, они расправились с «джикеями» по твоей указке?

— Не совсем. Я просто организовал утечку информации по поводу фонда О'Брайенов. Хайдийцы увидели в этом надежду поправить финансовое положение и расплатиться с твоей колумбийской корпорацией. Вот и рванули ва-банк, а заодно решили разом прихлопнуть всех конкурентов, включая и «джикеев», и «койотов», и Сорокина. Хороший парень Сережа, но много на себя взял. Он ведь действительно мировой революцией одержим. И все то же, что и мы, искал по той же причине. Но силенки не рассчитал, надорвался… Зря он, конечно, со мной разминулся, может, по старой дружбе и нашли бы с ним общий язык. А теперь — все. Горшок об горшок. К тому же остался он, судя по всему, вдвоем с Брауном. Полегла его «сотня юных бойцов». И Стержнев погиб, и Веселов… А эти двое — ушли в подземелья. Сейчас их «тигры» ловят. Если не поленятся — может, и живыми возьмут. Только вряд ли. Браун еще может руки поднять, а Сарториус нет. Не та выучка.

— А если возьмут все-таки?

— Тогда я его выдерну от них и еще раз попробую с ним договориться. Не поймет меня — пусть не жалеет.

Он говорил так, как будто уже давным-давно и не один раз рассказывал мне о своем знакомстве с Сорокиным-Сарториусом. Между тем все, что я знал об этом знакомстве, было почерпнуто из дурацких снов, которые мы видели вместе с Таней. Это могло означать одно. Чудо-юдо знал действительно ВСЕ. Его информировала об этом моя микросхема. И можно было не спрашивать о том, откуда он, всего пару часов назад прилетев в Сан-Исидро, уже знает то, чего еще не знаю я. Например, о том, что Бетти Мэллори находится в руках хайдийского правительства. Микросхема, поставленная Сарториусом биологической маме Танечки-Вик, работает на моего отца. И он, перехватив инициативу, идет сейчас напролом. Туда, к «Бронированному трупу», к заветному сейфу с компьютером, позволяющим заполучить десятки миллиардов в свое бесконтрольное распоряжение… Вот так. Живешь рядом, думаешь, что твой папаша просто хитрый и умный пройдоха, а он — супермен в высшем понимании этого слова, то есть Сверхчеловек! А я так, что-то вроде когтя у него на пальце…

— Ладно, — сказал Сергей Сергеевич, как будто я все эти соображения произнес в полный голос, — не забивай себе голову. У нас сейчас будет второй тайм, где тебе придется играть поактивнее. Все, что они могут нам возразить, я знаю. Сейчас главное — твердость. Если они не увидят «железного босса», то постараются еще поюлить, повертеться, отложат решение вопроса до завтра или до послезавтра. А этого делать нельзя. Дэрк сейчас сидит в американском посольстве и трезвонит во все колокола. Конечно, нынче ему будет туго достучаться туда, куда прежде ногой дверь открывал. У него в Штатах много сильных врагов, и они ему спуску не дадут. Но все-таки друзья у него тоже еще есть. Если вопрос будет отложен до завтра, их станет больше. Послезавтра они могут найти способ перекупить здешнее правительство. Разумеется, в расчете на деньги О'Брайенов. Так что ты должен быть неумолим. И всем видом, слышишь, обалдуй, — всем видом! — должен показать, что у них нет другого выхода.

— А что говорить-то? — Эту фразу я произнес очень растерянно, по-моему, даже немного дрожащим голосом.

— Что угодно, только не таким тоном, как сейчас, — жестко сказал отец. — Сделай наглую рожу, побольше высокомерия, поменьше интеллигентности. Ты — хозяин, они — холуи. Твоя воля, воля царская, непреклонна… Старайся смотреть на них, как удав на кролика. Представь себе, будто у тебя в руке автомат и тебе ничего не стоит положить их всех одной очередью. Ты же умеешь это делать! Думаешь, я не мог кого-то еще приспособить в Москве на кочегарку или иные неаппетитные дела? Там полно таких ребят. Но ты должен был пройти все это. Пусть я рисковал тобой и не жалел твоих нервов, но это пошло во благо. Еще чуть-чуть — и ты сможешь многое. Очень многое!

Все это было похоже на ускоренный массаж в перерыве между раундами. Когда-то, еще в детдомовские времена, тренер Петрович — фамилию никак не вспомню! — несколько раз приводил мне в чувство сведенную судорогой ногу. Хрен его знает, отчего, но у меня регулярно сводило икру к концу первого раунда. То ли от того, что я не умел правильно держаться в стойке и вовремя разгружать правую ногу, то ли просто от нервного напряжения. Когда свело в первый раз и я после гонга уселся в углу, чуя, что на второй раунд меня надо будет снабжать костылями, Петрович тут же, не раздумывая, вцепился в икру обеими лапами, басовито, но вполголоса матерясь по поводу судороги. «Петрович, не могу! — выл я. — Не пройдет она, эта нога! Чего мы, первенство мира проиграем, что ли? Кинь полотенце!» — «Я тебе так кину, что шеи не повернешь! — рычал Петрович. — Работай! Он тебя за человека не считает, потому что у него третий взрослый. А ты ему в хлебало! В хлебало! А ногу разомнем как-нибудь!» И размял ведь, да так, что я нормально, хоть и по очкам, доделал бой.

Так и тут. Чудо-юдо знал, как надо меня приводить в форму…

ПРИ ВСЕХ КОЗЫРЯХ

Наконец перерыв закончился, и весь народ расселся на прежние места. Мне показалось, что хайдийская сторона за время перерыва не только не отдохнула, но и аж взмокла в междуусобных дискуссиях. Дон Соррилья производил впечатление человека, похищенного орангутангами, прожившего среди них пару лет, но затем пойманного охотниками и посаженного в клетку вместе с обезьянами. По-моему, он мучительно припоминал человеческую речь, чтобы не ляпнуть чего-нибудь такого, что заставило бы нас усомниться в его цивилизованности. Во всяком случае, на своих соратников по партии и правительству он смотрел именно как на орангутангов, а на нас — как на посетителей зоопарка. Мне даже казалось, будто он вот-вот скажет: «Граждане! Заберите меня отсюда! Не хочу я быть президентом у этих четвероруких! Это они в четыре руки взятки брали, весь остров пропили, а я-то чем виноват?»

Чудо-юдо ухмыльнулся. Он слышал то, что я подумал про себя. Более того, он в отличие от Сорокина и скрывать не стал, что читает мои мысли.

— Вот тут ты не прав. Они все брали в четыре руки и еще зубами прихватывали. Сифилитик покойный ему семь миллионов долларов на предвыборную кампанию отстегнул, а вся кампания обошлась, дай Бог, чтоб в два. Между тем у гражданина президента откуда-то взялись аж три шикарные виллы, и все за пределами республики.

Дон Хосе, продолжая смотреть на нас все тем же скорбным взглядом человека, несправедливо посаженного в одну клетку с приматами низшего ранга, поднялся со своего места и произнес:

— Сеньоры! Хайдийская делегация, обменявшись мнениями в перерыве, пришла к выводу, что предложения, выдвинутые делегацией «Rodriguez AnSo incorporated» заслуживают серьезного внимания и требуют всестороннего рассмотрения в течение одного-двух дней. Поэтому от имени хайдийской стороны я предлагаю продолжить наши консультации по истечении этого срока.

Он сел, а Чудо-юдо, Перальта и все, все, все повернули на меня морды. Я понял: мой выход.

Первое, что я изобразил, — тяжелый, мрачный и в упор невидящий взгляд. Именно тот, «расстрельный», который предложил отец. Затем я поднялся с места, неторопливо и так, что дону Хосе стало ясно: Родригес встает, чтобы уложить.

Правда, в период этого медленного вставания я еще не знал, что буду говорить, но почему-то был уверен, что слова придут сами. Так оно и вышло. Говорил не я, говорил Чудо-юдо, но моими устами. РНС не только подавала мне в мозг нужные мысли, но и управляла моим языком, расставляя нужные интонации.

— Сеньор президент, ваше предложение при других обстоятельствах можно было бы расценить как проявление разумной осторожности. Однако посмею напомнить, что консультации были начаты по инициативе хайдийской стороны, которая утверждала, что заинтересована в скорейшем их проведении. Сейчас, когда выяснилось, что предложения возглавляемой вами делегации выглядят явно непродуманными и крайне расплывчатыми, у нас создается впечатление, что хайдийская сторона вовсе не готова к серьезному диалогу. Как представляется, хайдийская сторона не пришла к пониманию того, что наши вполне конкретные предложения по так называемому «мягкому» варианту — суть жест доброй воли, который предпринят отнюдь не от слабости наших юридических позиций, а из соображений чисто гуманитарного характера. Предложение отложить консультации на один-два дня не может быть расценено нами иначе, как попытка тянуть время. Более того, мы располагаем сведениями из достоверных источников, что затяжка времени инспирируется силами, которые преследуют своекорыстные цели, далекие от подлинных интересов Республики Хайди и ее народа. Если правительство Хайди своевременно не дистанцируется от этих сил и не проявит государственную мудрость, то разговоров о каком-либо «мягком» варианте решения проблемы мы вести не сможем. Тогда речь может идти только о «жестком» варианте со всеми вытекающими последствиями. Этот вариант «Rodriguez AnSo incorporated» вполне может привести в действие, не возобновляя консультаций с хайдийской стороной. При этом не исключено, что мы пересмотрим прежние условия в сторону их дальнейшего ужесточения. Подобные возможности у нас имеются, и мы не преминем ими воспользоваться. В заключение хотел бы сказать, что, если хайдийская сторона снимет свое предложение относительно перерыва в ходе консультаций и приложит все усилия к взаимовыгодному их завершению в кратчайшие сроки, то со своей стороны готовы рассмотреть некоторые дополнительные льготные условия по «мягкому» варианту. Благодарю за внимание.

После этого я сел на место. Чудо-юдо снова показал под столом большой палец, хотя скорее это мне надо было ему показывать: «Во!», ибо текст он заготовил очень веский и, солидный.

На полторы-две минуты воцарилась гробовая тишина. Дон Хосе Соррилья все это время напоминал человека, которого с размаху посадили на кол, да так быстро, что он стал задумываться над своим неудобным положением лишь в тот момент, когда кол подошел к горлу. Дон Хосе судорожно хватал воздух, глаза заметно выкатились из орбит и оторопело уставились куда-то в потолок, где, к сожалению, не было никаких рекомендаций по поводу сложившейся ситуации. Возможно, он уже видел, как виллы, построенные за счет дотаций Бернардо Сифилитика, описываются судебным исполнителем, как, со свистом пролетев на президентских и парламентских выборах, он лишается власти и улюлюкающая оппозиция тащит его на аркане к позорному столбу. Я даже испугался, что его хватит инсульт или инфаркт, а потому консультации все-таки придется отложить. Но Бог не выдал, а свинья не съела. Гражданин Соррилья Васкес пришел в форму, спрыгнул с невидимого кола и бодро заявил, что готов рассмотреть льготные условия по «мягкому» варианту.

Моя миссия после этого была практически завершена, потому что я за последующие полтора часа, то есть до самого конца консультаций, не проронил ни слова. Все вопросы решали отец и Перальта. Дискуссии не было. Хайдийская сторона на все отвечала «да». Я даже задремал, по-моему, и меня разбудили только тогда, когда настало время подписать какие-то документы. Мраморным «паркером» с платиновым пером я начирикал очередные закорючки: «A.Rodriguez», поручкался с президентом Соррильей, а затем в сопровождении всей остальной публики отправился в банкетный зал, где намечался торжественный обед.

Где-то по дороге на банкет к нашей дружной мужской компании присоединились дамы, то есть Таня и толстая негритянка-президентша, имя-отчество которой мне так и забыли сообщить. Вместе с тем как-то очень незаметно испарился Чудо-юдо.

— Ну, как дела? — спросила Танечка. — Купили островишко?

— Вроде бы, — сказал я, хотя общий итог переговоров представлял себе довольно смутно.

— А мне донья Соррилья картины показывала, — сообщила Кармела. — У них тут и Веласкес, и Сикейрос — все в копиях. Только почему-то все время называла меня сеньорой Бариновой.

— Скажи спасибо, что у тебя никто паспорт не спрашивал. Хотя, если откровенно, то им было все по фигу — кто ты и что ты. Правда, от Хавроньи мне, конечно, будет проборция, потому что нас тут, по-моему, телевизионщики засняли и фотографы вокруг носились. Да и папаня, конечно, молчать не будет…

— А ты уж и испугался? — прищурилась Танечка.

— Да мне-то бояться нечего. Я, как говорил убиенный тобой Джек, «чист, как швабра».

— Ты на некоторые имена, пожалуйста, наложи мораторий, — очень строго попросила Таня. — Джек, Кот, Толян, Андрюха… Первых двух мне вообще вспоминать противно, и я б их еще десять раз убила, если б могла. А вторых двух я сама помнить буду, без тебя. Уговорились?

— Как скажешь… — Мне было все равно, что поминать, что не поминать. Ни один уже не оживет. Покаяться перед ними я мог бы, потому что перед всеми понемногу был виноват. Особенно перед Толяном. Но даже если покаяться, это их с того света не вытащит. Тем более что в существование того света мне верилось с большим трудом, и не хотелось верить по понятным причинам.

Банкет прошел на редкость тоскливо и скучно, хотя Соррилья явно хотел не ударить лицом в грязь перед колумбийскими товарищами. Пожалуй, самым оригинальным номером в программе было вручение мне хайдийского паспорта на имя Анхеля Родригеса Рамоса, который, как это ни смешно, состарил меня на десять лет и два месяца, потому что год, число и месяц рождения принадлежали покойному брату Марселы, а он был ровесником Ричарда Брауна-натурального. Еще более удивительное открытие я сделал во внутреннем кармане собственного пиджака, сшитого накануне визита к президенту Соррилье. Там обнаружился еще один паспорт на имя Анхеля Родригеса Рамоса, но уже колумбийский. Нашел я его только тогда, когда стал класть туда хайдийский. Там же обнаружились и международные водительские права на это имя. В России, наверное, удобнее быть хайдийцем, на Хайди — колумбийцем, а в Колумбии — россиянином. Так или иначе, запас беды не чинил, и я с благодарностью принял тройное гражданство.

Тем не менее, поскольку все пялились на меня и чего-то ждали, я втихаря спросил у Перальты, чего именно ждут. Оказалось, что ждут теплых слов. Я поблагодарил Соррилью за высокое доверие и обещал с честью нести хайдийский паспорт, когда пойду по миру. Все это было, конечно, сказано по-испански, а потому принято на полном серьезе. Мне даже зааплодировали, хотя, наверно, аплодировали бы даже в том случае, если бы я сказал, что это самое хайдийское гражданство я видал в гробу и в белых тапочках. Подхалимы и бюрократы, по сути дела, одинаковы во всех частях света, и дону Хосе приходилось вести себя так же, как секретарю райкома, принимающему у себя делегацию от какого-нибудь крутого министерства, задумавшего возвести на районных землях некий гигант социндустрии. Все это дело мне было очень понятно, хотя и ужасно противно. Тем не менее я еще раз поблагодарил за теплый прием и гостеприимство, а затем распрощался с местными начальниками.

Уже во дворе президентского дворца, когда передо мной и Таней открывали дверцу «Кадиллака», подбежал Перальта и сообщил:

— Сеньор Серхио предлагает вам заехать к сеньоре Эухении.

— Отлично! — бодренько сказал я. — Обожаю астрологию.

Перальта только улыбнулся. Наш автомобильный конвой, опять уменьшившийся до первоначального состава, без особых приключений добрался до Боливаро-Норте. По-прежнему впереди нас неслась полицейская машина с мигалкой, потоки автомобилей останавливались, даже многочисленные световые рекламы, как мне показалось, переставали мигать и замирали, чтобы не мешать нашим водителям. Ночной Сан-Исидро смотрелся очень шикарно. Я с тоской подумал, что вряд ли когда-нибудь смогу пошляться по этому городишке в свое удовольствие, как простой и мирный турист. Теперь мне тут шагу не дадут ступить без охраны и без толпы журналистов. Паблисити, мать его так!

На часах было уже без четверти одиннадцать, когда мы вылезли из машин в подземном гараже сеньоры Эухении. Весь дом охранялся не только коллегами покойного Ромеро, но и целой кучей агентов хайдийских спецслужб. Меж ними доблестно тусовались и несколько колумбийцев.

Большинство представителей «Rodriguez AnSo inc.», участвовавших в консультациях, отправились в «Каса бланку де Лос-Панчос» отдыхать после трудового дня. Со мной и Таней остался только Перальта. Аурора и несколько охранников сопроводили нас наверх, туда, где когда-то Эухения кормила нас с Ленкой «русским обедом», а мы ее после этого брали в заложники…