Наладчик Джек (№5) - Кровавый омут

Угу, мрачно кивнул Илай. Джек. Что толку? Он не знает никакого Джека.

Наверняка незнакомец — кем бы он ни был — подобрал отмычку к замку. Тогда... зачем расплачиваться? Почему просто не сунуть вещицу в карман?

Или хотел, чтоб хозяину стало об этом известно?

Издевается.

Как агрессор перед ударом...

Один хочет в субботу вечером купить брелок, другой в понедельник вечером нападает на них с Адрианом и освобождает агнца, третий на следующее утро крадет кролика Роджера...

Неужели это один человек?

По спине побежал мороз. Его кто-то преследует, как он преследует агнцев?

— Отведи меня домой, — велел Илай Адриану. — Немедленно.

Надо добраться до телефона. Номер есть.

11

Джек опасливо подходил к Менелай-Мэнор, крепко зажав в кулаке брелок с кроликом Роджером на цепочке. Шагнул мимо мертвых кустов на переднюю веранду, остановился в ожидании.

Ничего не дождавшись через полминуты, кроме ощущения собственной глупости, позвонил в дверь. Никто не ответил. Сквозь жалюзи слышался слабый деревянный треск, бряцание железа по камню. Видно, Лайл с Чарли начали без него.

Он толкнул створку, помедлил, вспоминая, как впервые перешагнул порог, — нечеловеческий вопль, землетрясение... Что будет на этот раз, когда при нем вещь, может быть принадлежавшая проникшему в дом непонятному «нечто»?

Лучше перестраховаться. Бросить брелок в прихожую и отступить назад.

Ни толчков, ни криков. Ничего.

Джек стоял, глядя на Роджера, который с ухмылкой лежал на полу, уставившись в потолок, растопырив руки-ноги.

Еще немного выждал — опять ничего.

Разочарование сменилось раздражением. Он подобрал брелок, подавляя желание размахнуться и швырнуть его на газон. Черт возьми, была же полная уверенность!

Ну ладно, все равно неплохая попытка. Надо признать, отсутствие прямых доказательств причастности Беллито к смерти Тары Портмен доставляет определенное облегчение. Совпадения начинают пугать.

Сунув Роджера в карман, он пошел на шум к кухне, к лестнице в подвал. По пути послышались другие звуки — музыка, джаз... Майлс... Какой-то фрагмент из «Прокисшего пива».

Джек встал на нижней ступеньке, разглядывая братьев Кентон за работой. Сбросив рубашку, они оказались на удивление мускулистыми для мошенников, черная кожа блестит от усилий, листовые панели сорваны и уложены в штабеля. Под ободранным куском в десять — двенадцать футов открываются пыльно-серые ряды гранитных плит. Его прихода никто не заметил.

— Я смотрю, без меня приступили, — констатировал он.

Лайл вздрогнул, оглянулся, замахнувшись киркой. Узнав его, шумно выдохнул и опустил орудие.

— Никогда так больше не делай! — предупредил он. — Особенно в этом доме.

— Привет, Джек, — махнул рукой Чарли. — Чего новенького?

— Много чего. Джиа ходила к отцу Тары Портмен.

— Одна? — охнул Лайл.

— Даже мне не сказала.

— Убойная девчонка, — оценил Чарли. — Узнала что-нибудь?

Джек кратко пересказал, что Джиа услышала от Джо Портмена.

— Значит, — медленно заключил Лайл, — Тара исчезла в том верховом костюме, в каком ее видела Джиа.

— Не валяй дурака, — хмыкнул Чарли. — Это не Тара Портмен.

Лайл закатил глаза.

— Ой, только больше не надо!

— Не хочешь слушать — не надо, может быть, Джек послушает. Ты ведь тоже сомневаешься, правда, Джек?

— М-м-м... — Это еще что такое?

— Я рассказал своему проповеднику, он говорит, никаких духов нету, а бесы в их обличье сманивают у Бога праведников.

— Мне беспокоиться нечего, — буркнул Лайл. — Я не праведник.

— Потому что ни во что не веришь, — с некоторой горячностью заявил Чарли. — Кроме своего неверия. Неверие — твоя религия.

— Может быть. Ничего не поделаешь. Видно, уродился скептиком. Объясни теперь, — обратился Лайл к брату, — где справедливость? Бог сотворил меня скептиком, а тебя верующим, значит, ты станешь праведником, а я нет. Если вера служит входным билетом в вечное блаженство, меня явно заранее обделили. Бог дал мне ум, способный задавать вопросы, но я буду проклят, если им воспользуюсь?

Темные глаза Чарли грустно на него взглянули.

— Обратись сердцем к Иисусу, брат. Кто поверит в Него, не погибнет, а обретет жизнь вечную.

— Не могу. В том и суть. Мне обязательно надо знать. Я не просил, чтоб меня таким сделали, просто такой уж есть. Не могу строить жизнь по тому, что приходится принимать только на веру, веря на слово тем, кто умер тысячу лет назад, кого я никогда не видел. Не могу я так жить. Это не для меня. — Лайл передернул плечами. — До сих пор не совсем верю в чертово привидение...

— Секундочку, — перебил Джек. — То есть как не веришь в привидение? Для чего тогда стены ломать?

— Не то чтобы совсем не верю. Середка на половинку. Не укладываются кое-какие аспекты.

— Например?

— Скажем, песня. Слышу детский голосок. Разве дух может петь? Или разговаривать, если на то пошло.

— Раз может расколачивать зеркала и писать в пыли, почему петь не может?

— Потому что у призрака нет ни связок, ни легких, подающих воздух. Откуда звук идет?

Джек решил, что знает ответ.

— Я недавно слышал, что звук — воздушная вибрация. Если то самое привидение заставляет зеркало разбиться, то и воздух заставляет вибрировать.

Лайл с ухмылкой кивнул и обратился к Чарли:

— Видишь? Вот что мне требуется. Объяснение, которое можно на зуб попробовать. А не просто услышать: такова воля Божья. Этого недостаточно.

— Достаточно, брат, — возразил Чарли. — Будет достаточно, когда грянут трубы Страшного суда.

— Это ты так думаешь.

— Знаю, Лайл.

— То-то и оно, что не знаешь. Я тоже не знаю. И ни один из нас не узнает до собственной смерти.

Дело становится скучноватым. Джек прошелся вдоль гранитных плит, проводя ладонью по камню. Холодный. И липкий. Он отдернул руку. На миг показалось, будто под поверхностью что-то шевельнулось. Он посмотрел на ладонь, на стену — все по-прежнему. Снова попробовал, вновь почувствовал незнакомую щекотку...

— Что ищешь? — спросил Лайл.

— Просто плиты рассматриваю.

Шагнув к другому камню, он, оглянувшись, заметил, что Лайл пристально на него смотрит. Не просто пристально, а прищурившись, как бы стараясь навести резкий фокус.

— В чем дело?

— Ни в чем, — сморгнул Лайл.

Джек снова повернулся к камням, отыскал на одном крестообразное углубление, разглядел царапины на граните.

— Кажется, грек говорил, что в какие-то плиты были врезаны кресты?

— Точно. — Лайл подошел поближе. — Медные и серебряные.

Джек провел по царапинам пальцем.

— Видно, Дмитрий их выколачивал без особых предосторожностей.

— Угу, я уже заметил. Интересно, что он с ними сделал.

— Может, могилы метил.

— Или хотел, чтоб бесам тут было удобней, — вставил Чарли. — Они крестов боятся.

Стараясь предотвратить дальнейшие споры, которые все равно ничего не решают, Джек взмахнул киркой.

— Как считаете, не доломать ли обшивку?

— Чего убиваться? — буркнул Чарли. — Скорее всего, то же самое.

Джек ударил по панели тупым концом, слыша, как металл звякнул по камню. Перевернул, всадил в отверстие острый конец, вывернул кусок клееной фанеры. Несмотря на тупую боль в боку, неплохая попытка. Иногда ломать что-нибудь очень даже приятно.

— Не обязательно. Взглянем поближе, заметим другие швы в кладке. Откроется потайная дверь, за ней склеп... Неизвестно, что там обнаружится. Вдруг скелет Тары Портмен...

— Я тебе говорю, — уперся Чарли, — это не Тара Портмен...

— Стойте. — Лайл поднял руку. — Что-то происходит.

Джек огляделся, ничего не слыша.

— Что?

— Не чувствуете?

Джек посмотрел на Чарли, пребывавшего точно в таком же недоумении.

— Что именно?

Лайл медленно повернулся вокруг.

— Что-то приближается.

Тут он тоже почувствовал. Холодок, повышение плотности воздуха, все тепло в помещении как бы стало засасывать в центр, в невидимую черную дыру, вместо него оставался медленно сгущавшийся комок холода.

Правую ляжку обжег нестерпимый холод. Джек ухватился за ногу и нащупал в кармане застывшую ледышку. Брелок! Скрипнув зубами, упал на колени — о боже, как больно! — вцепился в карман, полез внутрь, стараясь ухватить кольцо, к которому пальцы липли, как язык к топору на морозе, выдернул руку с облезшей кожей, вцепился в подкладку, дернул, вывернул. Наконец фигурка кролика Роджера вылезла, падая на пол.

Но так и не упала — нырнула, подскочила, стрелой понеслась к центру подвала, зависла в воздухе. Видно было, как изморозь покрывает руки, ноги, голову, туловище...

Джек поднялся, и вдруг резко зазвучал тонкий вой, эхом отзываясь вокруг, набирая высоту и громкость. Изморозь сгущалась на кролике, казалось, что замерзшая пластмасса трескается и раскалывается.

Вой внезапно превратился в яростный вопль. Голова Роджера отскочила, понеслась, ударилась в гранитную плиту, разлетелась кружившейся снежной пылью. Потом оторвалась рука, метнулась в другую сторону, чуть не попав Чарли в голову. Джек нырнул, когда вторая рука чуть его не прострелила. Брызнули другие куски под оглушительный крик. Обстрел вдруг прекратился, а яростный визг нарастал, пришлось заткнуть уши. Звук набирал физическую силу, нападал, боролся... и, наконец, умолк.

Тишина возникла столь же неожиданно, как раздался крик. Ощущение присутствия ослабло, Джек, Лайл и Чарли вновь остались втроем в подвале.

Джек затряс головой, безуспешно прочищая уши.

Лайл с Чарли были потрясены, а он вдруг ощутил спокойствие. Смертельное спокойствие.

— Что это такое, черт побери? — выдавил Лайл.

— Угу, — пробормотал Чарли. — Чего там у тебя было в кармане? Вроде кролик из мультяшки...

— Кролик Роджер.

— А.

— Кролик Роджер... — фыркнул Лайл. — Что еще может довести до бешенства обыкновенного беса?

Чарли шагнул к брату:

— Лайл, я тебя предупреждаю...

Джек перебил его:

— Отец Тары Портмен говорит, что девочка обожала кролика Роджера. Я предположил, что это ее брелок.

— По всему судя, — подытожил Лайл, наклоняясь и трогая пыль от одной из ног кролика, — она очень громко подтвердила предположение.

— Да, — кивнул Джек. — И вдобавок опознала убийцу.

Однако удовлетворение от раскрытия тайны омрачал безответный вопрос, как и зачем он сам вляпался в эту историю.

12

Джиа сидела под сводчатым куполом в третьем ряду от алтаря, ожидая умиротворения.

Медленно дошла от Саттон-сквер до собора Святого Патрика. Не совсем понимала, зачем пошла, бессознательно направилась в ту сторону, выйдя погулять, отдохнуть от работы. На Пятой авеню прошла мимо Святого Патрика и вернулась, стремясь окунуться в спокойную, мирную религиозную атмосферу. Только пока ничего не выходит.

Впрочем, приятно сидеть в уединении в огромном каменном пространстве, отрезанном от суетливой реальности за высокими дубовыми дверями, огражденном от всяких призывов из дома в Астории.

Сидя в одиночестве, она смотрела на толпы шнырявших туристов, католики осеняли себя крестным знамением у купели со святой водой и ставили свечи, другие торчали вокруг, разевая рты на готические арки, кресты вдоль боковых стен, статуи выше человеческого роста, гигантское распятие, золоченый алтарь...

Память вернулась к годам учебы в начальной школе Богоматери Упования в Оттумве. Не особенно католический городок, хотя ведь и Айова не особенно католический штат. Детей католиков вполне хватало для местной церковной школы, где преподавали сестры из монастыря. Из всей команды в черном облачении навсегда запомнилась сестра Мэри-Барбара, известная под прозвищем Мэри-варвар. Не потому, что Джиа ее сильно любила, ровно наоборот — потому что до смерти боялась.

Сестра Мэри-варвар была католическим двойником баптистского проповедника, грозящего всем и каждому адскими муками, вечно живописующего уготованные грешникам страсти, ужасные кары, которым любящий милосердный Господь подвергает ослушников. Нескончаемые страдания за пропущенную субботнюю мессу, за нерадивое участие в пасхальной службе... Маленькая Джиа безоговорочно верила, жутко боясь умереть со смертным грехом на душе.

К счастью, при монастыре не было средней школы, что позволило ей окунуться в море беззакония, именуемое муниципальной школьной системой. Тем не менее она осталась католичкой, посещая лекции и танцы Молодежной католической организации.

А в восьмидесятых раз навсегда откололась. Не утратила веру в Бога, не увлекаясь ни атеизмом, ни даже агностицизмом. Бог есть, как ей отлично известно. И не менее точно известно, что Он не особенно интересуется происходящим в мире. Может быть, наблюдает, только определенно не вмешивается.

Представлявшийся детскому взгляду строгим и величественным ветхозаветный Бог теперь кажется капризным вспыльчивым подростком, не умеющим держать себя в руках, устраивая потоп, насылая чуму, уничтожая перворожденных младенцев целого народа. Новозаветный Бог гораздо симпатичнее, но где-то по дороге понятия спасения и проклятия утратили смысл. Ты не просишь, чтоб тебя родили на свет, но уж если родился — либо верь, либо терпи в аду вечные муки. Легко было верить в ветхозаветные времена, когда Он зажигал кусты, разверзал моря, посылал заповеди на каменных скрижалях. Потом Бог отстранился, перестал взвешивать человеческие деяния, но по-прежнему требует веры. Как-то несправедливо.

Богу, конечно, и нечего быть справедливым. Все карты у Него на руках. Как скажет, так и будет.

Однако...

Джиа пробовала вернуться в церковь после рождения Вики. Ребенок должен иметь некую нравственную основу, которую, как известно, дает только церковь. В глубине души она надеялась, что, когда отправится к праотцам, Вики Бог сохранит.

Но ничего не вышло. Стало ужасающе ясно, что Бог не охраняет детей. Они умирают от рака мозга, лейкемии и прочих злокачественных заболеваний, их избивают, расстреливают, бьют электрическим током, сбрасывают с крыш, обливают кипятком, сжигают, растлевают, насилуют, подвергают прочим бесчисленным невообразимым мучениям, и никакой невинности недостаточно, чтоб заслужить покровительство Бога.

Где же Он?

Может, правы «заново рожденные»? Иисус — персональный спаситель — следит за каждым твоим шагом, отвечает на твои молитвы. Они просят Его, чтобы морозным утром завелся старый драндулет, и, если заводится, целый день поют Ему хвалы, возносят благодарности. Невозможно свыкнуться с понятием о Боге, Творце Мироздания, как о космическом мальчике на побегушках, прислуживающем «истинно верующим». Дети умирают от голода, Тару Портмен — и не одну — похитили и убили, политических заключенных пытают, жен избивают, но Бог не слышит их мольбы о помощи, с готовностью откликаясь на просьбу «истинно верующих» обеспечить хорошую погоду во время церковного пикника. Бессмыслица.

Тем не менее, вспоминая немногочисленных знакомых «заново рожденных» — достойных, искренне верующих людей, — завидуешь их уверенности, душевному покою. Они говорят «Бог поможет» с несокрушимой верой, что Он о них позаботится и в конце концов все уладит. Очень хочется подобной уверенности, но совестно прийти к спесивому убеждению, будто ты так дорога Создателю, что Он к тебе прислушается.

Другая крайность — Бог, который устроил Большой Взрыв, повернулся, ушел и больше не вернулся.

Видимо, истина где-то посередине. Но где?

И как сюда вписывается Тара Портмен? Сама вернулась или ее прислали? Зачем? Откуда ощущение близости с ней?

Джиа вздохнула и встала. В чем бы ни заключались причины, здесь их не найти.

Она вышла на яркое солнце, направилась домой. На Саттон-сквер наткнулась на Роуз, горничную Силверменов, живших через два дома от особняка Вестфаленов.

— Встретились с полисменом? — спросила Роуз, плотная, широколицая, сменившая рабочую одежду на выходное платье.

У нее сердце замерло.

— С каким полисменом?

— С тем, что недавно к вам в двери стучал.

О господи! Вики! Что-то случилось...

Джиа лихорадочно нашаривала ключи в сумочке.

— Что он сказал? Что ему было нужно?

— Спрашивал, дома ли вы... Не остается ли девочка дома одна, когда вы уходите...

Она нашла ключи, отыскала один от парадного.

— Не объяснил, зачем ему это надо знать?

— Нет. Я ему говорю — никогда. Говорю, мисс уехала в лагерь. Спрашивает в какой — я сказала, не знаю.

От облегчения подогнулись колени. На секунду подумала, копа прислали из лагеря со страшным известием. А если он даже не знает, что Вики уехала...

Стоп. Зачем же тогда приходил? Зачем расспрашивал про дочку?

— Роуз, это действительно был полисмен?

— А как же! В полицейской машине и... — горничная замахала руками, — в этой... как ее...

— В форме?

— Правильно. Сплошь синяя. Точно коп.

— Случайно, не заметили номер жетона?

Роуз замотала головой:

— Нет... Даже не посмотрела. — Она вдруг прищурилась. — Если подумать, жетона у него вроде не было.

— Он называл меня или Вики по имени?

— Нет... По-моему, нет.

— Спасибо вам. — С первого раза не удалось попасть ключом в скважину. — Я выясню, в чем дело.

Ворвавшись в дом, Джиа первым делом позвонила в лагерь. Нет, в нью-йоркскую полицию никто не обращался. Вики и все прочие дети в полнейшем порядке.

Следующий звонок в местное 17-е отделение. Нет, никаких вызовов с Саттон-сквер не было, никого туда не посылали. Может, приехал наряд из другого района, но зачем он явился, никто не имеет понятия.

Она положила трубку с облегчением, что Вики в целости и сохранности, и с тревогой, что кто-то — коп или не коп — интересуется дочерью.

Самозванец? Нет, Роуз сказала, приехал в полицейской машине.

На память пришла Тара Портмен. Вдруг ее увезли в полицейской машине? Коп объявляет, что с матерью случилась беда, предлагает отвезти к ней девочку... Вики в такую ловушку попалась бы. Любой ребенок попадется.

Кем бы тот самый коп ни был, узнал лишь одно — Вики в лагере. Роуз не знает, где именно.

Позвонить Джеку? Что он сможет сделать, меньше всех на свете имея возможность проникнуть в тайны нью-йоркской полиции?

Остается только молиться...

Джиа нахмурилась. Как только грядут неприятности, начинаешь молиться. Даже если утратишь веру, старые привычки живучи.

Помолимся, чтобы все это оказалось недоразумением — коп просто ошибся адресом.

Сойдет, пока Джек не вернется.

13

— Давайте посмотрим, — предложил Лайл, — правильно ли я себе представляю последовательность событий.

Они успели содрать со стен почти всю обшивку и теперь трудились над косяками. Пока так и не обнаружено ни единого слабого камня. Каждый плотно прилегает к соседним.

Джека от этих камней почему-то мороз по коже пробирал. Они источали нечто чужое, внушая желание вновь их закрыть, спрятать с людских глаз долой. Камни словно понимают, что они нездешние, хотят вернуться назад, откуда пришли, — из Румынии, что ли? Хуже всего те, откуда вырваны кресты. Пустые углубления пристально смотрят, как глазницы черепа.

За работой Джек рассказал, как к нему в руки попал брелок Тары Портмен, — не упоминая, конечно, имен и побочного эпизода с поножовщиной в стычке с Илаем Беллито.

Лайл принялся загибать пальцы:

— Ты впервые встретился с Джини Мун, привез ее сюда, переступил порог, разбудил Тару Портмен. Через два дня тебя кто-то нанял присматривать якобы за своим братом, который впоследствии оказался единственным сыном в семье. Карауля брата без братьев, ты тиснул у него брелок, случайно когда-то принадлежавший Таре Портмен. — Он тряхнул головой. — Ничего себе клубочек.

И больше никаких совпадений, мрачно думал Джек, гадая, что за всем этим кроется. И при чем тут Джиа? Ситуация в целом очень тревожная.

Лайл сорвал с косяка остаток обшивки, швырнул в растущую кучу мусора у задней стены.

— Но из того, что у него оказался брелок Тары, еще не следует, что он ее убил. Может, он его на тротуаре нашел или на распродаже купил.

Джек раздумывал, что можно этим ребятам открыть, и с учетом того, что они живут по ту сторону закона, решил кое в чем довериться.

— А если я скажу, что во время слежки видел, как он похитил маленького мальчика?

Чарли широко вытаращил глаза:

— Шутишь?

— Хотелось бы. Если и этого недостаточно, то у того самого типа целый шкаф набит детскими игрушками. Вроде трофеев.

— Ух ты, — пробормотал Лайл. — Господи помилуй... Что стало с мальчишкой?

— Я его утащил.

— Эй-эй! — Чарли ткнул в Джека трясущимся пальцем. — Вьетнамчик! Так это был ты?

— Не стану утверждать.

— Точно, — ухмыльнулся Чарли. — Ты герой, Джек!

Джек, пожав плечами, повернулся к косяку, отдирая его от камней. Его смущают слова вроде «героя». Нынче им слишком легко разбрасываются, как и словом «искусство».

— Вы оба сделали бы то же самое. Любой сделал бы так же. — Он переключился на другую тему: — Что угодно на кон поставлю — есть связь между тем типом и покойным Дмитрием Менелаем. Если я прав, боюсь, тут найдутся останки не одной Тары Портмен.

Что очень даже выгодно для рекламы. Лайл привалился к стене.

— Маньяк-убийца, — горестно охнул он.

— Не один, — кивнул Джек. — Может, целая шайка. Если сумею найти связь с Дмитрием...

— Что тогда?

Он нашел щель между двумя камнями за косяком, сунул туда ломик, сильным рывком вывернул косяк под протестующий скрип гвоздей и деревянный треск.

— Тогда кое-кто пожалеет, что на свет родился.

Лайл удивленно посмотрел на него:

— Тебя кто-то нанял для этого дела?

— Нет.

По-прежнему интересно узнать, кто поручил ему наблюдать за Илаем Беллито, но за разборку с Белли-то и его командой никто не заплатит.

— Зачем же за ними гоняться? Я думал, ты за деньги работаешь. Почему на этот раз бесплатно?

— Потому.

— Это не ответ.

— Нет, ответ.

— Хвала Господу! — воскликнул Чарли с сиявшими, как солнце, глазами. — Вознесем хвалу Господу! Видите?

— Вот чего я боялся, — буркнул Лайл.

— Джек, ты орудие Божие!

— Да ну? — За время наладческой деятельности его называли по-разному, но так еще никогда.

— Воистину! Тебя кто-то нанял следить за убийцей? Тоже Божий посланец... Отправил тебя за ним, чтобы в нужный момент помочь пацану.

— Правда? А как насчет других убитых детей? Как насчет Тары Портмен?

— Ты чего, не сечешь? Господь выбрал тебя, чтобы счеты свести!

— Эй, — рассмеялся Лайл, — вот тебе бог, которого придумали твои ослиные задницы! Куда он делся, когда был нужен Таре? Ничего не заметил? Взял бы да помог, и не пришлось бы счеты сводить. Теперь этого слишком мало, слишком поздно, если хочешь знать мое мнение.

— Не хочу. — Чарли испепелил брата взглядом.

— Кстати, ты там про беса мне толковал, — продолжал Лайл. — Сначала объявляешь, будто Сатана прислал к нам беса, а теперь выходит, что Бог послал Джека. Что выбираем?

Джек хотел было ему посоветовать оставить брата в покое, потом решил, что это его не касается. Впрочем, что это с Лайлом? Взвинченный до упора, как купленные вчера часы.

— Ну, хватит. — Чарли швырнул кирку. — Я пошел.

— Ничего подобного. Мы же договорились. Два дня.

— Я не буду торчать тут и слушать, как ты поносишь Господа. О богохульстве мы не договаривались.

Джек наблюдал за ними, не понимая ни слова из всей этой чертовщины.

Лайл примирительно поднял руки:

— Ладно, прошу прошения. Виноват, сорвался. День был тяжелый. Мир?

— Лучше бы помириться, — вмешался Джек, — и заняться делом. Немножко осталось.

— Ладно, — проворчал Чарли. — Закончим.

— Тогда, может, музыку сменим? — Бесконечная череда записей Майлса, Берда, Колтрейна действовала на нервы.

— Только не говори, что «Трейн» не любишь, — нахмурился Лайл.

— Пожалуй, я не большой любитель джаза. Или не сильно умный.

— Псалмы пойдут? — сухо усмехнулся Чарли. — У меня наверху полное собрание сочинений.

Джек прислонился к стене.

— Знаешь... если это музыка со словами, я бы не отказался.

— Давайте вообще выключим, — предложил Лайл. — Поработаем, как мужчины, под стук инструментов.

— Годится.

Джек набросился на следующий косяк, через минуту-другую почувствовал взгляд на затылке и, оглянувшись, увидел, что Лайл на него снова щурится, уже в третий-четвертый раз.

— Я тебе сильно нравлюсь?

Тот моргнул.

— Вовсе нет. Ты не в моем вкусе.

— Почему ж ты на меня так смотришь?

Он покосился на Чарли, опять взглянул на Джека.

— Если хочешь знать, стараюсь навести фокус.

Теперь Джек заморгал.

— Это еще что такое?

— Когда я на тебя смотрю, ты как-то... расплываешься.

— Очки купи.

— Не в том дело. Чарли я вижу четко и ясно. Посмотрю на тебя — лицо и прочее в полном порядке, а по краям... расплывчато, другого слова не подберу.

— Может, такой уж у меня характер? — улыбнулся Джек.

— Тут нет ничего смешного, старик. — Взгляд у Лайла был испуганный.

— И когда ты это впервые заметил? У грека, по-моему, не присматривался...

— Тогда еще не замечал. Может быть, дело в доме. Со мной тут происходит жутчайшая чертовщина.

— Например? — Чарли шагнул вперед, пристально на него глядя; недавняя враждебность сменилась братской заботой. — Потому сеансы отменил?

Лайл с затравленным видом кивнул:

— Со мной что-то случилось. По-моему, из-за вчерашней кровавой бани. Она... на меня как-то подействовала.

— Как? — спросил Джек.

— Я вижу и знаю то, чего никак не могу и не имею права знать.

Он признался, что на утренних сеансах видел сбежавшего мужа одной женщины, пропавшую собачку другой — мертвую, сбитую машиной на Двадцать седьмой улице. С покойной женой третьего клиента не сумел связаться — да, она умерла, но исчезла. За могилой никаких контактов.

— Со мной словно кто-то или что-то играет. Я как бы действительно приобрел кое-какие способности, которые много лет имитировал, дурача клиентов. По крайней мере, в доме они проявляются.

— И я в твоих глазах расплываюсь? — Неизвестно, что это значит, хотя наверняка не к добру.

Лайл кивнул:

— У Кристадулу не расплывался, а тут... расплываешься. Больше того. На утренних сеансах я думал, что просто читаю и чувствую то, что лопухи пережили, о чем они думают. Но мне еще приоткрылось их будущее. По крайней мере, похоже на то... — Он покачал головой. — Не знаю. Видел что-то нехорошее... невозможное...

— Верно сказано, брат, — кивнул Чарли. — Один Бог видит будущее.

В глазах Лайла снова мелькнул затравленный взгляд.

— Надеюсь, ты прав. Если мне привиделась правда, то будущего не так много осталось.

— Что это значит? — насторожился Джек.

Лайл передернул плечами:

— Хотелось бы знать. Когда я брал за руки трех сегодняшних клиентов, передо мной представала их жизнь, разная на протяжении следующих полутора лет, а в определенной момент они все одинаково уходили во тьму. Когда я говорю «тьма», это не просто отсутствие света, а холодная, сильная, живая чернота, которая как бы всех их поглотила.

У Джека екнуло в желудке при воспоминании о похожих словах из любимых уст, предупреждавших в последний раз о наступающей тьме, которая вскоре «все перевернет». На пути ее встанет лишь горстка людей, и одним из них будет он.

Неужели Лайл говорит о том же?

— И когда это будет?

— Скоро. Похоже, всем троим меньше двух лет осталось.

— Трое разных случайных людей, — размышлял Джек, — ушли в темноту приблизительно одинаково, приблизительно одновременно. Может быть, объяснение заключается в том, что новая способность не позволяет тебе заглядывать вперед дальше некоего предела, или...

— Или на нас надвигается чудовищная катастрофа.

— Хвала Господу! — Чарли снова сверкнул глазами. — Вознесение! Ты видел Вознесение! Бог возьмет праведников на небеса и оставит всех прочих во тьме!

Твои клиенты не спасутся — иначе не валяли бы дурака, не таскались бы к медиуму-спириту. Ты общался с пропащими душами, Лайл.

— Как тебе будет угодно...

— Конец света! Преподобный Спаркс перечислял приметы, которые указывают на близкий конец света. Хвала Господу, он прав! — Чарли протянул руку. — Ну-ка, возьми меня за руку, брат.

Лайл фактически не шевельнулся, но показалось, будто отпрянул.

— Эй, Чарли, брось. Я думал, ты в этот бред не веришь.

— Пути Господни неисповедимы. — Чарли шагнул к нему. — В Писании сказано, мертвые восстанут, когда придет конец света. Может быть, время настало. Давай, Лайл. Дотронься!

Джек смотрел, как Лайл нерешительно тянется к руке брата. Его пронзила тревога, стремление предупредить, остановить его, однако он сдержался. Они братья. Вреда не будет. Что может случиться?

Лайл крепко стиснул пальцы Чарли. Они стояли, глядя в глаза друг другу.

— Ну! — нетерпеливо бросил Чарли.

Лайл зашевелил губами, издал страдальческий крик, глаза у него закатились, он рухнул на колени, закашлялся, задохнулся, схватился за горло свободной рукой.

— Отпусти его! — крикнул Джек.

— Не могу! — Чарли с обезумевшим взглядом старался освободиться из мертвой хватки. — Он мне пальцы сломает!

Лайл начал брыкаться и корчиться, как в смертельной агонии. До ужаса страшно. Джек бросился вперед, готовый помочь Чарли вырваться, когда Лайл вдруг затих. Хриплое дыхание на мгновение пугающе прервалось, потом он кашлянул, вдохнул, наконец, выпустил руку брата и всем телом обмяк на полу.

Джек наклонился к нему:

— Лайл, ты меня слышишь?

Тот перевернулся, открыл мутные, налитые кровью глаза, огляделся, прищурившись, словно только что выбрался из пещеры, остановил взгляд на брате, который стоял над ним, застыв в шоке.