Не хватайтесь за чужие талии,

Вырвавшись из рук своих подруг.

Вспомните, как к берегам Австралии,

Подплывал покойный ныне Кук.

Как в кружок, усевшись под азалией,

Поедом с восхода до зари,

Ели в этой солнечной Австралии

Друг дружку злые дикари.

Но почему аборигены съели Кука?

За что? Неясно, молчит наука.

Мне представляется совсем простая штука

Хотели кушать и съели Кука.

Есть вариант, что ихний вождь большая бука,

Кричал, что очень вкусный кок на судне Кука.

Ошибка вышла, вот о чем молчит наука,

Хотели кока, а съели Кука.

И вовсе не было подвоха или трюка.

Вошли без стука, почти без звука,

Пустили в действие дубинку из бамбука,

Тюк прямо в темя и нету Кука.

Но есть, однако же, еще предположенье,

Что Кука съели из большого уваженья.

Что всех науськивал колдун, хитрец и злюка.

Ату, ребята, хватайте Кука.

Кто уплетет его без соли и без лука,

Тот сильным, смелым, добрым будет, вроде Кука.

Кому-то под руку попался каменюка,

Метнул, гадюка, и нету Кука.

А дикари теперь заламывают руки,

Ломают копья, ломают луки,

Сожгли и бросили дубинки из бамбука.

Переживают, что съели Кука.

Долго Троя в положении осадном

Оставалась неприступною твердыней,

Но троянцы не поверили Кассандре…

Троя, может быть, стояла б и поныне.

Без умолку безумная девица

Кричала: - Ясно вижу Трою, павшей в прах!

Но ясновидцев, впрочем, как и очевидцев,

Во все века сжигали люди на кострах!

И в ночь, когда из чрева лошади на Трою

Спустилась смерть, как и положено, крылато,

Над избиваемой безумною толпою

Вдруг кто-то крикнул: - Это ведьма виновата!

И в эту ночь, и в эту кровь, и в эту смуту

Когда сбылись все предсказания на славу,

Толпа нашла бы подходящую минуту,

Чтоб учинить свою привычную расправу…

А вот конец, хоть не трагичный, но досадный:

Какой-то грек нашел кассандрину обитель,

И начал пользоваться ей, не как Кассандрой,

А как простой и ненасытный победитель…

Без умолку безумная девица

Кричала: - ясно вижу трою, павшей в прах!

Но ясновидцев, впрочем, как и очевидцев,

Во все века сжигали люди на кострах!

В куски разлетелася корона,

Нет державы, нету трона,

Жизнь России и законы

Все к чертям!

И мы - словно загнанные в норы,

Словно пойманные воры,

Только кровь одна с позором

Пополам.

И нам ни черта не разобраться,

С кем порвать и с кем остаться,

Кто за нас, кого бояться,

Где пути, куда податься

Не понять!

Где дух? Где стыд? Где честь?

Где свои, а где чужие?

Как до этого дожили?

Неужели на Россию нам плевать?

Позор всем, кому покой дороже,

Всем, кого сомненье гложет:

Может он или не может

Убивать?

Сигнал - и по-волчьи, и по-бычьи

И, как коршун, - на добычу,

Только воронов покличем

Пировать.

Эй, вы, где былая ваша твердость,

Где былая ваша гордость?

Отдыхать сегодня - подлость!

Пистолет сжимает твердая рука.

Конец, всему - конец!

Все разбилось, поломалось,

Нам осталось только малость

Только выстрелить в висок иль во врага.

Сон мне снится: вот те на,

Гроб среди квартиры.

На мои похорона

Съехались вампиры.

Стали речи говорить,

Все про долголетие,

Кровь сосать решили погодить -

Вкусное на третье.

В гроб вогнали кое-как,

А самый сильный вурдалак

Все втискивал и всовывал,

И плотно утрамбовывал,

Сопел с натуги, сплевывал

И желтый клык высовывал.

Очень бойкий упырек

Стукнул по колену,

Подогнал и под шумок

Надкусил мне вену.

А умудренный кровосос

Встал у изголовья

И очень вдохновенно произнес

Речь про полнокровье.

И почетный караул

Для приличия всплакнул,

Но я чую взглядов серию

На сонную мою артерию.

Да вы погодите, слышите, братцы, спрячьте крюк,

Ну куда ж, чертовы,

Я же слышу, что вокруг,

Значит я не мертвый.

Яду капнули в вино, ну а мы набросились,

Опоить меня хотели, но опростоволосились.

Тот, кто в зелье губы клал,

И в самом деле дуба дал,

Ну, а на меня, как рвотное,

То зелье приворотное,

Потому что здоровье у меня добротное.

Так почему же я лежу,

Их не напугаю,

Почему я не заржу,

Дурака валяю.

Я ж их мог прогнать давно выходкою смелою,

Мне бы взять, пошевелиться, но глупостей не делаю.

Безопасный, как червяк,

Я лежу, а вурдалак

Все со стаканом носится,

Сейчас наверняка набросится.

Еще один на шею косится,

Ну, гад, он у меня допросится.

Кровожадно вопия,

Высунули жалы,

И кровиночка моя

Полилась в бокалы.

Да вы погодите, сам налью,

Знаю, вижу, вкусное.

Нате, пейте кровь мою,

Кровососы гнусные.

А сам я мышцы не напряг

И не попытался сжать кулак,

Потому что, кто не напрягается -

Тот никогда не просыпается,

Тот много меньше подвергается,

И много больше сохраняется.

Вот мурашки по спине

Смертные крадутся,

А всего делов-то мне

Было, что проснуться.

Что сказать, чего боюсь?

А сновиденья тянутся,

До того, что я проснусь,

А они останутся.

Мне такая мысль страшна,

Что вот сейчас очнусь от сна,

И станут в руку сном моим милые знакомые,

Такие живые, зримые, весомые,

Мои любимые знакомые.

А вдруг они уже стоят,

И жало наготове,

И что выпить норовят

По рюмашке крови.

Лучше я еще посплю,

Способ не единственный,

Но я во сне перетерплю,

Я во сне воинственный.

Нежная правда в красивых одеждах ходила,

Принарядившись для сирых блаженных калек,

Грубая ложь эту правду к себе заманила,

Мол, оставайся-ка, ты, у меня на ночлег.

И легковерная правда спокойно уснула,

Слюни пустила и разулыбалась во сне,

Хитрая ложь на себя одеяло стянула,

В правду впилась и осталась довольна вполне.

И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью,

Баба, как баба, и что ее ради радеть.

Разницы нет никакой между правдой и ложью,

Если, конечно, и ту, и другую раздеть.

Выплела ловко из кос золотистые ленты

И прихватила одежды примерив на глаз.

Деньги взяла и часы, и еще документы,

Сплюнула, грязно ругнулась и вон подалась.

Только к утру обнаружила правда пропажу

И подивилась себя оглядев делово.

Кто-то уже раздобыв где-то черную сажу,

Вымазал чистую правду, а так ничего.

Правда смеялась, когда в нее камни бросали.

„Ложь это все, и на лжи одеянье мое.“

Двое блаженных калек протокол составляли

И обзывали дурными словами ее.

Тот протокол заключался обидной тирадой,

Кстати, навесили правде чужие дела.

Дескать, какая то мразь называется правдой,

Ну, а сама пропилась, проспалась догола.

Голая правда божилась, клялась и рыдала,

Долго скиталась, болела, нуждалась в деньгах.

Грязная ложь чистокровную лошадь украла

И ускакала на длинных и тонких ногах.

Некий чудак и поныне за правду воюет,

Правда в речах его правды на ломаный грош,

Чистая правда со временем восторжествует,

Если проделает то же, что явная ложь.

Часто разлив по 170 граммов на брата,

Даже не знаешь куда на ночлег попадешь.

Могут раздеть, это чистая правда, ребята,

Глядь, а штаны твои носит коварная ложь,

Глядь, на часы твои смотрит коварная ложь,

Глядь, а конем твоим правит коварная ложь.

Жил-был добрый дурачина-простофиля,

Куда его только черти не носили.

Но однажды, как-то зло повезло,

И совсем в чужое царство занесло.

Слезы градом, - так и надо, простофиля:

Не усаживайся задом на кобыле.

Дурачина.

Посреди большого поля, глядь - три стула.

Дурачину в область печени кольнуло.

Сверху надпись: „Для гостей“, „Для князей“,

А на третьем - „Для царских кровей“.

Вот на первый стул уселся простофиля,

Потому, что он от горя обессилел.

Дурачина. только к стулу примостился дурачина,

Сразу слуги принесли хмельные вина.

Дурачина ощутил много сил,

Ел, и жадно пил, и много шутил.

Ощутив себя в такой бурной силе,

Влез на стул для князей простофиля,

Дурачина.

И сейчас же бывший добрый дурачина

Ощутил, что он ответственный мужчина.

Стал советы отдавать, кликнул рать,

И почти уже решил воевать.

Ощутив себя в такой буйной силе,

Влез на стул для царей простофиля,

Дурачина. сразу руки потянулись к печати,

Сразу топать стал ногами и кричати:

- Будь ты князь, будь ты хоть сам господь,

Вот возьму и прикажу запороть!

Если б люди в сей момент рядом были,

Не сказали б комплимент простофиле,

Дурачине.

Но был добрый этот самый простофиля:

Захотел издать указ про изобилье.

Только стул подобных дел не терпел:

Как тряхнет… и, ясно, тот не усидел.

И проснулся добрый малый простофиля

У себя на сеновале, в чем родили.

Дурачина.

Хорошо, что за ревом не слышалось звука,

Что с позором своим был один на один.

Я замешкался возле открытого люка

И забыл пристегнуть карабин.

Мой инструктор помог и коленом пинок

Перейти этой слабости грань.

За обычное наше: „Смелее, сынок“

Принял я его сонную брань.

И оборвали крик мой,

И обожгли мне щеки

Холодной острой бритвой

Восходящие потоки.

И звук обратно в печень

Мне вогнали вновь на вздохе

Веселые, беспечные

Воздушные потоки.

Я попал к ним в умелые, цепкие руки,

Мнут, швыряют меня, что хотят, то творят.

И с готовностью я сумасшедшие трюки

Выполняю, шутя, все подряд.

Есть ли в этом паденьи какой-то резон

Я узнаю потом, а пока,

То валился в лицо мне земной горизонт,

То шарахались вниз облака.

И обрывали крик мой,

И выбривали щеки

Холодной острой бритвой

Восходящие потоки,

И вновь вгоняли в печень

Мне, упруги и жестоки,

Невидимые, встречные

Воздушные потоки.

Но рванул я кольцо на одном вдохновеньи,

Как рубаху от ворота или чеку.

Это было в случайном, свободном паденьи

Восемнадцать недолгих секунд.

А теперь некрасив я, горбат с двух сторон,

В каждом горбе спасительный шелк,

Я на цель устремлен, и влюблен, и влюблен

В затяжной, не случайный прыжок.

И обрывают крик мой,

И выбривают щеки

Холодной острой бритвой

Восходящие потоки.

И проникают в печень

Мне на выдохе и вдохе

Бездушные и вечные

Воздушные потоки.

Беспримерный прыжок из глубин стратосферы.

По сигналу „Пошел!“ я шагнул в никуда.

За невидимой тенью безликой химеры,

За свободным паденьем айда.

Я пробьюсь сквозь воздушную тьму,

Хоть условья паденья не те.

Но и падать свободно нельзя потому,

Что мы падаем не в пустоте.

И обрывают крик мой,

И выбривают щеки

Холодной острой бритвой

Восходящие потоки.

На мне мешки заплечные,

Встречаю руки в боки

Прямые, безупречные

Воздушные потоки.

Ветер в уши сочится и шепчет скабрезно:

„Не тяни за кольцо, скоро легкость придет“.

До земли триста метров, сейчас будет поздно.

Ветер врет, обязательно врет.

Стропы рвут меня вверх, выстрел купола, стоп.

И как не было этих минут,

Нет свободных падений с высот,

Но зато есть свобода раскрыть парашют.

Мне охлаждают щеки

И открывают веки,

Исполнены потоки

Забот о человеке.

Глазею ввысь печально я,

Там звезды одиноки,

И пью горизонтальные

Воздушные потоки.

В холода, в холода,

От насиженных мест

Нас другие зовут города.

Будь то Минск, будь то Брест,

В холода, в холода.

Неспроста, неспроста,

От родных тополей

Нас суровые манят места,

Будто там веселей.

Неспроста, неспроста.

Как нас дома ни грей,

Не хватает всегда

Новых встреч нам и новых друзей.

Будто с нами беда,

Будто с ними теплей.

Как бы ни было нам хорошо иногда,

Возвращаемся мы по домам.

Где же ваша звезда?

Может здесь, может там.

Сколько чудес за туманами кроется,

Не подойти, не увидеть, не взять.

Дважды пытались, но бог любит троицу,

Ладно, придется ему подыграть.

Выучи намертво, не забывай,

И повторяй, как заклинанье.

Не потеряй веру в тумане,

Да и себя не потеряй.

Был ведь когда-то туман наша вотчина,

Многих из нас укрывал от врагов.

Нынче, туман, твоя миссия кончена,

Хватит тайгу запирать на засов.

Выучи намертво, не забывай,

И повторяй, как заклинанье.

Не потеряй веру в тумане,

Да и себя не потеряй.

Тайной покрыто, молчанием сковано,

Заколдовала природа-шаман,

Черное золото, белое золото,

Сторож седой охраняет туман.

Выучи намертво, не забывай,

И повторяй, как заклинанье.

Не потеряй веру в тумане,

Да и себя не потеряй.

Что же выходит и пробовать нечего,

Перед туманом ничто человек.

Но от тепла, от тепла человечьего

Даже туман поднимается вверх.

Выучи, вызубри, не забывай,

И повторяй, как заклинанье.

Не потеряй веру в тумане,

Да и себя не потеряй.

То ли в избу и запеть,

Просто так, с морозу,

То ли взять и помереть

От туберкулезу.

То ли песенку без слов,

А может под гитару,

То ли в сани рысаков

И уехать к Яру.

Вот напасть понеслась

То ли в масть карту класть,

То ли счастье украсть,

То ли просто упасть.

Страсть…

Назло всем, навсегда, в никуда

В вечное стремление.

То ли с неба вода,

То ль разливы весенние.

Может песня без пловца,

А может без идеи.

А я строю печку в изразцах

Или просто сею.

Сколько лет счастья нет,

Все кругом красный свет,

Недопетый куплет,

Недодаренный букет.

Бред…

Назло всем, насовсем

Со звездою в лапах

Без реклам, без эмблем,

Мишек косолапых.

Не догнал бы кто-нибудь

И учуял запах.

Отдохнуть бы, продыхнуть

Со звездою в лапах.

У нее, без нее,

Ничего не мое.

Невеселое жилье,

И белье и то ее.

Е-мое…

В нашей комплексной бригаде

Прошел слушок о бале-маскараде.

Раздали маски кроликов,

Слонов и алкоголиков,

Назначили все это в зоосаде.

- Зачем идти при полном при параде,

Скажи мне, моя радость, христа ради,

Она мне: „Одевайся…

Мол, я тебя стесняюся…

Не то мол, как всегда, пойдешь ты сзади“.

Я платье, говорит, взяла у нади,

Я буду нынче, как Марина Влади

И проведу, хоть тресну я,

Часы свои воскресные,

Хоть с пьяной твоей мордой, но в наряде.

Зачем же я себя утюжил, гладил…

Меня поймали тут же в зоосаде,

Ведь массовик наш Колька

Дал мне маску алкоголика,

И на троих меня зазвали дяди.

Я снова очутился в зоосаде

Глядь две жены, ну две Марины Влади,

Одетые животными с двумя же бегемотами.

Я тоже озверел и встал в засаде.

Наутро дали премию в бригаде,

Сказав мне, что на бале-маскараде

Я будто бы не только

Сыграл им алкоголика,

А был у бегемотов я в ограде.