Черный ящик (№6) - Гастроль без антракта

Отсюда, с этой зацепки, мои мозги начали медленно, но уверенно восстанавливать сообразительность. Шарики вышли из-за роликов, закрутились, начали чего-то вспоминать… Но если бы мозги не приступили к работе, мне, наверное, было бы полегче. Я вспомнил, что так и не успел нажать клавишу «TEST» после набора кода «1865».

Из этого следовало очень важное, прямо-таки чудовищно важное обстоятельство.

Как известно, товарищ дон Педро Лопес сооружал свой «Бронированный труп» на случай ядерной войны и ее последствий, то есть глобального радиоактивного заражения атмосферы и ядерной зимы. Соответственно он решил изолироваться получше. Поскольку сведущие люди объяснили ему, что процесс восстановления жизни на Земле может занять не одно столетие, дон Педро решил в случае чего замуроваться наглухо. Так, чтобы, даже если очень захочется, никто из подземного дворца не ушел. Поэтому подразумевалось, что код «1865» сам по себе должен не только включать лифт, но и приводить в действие многослойную систему затворов, полностью перекрывающих лифтовую шахту. Затем в загодя загруженные цементом, песком и щебнем автоматические бетономешалки подавалась эмульсия из воды и синтетических смол, придающая бетону особую прочность. Затем все это выдавливалось в пространство между щитами-затворами, и оно автоматически заполнялось бетонной смесью. Систему эту можно было, естественно, включить только один раз. После этого убежище Лопеса становилось воистину «Бронированным трупом», ибо живым из него никто не мог выбраться.

Но время шло, война не начиналась, а Лопесу хотелось обставить свой бункер получше. Да и оборудование изнашивалось, надо было где-то что-то ремонтировать и приводить в порядок. Ведь Лопес как-никак намеревался прожить в убежище до естественной смерти, то есть лет двадцать-тридцать, да еще взять туда с собой семью и ряд приближенных. Там была сооружена замкнутая, как на космическом корабле, система жизнеобеспечения, полностью изолированная от внешнего мира. Чудак Браун искал вентиляцию, а ее просто не было. Канализации тоже не было. Все отходы перерабатывались, воздух и вода очищались, возвращаясь в оборот. Эта баснословно дорогая система, управлявшаяся мощным компьютером, имела в качестве энергетической установки атомный реактор. Так или иначе, но надо было периодически осматривать объект и возвращаться обратно. Именно для этого и придумали команду «TEST», которая отключала все системы, замуровывающие лифт.

Я узнал все это из разархивированной «шпаргалки». Загодя волновался, переживал, чтобы не сплоховать. Но проворонил. Не предугадал такого поворота. Хотя о том, что мама с дочкой затеяли пакость, тоже знал заранее. Только вот не знал, какую. Но ведь бдил, готовился, несколько раз ждал… А когда успокоился — хоп! — и оказался в пролете.

Бетти и Таня взяли меня за плечи и выволокли с площадки в широкий проем, за которым оказался короткий коридор.

Какую комбинацию цифр набрала Бетти (пульт находился у нее в руках) я не увидел, но зато увидел, что проем задвинула поднявшаяся снизу стальная плита, а еще через несколько минут услышал, как туда, на площадку, где лежали девять трупов, с плескучим клокотанием и шлепаньем полился бетон… Меня, стало быть, пожалели. Выходит, я еще нужен. Зачем?

Нет, поторопился я, конечно, сказать, что голова начала соображать. Ни хрена она не соображала.

Если Кармела знала, что «1865» без приставки «TEST» означает приговор к пожизненному заключению в недрах «Бронированного трупа», то ее заподлянка выглядела как подвиг камикадзе, потому что она и себя замуровала, и свою маму тоже. То, что она перестреляла и хайдийских аквалангистов во главе с субофисиалем Убедой, и трех Эухеньиных охранников, было вполне понятным жестом. Но на кой черт тогда меня щадить?

К сожалению, додуматься я так и не успел, потому что дамы поволокли меня дальше. Короткий коридор вывел в небольшой зал с мраморным полом и двумя круглыми бассейнами, посреди которых били небольшие фонтанчики. Зал пересекала ковровая дорожка оранжево-алой расцветки, которая затем поднималась на широкую — метра четыре — парадную лестницу с античного образца статуями и колоннами. Стены украшала дорогая мозаика, изображавшая какие-то библейские сюжеты, а на потолке переливались радужным хрусталем и сверкали позолотой огромные люстры.

Миссис и мисс Мэллори уронили меня на дорожку, и Бетти еще раз пощелкала клавишами. Проем, через который мы вошли в зал, закрыла сперва стальная плита, а потом фигурная мраморная панель с барельефом все той же Девы Марии. И вновь заклокотал за стенами бетон, заполняя коридор, ведущий к уже замурованному лифту.

И тут меня, да и моих конвоирок как громом ударило. В гулкой тишине подземного дворца, нарушаемой лишь тихим журчанием фонтанчиков да еле слышным шлепаньем жидкого бетона за мраморным барельефом и стальной плитой, прозвучал могучий басовитый голос.

Я уже слышал похожий, когда мы взяли в плен Паскуаля Лопеса. У братьев-близнецов были похожи и акцент, и интонации. Доводилось мне слышать и голос самого дона Педро, правда, не вживую, а через хитрое подслушивающее устройство. Тогда мы с ныне пропавшей Мэри Грин, проникнув в тайную гавань X-45 на подводном аппарате «Аквамарин», присосались к брюху субмарины Хорсфилда и подслушивали, о чем ведут речь Лопес и дель Браво.

Но все-таки это было не совсем то.

Можно сколь угодно хорошо разбираться в технике и находить объяснения акустическим эффектам, прекрасно сознавая, что где-то стоит магнитофон, включившийся по заранее заготовленной программе, который и гонит речь с кассеты на динамики, замаскированные где-то в стенах. Можно не верить в существование загробного мира, духов, призраков, привидений и прочих персонажей фильмов ужасов и детских сказок. Да, можно быть стопроцентным атеистом, материалистом и рационалистом, но все-таки испугаться такого голоса…

Во-первых, он был несказанно громкий. Во-вторых, его немного изменили, пропустив через какую-то звукооператорскую аппаратуру, и придали ему некий загробно-потусторонний оттенок, давящий на психику. Наконец, в-третьих, он зазвучал внезапно, когда никто этого не ждал.

— Приветствую всех в «Бронированном трупе», сеньоры и сеньориты! Вы сделали свой выбор. Отныне вы мои ВЕЧНЫЕ гости: «Оставь надежду, всяк сюда входящий…» Лишь Всемогущий Бог волен дать свободу вашим душам. Тела же останутся здесь навсегда. Помолитесь, покайтесь, успокойте души. Да, вы больше никогда не увидите ни солнца, ни луны, ни голубого неба, ни звездного. Все ваши родственники, оставшиеся на поверхности, для вас уже мертвы. Таков был ваш выбор, и теперь вам остается лишь покориться судьбе, которую вы сами избрали. Уповайте на милость Божью, и да пребудет с вами Его благословение!

Этот сукин сын очень вовремя напомнил о ситуации. Не мне, конечно, я и так все понимал. Голос Педро Лопеса зацепил за живое Бетти и Таню. Я отчетливо услышал злой шипящий шепоток:

— Врет! Отсюда есть еще два выхода!

Я тоже слышал о том, что выходы есть, но подозревал, что к нынешней ситуации это уже не относится. И пятисотметровая шахта на кукурузном поле, заваленная и затопленная, и тот третий выход, который искали Сорокин и Браун, — все они при здешней автоматике уже давно могли быть залиты бетоном и задвинуты броневыми щитами. Так что, если Танечка с мамочкой рассчитывали захапать свой любимый компьютер с секретами, а потом благополучно смыться, то они жестоко ошибались. В общем, к посмертному приветствию товарища Педро Лопеса надо было прислушаться и сделать соответствующие оргвыводы.

Милые дамы поволокли меня по лестнице, подцепив за скованные руки и не развязывая ног. Здесь до первой площадки было ступенек сорок, и у меня было несколько минут, чтобы подумать над складывающейся ситуацией. Итак, семейка Мэллори — не камикадзе. Уже за это открытие я, как бывший юный пионер, мог бы сказать свое пионерское спасибо бывшему хайдийскому диктатору, если бы, конечно, по совместительству не был борцом против его диктатуры.

Из того, что мама с дочкой рассчитывали на благополучное бегство, логически следовало, что меня они должны были бросить в лифтовой шахте если и не расстрелянным, то уж по крайней мере залитым в бетон. Однако они, не жалея своего здоровья и слабых женских сил, зачем-то тащили меня дальше. При этом обе — особенно Таня! — хорошо сознавали, что я очень не люблю такого неаккуратного обращения и наверняка при первой возможности постараюсь доставить им неприятности. Либо они были жуткими альтруистками, во что после девяти трупов на лифтовой площадке с трудом верилось, либо во мне им виделся какой-то практический интерес.

В принципе, у них должно было быть все, что позволяло им добраться до сейфа. Их руки с пальцами, коды с пультом, ключи-крестики, которые они вытащили у меня из кармана. У них были даже перстни Аль-Мохадов, которые не имели прямого отношения к фонду О'Брайенов и вообще неизвестно что собой представляли… А Таня об этих перстеньках кое-что знала, могла знать во всяком случае, ведь «выпуклый плюс» я обнаружил у ее знакомого цыгана Степаныча, а «вогнутый» — у нежно любимого ею Толяна.

Речь шла о Тане-реальной, но была еще и Таня-виртуальная, которая по ходу дурацкого сна ј 3 прямо заявила, что «джикеи» отказались от мысли пройти через затопленную шахту на кукурузном поле, когда узнали, что там не обойтись без перстней Аль-Мохадов. Поскольку для меня уже давно не было сомнений, что за всеми дурацкими снами для Димы и Тани просматривалась волосатая лапа Чудо-юда, это могло быть прямой подсказкой на тот случай, который сейчас имел место… Стоп!

Таня-реальная тоже все это видела во сне. И живым я ей нужен, потому что она знает о тех невероятных свойствах перстней, которые вроде бы проявлялись. А ведь тогда, на даче у Белогорского, когда я — и сейчас это четко помню! — не только прошел через щель накрепко закрытой стальной двери, но и переместился за сорок километров из одного закрытого и охраняемого

поселка в другой, тоже закрытый и охраняемый, что-то все-таки было… ХотяЧудо-юдо со свойственным ему красноречием легко убедил меня в том, что наяву события протекали совсем не так, а все фантастические детали он для меня сам придумал из экспериментальных соображений. Если Таня верит в то, что перстни Аль-Мохадов дают такие невероятные возможности, то, может быть, считает, будто я знаю, как ими управлять… И тогда выходит, что я для нее — надежда на благополучный выход из «Бронированного трупа».

Бетти и Таня втащили меня на лестничную площадку. Тут возвышалась скульптурная композиция из розового мрамора, изображавшая трех ангелочков, то есть трех очень довольных жизнью пупсов с крылышками. Пупсы были сработаны из цельной глыбы, но так ловко, что казалось, будто и впрямь летают.

Дальше лестница раздваивалась. «Шпаргалка», находившаяся у меня в голове, утверждала, что идти надо направо. Именно туда меня и потащили, передохнув, Бетти и Таня.

Лестница вышла к двери, покрытой белым лаком и отделанной позолоченными резными украшениями. Она была не заперта, и, открыв обе створки, мы прошли в длинную анфиладу комнат, тянувшуюся только по прямой минимум на сто метров.

— Боже мой! — воскликнула, не сдержавшись, Бетти. — Какая красота!

И правда, было на что посмотреть. Меня, помнится, детдом возил и в Кусково, и в Архангельское, но тут, конечно, было пошикарнее. В целом, конечно, создавалось впечатление, что находишься в музее. Все было уж очень парадное, нежилое. А ведь Лопес тут собирался лет двадцать прожить. Паркет был настолько гладкий, что казалось, будто поверх дерева настелено оргстекло. В каждой из комнат стены были обиты шелком своего цвета, оттенка и рисунка. На каждой стене висело по одной большой или по нескольку малых картин в позолоченных багетах. Резные стулья, кресла, диваны, комоды — все это было сделано под XVIII век.

Дамы вполне могли бы, наверно, остановиться и посмотреть получше, так как теперь им некуда было спешить. Заодно и мне дали бы отдохнуть какое-то время. Но они все-таки спешили, будто боясь, что кто-то их может опередить. Мне лично казалось, что сейчас, пока еще ничего не нашли, бояться нечего.

Мы прошли одну комнату, другую, третью, четвертую… В пятой должен был находиться некий «ларец с трубой».

— Вот он! — Первой ларец, стоявший на столе в углу комнаты, увидела Таня. Меня временно посадили в кресло — большое им спасибо! — а сами подошли к ларцу.

— А где же труба? — спросила Бетти.

— Вот, — Таня указала на чеканное изображение почтового рожка на торцевой стенке ларца.

Я знал — опять же из чудо-юдовской «шпаргалки», — что за кольцо на крышке ларца браться нельзя ни в коем случае. Штырь, через который было продето кольцо, служил чекой. При попытке поднять крышку ларца чека выдергивалась, освобождала ударник, и взрыв с гарантией уничтожал всех, кто находился в комнате.

Но Таня знала, что можно, а что нельзя. Она осторожно осмотрела ларец, нашла в его боковой стенке небольшое отверстие и сунула в него указательный палец правой руки.

— Набери «2881», — попросила Таня, и Бетти набрала код на пульте. Едва эта просьба была исполнена, как где-то заурчал электромотор, и огромное зеркало в раме из черного дерева плавно ушло в сторону, открыв проем, в который мы не замедлили войти. Точнее, вошли Бетти и Таня, а меня потащили волоком.

За проемом оказалась еще одна анфилада комнат. Большинство из них было заставлено книжными шкафами. То ли диктатор решил посвятить остаток жизни самообразованию, то ли очень любил красивые обложки. В одном из шкафов должна была стоять старинная книга, которую я видел только глазами негритенка Мануэля. Читать Мануэль не умел, но название книги прочла донья Мерседес: «Приключения и жизнь плута Гусмана де Альфараче, дозорная башня человеческой жизни…» Эту книгу должна была найти Бетти. Собственно, книга ей не требовалась. Она только обозначала нужную полку.

Я знал, что полка, где стоит плутовской роман, находится в третьей (считая от зеркала) комнате. Здесь должна была работать мама Бетти.

Она справилась с задачей блестяще. В толще стенки шкафа было отверстие для мизинца левой руки, куда Бетти свой мизинец и всунула.

— «3490», — сказала она Кармеле, и та набрала код. Лишь после этого можно было открывать дверцу шкафа и снимать с полки книгу.

Под этой книгой на полке располагалась кнопка. Теперь ее можно было нажимать безбоязненно: она замыкала только цепь, включающую механизм открывания очередной потайной двери, а не механизм подрыва фугаса.

Шкаф медленно ушел под пол, а мы очутились в очередной анфиладе. Тут надо было пройти аж десять комнат, прежде чем мы оказались у портрета Сан-Мартина, где в дело опять вступила Таня.

Прибор, сканирующий отпечатки пальцев, был вмонтирован в массивный багет огромного портрета национального героя Аргентины. Самое главное было не качнуть портрет вбок. Железный угольник, укреплявший багет с тыльной стороны, мог сработать как замыкатель для двух контактов-шурупчиков, невинно торчавших из стены всего в сантиметре от края портрета. Но Таня прочно придавила портрет к стене, вставила палец в прибор, не шелохнув раму, а Бетти набрала код «1298». Портрет остался на месте, но на противоположной от него стене, отделанной панелями из красного дерева, открылся проход.

— Давай оставим его здесь, — предложила Бетти. — Дьявольски тяжелый парень. По-моему, он не похож на Гарри Гудини, чтобы суметь распутать ноги и вынуть руки из наручников.

— Ты так думаешь? — с сомнением произнесла Кармела. Ей тоже, видимо, надоело таскать меня туда-сюда. Они почему-то очень торопились, а я мешал им передвигаться быстро.

После этого я опять потерял сознание. Танечка вырубила меня для того, чтобы пристегнуть наручниками к стояку водопроводной трубы в небольшой ванной комнате. Как я там очутился — не помню.

Очнулся я только тогда, когда никого поблизости не было. Ванная вряд ли предназначалась для самого Педро Лопеса. Скорее всего она была заготовлена для кого-то из приближенных, потому что была сделана слишком уж скромно и по-деловому.

Я сидел на холодном полу, отделанном голубой глазурованной плиткой типа нашего «кабанчика», вытянув связанные ноги. Тишина стояла абсолютная. То ли звукоизоляция была хорошая, то ли Таня и Бетти так далеко ушли, что слышать производимый ими шум я не мог. Я даже не знал толком, давно ли сижу здесь. Пять минут? Двадцать? Час? И конечно, закралась такая простая-простая, но очень скучная мысль: а что, если милые дамы как-нибудь самостоятельно нашли способ выбраться, и теперь я сижу тут один-одинешенек, дожидаясь второго пришествия, которое вовсе не обязательно состоится? Опять же, прежде чем оно состоится, мне придется один раз помереть. Дело это новое, неосвоенное, тем более что сдыхать придется от голода и жажды. На это потребуется время.

Может, трое суток, а может, пять. Конечно, если за это время мне не удастсясломать наручники.

Чуть отодвинувшись вбок от трубы и до отказа вывернув шею влево, я сумел поглядеть на часы: 17.39. Интересно, что сейчас делает Чудо-юдо? Рвет и мечет? Готовит останки аквалангистов к спуску в шахту на кукурузном поле? Пытается срочно отыскать третий выход? Мизерная, но надежда. Правда, какими глазами я на него посмотрю, если чертовы бабы все-таки унесут свой компьютер?.. Ведь закон-то на их стороне. Они, как любят нынче выражаться в нашем Отечестве, «легитимные» наследники. Мы с Чудо-юдом можем стать таковыми только после их смерти. Но никто не поручится, что Перальте и тем колумбийцам, которые за ним стоят, покажется более перспективным иметь дело с Бетти и Таней-Вик. А это чревато для отца серьезными коммерческими осложнениями. И здесь, и в других местах…

Прошел час. Я снова повернул голову на часы: 18.43. Тишина давила на психику, сводила с ума. Над головой — полкилометра горных пород, вокруг — бездушный, гальванизированный электроникой «Бронированный труп», а я у него в кишках, где-то в аппендиксе, ничтожный микроб… В голове начиналась каша. Психика отказывала. Путаница мыслей, напряженное стучание лбом в какую-то прозрачную, но непробиваемую преграду. Я дернулся, попробовал взять наручники на излом, но это был качественный товар. С ними, я думаю, даже Гудини не совладал бы. Впрочем, он-то, может, и совладал бы, но я-то не Гудини… Наверно, еще несколько минут — и я бы завыл, заорал дурным голосом.

Но тут до моего сознания долетел далекий, но достаточно хорошо слышимый звук. Похоже, что кто-то приближался к месту моего заточения.

УДАР ИЗ ОФСАЙДА

Поначалу мне показалось — милые дамы возвращаются. Если я провалялся в отрубе достаточно долго, да потом еще, уже в сознании, час просидел, то им вполне могло хватить времени на все дела. Они могли уже достать свой ноутбук из сейфа и вернуться за мной. Правда, их возвращение могло нести мне кое-какие мелкие неприятности, тем более что я до сих пор не знал, по какой причине меня до сих пор не пристрелили. В том, что я не знаю ничего такого, чего не знали бы Бетти и Таня, у меня сомнений не было. Но как бы они, сердешные, подозревая о наличии у меня каких-то нужных им сведений, по простоте душевной не взялись бы эти сведения из меня вытягивать. Не знаю, проходила ли Танечка специальную подготовку на этот счет, но у девицы с ее складом характера даже импровизации на эту тему могли получиться весьма неплохо. Мне, конечно, вовсе не хотелось бы зря отнимать у нее время, но не было никакой уверенности, что она мне сразу поверит.

Шаги между тем заметно приблизились. Теперь уже можно было разобрать по звуку: идут несколько человек. И явно больше, чем двое. Это не то чтобы испугало, но сильно озадачило. По идее, кроме меня и семейства Мэллори, ни один живой человек в «Бронированный труп» не проникал. Можно было предположить, конечно, что те самые пропавшие подводные пловцы-«джикеи», которых упустили «тигры» дона Соррильи, опередив нас, прошли в эту подземную гробницу и спрятались где-нибудь, поджидая, когда мы начнем выносить ноутбук Тимоти О'Брайена. Но это было негодное предположение сразу по нескольким причинам. Нельзя было ни выйти на площадку лифта, ни спуститься вниз, не имея пульта управления, и нельзя было получить пульт, не открыв доступ к компьютеру-«часовому». То есть не отколупнув уголок мраморной плитки, не счистив цемент и не нажав укрытую под ним кнопку три раза подряд. Если «джикеи» и смогли раньше нас пробраться в «Бронированный труп», то по какому-то иному каналу. Впрочем, они могли сделать это и позже — как-никак мы уже пару часов тут.

Постепенно стали доноситься слова, сперва невнятные, потом более или менее членораздельные. Еще чуть-чуть, и я уже слышал все довольно четко. Конечно, господа говорили шепотом, но они находились, судя по всему, не более чем в двух шагах от двери ванной. Более того, они по какой-то причине остановились, и, кроме шепота, я слышал даже их тяжелое дыхание.

— Мистер Дэрк, — прошептал невидимый «джикей», чем меня ужасно обрадовал,

— может быть, не стоит забираться дальше? Они наверняка пойдут обратно той же дорогой.

— Нельзя рисковать, — ответил очень знакомый голос кандидата в сенаторы, который, по сведениям Чудо-юда и его хайдийских друзей, должен был якобы находиться под арестом в американском посольстве, а на данный момент уже сидеть в тюряге где-нибудь в Майами, штат Флорида, потому как еще в 8.30 утра ему полагалось убыть туда в сопровождении агентов ФБР, а сейчас-то уже было 19.05. Вроде бы он привлечен к ответственности за неуплату налогов… Впрочем, если его дружки в США ему помогли, то федеральные или штатные власти могли отсрочить арест на какой-то срок: 37 миллиардов — деньги немалые. Достанет денежки — можно и подумать, сажать или не сажать. В конце концов, можно ведь штрафануть его по суду, скажем, на миллиардик. Черт его знает, какие там законы в этой самой Флориде?

Но самое главное, чего мне хотелось в этот момент, так это не производить шума. Даже не дышать. В ванной все уж очень гулко отдается. Выдохнешь слишком сильно — тут-то они и пожалуют. А Дэрк, если и не знает меня как сына Чудо-юда, может припомнить, как я сидел в двух шагах от столика, где он препирался со своей шмарой. Ну уж ему-то я живым никак не нужен. Они меня тихо зарежут, я и пикнуть не успею.

— Нельзя рисковать, — повторил Дэрк. — Здесь целый лабиринт комнат. Они могут совершенно случайно добраться до нашего выхода, и тогда мы останемся здесь навсегда, понятно?

— Они же не знают кода запуска системы…

— Им и не надо его знать. Достаточно нажать любую клавишу, — и через полчаса они будут в президентском дворце. Туннель перекроют три стальных щита двухфутовой толщины каждый, между которыми будет залит высокопрочный бетон. Даже с перфораторами и динамитными патронами нам отсюда не удалось бы выбраться раньше чем через год. А у нас нет ни того, ни другого.

Я слушал, ощущая неодолимую тоску от того, что прикован к трубе. Будь я свободен, наплевал бы сейчас и на фонд О'Брайенов, и на все остальное. Лишь бы удрать отсюда.

— Хватит отдыхать! — приказал Дэрк. — Вперед!

Мимо двери прошли минимум семь человек. Все сходилось. Те шестеро, что не попали в плен к «тиграм», плюс сам Дэрк.

Шаги стали удаляться и затихли где-то в глубине подземных залов. Я остался сидеть в ванной. Приятно, конечно, что «джикеи» не обнаружили и не прирезали, но много ли радости тут сидеть? Конечно, у семерых «джикеев» больше шансов пристукнуть Танечку и ее биологическую маму, чем у Танечки положить их всех на месте. Но если Мэллори действительно прорвутся к таинственной «системе», то дело «джикеев» дрянь. Самое главное — мне ни при каком раскладе не светит ровным счетом ничего.

Замысел «джикеев» был примерно ясен: идти по следам Тани и Бетти, благо все проемы, пройденные с помощью пальцев и кодов, оставались открытыми, позволить им взять компьютер из сейфа, а затем взять все готовенькое.

Опять стояла тишь-тишина, от которой только с ума сходить. Но теперь я вострил уши. Рано или поздно до меня должны были долететь хотя бы отзвуки пальбы. Десять минут прошло, пятнадцать, двадцать… Неужели «джикеи» ликвидировали дам тихо — ножичком или, допустим, новомодным арбалетом?

Еще минут десять прошло, но ни стрельбы, ни какой-либо возни не слышалось. Я опять начал подумывать о том, что заперт наглухо в кишках у «Бронированного трупа», и размышлять о прекрасной перспективе сдохнуть от жажды и голода у этой чертовой трубы, к которой меня приковали «жена» и «теща».

Думать я мог сколько угодно, но вот изменить ничего не сумел бы при всем желании. Наверно, если поприседать и подрыгать ногами, то можно было бы растянуть кабель и как-нибудь освободить ноги, но наручники не сломаешь -

это точно. И вот тут-то я и услышал первую, очень далекую, но отчетливую автоматную очередь. Звук был такой, будто я, стоя на десятом этаже, слушаю, как мальчишка елозит палкой по батарее центрального отопления где-нибудь на втором или даже на первом этаже. Потом протарахтело еще несколько, что-то зазвенело, забрякало… После небольшого, минут на пять, перерыва выстрелы загрохотали довольно близко от места моего заточения. Я услышал визг рикошетирующей пули, звон какой-то разлетевшейся вдребезги стекляшки. Опять загавкало, еще ближе. Теперь в промежутке между пальбой мне отчетливо послышался топот ног. Кто-то в одиночку делал перебежки и отстреливался. Потом бахнуло громко и встряхнуло пол — это уже была граната. После взрыва некто, похоже мужик, испустил душераздирающий вопль. Да, похоже, что «джикеям» придется попотеть, если они, конечно, вообще останутся живы. Если Танечка собрала все магазины от убиенных ею на площадке лифта, то она не скоро останется без работы…

Автомат начал молотить совсем рядом с дверью, ее даже встряхивало немного. Бил «ПП-90». Длинная очередь на полмагазина, потом отдаленный шум — кто-то повалился на пол, а затем: топ-топ-топ! Перебежка. Еще очередь короткая, с другой стороны, треск отлетевшей щепки, звон очередной разбитой посуды.

Когда кто-то зашлепал пятками гидрокостюма по паркету мимо двери, ведущей в ванную, зло и яростно полоснула короткая очередь. Частично она пришлась в дверь, и если бы я не сидел на полу у трубы, то имел бы все шансы угодить под рикошет. В белом лаковом покрытии двери появились две рваные дыры, шепки упали мне на ноги, а пули, расколов пару плиток на стене, противоположной от входа, еще раз отрикошетили, ударившись в стену. Большое им спасибо за то, что это произошло примерно в полуметре над моей головой.

Впрочем, еще одна или две пули угодили в того, кто перебегал мимо двери.

Он судорожно схватился за дверную ручку, пытаясь удержаться, распахнулдверь, и в это время ему еще раз добавили в спину. От удара человек в гидрокостюме с красно-белой полосой ничком грохнулся на пол. Вместе с ним на голубую плитку, устилавшую пол, полетел и автомат. После этого кто-то невидимый с треском проломил прикладом нечто деревянное, раскокав при этом что-то фарфоровое, простучало несколько очередей, и еще какие-то увесистые детины промчались мимо. Тарахтение автоматов после этого некоторое время отсутствовало. Оно послышалось позже и на значительном удалении от меня.

Гражданин, ввалившийся в ванную, признаков жизни не подавал. Костюмчик на нем был, как у меня, лица я не видел, но сразу мог догадаться, что это не Таня и не Бетти. Прежде всего по автомату, чем-то похожему на укороченную «М-16», но с длинным прямым магазином и необычной формы прикладом. Итак, это был «джикей», чье присутствие здесь в таком виде могло принести несомненную пользу. На поясе гидрокостюма просматривался нож точно такого же образца, что был у меня до тех пор, пока Кармела не отобрала. Нож этот имел не только крепкое острие, чтобы протыкать чужие животы, и не только лезвие, чтоб резать им горло неприятелю. На одной стороне клинка имелась отличная пилка, которой можно было перепиливать стальные тросы, болты и прочие металлические предметы, например мои наручники. Правда, для того чтобы распилить наручники, мне желательно было иметь третью руку. Поскольку такого излишества природа мне не предоставила, оставалось попробовать то, что было в наличии, то есть связанные ноги. Покойничек лежал достаточно далеко, чтобы я смог дотянуться до него из положения сидя. Пришлось повернуться на левый бок, немного напрячь скованные руки, не пожалеть плечевые суставы. Перебросив пятки через убиенного, я достаточно успешно подтянул его под себя, размазав по полу кровавую лужу. В гидрокостюме мне любая мокрота была по фигу.

Рукоятка ножа торчала из-под трупа, но добраться до нее было не так-то просто. Пришлось повернуться вокруг трубы, усесться лицом к ногам покойного, а затем дотянуться до ножа скованными кистями рук. Бедные суставчики мои! Как вы только все это сдюжили! Итак, рукоятка ножа оказалась у меня в правом кулаке, а мизинцем левой руки я сумел надавить на фиксатор, удерживавший нож в ножнах. Очень полезный инструмент угодил ко мне в руки, только вот воспользоваться им было нелегко. Как я его ни пристраивал в ладони, все время получалось, что мне гораздо проще отпилить себе одну из кистей, чем распилить наручники. Мешала чертова труба. Конечно, человек, любящий свободу больше жизни и здоровья, возможно, рискнул бы пожертвовать кистью. Я же, напротив, всегда считал, что здоровье намного важнее свободы, а без здоровья мне эта свобода на хрен не нужна. Поэтому я решил, что не будет ничего страшного, если я попробую для начала распилить трубу. Правый кулак стиснул рукоять покрепче, повернув его пилящей стороной к трубе, и закаленная сталь тихонько задвигалась взад-вперед, проедая узкую канавку в чугуне. Труба была всего двухдюймовая, но пилил я ее больше часа с небольшими перекурами. Правда, когда из трубы полилась вода, пилить стало полегче. Через пропил целый фонтан холодной воды хлынул на пол и стал заливать его. К тому времени, когда я перепилил трубу полностью, вода уже потекла в коридор, перелившись через порог ванной комнаты. Тем не менее протащить скованные руки через пропил я не сумел. Пришлось попробовать отжать трубу, но ни черта из этого не вышло. Зато вышло — без всякого моего на то желания — нечто другое. Нажимая на трубу, я ее все-таки чуточку погнул, да так удачно, что намертво заклинил в пропиле нож.