Наладчик Джек (№5) - Кровавый омут

Лайл быстро представил ему Джиа — «подругу Джека», — и ее поразила теплая улыбка Чарли, шлепнувшего открытой ладонью по ладони Джека. Улыбка погасла, когда он услышал о девочке.

Они с Джеком ждали на кухне, пока братья Кентон обыскивали подвал. Джек подошел к двери, осмотрел сквозь жалюзи задний двор, потом спросил, не глядя на нее:

— Ты когда-нибудь в детстве забиралась в чужие дома?

— Шутишь?

— Никогда даже в голову не приходило?

— Никогда. Умерла бы от страха.

— Приблизительно так, как сейчас умирают Лайл с Чарли? — Он оглянулся и понизил тон. — Не скажу, что напуганы до смерти, однако, безусловно, чего-то боятся до чертиков. Не знаю, как тебя, а меня девочки не особо пугают. В чем же, собственно...

На лестнице послышались шаги, братья вышли из подвала.

— Пусто, — сообщил Лайл. — Говорю вам, она удрала черным ходом.

— Беззвучно?

Медиум пожал плечами:

— Здесь больше негде спрятаться. — Он с тревогой посмотрел на Чарли. — Правда? — Снова повернулся к Джиа: — Вы в самом деле...

— Уверена, — перебила она, чуть резче, чем хотелось. — Обычно я не страдаю галлюцинациями. — И подробно описала девочку, не упомянув о страдальческом взгляде.

— Малышка со светлыми волосами... — Чарли задумчиво почесал щеку. — Знаете, тут не так много белых...

— Может быть, стоит дверь запирать, когда вы наверху, — заметила Джиа.

Лайл уныло взглянул на нее:

— Хорошо бы.

— Жаль прерывать беседу, — вставил Джек, посмотрев на часы, — но мне еще надо собрать реквизит для свидания с мадам Помроль.

Прощание вышло натянутым, напряженным. Джиа казалось, что братья Кентон хотят от них отделаться, а с другой стороны, не хотят оставаться одни в своем доме.

— Что творится с этой парочкой? — гадал Джек по дороге к машине. — Дергаются, как мыши.

— Интересно бы знать почему, — согласилась она. — Я действительно видела девочку. Не знаю, как она туда попала и куда исчезла, но точно видела.

— Верю. И, как ни странно, по-моему, братья тебе тоже верят, хоть виду не подают.

Джиа огляделась в поисках индианки. Хотелось сказать: видите, мы вошли, вышли, все в полном порядке. Но женщины нигде не было.

Джек открыл перед ней дверцу, она уселась на переднем сиденье, он сел за руль, посмотрел на нее.

— Кстати, насчет веры: теперь веришь, что двое детей — это просто догадка?

— Верю, — кивнула она. Момент настал. — Сейчас поймешь, почему я так мучилась.

Он повернул ключ зажигания.

— Почему?

Джиа поколебалась и брякнула:

— Я беременна.

4

Джек рассмеялся — ему на секунду послышалось, будто Джиа беременна, — потом взглянул ей в глаза:

— Ты... беременна?

Она кивнула, в глазах блеснули слезы. От радости? От смятения? От того и другого?

Где-то в маленьком уголке подсознания жила мысль о важности этой минуты, о необходимости найти нужные слова, но в голове была полная каша, пока он старался осознать смысл и значение сказанного.

Я беременна.

— О-о-о... — Джек прикусил язык, чуть было не спросив по привычке: «От меня?» Разумеется, от него. — У нас будет ребенок?

Джиа снова кивнула, нижняя губа задрожала, по щекам потекли слезы.

Он развернулся, обнял ее, она к нему прижалась, всхлипывая, уткнулась лицом в шею.

— Джек, я даже не думала... Не сердись! Нечаянно вышло.

— Кто сердится? Господи боже, с чего мне сердиться? Я потрясен... пожалуй, растерян, а сердиться стал бы в последнюю очередь. Даже в голову не приходило.

— Слава богу!..

— Когда ты узнала?

— Сегодня утром.

— И за всю дорогу словом не обмолвилась? Почему?

— Собиралась сказать, только...

— Что?

— Не знала, как ты среагируешь.

С ума можно сойти!

— Неужели думала, будто я тебя брошу? Почему, черт возьми?

— Потому что, если не бросишь, тебе придется изменить образ жизни.

— Эй! — Он крепче ее обнял. — Я тебя не брошу. Сменю все, что угодно. А если бы — просто допустим — удрал, что в ты сделала? Прервала бы беременность?

Она резко выпрямилась, сверкнув на него покрасневшими глазами:

— Аборт? Никогда! Это же мой малыш!

— И мой тоже. — Невозможно представить, чтоб кто-то убил его собственного ребенка. Он еще сильней ее стиснул. — Я стану папочкой. Я! Не могу поверить... А ты точно уверена?

Джиа кивнула:

— Анализ подтвердил.

— Ух ты! — Джек расхохотался. — Слов даже не подберу. Ух ты — лучше не скажешь! Маленькая частичка меня будет ходить, болтать, расти...

Частичка останется после него, открыв путь в бесконечность. Изумление переполняло его, придав новые силы...

Автомобильный гудок вернул Джека на землю.

Здоровенный парень в маленькой «киа» ткнул пальцем в его машину и крикнул:

— Едешь или остаешься?

Он махнул рукой и выехал со стоянки.

— Каким будет маленький Джек, как по-твоему?

— Маленький Джек? Почему ты решил, что будет мальчик?

— Если будет девочка, станет ясно, что ты с кем-то еще забавлялась.

— Да ну? Объясни, пожалуйста, на чем основан вывод.

Джек выпятил грудь:

— Видишь ли, я такой мужественный, что вырабатываю только Y-сперму.

— Без шуток? — улыбнулась Джиа.

— Угу. Раньше не признавался, не думал, что это имеет значение. Теперь вижу — ты достойна знать правду.

— У меня тоже есть новость, дружок. Будет девочка. Мои яички-амазонки стерилизуют Y-сперму.

— Ишь ты! — рассмеялся он.

Джиа уютно прижалась к нему, и они принялись обсуждать, когда это случилось, чем они тогда занимались, начали перебрасываться именами девочек и мальчиков, и Джек мчался по новому миру, яркому, светлому, полному таких надежд, обещаний, возможностей, каких он себе никогда даже не представлял.

5

Лайл стоял на кухне, собирая алюминиевую фольгу — обертку от пиццы, которой они с братом обедали, — и вдруг услышал голос.

Замер на месте, прислушался. Определенно не Чарли. Голос детский... Маленькой девочки. Вроде бы напевает.

Девочка... Джиа днем видела какую-то девочку. Неужели вернулась?

Он направился в большой коридор, откуда вроде бы шел голос. Никакого сомнения. Поет девочка. Мучительно знакомый мотив.

В коридоре голос звучал четче из-за закрытой двери приемной.

Можно разобрать слова:

«Наконец мы одни...»

Шестидесятые годы... Томми... как его там? Забыл.

Лайл замедлил шаг. Голос странного тембра разносится по дому как бы издалека, со дна колодца... очень глубокого.

У двери он нерешительно остановился, охваченный сомнениями, потом схватился за ручку, рывком распахнул створку. Голос зазвучал еще громче, усилился почти до крика, слова неслись со всех сторон, отражаясь от стен. А ребенок где?

В комнате пусто.

Лайл бросился к дивану, заглянул под него, ничего не увидел, кроме пары пыльных кукол.

Голос стал удаляться по коридору, он выскочил в дверь — никого. Пошел за ним следом, кликнул Чарли, проходя мимо лестницы, объясняя себе, что ему нужен свидетель, но в глубине души понимая, что не хочет один с этим сталкиваться.

Брат не ответил. В чем дело? Шагов в верхнем коридоре не слышно. Наверно, сидит в своем логове, нацепив наушники, слушает церковную музыку да Библию читает. Сколько раз ее можно читать?

Лайл шел на голос, певший все ту же песню, до кухни, а когда вошел, он звучал из подвала.

Остановившись над лестницей, всмотрелся в черный колодец, уходящий вниз. Одному неприятно спускаться. И в компании, если правду сказать. Особенно после нынешней ночи.

Интересно, имеет ли отношение тоненький голосок к руке, которая писала на зеркале, а потом его разбила? Или в доме живет не одно привидение?

— Чарли!

Нет ответа.

Почти все утро они обсуждали, есть ли в доме привидения. При теплом свете дня, когда ночные кошмары и страхи рассеялись, Лайл с трудом верил в такую возможность. Но, заглянув в ванную с расколоченным вдребезги с маниакальной страстью зеркалом, мгновенно передумал.

Главный вопрос — что делать? «Охотников за привидениями» не вызовешь. Если в даже существовала подобная фирма, встает проблема огласки. Медиум боится привидений! Зовет на помощь! Ничего себе реклама.

Голос затихал. Куда можно деться из подвала?

Он глубоко вздохнул. Надо спускаться вниз. Любопытство, необходимость выяснить правду толкают его за ответом. Лучше знать, чем гадать. Будем, по крайней мере, надеяться, что лучше.

Щелкнув выключателем, Лайл стремительно ринулся вниз — чего тянуть? — в пустой знакомый подвал с оранжевым полом, пекановыми панелями, слишком яркими лампами дневного света. Пение еще слышалось... совсем слабо. Откуда-то из центра... из трещины в полу...

Не может быть.

Он приблизился, осторожно встал на четвереньки рядом с дырой. Никаких сомнений. Голос идет оттуда, снизу, из расселины, возникшей после землетрясения под его домом.

Лайл опустил голову, протер глаза. Почему? Дому пятьдесят с лишним лет. Почему этого не случилось при прежнем владельце?

Погоди, прежний владелец умер.

Ну, тогда с предыдущим. Почему при нас? Почему сейчас?

Голос замирал вдалеке. Он наклонился ниже. Та же самая песня: «Наконец мы одни». Почему? При чем тут шестидесятые годы?

Свет внезапно погас, незнакомый голосок из слабого шепота перешел в яростный вопль, ударивший в спину, в темноте поднялось облако кладбищенской вони, впервые возникшее ночью вместе с трещиной. Лайл пополз к лестнице, к воздуху, к свету. Задыхаясь, обливаясь потом, захлопнул дверь в подвал, попятился, наткнувшись спиной на кухонный стол. Надо немедленно обратиться за помощью, а к кому — неизвестно.

О медиуме не может быть речи — ясно как дважды два. Все знакомые сплошь лживые сукины дети. Только головой покачают. Он сам так же делает.

Некоторые, конечно, действительно верят в белиберду, которую втюхивают лопухам, но лишь сами себя обманывают. Еще хуже, чем обманывать других. Всегда предпочтительно иметь дело не с дураком, а с мошенником.

Лайл посмотрел на дверь и успокоился. Пора действовать, глядя в лицо опасности. Нынче утром он сказал чистую правду — его не выживут из собственного дома.

Он глубоко вдохнул. Итак, посмотрим, что мы имеем. Допустим, мир духов в какой-то мере реален — теперь в это придется поверить — и поэтому подчиняется определенным правилам. Каждое событие имеет следствие. Каждое происшествие имеет причину.

Или не имеет. Впрочем, это единственный путь к разгадке. Если есть другие законы, откроем. Ограничимся пока причиной и следствием.

В чем причина? Что пробудило и привело в дом демона, злого духа, привидение? Сами братья Кентон? Или кто-то другой?

Вот первые вопросы. Ответив на них, можно будет подумать, что делать.

6

— Еще каши? — спросила Джиа.

Джек протянул тарелку, изображая Оливера Твиста:

— Пожалуйста, мэм, я еще хочу.

Она на скорую руку состряпала очередной вегетарианский обед. В последние дни неожиданно увлеклась кашами, по вечерам готовила кашу, фасоль с жареным шпинатом, ломтики соевого бифштекса с моцареллой. Вкусно, питательно, полезней не бывает. Джек вставал из-за стола с набитым животом, постоянно испытывая ощущение, что пропустил какое-то блюдо.

Он смотрел, как она накладывает из кастрюли кашу. Кухонька в старом особняке маленькая, со шкафчиками и полом из твердой древесины, выкрашенной в немодный темный цвет. Вспомнился первый визит сюда в прошлом году. Здесь жили две тетки Вики, старые девы, с горничной Нелли. Внутри все практически остается по-прежнему, обстановка не изменилась, но теперь дом приобрел по-настоящему обитаемый вид. Благодаря ребенку.

Разглядывая изящную фигуру Джиа, Джек представлял себе, как она округлится, раздастся, удивляясь, каким испытаниям подвергается женское тело, чтобы нести в мир детей. Если б они выпадали мужчинам, на земном шаре было бы дьявольски мало народу.

Вдруг он заметил в ней странное напряжение. Дурное настроение объяснилось сомнениями насчет беременности, которые ее мучили все выходные, но теперь уже все разрешилось и выяснилось. Еще что-то ее беспокоит.

Джек встал, вытащил из холодильника очередную бутылку «Кильенса».

— Ничего, если выпью?

Он уговаривал третью бутылку, а Джиа еще допивала первую содовую. Купленная по дороге бутылка вина стояла закупоренная на полке буфета. Она заявила, что при всей любви к шардоне следующие девять месяцев не собирается пить.

— Пиво пей, пожалуйста. Вино меня соблазнило бы, а если вдруг в мире забудут, как варится пиво, ничуточки не пожалею.

— Мир без пива... страшно подумать.

Тяжело было бы на девять месяцев отказаться от пива. Холодная бутылка в руке в конце дня — большая радость в жизни. Дав зарок, удержался бы, но без всякого удовольствия.

Все-таки решил спросить, молясь, чтобы она отвергла идею:

— Раз ты воздерживаешься, может, мне тоже бросить?

Она скупо улыбнулась:

— Зачем? Я воздерживаюсь, чтобы не повредить ребенку, а твое пиво не повредит.

Джек вскинул вверх кулак:

— А как же солидарность, совместные родительские жертвы и прочее?

— Если хочешь стать настоящим родителем, тебе придется принести гораздо больше жертв, чем мне. Поэтому пей свое пиво.

Зловещий звонок. Он хлебнул с наслаждением.

— Я и так настоящий родитель. По крайней мере, один из родителей.

— Ты отец. Это просто. Родитель — совсем другое дело.

Чего же она сердится?

— Я знаю разницу между отцовством и воспитанием детей.

— Правда? — Джиа дотянулась, взяла его за руку. — Ты можешь стать прекрасным родителем, Джек, образцовым отцом. Но хотелось бы знать, понимаешь ли, чего от тебя требуют родительские обязательства?

Ясно, к чему идет дело.

— Ты говоришь о Наладчике Джеке? В чем проблема? Я уже отказался от заказов определенного сорта, откажусь от многого другого. Скажем...

Она качнула головой:

— Обычно ты раньше меня видишь картину в целом, а тут вдруг ослеп.

— Объясни.

Джиа на секунду отвела глаза, потом вновь на него посмотрела:

— Не хочу, чтоб ты думал, будто я заставляю тебя сделать нечто неприятное и невозможное.

— Сказать вовсе не значит заставить. Просто растолкуй.

— Если хочешь стать настоящим родителем, надо жить настоящей жизнью.

Джек было собрался ответить, что вообще-то живет, потом понял, о чем идет речь.

— Стать законным гражданином?

Она кивнула:

— Вот именно.

Господи Иисусе, на протяжении всей сознательной жизни он изо всех сил от этого уклонялся. И теперь ничего не хочет менять. Влиться в массы... немыслимо.

— Звучит радикально. Можно как-нибудь выкрутиться...

Она затрясла головой:

— Сам подумай. Если в ребенок завтра родился, кого бы я записала отцом?

— Меня.

— А кто ты такой? Где живешь? У тебя есть номер социального страхования?

— Номер, — проворчал Джек. — Вряд ли в свидетельстве о рождении нужен отцовский номер.

— Возможно, не нужен. Только ребенку нужен отец, который каждую неделю не меняет фамилию, не удирает от каждой полицейской машины...

— Джиа...

— Ладно, я преувеличиваю, но, хотя никому не известно о твоем существовании, ты живешь словно беглый разыскиваемый преступник. На здоровье, пока ты один, за одного себя отвечаешь, а для родителя это недопустимо.

— Это мы уже обсуждали.

— Верно. В контексте нашего общего будущего. Только раньше обсуждения были гипотетическими, без установленного расписания. — Она похлопала себя по животу. — Теперь действует расписание. Девять месяцев, часы тикают.

— Девять месяцев, — прошептал Джек. Боже, как мало.

— Может быть, даже меньше. Точно узнаем после ультразвука. Позабудем о девяти месяцах. Прыгнем на пять лет вперед. Допустим, ситуация не изменилась. Мы не женаты, живем здесь все вместе — ты, я, Вики, ребенок. Большая счастливая семья.

— Замечательно.

— Вдруг у меня обнаруживают рак груди или я падаю с платформы подземки под поезд...

— Перестань! — Что за мысли!

— Всякое бывает, как нам с тобой отлично известно. Если со мной сейчас что-то случится, Вики отправится к моим родителям.

Он кивнул.

Логично и, видимо, правильно. Единственными живыми кровными родственниками Вики останутся бабушка с дедушкой. Страшно даже подумать, что она переедет в Айову.

— А если со мной что-то случится после смерти стариков? Что будет с Вики и с нашим ребенком? С обоими детьми?

— Я их заберу.

— Нет. Тебе их никто не отдаст. Сирот суд возьмет под опеку.

— Черта с два!

— Что ты сделаешь? Выкрадешь их, убежишь, спрячешься? Дашь другие имена и фамилии, превратишь в беглецов? Такой судьбы желаешь детям?

Джек откинулся на спинку стула, хлебнул пива, которое показалось прокисшим. Перед глазами предстала необъятная запутанная проблема. Как же он ее раньше не видел? Наверно, ежедневные ритуалы неофициального существования, жизнь «под радаром», стали для него естественными, непроизвольными, как дыхание.

Неужели придется учиться дышать по-другому?

— Я смотрю, ты серьезно обо всем подумала.

Джиа кивнула:

— Целых три дня. — В глазах сверкнули слезы. — Я ни к чему тебя не принуждаю. Просто мне надо знать, что мои дети останутся под надежным присмотром, если меня не станет.

Он поднялся, обошел вокруг стола, поднял ее на руки, сел, посадил к себе на колени. Она прильнула к нему.

— Наши дети. Вики я люблю, как родную, и ты ни к чему меня не принуждаешь. Отцовство не входило в ближайшие планы, но это не важно. Я гибкий человек. Научился быстро приспосабливаться к неожиданным ситуациям на работе, приспособлюсь и в жизни. От ответственности уклоняться не стану.

— Что будешь делать?

— Как стать гражданином? Не знаю. У папы наверняка хранится где-нибудь свидетельство о рождении, значит, есть подтверждение, что я родился в США. Нельзя просто явиться в местное отделение социального страхования и попросить присвоить мне номер. Там обязательно спросят, где я провел последние тридцать шесть лет, почему ни разу не заполнял налоговую декларацию... Не скажешь, будто жил за границей. Где паспорт? Архивы покажут, что его никогда не выписывали. В худшем случае примут меня за какого-нибудь террориста. В лучшем несметное множество ведомств всех уровней — муниципальных, штатных, федеральных — начнут наперебой предъявлять обвинения в уклонении от налогов, расследовать, не торгую ли я наркотиками или оружием. Не знаю, что всплывет в моем прошлом при таком внимании властей. Не одна адвокатская фирма разбогатеет на моей защите. В конце концов либо останусь без гроша, либо окажусь за решеткой. Скорее всего, то и другое.

— Этого я не позволю. Лучше пусть все остается по-прежнему, чем рисковать свободой. Какой из тебя за решеткой родитель? Должен быть другой способ. Фальшивые документы?

— Если на них строить будущее, надо искать чертовски хорошие. Начну разведывать.

Джиа обняла его еще крепче.

— В какую кашу я тебя вляпала!

— При чем тут ты? Я сам вляпался в кашу. Рано или поздно это случилось бы. Ушел в двадцать один год из дома, от мира, вперед не заглядывал, на все плевал, не думал о возвращении. По правде сказать, не хотел беспокоиться, не надеясь долго продержаться.

— Искал смерти?

— Нет, хотя со стороны показалось бы. Действовал опрометчиво, бесшабашно... нет, как будто лишился рассудка. Вспоминая то время, вообще не пойму, каким чудом сумел уцелеть. Так верил в собственное бессмертие, что на все мог решиться. Буквально. В конце концов после нескольких громких звонков опомнился, но когда-то... — Он затряс головой, прогоняя воспоминания. — В любом случае, пока еще брыкаюсь, хотя при такой жизни даже не представляю, как в семьдесят лет буду прятаться по щелям.

Она коротко рассмеялась:

— Наладчик Джек в старческом слабоумии... Не совсем красивая картина.

— Воображаешь, как я захожу к Хулио выпить чашку теплого молока, потом бегаю в тапочках от представителей Налогового управления и Ассоциации пенсионеров? Какое зрелище!

— Есть выход?

— Должен быть. Есть дело, которое надо уладить. Я этим на жизнь зарабатываю. Что-нибудь придумаю.

Будем надеяться, слова звучат увереннее, чем на самом деле. Пожалуй, это самый серьезный заказ — наладить собственную жизнь.

Джек посмотрел на заднюю дверь, за которой в краснеющем небе гас свет, на старые часы в дубовом корпусе, висевшие на стене над раковиной.

— Ох, кстати, о наладке. Пора.

Джиа напряглась всем телом:

— Заказ на охрану, о котором ты рассказывал?

— Скорее на присмотр, вроде няньки.

Она отодвинулась, пристально на него глядя.

— Будь осторожен.

Он поцеловал ее.

— Обещаю.

— Помни, ты не дикарь, а будущий папочка. Джек и сам не знал в тот момент, кто он такой.

7

Устроившись за столиком на тротуаре в бистро рядом с магазином Илая Беллито, Джек уже видел дно своей первой «Короны» — без лайма, пожалуйста, — другим глазом поглядывая на дверь. В отличие от вчерашнего вечера без парика, без крикливой одежды. Волосы и глаза прячутся под бейсболкой, а в остальном практически нормальный Джек.

Из магазина вышла пожилая женщина, за ней новый продавец, хозяин запер дверь, направился к жилому подъезду. Сумерки превратились в ночь, только что ясное небо окутали облака, застыв плотной низкой крышкой. Подъезд при разбитом фонаре в той стороне квартала погрузился в глубокий темный омут.

По сравнению с прошлым разом сегодня движение интенсивнее. Прокатил побитый в боях доставочный фургон, заслуженный грузовик испустил за собой длинный хвост дыма, заглушив восхитительный запах жареного чеснока, доносившийся с кухни. Джек закашлялся. Прелести обеда под открытым небом.

Людей на улице тоже больше, поэтому он занялся любимым делом — наблюдением. Пара цыпочек-готтентоток с набеленными лицами, намазанными черной помадой губами, в шуршащих черных платьях до щиколоток. Необычная пара с детской коляской: черный как смоль мужчина в застегнутой на все пуговицы рубашке с галстуком, форменных военных брюках, с прямыми, как Пятая авеню, волосами, и фарфорово-белая женщина с длинными пушистыми светло-каштановыми косичками, болтавшимися на спине рабочего комбинезона. Проскакала троица девочек-подростков в сползающих с плеч блузках, брюках клеш, туфлях на платформах из пробки — вернулись семидесятые годы.

Джек полез под свободную клетчатую рубашку, нащупал хлыст. Конец с восемью унциями свинчатки оттопыривался, образуя небольшой животик. Классический черный двенадцатидюймовый «фрайс» висит на кольце, про запас автоматический пистолет 38-го калибра в портупее под правой подмышкой. Будем надеяться, что ни тем ни другим не придется воспользоваться. В квартале спокойно. По всему судя, очередной пропащий вечер, что не так уж и плохо, не считая скуки.

Он мысленно вернулся к разговору с Джиа и к своему пиковому положению. Как узаконить собственное существование, не рискуя свободой? Очевидный способ — стать другим человеком, присвоить себе личность законнорожденного, законопослушного гражданина с номером социального страхования, платящего налоги, вносившего отчисления в пенсионный фонд и так далее... Очевидный, но неосуществимый. Невозможный при жизни вышеупомянутого гражданина.

А после смерти?

Возможно. Но как? Сразу после регистрации свидетельства о смерти номер социального страхования примерного гражданина заносится в специальный указатель. Любая попытка воспользоваться номером покойного включает сирену тревоги в каждой кредитной организации, а со временем и в министерстве финансов.

Спасибо, не надо.

Идеальный кандидат должен быть чудаком, одиноким, не имеющим ни жены, ни детей, ни родни, ровесником Джека плюс-минус лет десять, незаметно отдавшим концы в заваленной газетами квартирке...

Постой-ка, лучше в хижине в непроходимом лесу. Наткнулся на труп, похоронил как следует и ушел под его личиной.

Знаете, у меня был нервный срыв, я скрывался, а теперь вернулся, готовый участвовать в крысиных бегах.

Джек фыркнул. Замечательно. Только кто меня приведет к той самой хижине? Пасхальный кролик?

Должен быть способ, черт побери.

Вдали послышался рокот. В воздухе пахло грозой, и по радио предупреждали, что ожидаются кратковременные дожди. К сожалению, он не придал прогнозу значения, видно, сегодня вечером предстоит не только скучать, но и мокнуть.

Очень хорошо.

Он уже собирался заказать вторую «Корону», может быть, даже немного вареных креветок, пока дождь не пошел, как заметил машину, остановившуюся на обочине у подъезда Беллито рядом с пожарным гидрантом. При включенных фарах и расстрелянном фонаре не опознать ни модель, ни марку.

Джек бросил на столик пятерку и двинулся вверх по улице. Вроде бы интересный автомобиль. Если нет — хорошо, если да — следует подобраться поближе, чтоб в дураках не остаться.

В конце квартала разглядел красно-коричневый «бьюик-парк-авеню». Беллито вышел из подъезда, из-за руля вылез водитель — высоченный мужик с выбритой головой, кожей цвета замазки и вовсе без шеи. Черная футболка со слегка завернутыми рукавами только подчеркивала невероятную длину рук — пальцы, как у гориллы, почти достают до земли. Видно, упорно качается, да и Бог позаботился, чтоб все сразу заметили бицепсы-трицепсы.

Свою машину Джек оставил за квартал на стоянке на углу Западной Хьюстон-стрит. Стараясь не привлекать внимания, сначала прошел мимо «бьюика», потом перешел на бег. Ботинки не беговые, но и не доставляют особых проблем. Рискнув оглянуться на регистрационный номер, увидел забрызганную грязью табличку. Случайно или нарочно? Вдобавок заметил, что Беллито садится за руль, а верзила рядом с ним спереди.

В сопровождении этого бугая вряд ли что-нибудь угрожает Илаю. Если, конечно, он сам не наедет на мистера-гориллу.

Эдвард в основном беспокоится, чтобы брат кому-нибудь не причинил вреда. Сговорившись, подобная парочка способна на всякое безобразие.

Джек махнул на стоянке служителю, вскочил в «краун-вик» и включил зажигание. Место оплатил заранее, чтобы сразу выехать в случае необходимости, которая как раз и возникла.

Взметнув на стоянке тучу пыли и гравия, он быстро догнал Илая Беллито со спутником, стоявших через три квартала у светофора. Подозрительна грязь на табличке — слишком уж хорошо прячет номер.

«Бьюик» двигался в нижнюю часть города. За Кэнэл-стрит на въезде в Китайский квартал пошел дождь.

Джек решил, что они направляются в Бруклин, но автомобиль миновал поворот на Манхэттенский мост. Проехали Бауэри, повернули на Кэтрин-стрит. Впереди справа выросли освещенные громады комплекса Эла Смита, «бьюик» резко замедлил ход, пополз вдоль тротуара, как бы что-то или кого-то выискивая. Наконец остановился.

Неужели ждут третьего? Это сильно осложнило бы дело.

Джек оглядывался в поисках вариантов. Если встать прямо за ними, Илай с длиннорукой гориллой заметят. Не так много народу на улицах в дождливый понедельничный вечер. Не будь дождя, скорее бы выяснилось, чего им надо.

Гориллоподобный гигант, кажется, оглянулся, поэтому Джек сразу мигнул дальними фарами, сигналя, что хочет проехать. Беллито осторожно высунул руку в окно и махнул, чтоб он ехал кругом.

Рассерженно загудев, он объехал «бьюик» и плавно покатил в конец квартала.

Что дальше?

В крошечной лавочке еще горел свет, под навесом у входа стояли стойки с газетами. Вполне можно держать Беллито в поле зрения.

Джек остановил машину с работающим мотором, выскочил, рысью перебежал мокрый тротуар. Подойдя к узкой витрине, не увидел ни одного английского слова ни на вывесках, ни в заголовках газет. Даже неясно, чьи иероглифы — китайские, корейские, вьетнамские... Ну, бог с ними. Надо лишь сделать вид, будто ему что-то нужно, купив в лучшем случае пачку жвачки.

У самой двери он посторонился, пропустив выбегавшего азиатского мальчика с белой полиэтиленовой сумкой в руке. Ребенок остановился под навесом, раскрыл маленький красный зонтик и выскочил под дождь.

Не слишком ли мал, чтобы в такое время выходить без взрослых на улицу?

Джек вошел, улыбнулся, кивнул старой сморщенной азиатке:

— Разрешите взглянуть.

Она ответила полупоклоном, махнула рукой, пробормотала что-то заведомо непонятное.

Он покосился в окно, видя через грязное, залитое дождем стекло, как «бьюик» вновь тронулся с места.

Проклятье!

Бросив на стойку доллар, схватил на выходе газету, поднял над головой импровизированным зонтом, заодно пряча лицо от Беллито со спутником, запрыгал обратно через тротуар, глядя попутно налево-направо. Пусто.

Куда делся мальчонка?

Между двумя стоявшими у обочины машинами, там, где недавно ждал «бьюик», что-то мелькнуло. Джек, инстинктивно встревожившись, побежал туда, сделав крюк, и увидел в дождевой воде в сточной канаве перевернутый красный зонтик. Ребенка нигде не было.

Неужели его схватили Беллито с гориллой? Он присел, заглянул под машины — одна вода, — взглянул вслед удалявшимся красным подфарникам.

Черт! Надо было догадаться... Негодяи похитили мальчика!

Скрипя зубами, он кинулся к своей машине.

Ясно теперь, почему Эдвард просил охранять брата не столько от других, сколько от себя самого. Боялся, чтобы Илай не причинил вреда невинной жертве. Знает, наверно, что он извращенец и готовится нанести удар.

Черт побери! Почему старший брат не обратился в полицию? Видно, хотел сохранить дело в тайне. Кому, в конце концов, хочется рассказывать о родственнике, склонном к педофилии? Поэтому он попытался убить двух зайцев — предотвратить преступление и избежать огласки. Замечательно. Надо отдать ему должное. Но, заранее зная факты, Джек действовал бы совершенно иначе. Просто не подпустил бы мальчика к автомобилю Беллито.

Проклятье! Проклятье! Проклятье!