Черный ящик (№6) - Гастроль без антракта

— Вы все еще далеки от того, чтобы доказать мне мою заинтересованность в этом деле! — перебила Салинаса сеньора Эухения. Она уже почуяла, что ее, кажется, не собираются ставить на колени, а совсем наоборот, ползают у нее в ногах, явно о чем-то умоляя. Правда, догадаться, о чем именно, она еще не могла и наглеть опасалась, но в голосе у нее напрочь исчезли все застенчивые и заискивающие нотки.

— Клянусь, — возопил сеньор Салинас, — я излагаю только суть и ничего больше! Поскольку сеньор Вальекас считал, что учредители «Rodriguez AnSo inc.», супруги Родригес, погибли в авиакатастрофе и не могут тем или иным способом вмешаться в ход событий, он взял на себя ответственность и за колумбийскую часть компании… Я понимаю, что объяснять все перипетии очень долго и сложно, тем более что в ряде случаев законность действий сеньора Бернардо несколько уязвима. Короче говоря, в документах сеньор Вальекас употребил факсимильную подпись сеньора Анхеля Родригеса, сканированную с одного документа, на котором сохранился подлинный автограф…

— Но я-то при чем? — уже почти раздраженно прошипела Эухения, теряя терпение. — Я не предсказывала покойному безнаказанности при подделке подписей с помощью сканера и факса. И уж тем более не подталкивала его к нарушению законов.

— О, безусловно! Никто не имеет этого в виду! — замахал руками Салинас. — Я только хочу сказать, что, согласно законодательству Хайди и Колумбии, сеньор Анхель Родригес, поскольку смерть его не установлена, все еще является де-юре президентом и владельцем контрольного пакета акций «Rodriguez AnSo incorporated», ибо все распоряжения, касающиеся управления корпорацией, шли по факсу за его подписью, а на советах директоров и собраниях акционеров по его доверенности выступал как представитель сеньор Вальекас…

— Вот как! — На сей раз Эухения прибалдела от этакой новости.

— Да, сеньора, все именно так. Но дело серьезно осложнилось тем, что после смерти сеньора Бернардо, который не имел прямых наследников и не оставил завещания, пожизненная доверенность, выданная ему Соледад Родригес, утратила силу. Либо владелец «Rodriguez AnSo inc.» должен выдать новую доверенность на имя сеньора Доминго Ибаньеса, который исполняет обязанности президента «ANSO Limited», либо каким-то иным образом решить вопрос о филиале своей компании на Хайди, но так или иначе, понадобится подлинный автограф сеньора Родригеса…

— Ну и что? — впившись в Салинаса своими глазищами, произнесла сеньора Дорадо.

Салинас вытащил из своего атташе-кейса небольшой конверт и вынул из него три фотографии.

— Посмотрите внимательно, сеньора, а затем оглянитесь и сравните… — При этом эта лысая скотина поглядела на меня.

Зрение у меня позволяло разглядеть выложенные на стол фотографии.

— Мне удалось получить эти портреты из досье, хранящегося в архиве Службы безопасности, — с небрежным видом заявил Салинас. — На первом фото вы видите очень молодого преуспевающего господина с усиками. Это единственный снимок, на котором запечатлен человек по имени Анхель Родригес. Снимок негласно сделан одним из агентов ведомства Хорхе дель Браво, неким Варгасом, во время переговоров, которые Соледад и Анхель Родригесы вели с президентом компании «Cooper shipping industries» мистером Джералдом Купером на борту яхты «Дороти», что теперь принадлежит вам, а тогда принадлежала мисс Синтии Уайт, собиравшейся замуж за Джералда Купера-младшего. К сожалению, Варгас был убит через несколько дней после этого на острове Сан-Фернандо и не может быть вызван в качестве свидетеля. Вторая фотография, запечатлевшая небритого, но в принципе тоже очень молодого мужчину, сделана неким Андреем Мазиловым, сотрудником советского посольства на Гран-Кальмаро. На этом фото изображен министр социального обеспечения революционного правительства Республики Хайди Анхель Рамос. Она сделана дня через три или четыре после первой. Очень схожие царапины на щеке, не правда ли? Наконец, вот эту фотографию сотрудник службы безопасности сделал несколько дней назад в аэропорту Сан-Исидро. Как видно, очень похожий, хотя и повзрослевший молодой человек… След от той царапины остался и очень хорошо заметен. Можете убедиться на оригинале!

И этот гадский гад внаглую указал на меня пальцем.

Честное слово, я не знал, что мне делать — то ли ржать, то ли ругаться. О том, что у местных чекистов на меня кое-что есть, я догадывался. Не удивило меня ни фото, сделанное Мазиловым, ни последнее, из аэропорта. Как меня успел отснять Варгас, вот это удивило. Значит, он всерьез стучал на «королеву хайдийских пиратов» и работал на совесть. Вот сука все-таки! Был бы он жив — убил бы его еще раз.

Но с другой стороны — обалдеть можно! Я там, в родной столице, грыз гранит науки, понимаешь, занимался разными мелкими пакостями типа кочегарки, а тут на мое, хотя и липовое имя тугрики капали. Старина Сифилитик за моей подписью крутые бабки делал. А подпись он мог взять только в одном месте: с договора о передаче «прорывных» программ, который мы с Джерри подписали. Больше я ни на один документ подпись «A.Rodriguez» не ставил. Правильно говорил товарищ Бендер: «При современном развитии печатного дела на Западе…» Интересно, этот «старый койот» на мое имя кредитов не набрал? А то влетишь эдак лимонов на nn…

Эухения рассмотрела фотографии, сложила их обратно в конверт и вернула Салинасу.

— Можете оставить себе, — заявил он. — У нас есть негативы. Сеньор Родригес, как я понял, теперь работает у вас?

Лысый явно издевался. Хотя в принципе положение у него было хуже губернаторского. У «койотов» его держали не больше чем за «лейтенанта», да и то по юридической части. Ясно, что Доминго Косой будет очень недоволен, если Эухения меня не отдаст. А нужен я им, как одноразовый шприц. Только для подписания нескольких составленных тем же Салинасом бумажек. Например, договора о продаже колумбийской компании сеньору Ибаньесу за какую-нибудь липовую сумму, завещания на имя какой-нибудь шлюхи из окружения Косого или еще чего-нибудь типа бессрочной доверенности с переходом прав собственника к управляющему в случае моей безвременной кончины. После чего кончина от внезапного инсульта, сердечной недостаточности или отравления грибками в сметане была мне обеспечена в течение недели или даже одного дня.

— Я был бы рад, — сказал Салинас, пакостно улыбаясь, — если бы сеньор Родригес уже сегодня встретился с сеньором Доминго и уточнил все вопросы, касающиеся владения и распоряжения его собственностью.

— К сожалению, сеньор Салинас, — заявила Эухения достаточно смело, — в течение сегодняшнего дня сеньор Родригес не сможет принять ваше приглашение. Я думаю, что если вы позвоните завтра около пяти вечера, то сможете получить более конкретный ответ.

— Что ж, — тоном глубочайшего сожаления произнес Салинас, — я передам весь наш разговор сеньору Ибаньесу и надеюсь, что он не будет слишком огорчен таким исходом переговоров. Ибо сейчас, когда дорога каждая минута, откладывать решение на сутки было бы неразумно… И даже опасно, я бы сказал!

На последнюю фразу он заметно нажал, и я понял, что сеньоре Дорадо, а также мне с Еленой в ближайшие часы придется серьезно поволноваться.

ЮРИДИЧЕСКИЕ КАЗУСЫ

Когда Салинас со своими ребятами покинул кабинет, выбрался через холл на парадное крыльцо и уселся в автомобиль, мы не пошли его провожать. С крыльца ему помахала ручкой одна из девиц, которую я запомнил как Аурору, увидев ее в тот день, когда мы с Ленкой пришли на прием к Эухении.

— Все это очень неприятно, — сказала супергадалка, выпуская Ленку из потайной комнаты. — Теперь можно ждать чего угодно…

— Да, «койоты» — это серьезно, — вздохнул Ромеро. — Тем более что сейчас они объединились.

— Амадо погиб, кроме него, на «Маркизе» утонули еще семь его самых верных «лейтенантов». Остальные перетрусили до рвоты и, едва обсохнув, тут же поехали в дом Сифилитика на поклон к Косому. Все они убеждены, что «Маркизу» рванули «старики». Теперь Доминго будет гонять «молодых» хлыстиком, а они лизать ему задницу.

— С полицией, конечно, связываться бесполезно? — спросил я.

— В принципе бесполезно, — кивнул Ромеро. — Звонок примут, но либо вообще никого не пришлют, либо пришлют массу народа, заранее предупредив банду, чтоб не приезжала, а потом уедут, не дождавшись, да еще выпишут счет за ложный вызов полиции. Через час после их отъезда банда будет здесь.

— Сколько у тебя людей?

— Здесь восемнадцать человек.

— И только это? — Я похлопал по кобуре «тауруса».

— Ну, есть еще штук шесть помповых ружей и четыре охотничьих карабина с оптикой.

— А то, что вчера забрали у боевиков, которых привез вагончик?

— Я не имею права тем оружием пользоваться. Оно подлежит сдаче комиссару полиции. — Ромеро посмотрел на меня как на идиота. — Мы поступили по закону: составили опись всего изъятого, скрепили печатью сеньоры Эухении и сложили все в оружейной комнате, которую опять же опечатали. Надо было вызвать комиссара уже сегодня, но в принципе время терпит… По закону оружие, изъятое у преступников, надо сдать полиции в течение сорока восьми часов с момента изъятия.

— А задержанных тоже? — прищурился я.

— В общем-то, — помялся Ромеро, — я должен был еще вчера вызвать полицию. Вооруженное вторжение на территорию частного владения. Но мне запретила сеньора. А я обязан ей подчиняться.

— А если сеньора прикажет тебе воспользоваться отобранным оружием?

Ромеро посмотрел на Эухению. Та сказала:

— Пока еще рано обсуждать этот вопрос.

— Смотрите, поздно будет, — заметил я. — Сколько человек может прислать Косой и с чем?

— Вообще-то, наверно, может и пару сотен собрать, — прикинул Ромеро. — Но не думаю, что он такой толпой пожалует. Тридцать, может быть, сорок. А оружия у него полно. Автоматы, ручные пулеметы, гранаты. Есть полицейская «химия». Бронированные джипы для перевозки денег, пара вертолетов…

— Мне думается, — вмешалась Эухения, — что вы, сеньор Баринов, слишком уж сосредоточились на силовом решении вопроса. Пока сеньор Салинас еще не выдвигал жестких требований, и я не заметила в его словах прямых угроз.

— Когда выдвинет, — проворчал я, — поздно будет.

— Я бы не торопилась с выводами. Во-первых, прямое нападение на «Горное шале» — слишком большой риск. Придется предпринимать настоящий штурм. Сюда ведет только одна проезжая дорога, причем довольно узкая и извилистая, местами проходящая по самой кромке обрыва. С внешней стороны наша райская котловина-кальдера окружена скалами, на которые даже профессиональные скалолазы не рискуют взбираться, потому что они сильно выветрены и легко обваливаются. Вы скажете, что можно использовать вертолеты. Согласна, но садиться вертолеты смогут только на крышу или на лужайку около бассейна, то есть на виду у нас. Но самое главное — даже при полной удаче, так сказать, «военной» стороны операции есть опасность, что вы, сеньор Баринов, он же Родригес, будете случайно убиты в перестрелке. А мертвый вы им не нужны…

— Да, — подтвердил я сердито, — пока я им нужен живой, но едва подпишу все, что они потребуют, моя песенка спета.

— Согласна, — кивнула сеньора Эухения. — Но ведь они не идиоты и не захотят остаться с носом по собственной небрежности? Никто не сможет им гарантировать, что вы останетесь живы, если начнется стрельба. А сеньор Ибаньес очень осторожный человек, можете мне поверить. Сеньора Салинаса я тоже хорошо знаю. Он, конечно, образованный и очень корректный кабальеро, при Лопесе даже работал в МИДе, был секретарем посольства на Гран-Кальмаро, но, если бы получил от Доминго указание «не стесняться», говорил бы совсем по-другому. Он не стал бы осторожничать и лишь намекать на возможные неприятности. Мы бы услышали что-нибудь вроде: «Эухения, крошка, если этот мальчик через двадцать минут не будет сидеть у меня в машине, то в течение следующего часа твоя вилла будет превращена в развалины». А сегодня он вел себя безукоризненно, не подчеркивая превосходства своего босса. Это свидетельствует о том, что и сам Ибаньес, отправляя Салинаса к нам, приказал ему быть повежливее. Мне представляется, что предстоит еще один раунд переговоров.

— Но я бы усилил наблюдение за воздухом, сеньора, и приготовился перекрыть автодорогу, — неназойливо порекомендовал Ромеро.

— Это твое право — решать такие вопросы, — сказала Эухения тоном генерала. — Но постарайся не спровоцировать конфликт…

Ромеро удалился с задумчивым видом. У него была примерно такая же задача, как у наших генералов перед 22 июня 1941 года: бдить, но на провокации не поддаваться.

— Вообще-то, — заметила Эухения, — самое лучшее для вас — это как-нибудь тихо и незаметно покинуть остров. Но сделать это почти невозможно. У «койотов» есть свои люди на таможне…

— Кроме того, у нас паспорта остались в отеле, — очень вовремя вспомнила Ленка. Я-то, болван, как-то забыл об этой мелочи… Правда, сильно сомневаюсь, что эти паспорта остались бы целы и невредимы, если бы угодили в воду при взрыве на «Маркизе», но сейчас, даже мирно лежа на своих местах в «Каса бланке де Лос-Панчос», они были для нас недостижимы. Сеньор Морено, который наверняка постарается заслужить благосклонность нового босса, сдаст меня моментально. Впрочем, Косой и сам мог догадаться поставить в «Каса бланке» наблюдательный пост.

— А виза у вас на сколько?

— На двенадцать дней, по-моему. — Елена явно сказала это от балды, но очень убедительно.

— Несколько дней в запасе у вас есть, — прикинула Эухения, — но все равно существует опасность, что вы просрочите визу и у полиции появится повод вас задержать…

Она не сказала, чем нам с Ленкой грозит попадание в здешнюю кутузку, но я и так это знал. В тюрьме власть «койотов» была еще круче, чем на воле.

— И потом, — сказала Эухения как бы в дополнение, — я сильно рассчитывала на ваше участие в наших общих делах… Ваш отец будет расстроен, если узнает о таком неудачном исходе поездки на Хайди.

Так бы прямо и сказала, стерва, что боишься Чудо-юда! Вслух я этого говорить не стал, конечно, но про себя сие отметил. Почти одновременно ко мне в башку пришло воспоминание о том, как Эктор Амадо на борту еще совсем целой и невредимой «Маркизы» предлагал Чудо-юду нанести «старым койотам» «тихие, но очень чувствительные удары в Европе и других местах». Если было верно то, что я предполагал, то есть если Сергей Сергеевич получал информацию непосредственно из моего мозга через эту чертову микросхему, он уже мог вмешаться в ход событий… А раз так, то все финансовые неурядицы у «койотов» — скорее всего дело не ограничивалось только проблемой автографа сеньора Родригеса! — могли иметь своим источником какие-нибудь чудо-юдовские махинации.

Я бы ни за что не поверил в это, если бы вдруг на столе Эухении не зазвонил телефон. Сеньора Дорадо подняла трубку и сказала внушительно:

— Я слушаю. О, сеньор Доминго, я рада вас слышать! Да, Салинас уехал пятнадцать минут назад. А, он звонил вам из автомобиля, понятно… Сеньор Родригес? Да, он у меня. Пожалуйста, я передам ему трубку…

Прикрыв микрофон ладонью, Эухения сделала лицо не просто изумленное, а невероятно изумленное. Она произнесла шепотом:

— Я и не знала, что у него может быть такой голос…

Мне еще было непонятно, какой такой голос прорезался у сеньора Косого — то ли шибко страшный, то ли наоборот, но трубку я взял и сказал самое простое:

— Алло!

— Сеньор, — прозвучал в трубке очень вежливый, хотя и сильно взволнованный голос, — простите ради Бога, я не виноват, что Салинас оказался сущим идиотом. Он умрет под забором, клянусь Христом! Этот скот не понял ни слова из того, что я объяснял ему больше часа! Одно ваше слово, и через десять минут его голову сбросят с вертолета прямо на крышу «Горного шале»…

Я обалдел, но вовремя сориентировался. Очень кстати пришло воспоминание о том, как Соледад с моей помощью дурачила старшего Купера. Снимочек «крупного мафиози» Анхеля Родригеса в легком белом костюме, с массивными черными очками на морде и приклеенными заботливой «супругой» усами лежал у меня перед глазами. Правда, говорить ему там не пришлось. Зато, по мнению Соледад, я тогда прекрасно вошел в роль, когда мы с ней играли в «миллионера и служанку». В общем, надо было мне попроситься к какому-нибудь режиссеру на роль Хлестакова…

— Сеньор Ибаньес, — произнес я несколько рассеянно, — ваше заявление относительно головы сеньора Салинаса, разумеется, шутка? Мне не хотелось бы доставлять лишние хлопоты тем, кто отвечает за чистоту на вилле сеньоры Эухении. Все-таки я здесь в гостях. Что же касается сути дела, то ваш представитель изложил ее очень уж сбивчиво. Думаю, если бы он явился на встречу с рабочими проектами документов, снабдил их пояснительной запиской и оговорил время и место нашей новой встречи, то все было бы намного проще. Я проконсультировался бы со специалистами, внес в текст необходимые поправки и уточнения, после чего мы могли бы окончательно согласовать все бумаги.

— Сантиссима Тринидад! — почти взвыл Косой на своем конце провода. — Сеньор Родригес, будьте великодушны! Я старый человек, у меня шесть женатых сыновей, четыре замужние дочери, восемнадцать внуков! Мы с женой прожили в бедности почти тридцать лет…

— Ну, насколько мне известно, — тут я постарался придать своему голосу такие нотки, чтобы у Доминго не было ни малейшего сомнения в том, будто я знаю о нем все от корки до корки, — сейчас вы живете далеко не бедно.

— Да, благодарение Святой Деве, в наш дом пришел относительный достаток, но не дайте же его разрушить, умоляю вас! Ведь если вы затянете рассмотрение нашего вопроса…

— Сейчас все будет зависеть от того, насколько правильно и быстро вы представите те документы, которые я должен завизировать. — Все-таки хорошо, что я иногда бывал в Мишкиной фирме «Барма», где числился референтом со свободным графиком посещения. Голосок я скопировал с младшего брательника, который иногда любил выпендриваться и изобразить из себя акулу мирового капитала.

— Сеньор Родригес, — простонал Косой, — я готов сейчас же приехать сам и обговорить все условия. Я приму все ваши замечания безоговорочно.

Я подумал около минуты. Конечно, Косой тоже мог быть хорошим артистом. «Барин, не погуби!», а потом вилами в брюхо — это мы из отечественной истории хорошо знаем. Приедет с бригадой в сорок человек — и ускорит процесс подписания.

— Что ж… — произнес я со все той же ленцой в голосе. — Если вас устроит, то приезжайте. Но, знаете, мне не хотелось бы обременять нашу дорогую хозяйку сеньору Дорадо большим количеством посетителей. Будет вполне достаточно, если вы приедете сюда с тем же числом сопровождающих, что и сеньор Салинас. Я готов гарантировать вам полную личную безопасность на территории «Горного шале». Можете воспользоваться вертолетом, если торопитесь.

— В течение часа я прилечу, будьте покойны! — обрадованно завопил Косой.

— До встречи!

Он повесил трубку, а Эухения, слушавшая весь разговор через трубку спаренного аппарата, сказала:

— Вы что-нибудь понимаете, Деметрио? Кое-что я понимал, но объяснить внятно не смог бы. Поэтому я только развел руками.

— Если он действительно собирается привезти документы, — заметила Ленка,

— то нам нужен юрисконсульт.

— Это не проблема, — ответила Эухения. — По-моему, Харамильо сегодня никуда не уезжал.

Она набрала номер на одном из аппаратов, стоявших на ее «президентском» столе, и сказала:

— Сеньор Ховельянос, я жду вас в кабинете.

Меньше чем через пять минут явился молодой, очень симпатичный, хотя и хитроватый парень в золоченых очках, в костюмчике, при галстуке и с атташе-кейсом из натурального крокодила. На кейсе красовалась блямба-монограмма с витиеватой гравировкой «Jaramillo Jovellanos, advocate». To, что слово «адвокат» было написано по-английски, должно было убеждать потенциальных клиентов, что сей защитник прав и свобод граждан оказывает свои услуги на международном уровне.

— Харамильо, — церемонно объявила Эухения, — я представляю вам сеньора Дмитрия Баринова из России и его супругу Елену. Сейчас сюда прибудет сеньор Доминго Ибаньес, привезет кое-какие документы, и вы должны будете быстро, но внимательно с ними ознакомиться. В этих документах сеньор Баринов фигурирует как Анхель Родригес, но это вас не должно смущать никоим образом…

— Прошу прощения за то, что я вас перебиваю, сеньора Дорадо, — с восхищением и удивлением в голосе произнес Ховельянос, — но я даже не мог себе представить, что у вас в охране служит миллиардер…

— Это всего лишь маскарад, — недовольным тоном выговорила Эухения. — Вы зря меня перебили, Харамильо. Я потеряла мысль…

— Сеньора, — сказал адвокат с каким-то нахальным удивлением, — вы что, не читаете газет?

— Очень редко, — Эухения подняла брови. — А что там, в газетах?

— Вот «Диарио де Сан-Исидро», сегодняшний утренний выпуск.

Харамильо развернул газету, где на второй полосе красовались мои портреты образца 1983 года. Фамилия Баринова не упоминалась, и на том спасибо. Но и таинственный мафиози Родригес, и революционный министр Рамос были похожи весьма и весьма. А заголовок, набранный, как говорится, аршинными буквами, гласил: «Анхель простер крылья над Хайди».

Мы с Еленой читали эту статью из-за плеч сеньоры Дорадо, сидевшей в кресле, и потому прочесть досконально весь огромный текст не могли. Харамильо Ховельянос все это время сидел с невозмутимой рожей, но в глазах у него прыгали чертики. Видать, мужик был очень рад, что уже в курсе дела, тогда как его хозяйка ни хрена не знает.

Суть статьи сводилась к тому, что хайдийский филиал «Rodriguez AnSo inc.», то есть Сифилитическая «ANSO Limited» задолжала своей головной колумбийской корпорации без малого полтора миллиарда баксов, что не только в 20 раз больше стоимости «ANSO» со всеми прибамбасами, но чуть-чуть не дотягивает до общей стоимости всей хайдийской недвижимости со всеми потрохами. По какой-то таинственной (так в газете писали) причине кредитор, то бишь я, Анхель Родригес, оказался на редкость терпеливым и спокойно ждал, пока нарастут проценты. Опять-таки с ледяным спокойствием гражданин Родригес принимал в счет уплаты долгов векселя разных фирм, задолжавших «ANSO Limited», хотя фирмы были весьма сомнительные. Правда, на счетах у этих фирм лежали какие-то неведомо где и на чем заработанные денежки, за ними числилась некоторая недвижимость на Хайди, Гран-Кальмаро и в других районах земного шара, причем размеры и стоимость имущества были везде и всюду подогнаны под минимальные суммы налогообложения. Ну а про то, сколько, чего и где лежало, в газете не писали. Вроде бы бедняжка Сифилитик чуть ли не впроголодь жил. Даже его дворец-замок на Боливаро-Норте, оказывается, принадлежал не ему, а… Анхелю Родригесу. И этот сукин сын Бернардо арендовал его у меня за какую-то ужасно смешную сумму. И Доминго Косой, и Эктор Амадо, и еще целая куча местных тузов и тузиков тоже все у меня в долг брали либо арендовали. По факсу из Колумбии приходили честь по чести подписанные договора и все такое с моей подписью.

Короче, оказалось, что островишко этот — в смысле Хайди — на 7/8 принадлежит сеньору Анхелю Родригесу, а 1/8 — правительству и другим мелким акционерам. Вот такие пироги!

В общем и целом то, что говорилось в первой половине статьи, лишь чуточку расширяло информацию, полученную от Салинаса. Ничего особо оберегающего мою жизнь от неприятностей не просматривалось. Но вот во второй половине статьи, в той части, которая выходила на трансконтинентальный уровень, мне удалось обнаружить намеки на то, по какой причине сеньор Доминго Ибаньес стал таким любезным и обходительным. Оказывается, дело было не только в доверенности. Если до этого в разных там Европах и Америках никто почему-то не требовал подлинного автографа сеньора Родригеса, то тут как назло вдруг потребовали. И оказалось, что таковой автограф существует всего в одном экземпляре, а самого товарища Родригеса-Рамоса никто не видел одиннадцать лет. Правда, у службы безопасности сохранилось две фотографии. Случайно, конечно.

Когда я это прочел, то на несколько минут задумался. Отчего же эта самая служба не стала публиковать третье фото, хотя и презентовала его Косому? Не потому ли, что в эту самую службу по каким-то каналам пришла команда этого не делать вообще или повременить с этим делом? Может, и сюда дотянулась мохнатая лапа Чудо-юда? Да, на такого батю надо молиться…

— Вы можете предположить, — спросил я у Харамильо, — какой пакет документов предложит нам Доминго Ибаньес?

— Могу, — ответил адвокат, — но очень прикидочно. Самое главное — ему нужно подтвердить, что вы реально существуете. Что доверенность на управление «ANSO Limited» подписана реальным человеком. Даже если он сейчас вовсе не Родригес, а Баринов. И даже если ваш брак с Соледад Родригес носил фиктивный характер…

— Насчет того, что брак был фиктивным, — сказал я, опасливо покосившись на Хрюшку, — я бы не сказал. Но вот был ли он оформлен юридически…

— Это нетрудно проверить, — Ховельянос подошел к стоящему на столе Эухении компьютеру и защелкал клавиатурой. — Остров у нас небольшой и выяснить через банк данных актов гражданского состояния, когда и кто женился, можно в два счета… Так, 1983 год. Какой месяц?

— Июнь или май… — Точно я не помнил.

— Ну и кобель же ты, Волчара! — хмыкнула Ленка по-русски. — Не знаешь, когда женился…

Харамильо невозмутимо прогнал по экрану дисплея длинную вереницу фамилий за первые четыре месяца 1983 года, а потом медленно повел строчки дальше.

— Есть! — сообщил он. — 23 мая. Зарегистрирован гражданский брак в мэрии Сан-Эстебана. Анхель и Соледад Родригес. Запись о церковном венчании сделана в метрической книге прихода церкви Эспириту-Санто. Свидетельство о браке серия AD-X-R-7 ј 12390. Других сведений нет.

— А мне, стало быть, ни гу-гу? — не совсем в шутку заметила Хавронья опять-таки по-русски.

— Брак законный, — деловито объявил юрист. — Теперь надо уточнить, зарегистрирована ли смерть вашей первой жены…

— Вот-вот, — сказала Хавронья на сей раз по-испански, — проверьте, проверьте, сеньор адвокат. В случае чего привлеку к суду как двоеженца…

У Харамильо было приличное чувство юмора, он захихикал, но тут же подавил свои несерьезные эмоции.

— Нашел. Соледад Родригес признана умершей в судебном порядке 31 октября 1983 года, как пропавшая без вести при авиационной катастрофе. Насчет Родригеса Анхеля ничего нет.

— Между прочим, — заметил я, — он еще и Рамосом побывал.

— Сейчас попробуем…

Ховельянос поковырялся, но ничего не нашел.

— Скорее всего эта информация закрыта для доступа, — доложил он. — В базу данных службы безопасности мне не пройти.

— По-моему, это излишне, — сказала Эухения. — Какое отношение это может иметь к делу?

— Самое прямое, — возразил Харамильо. — Например, если идентифицировано, что Анхель Рамос и Анхель Родригес — одно и то же лицо, причем Рамос разыскивается за совершенные преступления, то документы, подписанные Родригесом, могут быть признаны не имеющими юридической силы. Правда, это очень длинная процедура.

— В 1984 году участники восстания были амнистированы, — припомнил я.

— Да, — подтвердил Ховельянос, — но, помимо постановления Национального собрания, есть еще инструкция Президента о порядке исполнения данного постановления. Так вот, согласно этой инструкции, лица, совершившие в ходе восстания такие преступления, как убийства военнопленных, заложников, невооруженного гражданского населения, грабежи, мародерство — там солидный список! — амнистии не подлежат.

— Хорошо… — мрачно сказала Эухения, открыла сейф, вмонтированный под одной из панелей, и вынула оттуда дискету. — Попробуй, может быть, с этой штукой ты пройдешь в их базу данных…

Адвокат попыхтел минут десять и заметил с удивлением:

— Рамос Анхель, он же Родригес Анхель, данные стерты… Фото есть, а данные стерты.

Этому я уже не удивился.

Из-за окна донесся стрекот приближающегося вертолета.

— Как он торопится! — заметила Эухения, имея в виду Доминго Косого. — Еще и часа не прошло…

Она осеклась, потому что, резко распахнув дверь, в кабинет ворвался Ромеро:

— Сеньора! По трассе 23-28 приближается вагончик, управляемый штатным пультом. От зоны «Зеро» идут два вертолета…

Его последние слова потонули в грохоте взрыва, встряхнувшего все «Горное шале»…

Часть третья. БРОНИРОВАННЫЙ ТРУП

В АМПЛУА ТЕРМИНАТОРА

Если я на сей раз и потерял сознание, то ненадолго. Во всяком случае, даже оказавшись на полу, под столом заседаний, где было полно битого стекла, мне удалось сохранить устойчивые представления о том, где я нахожусь и что в данный момент происходит.

А происходило вот что. Пара вертолетов, хищно терзая воздух роторами, пронеслась над «Горным шале» и без лишних слов угостила его не то ракетами, не то бомбами… Скорее всего этих самых ракет или бомб было несколько, но те, кто был в кабинете Эухении, услышали только один взрыв. И не мудрено, что мы не смогли услышать остальные. Ракета или бомба угодила в крышу, прошибла насквозь чердак и второй этаж, а затем разорвалась на первом. Правда, не непосредственно в кабинете, а где-то за три-четыре стены от него. Сколько из этих стен рухнуло, а сколько устояло, я не знал, но то, что стены самого кабинета устояли, меня очень устраивало. Так же, как и то, что люстра и крупные куски штукатурки, свалившиеся с потолка, а также стекла, вылетевшие из окон, меня лично не задели. Меня только сшибло на пол, но очень удачно — прямо под стол. Именно на него упала медная люстра весом в тридцать килограммов с полпудом хрустальных подвесок. При особо удачном попадании в башку на тот свет могла отправить даже одна отдельно взятая подвесочка. В этом я убедился уже тогда, когда поднялся на ноги и увидел, что острие одной хрустальной сосульки насквозь пробило столешницу в два пальца толщиной, но слава Богу, в ней и застряло.

Все находившиеся в кабинете не пострадали. Ленке, правда, опять немного ободрало мордаху, а адвокату порезало бровь его же собственными очками.