Наладчик Джек (№5) - Кровавый омут

Очень плохо, думал Лайл, укладывая ее на мостовую. Хуже некуда, черт побери.

Потом выволок из машины мужчину, перевернул лицом вниз точно так, как жену. Брюхо расплющилось на асфальте, вокруг образовалась лужа.

Ну что? — хотел крикнуть Лайл. Ждете смерти? Думаете, вас ждет то, что вы мне приготовили?

Нож на три четверти перерезал ленту на запястьях. Дальше сами без труда разорвут.

Снова вскочив в их машину, он с ревом сорвался с места, глядя по сторонам, озираясь, проверяя, не видит ли кто. Постепенно приходила уверенность, что удастся выйти из воды сухим.

Лайл доехал до Чемберс-стрит, встал у пожарного гидранта. Стекла машины оставил опущенными, двери незапертыми, багажник открытым, разорванную одежду Фостеров бросил на переднее сиденье, одеяло свернул, взял с собой. Ключи спустил в канализационную решетку по дороге к станции метро на углу. Выбрал это место потому, что тут проходил поезд, делавший остановку в Астории в шести кварталах от дома. В ожидании поезда по инструкциям Джека нашел телефон-автомат, набрал 911, бросая монетки в прорезь автомата дрожащими пальцами.

Черт возьми! Сколько можно трястись?

Лайл сообщил дежурному, что, кажется, слышал выстрелы на Чемберс-стрит, связанные, по его мнению, с желтой «короллой», брошенной у пожарного гидранта.

Полицейские, прибыв на место, в первую очередь заглянут в бардачок, обнаружат документы на машину. Потом осмотрят багажник с пистолетом 32-го калибра. Джек уверен, что незарегистрированный.

Когда Фостеры заявят об угоне автомобиля, им придется объяснить, как в багажнике оказался незарегистрированный пистолет, на котором, видимо, остались отпечатки их пальцев. Если он еще засветился в каком-нибудь преступлении, совсем хорошо. Если нет, у Джека есть дальнейшие планы относительно мадам Помроль.

До смерти интересно узнать, что он еще придумал.

13

Джек вошел в особняк через парадную дверь. Дважды набрал код на панели сигнализации — сначала чтобы отключить, а потом чтобы снова включить. Бесшумно поднялся по лестнице, шепнул «привет» в темную спальню. Услышав в ответ приглушенное бормотание, нырнул в ванную, быстро принял душ, скользнул под одеяло, уютно устроился рядом с Джиа.

— Проснулась? — Он ткнулся носом ей в шею.

На ней была короткая футболка и трусики, Джек пребывал в приподнятом настроении. Определенно в приподнятом.

— Как провел вечер? — пробормотала она, едва шевеля губами.

— Замечательно! А ты?

— Одиноко.

Джек сунул руку под футболку, накрыл грудь ладонью. Помещается идеально.

— Обними меня, ладно? Просто обними.

— Ты не в духе?

— Иногда девочкам хочется, чтобы их просто обняли.

Он встревожился, выпустил грудь, обхватил Джиа обеими руками. Даже не припомнишь, когда она в последний раз называла себя девочкой.

— Что-то не так?

— Просто лежу, думаю.

— О чем?

— О возможностях.

— Вот как? У тебя их около миллиона. И все хорошие.

— Хотелось бы быть такой же уверенной.

— Тебя что-то тревожит... — Он прижал ее крепче. — Я еще днем почувствовал. В чем дело?

— Говорю тебе, просто думаю о возможностях... о больших переменах, которые они, может быть, принесут.

— К лучшему или к худшему?

— Как посмотреть.

— Ничего не пойму.

Джиа вздохнула:

— Я знаю. Не собираюсь секретничать. Просто... порой возникают тревожные мысли.

— О чем?

Она повернулась, поцеловала его.

— Ни о чем. Обо всем...

— Разве мне не надо знать, что тебя беспокоит?

— Надо. И когда... возникнет что-нибудь реальное, первый узнаешь.

Ее рука скользнула по его животу, ущипнула...

— Ты же просила просто обнять. А теперь что? — мгновенно возбудился Джек.

— Порой этого вполне хватает... а порой не совсем.

На рубеже

В нечто безымянное, неведомо где пребывавшее, просачивались другие, не столь пугающие воспоминания... мелькали высокие здания, залитые солнцем дворы, манящие, знакомые, решительно недостижимые.

Как бы они ни утешали, ярость не смягчается. То, о чем они напоминают, ушло, от чувства потери ярость только растет. Растерянность... одиночество... чувство утраты смягчают бешенство, удерживают безымянное нечто от слепящего взрыва.

Будь у него глаза, оно бы заплакало.

По-прежнему неспособное осознать себя, узнать место, оно смутно чует, что у его пробуждения есть своя цель. Вместе с источником мимолетных отрывочных воспоминаний смысл этой цели по-прежнему от него ускользает. Впрочем, мысль присутствует, зреет. Скоро, вскормленная яростью, расцветет.

И тогда кто-то, что-то погибнет...

В рассветный час

Лайла разбудила музыка... фортепьянная... что-то из классики... Изящная мелодия смутно знакома, а точно не скажешь. Для музыкального фона в приемной куплено несколько классических компакт-дисков со случайным набором, сам он никогда их не слушал. Любовь к классической музыке точно так же непонятна, как любовь к шотландскому виски.

Чарли? Быть не может. На него это совсем не похоже. К тому же он завалился спать. Вернувшись из ночной поездки с Джеком, взахлеб рассказывал, как они вкалывали, готовясь влить мадам Помроль в глотку ее собственную микстуру, хорошо бы увидеть, как она ее скушает, потом быстро затих и улегся в постель.

Лайл откинул покрывало, спустил ноги на пол. Даже не стал смотреть на часы. В любом случае время позднее. Отказавшись от попыток закрыть окна, выключил вентилятор и лег спать с открытыми ставнями. Впрочем, температура в комнате вполне сносная.

А музыка откуда? Одна и та же мелодия звучит снова и снова.

Неужели мадам Помроль с мужем поработали над музыкальным центром? Была надежда больше никогда о них не услышать после вчерашнего.

Топая вниз по лестнице к приемной, Лайл обратил внимание, что музыка звучит... слабовато. Одно пианино. Где струнные и остальной оркестр? Тут он понял, что это не запись, а живая музыка... Кто-то играет на пианино в приемной.

Он ворвался в комнату и замер на пороге. Свет не горел. Приемную освещал только тусклый свет уличных фонарей, проникавший в открытое парадное. За пианино сидела темная фигура, перебирая клавиши.

Лайла снова, как вчерашним вечером, охватила дрожь, теперь не от возбуждения, а от ужаса. Он потянулся к выключателю, нащупал, помедлил, нажал.

И облегченно застонал, видя Чарли, сидевшего к нему спиной на табурете. Голова запрокинута, глаза закрыты, пальцы порхают по клавиатуре, на губах играет легкая улыбка. Явно наслаждается своей игрой.

Лайл взглянул ему в лицо, и по спине побежала тонкая струйка ледяной воды.

— Чарли! — окликнул он, закрыв парадную дверь и подходя ближе. — Что ты делаешь?

Тот открыл стеклянные глаза.

— Играю «К Элизе». Моя любимая вещь.

Голос Чарли, а речь не его. Точно таким он приходил домой в прежние времена, до «второго рождения», после ночных безобразий.

Холодный поток на спине становился все шире. Чарли не играет на пианино. Даже если в играл, не стал бы развлекаться легкой мелодией с непонятным названием, для которой нужна ловкость пальцев.

Лайл еле шевелил разбухшим языком, липнувшим к нёбу.

— Когда ты научился играть?

— С шести лет учился.

— Нет, не учился. — Он взял брата за плечо и тихонько встряхнул. — Сам знаешь, что не учился. Что ты тут вытворяешь?

— Просто упражняюсь. — Чарли ускорил темп. — Надо безупречно сыграть эту пьесу на сольном концерте.

— Прекрати!

Он заиграл еще быстрее, пальцы летали по клавишам.

— Нет. Я должен играть ее двадцать раз в день, чтобы наверняка...

Лайл схватил брата за руки, стараясь оторвать их от клавиатуры, но тот сопротивлялся. Наконец он рванул изо всех сил.

— Прошу тебя!

Чарли свалился со стульчика на пол, Лайл пошатнулся, но удержался.

Младший брат на мгновение сверкнул на него с пола глазами полными злобы, потом лицо его прояснилось.

— Лайл?

— Слушай, какого черта... — Вдруг он заметил кровь на рубашке спереди. — Боже мой! Что случилось?

Чарли ошеломленно уставился на него:

— Ты чего это, брат?

Он стал подниматься, но Лайл не позволил.

— Не шевелись! Ты ранен!

Чарли опустил глаза на блестевшее пятно на рубашке, вновь посмотрел на Лайла. В глазах виден страх.

— Стой, в чем...

Лайл старался не терять голову. Что-то ужасное произошло с младшим братцем. Они так близки, а теперь...

Он хотел побежать к телефону, вызвать «скорую», но боялся бросить Чарли. Надо, наверно, — обязательно необходимо — прямо сейчас что-то сделать, чтобы он дожил до приезда «скорой».

— Сними рубашку, посмотрим. Может, дело не так уж и плохо.

— Лайл, да что с тобой?

Не хотелось осматривать рану. Если даже она вдвое легче, чем кажется, все равно страшно. Он вздернул рубашку...

И широко разинул рот.

Кожа на груди нетронута, без каких-либо признаков раны. Лайл упал на колени, дотронулся до груди...

— Что за чертовщина?

Откуда кровь? Он снова схватил рубашку и задохнулся от изумления, видя, что она абсолютно чистая, сухая, белоснежная, словно только что после стирки и сушки.

— Лайл! — проговорил Чарли, глядя на него другим взглядом, хотя тоже испуганным. — Что творится? Это сон? Помню, лег в постель, а теперь на полу валяюсь...

— Ты на пианино играл. — Лайл с трудом встал на ноги, помог брату подняться. — Не помнишь?

— Иди ты! Я же не умею...

— И все-таки играл. Довольно прилично.

— Как это?

— Хотелось бы знать, черт возьми.

Чарли схватил его за руку:

— Слушай, может, трещина в подвале немножечко открывается в преисподнюю... Или в этот дом всегда пробирается преисподняя, если вспомнить, что тут за все время творилось. Что в это ни было, оно нас хочет достать...

Только Лайл открыл рот, чтоб велеть ему не молоть чепухи, как замок на входной двери сам по себе открылся щелчком, створка настежь распахнулась.

Воскресенье

1

Джиа после завтрака мыла посуду. Обычно ее это не угнетало, а сегодня, когда она соскабливала со дна сковородки остатки омлета, и без того ненадежный желудок совсем взбунтовался. Омлет предназначался для Джека. Решив приготовить завтрак «по умолчанию», она взяла яйца, взбила, добавила истолченный соевый бекон. Он не спросил, настоящий ли это бекон, а она не сказала. Не стал бы возражать — ел практически все. Иногда, испытывая склонность к мясу, недовольно ворчал по поводу слишком большого количества овощей на тарелке, но все равно очищал ее полностью. Хороший мальчик. Ему никогда не приходится напоминать о голодающих китайских детях.

Сообщив о назначенной на утро встрече с новым заказчиком — который никак не может ждать до понедельника, — Джек побрел в маленькую библиотеку городского особняка, чтобы убить оставшееся до свидания время.

— Не пора ли немножечко перекусить? — спросил он, вернувшись.

Джиа с улыбкой подняла голову:

— Ты же завтракал час назад.

Он потер живот.

— Знаю, еще-е-е хочу.

— Рогалик остался, будешь?

— Супер-пупер.

— Сразу видно, начитался Викиных комиксов.

— А как же.

— Если перестанешь клянчить, сделаю тебе тост.

Джек сел к столу.

— Как мне уйти после такой недели?.. Кому будет плохо, если я останусь?

Ох, нет. Снова вечная тема для спора — жить вместе или не жить.

Джек голосовал за и с конца прошлого года оказывал на Джиа мягкое, но настойчивое давление. Ему хочется играть более важную роль в жизни Вики, стать ей отцом, каким настоящий отец никогда не был.

— Всем будет очень хорошо, — ответила она. — Сразу после женитьбы.

Он вздохнул:

— Ты же знаешь, если в я мог, женился бы на тебе в следующую секунду...

— Но не можешь. Потому что мужчина, которого официально не существует, не может подать заявление о вступлении в брак.

— Неужели клочок бумаги имеет такое значение?

— Мы все это не раз уже обсуждали, Джек. Клочок бумаги не имел бы никакого значения, не будь я матерью Вики. А я мать. А мамочка Вики не будет сожительствовать ни с возлюбленным, ни с бойфрендом, или как они там теперь называются.

Старомодные правила. Джиа охотно это признает и нисколько не переживает по этому поводу. Моральные ценности для нее не флюгер, меняющий направление при каждом повороте общественного мнения, а непоколебимая скала, на которой она выросла и которая до сих пор служит твердой опорой. С ними ей хорошо и надежно. Она не стремится кому-нибудь их навязывать, а с другой стороны, не желает, чтоб кто-то указывал, как ей воспитывать собственного ребенка.

Она верит в воспитание на личном примере. Оно безусловно должно быть практическим, с соблюдением общепринятых правил и ограничений, но и с учетом собственных принципов. Ни в коем случае нельзя требовать: «делай, как я говорю, а не как сама делаю». Если хочется, чтоб дочь была правдивой, мать никогда не должна лгать. Если хочется, чтоб Вики была честной, Джиа никогда не должна жульничать.

Идеальный случай представился на прошлой неделе, когда они с Вики зашли в винный магазин. Зная, что в отсутствие дочки Джек будет гораздо чаще являться, Джиа взяла упаковку пива и пару бутылок вина. На выходе Вики шепнула, что сканер в кассе не пробил одну бутылку. Джиа заглянула в чек, и конечно же востроглазая мисс оказалась права. Она сразу вернулась, объяснила, в чем дело, заплатив за вторую бутылку. Кассир был потрясен, менеджер собрался вручить ей бутылку бесплатно, стоявшие в очереди покупателей таращились на нее, словно спрашивая: «С какой ты планеты?»

— Почему ты просто не взяла бутылку, мам? — поинтересовалась Вики.

— Потому что она не моя.

— Да никто же не знал!

— Ты знала. Потом мне сказала, я тоже узнала. Унести ее с собой после этого значило бы стать воровкой. А я не хочу быть воровкой.

Вики кивнула, соглашаясь с очевидной истиной, и принялась рассказывать о попавшейся ей вчера на глаза мертвой птичке.

Но чтобы она жила так, как хочется матери, приходится идти на жертвы. Поэтому нельзя переехать к Джеку, нельзя ему позволить к ним переехать. Когда шестнадцатилетняя Вики попросит разрешения поселить одного дружка в своей комнате, можно будет сказать «нет», честно глядя в глаза дочери.

Как объяснить ей свою любовь к Джеку? Джиа себе-то объяснить не может. Он плюет на все правила, показывает кукиш основным общественным принципам и законам и все-таки... остается самым порядочным, высоконравственным и правдивым мужчиной, который ей встретился после отъезда из Айовы.

Однако она, при всей любви к нему, не уверена, что хочет с ним жить. И с кем-нибудь другим, если на то пошло. У них с Вики прекрасный просторный дом на Саттон-сквер. Дорогой, отделанный дубовыми панелями, заставленный антикварными вещами особняк в Истсайде принадлежал семье Вестфален, единственной оставшейся в живых представительницей которой была Вики. Тетки завещали ей и особняк, и немалое состояние, хотя их долго будут считать не умершими, а пропавшими без вести. Должны пройти годы, прежде чем дом и капитал официально достанутся Вики, но душеприказчик позволил им здесь жить, присматривая за собственностью.

Поэтому если когда-нибудь речь пойдет о совместной жизни, то не Джиа с дочкой переедут в маленькую квартирку Джека с двумя спальнями, а он переберется сюда. После свадьбы.

— Что же нам делать? — спросил Джек.

Она намазала маслом рогалик, положила перед ним на тарелку.

— Оставить все как есть. Мне и так хорошо. А тебе?

— Разумеется, — улыбнулся он. — Еще лучше было бы каждое утро с тобой просыпаться.

Конечно, неплохо. А вот остальное... Выдержит ли она жизнь с Джеком? Никакого распорядка он не придерживается, часто пропадает всю ночь на работе. Джиа узнает об этом постфактум — спит спокойно, считая, будто он тихо сидит у себя в квартире, смотрит свои бредовые фильмы. При совместной жизни все будет иначе. Она ни за что не заснет, гадая, где он, что с ним, не попал ли в беду, молясь, чтоб вернулся целым и невредимым... чтобы вообще вернулся.

И скоро превратится в развалину. Неизвестно, можно ли жить такой жизнью.

Уже лучше так, как есть. По крайней мере, пока. Но если...

Джиа сдержала безнадежный стон. Если бы только знать результаты анализа на беременность! Пока Джек был в библиотеке, тихонечко звякнула в приемную доктора Иглтон, услышав в ответ, что она будет лишь в понедельник. Вместо нее дежурил все тот же неразговорчивый врач, которому она не стала звонить. Придется ждать до завтра.

Глядя, как Джек уплетает рогалик, Джина думала: если завтра окажется, что анализ дал положительный результат, что ты скажешь?

2

— Во гадюка! — гневно воскликнул Чарли, с силой шлепнув газету на кухонный стол, так что задребезжали тарелки с завтраком. — Это ж надо!

Лайл взглянул на брата из-за спортивной страницы «Таймс».

— В чем дело?

После фантастического ночного эпизода он волновался за Чарли, хотя тот с утра вел себя беззаботно, видно так и не поверив, что играл на пианино. Просто решил, будто брату привиделся очередной кошмар.

И кто может его упрекнуть? Особенно после того, как Лайл вопил о крови, хлещущей из груди Чарли, а потом не нашел ни царапины. Но он уже во второй раз видит его с дырой в груди. Впрочем, не верит и не желает верить в предвидение, тем более в такое.

Сидя на кухне с открытыми — разумеется! — окнами, куда льется солнышко и летний ветерок, глупо думать о дурных предзнаменованиях.

— Сюда гляди. — Чарли сунул ему через стол номер «Ньюс», перекосившись от гнева и отвращения. — Сверху справа колонка.

При одном взгляде на заголовок у Лайла возникла уверенная догадка о содержании заметки. И первая фраза ее подтвердила.

"ЯСНОВИДЯЩАЯ ДОЛЖНА БЫЛА ПРЕДВИДЕТЬ!

Элизабет Фостер, известная среди состоятельных жителей Манхэттена как мадам Помроль, медиум-консультант, была обнаружена прошлой ночью в финансовом квартале, полностью раздетая, накрытая только большим куском картона. В таком же виде найден и ее муж Карл. Супруги объяснили, что выехали в машине из своего дома в Верхнем Истсайде, когда вдруг рассерженные на них злые духи «унесли» их, сорвали одежду, утащили во тьму и бросили голыми в Нижнем Манхэттене. По утверждению мадам Помроль, духи сердятся, что она их заставила вернуть многие вещи, похищенные у ее клиентов".

— Глазам своим не верю! — вскричал Лайл, взглянув на Чарли. — Она умудрилась сделать себе рекламу!

Он читал дальше:

"Мадам Помроль ничем не выделялась среди многочисленных городских медиумов, занимающихся спиритизмом, пока два года назад не приняла участие в «Ночном шоу Дэвида Леттермана». Хотя Леттерман в ходе программы в целом несерьезно отнесся к ее претензиям на спиритические способности, выступление по телевидению принесло ей известность, после чего она стала одним из самых популярных и преуспевающих медиумов в пяти районах.

Несмотря на свои спиритические таланты, мадам Помроль не знала, где находится ее машина. Полиция сообщила, что автомобиль был найден вскоре после обнаружения самих супругов, однако не в Верхнем Истсайде, где их, по ее утверждению, «унесли», а неподалеку на Чемберс-стрит.

«Значит, духи унесли машину, после того как унесли нас», — заявила мадам Помроль.

Каким образом — мадам-медиум не смогла объяснить. Ничего не ответила и на вопрос о пистолете 32-го калибра, найденном в багажнике машины, кроме следующего: «Наверно, его туда бросили злые духи. Хотят доставить мне неприятности, бесятся, что я мешаю им безобразничать».

В данный момент обвинение Фостерам не предъявлено. Возможно, это будет сделано позже по результатам экспертизы оружия".

* * *

— Им должно быть предъявлено обвинение, черт возьми! — возмутился Лайл. — Они пытались меня убить из того пистолета!

— Быстро очухались, а? — заметил Чарли.

— Пожалуй, слишком быстро.

Гарпия обернула унизительный кошмар в рекламный трюк. Лайл задумался, удалось бы ему самому столь же быстро оправиться.

— Все равно, — вставил Чарли, — у нее теперь хватит делов, кроме нас, однозначно.

— Угу. Пусть вместе со своим мистером подергаются из-за пистолета. Даже если проскочит, может, такая реклама принесет ей столько новых клиентов, что она позабудет о тех, кто к нам перебежал.

Младший брат усмехнулся:

— Один новый сейчас уже явится, да ему не сильно обрадуешься. Сечешь, кто?

— Джек?

— В корень глядишь, молоток.

— Я смотрю, он тебе в самом деле понравился.

Чарли кивнул:

— Когда я его увидал в первый раз, думаю, неужто этот лапоть выведет из-под огня наши задницы? Дохлый номер. И промахнулся, каюсь. С виду настоящий лопух, а на самом деле истинная горилла, брат.

Восхищенный тон вызвал укол ревности.

— Думаешь, поставит мадам Помроль на место?

— Вчера вечером у нее дома пошуровал. В «храме» нашлось расписание, нынче групповой сеанс, четыре богатенькие рыбки. Джек попробует затесаться. — Чарли ухмыльнулся. — Вот когда однозначно начнется потеха!

— Нам тоже надо устраивать воскресные сеансы, — заявил Лайл. Они уже говорили об этом бессчетное множество раз, но он не удержался и снова завел разговор. — День самый подходящий. Люди дома, воскресенье отводится для духовных дел, кто в церковь не пойдет, к нам приедет.

Чарли перестал улыбаться.

— Я тебе говорю, Лайл, по воскресеньям паши без меня. Надеюсь когда-нибудь заработать прощение за подсобку тебе в остальные шесть дней, но точно буду коптиться в аду, отвлекая богобоязненных людей от воскресной молитвы Господу. Если только...

В соседней комнате прозвучал чей-то голос. Лайл вздрогнул, схватился за край стола, приготовился бежать и узнал Багса Банни[12].

— Телевизор, — выдохнул он, чувствуя, как расслабляются мышцы. Ящик почему-то вдруг ожил и завопил. Лайл покосился на брата: — У тебя дистанционный пульт в кармане?

Чарли помотал головой:

— Откуда? Я тут вообще ни при чем.

Грянули выстрелы, оба вскочили на ноги... Лайл сразу сообразил, что это тоже телевизор. Можно было бы посмеяться, но как-то не хотелось. Телевизор стоял в бывшей столовой, которая раньше соединялась с комнатой, где теперь располагалась приемная. Дверь между ними они при ремонте заделали. Пройти к телевизору можно только из кухни.

Лайл секунду тревожно смотрел на брата, потом взял нож и поднялся. Никто туда ни в коем случае не мог попасть, однако лучше ко всему быть готовым.

— Пойдем посмотрим, в чем дело.

Держа нож у бедра, он шагнул в соседнюю комнату — пусто. На экране бегает старый мультипликационный герой, длинномордый кролик Багс, дразнит машущего ружьем Элмера Фадда. В нижнем правом углу логотип анимационного канала.

— Смотришь мультфильмы? — спросил Лайл у Чарли.

— Давно не глядел.

Лайл оглянулся, нашел в шезлонге дистанционный пульт, нажал на кнопку метеоканала.

— Заодно уж погоду послушаем.

Появилась картинка и снова сменилась анимационным каналом. Следующая попытка дала тот же результат. Разозлившись, он принялся подряд тыкать кнопки, и всякий раз на экран возвращался анимационный канал.

— Что за ерунда?

Лайл подошел к окну, выглянул.

— Чего ищешь? — поинтересовался Чарли.

— Слышат как-то про шалунов ребятишек, игравших с универсальным пультом, переключая каналы соседям.

Во дворе никого не было.

— Слышь, а вдруг это Фостеры снова нам мозги пудрят?

— Для них мелковато. Вдобавок я абсолютно уверен, что они нынче утром совсем другим заняты.

Ну, черт с ним, решил Лайл, и выключил ящик.

Экран погас... а через секунду с гудением ожил. Он выключал его раз шесть подряд, но проклятая штуковина упорно включалась.

— Дай-ка я пошурую, — вызвался Чарли, наклонился к задней стенке и выдернул вилку.

Лайл шлепнул его по открытой ладони.

— А я и не подумал...

Оба резко дернулись — экран опять вспыхнул, мышонок Джерри заколотил кота Тома по голове сковородкой. Лайл ткнул пальцем на вилку в руках брата.

— Наверно, не тот шнур выдернул.

— Тот от видика. Глянь, дисплей светится.

— Дерни и тот на всякий случай.

Чарли выдернул второй шнур — Том и Джерри безостановочно лупили друг друга.

Он отшвырнул шнуры, словно это были живые змеи.

— Все, кранты, брат.

— Ну-ка, не подводи меня. Ты тут главный по электронике. Придумай что-нибудь. — Чарли почти исчез на кухне. — Куда ты?

— Туда, куда хожу к десяти каждое воскресенье, — в церковь. А насчет ящика скажу тебе, брат: лучше всего его кокнуть. С электроникой тут полные лады. Туда забралось привидение, понял? Привидение!

Лайл смотрел на рисованных персонажей, носившихся по экрану выключенного из сети телевизора. Видя две последние ночи брата с дырой в груди, он призадумался, не свихнулся ли. Но фокус с телевизором не привиделся. Чарли свидетель.

Впрочем, Лайл ни за что на свете не купится на байку о поселившемся в телевизоре привидении. Должно быть объяснение — разумное объяснение, какая-нибудь батарейка внутри, — и его обязательно надо найти.

Он направился в гараж за ящиком с инструментами.

3

Джек сидел в дальнем конце бара Хулио, составляя мнение о новом потенциальном заказчике. Представился просто Эдвардом, без фамилии — похвальная предосторожность.

Несколько завсегдатаев уже расположились у стойки, принимая первую дневную дозу. Утреннее солнце просочилось сквозь похоронную процессию мертвых папоротников и ползучих растений вокруг переднего окна, чуть сдвинувшись, осветило облако табачного дыма, реявшее над стойкой. Во всем баре только столик Джека не нагружен перевернутыми стульями. Относительная прохлада в полутемном зале недолго продержится — день будет жаркий. Хулио еще не включил кондиционер, открыв заднюю дверь, чтобы выветрить запах старого пива.

Он подходил к их столику с кофейником в руках.

— Плеснуть чего-нибудь в кофе, ребята? — предложил Хулио, наливая Джеку кружку. — Чуточку на опохмелку?

Имя этого низенького мускулистого мужчины с карандашными усиками и крепким специфическим запахом красовалось на вывеске бара.

— Не с чего опохмеляться, — отказался Джек, стараясь не обращать внимания на аромат. Он уже выпил первую чашку, налитую хозяином за стойкой бара. Там запах не чувствовался.

Хулио пожал плечами и обратился к заказчику:

— Долить?

— Пожалуй, — согласился Эдвард с провинциальным акцентом.

И в его внешности было что-то провинциальное: лет шестьдесят пять — семьдесят, судя по огрубевшим рукам; седые волосы, плотное телосложение, блестящие голубые глаза. Одет довольно необычно: футболка посеревшая, некогда, может быть, белая, но слишком часто стиранная в прачечной вместе с темными вещами; ниже пояса прямо-таки похоронные костюмные черные брюки, затертые сзади до блеска, черные носки и черные туфли. Он принес с собой большой пакет в оберточной бумаге, лежавший теперь между ними на столике.

Эдвард хмуро принюхался, потер нос, огляделся в поисках запаха. Джек поспешил заговорить раньше его:

— Слушай, Хулио, у тебя новый лосьон для бритья?

Тот ухмыльнулся:

— Называется «Чикита». Здорово, а?

— Для привлечения цыпочек-радикалок, истосковавшихся по слезоточивому газу.

— Не нравится? — Он обиженно насупился, оглянулся на Эдварда. — А тебе?

Тот опять потер нос.

— Э-э-э...

— Никогда не нюхали «мейсд»[13], Эдвард? — осведомился Джек.

— По-моему, нет...

— Ну а мне приходилось, и «Чикита» сильно на него похожа.

Стоявший у стены старенький автомат «Вюрлицер-1080» ожил и заревел «Блаженство при лампочке на приборном щитке».

— Митлоф? До полудня? — охнул Джек. — Хулио, ты что, шутишь?

— Эй, Лу! — крикнул тот в сторону стойки. — Ты запустил машину, мужик?

Риторический вопрос. Всем в баре — за исключением Эдварда — превосходно известно, что Лу помешан на Митлофе. Когда у него были деньги и другим завсегдатаям бара не удавалось ему воспрепятствовать, он крутил его день и ночь. Однажды пару лет назад несколько переборщил с «Состряпанным адом», и один писатель из Лос-Анджелеса, приятель Томми, веселый с виду парень, от которого Джек никогда в жизни не ждал ничего подобного, вытащил крупнокалиберный ствол и разнес музыкальный автомат. Взамен Хулио приобрел по случаю классический «вюрлицер», не желая, чтоб его прикончили по примеру предшественника.

Лу пожал плечами, ухмыльнулся, демонстрируя шестидесятилетние зубы с пятидесятидевятилетними пятнами от никотина.

— Угадай.

— Что я тебе говорил насчет Митлофа до заката? Я тебя предупреждал? — Хулио бросился к автомату и выдернул шнур из розетки.

— Эй! — крикнул Лу. — Я же деньги бросил!

— Ну, считай, что пропали.

Завсегдатаи расхохотались, Лу хмыкнул и вернулся к виски с пивом.

— Благодарствую, — пробормотал Джек.

Опусы Митлофа в любой день трудно слушать — песни из двух-трех строчек, которые повторяются двадцать минут на пониженных терциях, — а в воскресное утро... В воскресное утро требуется что-нибудь сладенькое вроде «Ковбой Джанкиз».

— Итак, Эдвард, — начал он, прихлебывая кофе, — откуда вы обо мне знаете?

— Кто-то как-то упомянул, что прибегал к вашим услугам. Сказал, вы свое дело знаете и не из болтливых.

— Вот как? Не подскажете, кто бы это мог быть?

— Ему этого наверняка не хотелось бы, хотя он о вас исключительно хорошо отзывался. Конечно, кроме гонорара, который ему не слишком понравился.

— Случайно, не знаете, что я для него сделал?

— Об этом он тоже не пожелал бы рассказывать. — Заказчик наклонился и понизил тон. — Тем более что дело не совсем законное.