Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Григорий Распутин-Новый

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Варламов Алексей Николаевич / Григорий Распутин-Новый - Чтение (стр. 44)
Автор: Варламов Алексей Николаевич
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


Его смерть витала в воздухе и только не знала, какие ей принять очертания.

«…верно папа сказал: "Смерть подружка моя"», – вспоминала в дневнике слова своего отца уже после его смерти Матрена Распутина.

«Я еще раз вытолкал смерть. Но она придет снова… Как голодная девка пристанет…» – говорил Распутин после очередного несостоявшегося убийства, удивительно точно сводя две вечные людские темы – любовь и смерть.

«…когда Распутин был в Казанском соборе, то какая-то из нищенок-богомолок, узнав в толпе Распутина, громко сказала: "Такого душегуба следовало бы задушить"», – писал в мемуарах Глобачев об этом voxpopuli.

«…два пьяных морских офицера вчера в Царском Селе явились на дачу Вырубовой и требовали сказать им адрес Распутина», – вспоминал он же.

«Сегодня уверяли, что Григорий назначен лампадником Феодоровского собора. Что за ужас! А ненависть растет и растет не по дням, а по часам, переносится и на наших бедных несчастных Девчонок, Их считают заодно с Матерью», – отметила в своем дневнике Вера Чеботарева.

Его ненавидела почти вся страна. Это было то самое время, когда даже известный всему Петербургу православный старец сказал о своем старом казанском знакомце, которого некогда отговаривал ходить в столицу: «Убить его, что паука: сорок грехов простится…»

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Дела церковные. Два старца. Письмо Евлогия. Священномученик Андроник. Попытка Востокова. Обер-прокурор Волжин. Утопия князя Жевахова. Принцип Штюрмера. Опала митрополита Владимира. Судьба Питирима


Об этих, казалось бы, невероятных словах старца Гавриила (Зырянова), знакомого с Распутиным еще со времен Казани, известно из книги епископа Варнавы (Беляева) «Тернистым путем к небу». В ней описывается и комментируется такой случай из жизни ее автора:

«Прихожу к Алексею-затворнику[55], тот в заметном волнении.

– Представьте себе, что отец Гавриил Великой Княгине (Елизавете Федоровне. – А. В.) сказал. Она спрашивала его про Распутина.

(При дворе, как я знаю, было несколько партий; у императрицы была родственница, не менее ее настроенная мистически, с преклонением перед старчеством, но не столь разборчивая; да и то сказать, надо иметь большое духовное прозрение, чтобы отличать истинно святого от человека, близкого к бесам и их чудесам; стоит только вспомнить, кто ввел этого Распутина…)

– …И что же он сказал?! "Убить его, что паука: сорок грехов простится…"

Читатель уже знает про шутки о. Гавриила, но в таком сочетании слов, значений и обстоятельств еще их не встречал.

– Но какое же мое положение, – продолжает старец, к которому ездила вся Гатчина, все графини и княгини и весь набожный двор. – Великая Княгиня спрашивает меня: "А вы, батюшка, как думаете? Ведь вы понимаете, что это значит? Понимаете?"

Я молчу, даю старцу высказаться до конца. Понятно, Дмитрий Павлович, Пуришкевич, Юсупов если бы знали об этом – а они, конечно, не могли знать, – имели бы лишний козырь в своих действиях и ссылались бы, веруя или не веруя: "Вот и старцы…"

– Я ей отвечаю: "Нет, я не могу благословить… Что вы, да разве это можно… Нет, не могу"».

Расхождение более чем трагическое: один старец готов убийство благословить, другой – нет. Комментировать эту ситуацию немыслимо, но можно констатировать одну вещь: до какой степени должна была накалиться атмосфера и в обществе, и в Церкви, чтобы благочестивый монах в уединенной келье («Он имел колоссальную свободу духа, в которой только и познается истинная высота подвижника», – писал о старце Гаврииле епископ Варнава, предваряя вышеописанный эпизод), пусть и в сердцах, пожелал на склоне лет чьей-то смерти. Позднее это настроение отзовется и в приветственных телеграммах, которые пошлет Елизавета Федоровна убийце Распутина Великому Князю Дмитрию Павловичу и матери Феликса Юсупова княгине Зинаиде Юсуповой, что также трудно укладывается в голове: как могла православная монахиня, впоследствии принявшая мученическую кончину и причисленная к лику святых, приветствовать убийц? Но так было.

Впрочем, и тут Распутин пожинал плоды своей политики. И тут он настроил против себя очень многих людей. Изгнания Самарина ни в церковной среде, ни в обществе ему не простили. А сам находившийся еще не так давно под церковным следствием сибирский крестьянин по-прежнему и даже больше чем когда бы то ни было влиял на положение дел в Церкви и в Синоде, где архиереи еще пытались ему противостоять, но без особого успеха и без прежнего рвения.

Митрополит Евлогий писал в своих воспоминаниях о том, как однажды после рассказов рязанского губернатора о вредном влиянии толков о Распутине в войсках его «подбили написать об этом Государю с обещанием доставить по назначению через верные руки».

«Я, – вспоминал митрополит, – написал довольно горячее письмо; конечно, оно не имело никаких последствий, не знаю даже, было ли оно доложено Государю, скорее думаю, что нет…»

Известны, впрочем, случаи, когда архиереи напрямую обращались к Императору в связи с Распутиным. О подобном эпизоде рассказывается в «Житии» священномученика Андроника, архиепископа Пермского:

«В 1916 году владыка ездил в ставку Верховного Главнокомандующего с депутацией от Пермской губернии.

Находившийся ранее в Перми Троицко-Сергиевский пехотный полк получил в этом году название "Пермский", и пермяки поднесли полку новое знамя. После торжественной церемонии пермская депутация была принята Государем. На другой день епископ Андроник служил литургию в походной церкви при штабе главнокомандующего в присутствии Государя и офицеров ставки. Когда Государь приложился ко кресту, владыка попросил у него позволения поговорить с ним наедине. Государь согласился и пригласил его в здание штаба. Во время свидания епископ стал увещевать Государя, говоря ему, что Григорий Распутин личность недостойная, что о нем много говорят грязного, нехорошего, и близость его к царской семье порождает множество сплетен и компрометирует Государя.

Молча выслушал Государь святителя, и когда тот кончил, встал с кресла и позвонил в колокольчик.

– Граф, проводите владыку! – сказал Государь вошедшему министру двора графу Фредериксу. И сам пошел к выходу. В дверях он обернулся и сказал:

– До свидания, владыка, советую вам не верить всякому вздору.

Император был задет этим выговором. Но святитель не мог не сказать того, в чем был убежден, ища не своей выгоды, а пользы Государя и народа. Ответ Государя и невозможность откровенного разговора с ним были весьма прискорбны ему.

В отличие от многих архиереев и пастырей, равнодушно смотревших на жизнь современного им государства, епископ считал это равнодушие пастырей к политической жизни страны весьма предосудительным, причину его видел в лени и нежелании потрудиться и вникнуть в существо происходящих событий».

Это было не совсем так. Причина «равнодушия пастырей» к политической жизни состояла не в их нежелании трудиться и лени, а в бесплодности всех усилий и трудов, некогда начатых епископом Феофаном и кем только не продолженных. Вразумить Императора не удалось никому, и от безысходности оставалось разве что слушать совета старца Гавриила или же идти по пути, предложенному протоиереем Владимиром Игнатьевичем Востоковым, одним из самых известных и ярких московских проповедников, входившим в окружение Великой Княгини Елизаветы Федоровны и А. Д. Самарина. В борьбе с Распутиным отец Владимир Востоков был ветераном. Еще в 1913 году за статью о Распутине, опубликованную в духовно-литературном ежемесячнике «Отклики на жизнь», он был удален митрополитом Макарием из Москвы в Успенскую церковь Брусенского монастыря под Коломной.

«Московский священник Востоков в издаваемом им журнале много писал о Распутине и об отношениях сего последнего ко Дворцу. В одной из своих статей он дерзнул употребить выражения недозволительные в отношении к священным особам. На это обращено было внимание Св. Синода, который дал знать мне, как епархиальному начальнику, чтобы Востоков административно перемещен был из Москвы в сельский приход», – писал об этом впоследствии митрополит.

Опала иерея не остудила и не помешала бороться против Распутина и в дальнейшем, вызывая гнев Императрицы.

«Был у священника Востокова, который все время открыто выступает против старца, – отметил в своем дневнике историк С. Мельгунов. – Востоков по поводу своих выступлений в журнале "Отклики и жизнь" (систематически конфискуются) был вызываем к Климовичу и Мрозовскому. Те требовали, чтобы Востоков прекратил свои выступления. Он решительно отказывался – это его долг <…> Востоков утверждает, что Распутин – хлыст, который все делает, чтобы разрушить церковь и таинство брака. Востоков писал уфимскому епископу Андрею о том, что необходимо отторгнуться от официальной церкви, которая, благодаря Распутину, совершенно дискредитирована. Епископ Андрей убеждал Востокова повременить, но писал, что он и другие с ним.

По словам Востокова, собрал богатые материалы о Распутине Новоселов. Востоков говорит о необходимости обзавестись типографией для издания документов о Распутине. Священник заговорил о нелегальной типографии! Еще более знаменательно то, что Востоков говорит о необходимости переворота вроде тех, которые были при Екатерине, Павле. Нужен переворот, а не революция – последней, как духовный пастырь, он проповедовать не может. Если учесть связь Востокова с кружком Самарина, то станет ясным, что в этих кругах говорят определенно о перевороте».

Если все это правда, то получается еще один очаг заговора против Императора и Синода, причем идущий от священника. Ничего подобного бунту Илиодора тут быть не могло, и характерна реакция епископа на призыв иерея к неповиновению, но вместе с тем показательно общее настроение, свидетельствовавшее о переполненности того котла, в котором варилась русская история накануне революции. В том числе это касалось и внутрицерковных отношений.

В уже цитировавшемся в предыдущей главе письме некоего анонима к Вырубовой есть такие строки:

«Уважаемая Анна Александровна.

Я чуть не умер от разрыва сердца, прочитав полученный от нашего дорогого владыки Варнавы прилагаемый при сем духовный журнал "Отклики жизни". Боже мой, какие патентованные мерзавцы господа Самарин и Щербатов. Дальше этого идти некуда. Я позволил себе подчеркнуть Вам все вопиющие грязные подлости поганого попа Востокова, законоучителя дома Самариных, которого мало вверх ногами повесить. Он, как Вы изволите усмотреть из подчеркнутых мест, говорит о развале Церкви и христианской этики. То, что проповедают разные жидки в своих газетах "Дне", "Биржевке" и других, все это бледнеет пред писаниями этого служителя нашей Церкви. Не подлежит никакому сомнению, что без поддержки Самарина и его компании этот зарвавшийся поп не посмел бы писать такие мерзости. Они сами не верят в то, что приписывают Распутину и Варнаве, но посредством нападок на них они стремятся поколебать Престол, авторитет власти и посеять в стране смуту. Это последнее обстоятельство заставляет именно обратить серьезное внимание на всех этих зловредных лиц. Особенно возмутительно прошение Министру Внутренних Дел князю Щербатову на странице 139, поданное ему священником Востоковым и его прихожанами 2 сего сентября. В нем говорится, что Григорий Ефимович "явно сочувствует преступной немецкой партии и что он более вредный, чем сотни самых отчаянных агитаторов революции".

Как изволите видеть, простой, бесхитростный русский сибиряк, беззаветно преданный нашей ЦАРСТВЕННОЙ Семье, является для этих господ более опасным и вредным, чем сотни самых отчаянных агитаторов революции. Это ясно показывает, куда метят поп Востоков и его вдохновители Самарин, Джунковский, Гучков и другие».

Заканчивалось же это послание просьбой «представить прилагаемый журнал ИХ ИМПЕРАТОРСКИМ ВЕЛИЧЕСТВАМ».

Передала или нет Вырубова донос по адресу, неизвестно, но о деятельности Востокова и его связи с Самариным Императрица была в курсе, и слово «адрес» прозвучало в ее переписке в ином значении.

«В Москве хотят поднести адрес Самарину, когда он вернется из деревни! – писала она Государю 3 октября 1915 года. – Кажется, этот мерзкий Востоков послал ему от имени двух паств, Московской и Коломенской, телеграмму, поэтому милый маленький Макарий приказал духовной консистории получить копию этой телеграммы и расследовать, какое имел право Востоков послать подобную телеграмму. Хорошо бы, если бы этот маленький митрополит отделался от Востокова! Давно пора. Он причиняет бесконечные неприятности, и это он руководит Самариным. Москва вообще гиблое место».

Востокова, в то время служившего в тюремной церкви города Клина, удалили из московской епархии в уфимскую, но дело получило большой резонанс. Отец Владимир был любим своей паствой, как писал один из его прихожан, «замечательный проповедник, несребролюб, в жизни очень скромный, он быстро приобрел много почитателей и стал одним из самых популярных людей города. Скоро тюремная церковь не смогла вмещать всех приходящих его послушать. Начали устраивать службу прямо на лугу перед церковью». Его поддерживали весьма влиятельные силы, и не только московские в лице Самарина или Великой Княгини Елизаветы Федоровны, но также уфимский епархиальный архиерей епископ Андрей, в миру князь Ухтомский. За Востокова также вступился другой очень известный московский священник, имевший репутацию черносотенца, чью фамилию даже современники иногда путали с фамилией отца Владимира – протоиерей Иоанн Восторгов[56]. Он был настоятелем Покровского собора на Красной площади и до определенного времени, как уже говорилось, считался «распутинцем».

«Распутин относился к нему благожелательно и, во время моего состояния в должности, как Распутин, так и А. А. Вырубова под влиянием А. Н. Хвостова, старого, – близкого и дорогого знакомого Восторгова, даже оказывали последнему поддержку в его стремлении получить викториатство в Москве», – писал Белецкий. Но, по его же свидетельству, однажды отец Иоанн выступил со статьей, в которой в «несколько, правда, туманных выражениях очертил роль Распутина в этом деле», то есть в удалении отца Владимира Востокова.

«Этот очерк заинтересовал также и Распутина, который, при свидании со мною, сам меня первый спросил по поводу Восторгова и добавил, что "теперь Восторгову – крышка, ничего он не получит". И действительно – не получил, хотя об этом назначении просил Государя митрополит Московский Макарий: "Мое ходатайство о назначении протоиерея Восторгова во епископа Святейшим Синодом доселе не удовлетворено <…> я убежден, что в нем я найду верного, усердного и опытного помощника…"»

То, что протоиерей Иоанн Восторгов поддерживал отца Владимира Востокова в его противостоянии Распутину, подтверждается и письмом, которое Востоков отправил на имя митрополита Макария летом 1915 года. Текст этого письма приводит в мемуарах В. Ф. Джунковский, ошибочно приписывая его протоиерею Иоанну Восторгову (и ту же ошибку повторила в известной книге «Царская семья – жертва темной силы» Л. П. Миллер, произвольно текст документа сократив за счет изъятия фрагмента, однозначно доказывающего, что Иоанн Восторгов автором письма быть не мог).

По силе своей это послание можно считать одним из самых ярких и значительных антираспутинских манифестов.


«Ваше высокопреосвященство милостивый архипастырь и отец! Глубокая скорбь от лютых бед нашей Родины и моя совесть обязывают сказать Вам дерзновенное слово, простите.

Россия на краю ужасной пропасти. Злой развратник, хлыст – Распутин докапывает России могилу. Соблазн от его мерзостей вырос до невероятных размеров. С точки зрения православно-христианской, мерзости Распутина давно заслужили решительного, гласного осуждения, но и с точки зрения монархистов, все еще проповедующих молчание о Распутине и о прочих соблазнах, не бороться с хлыстом, вмешивающимся в государственную жизнь, думаю, есть преступление. Распутин давно оскорбляет Церковь, он же своим темным покровительством разным искательным бездарностям и преступникам разрушает государственную жизнь, подкапывается под священный престиж русского царя. Он открыто растлевает женщин и волнует соблазняющийся его безнаказанностью народ. Сейчас он, кроме того, всячески играет в руку немцев; значит, является злым предателем Отечества, как его совершенно справедливо, еще два года назад печатно назвал преосвященный Андрей, епископ Уфимский.

Сам отец Восторгов, до сих пор, несмотря на свое звание синодального миссионера, красноречиво молчавший о всех мерзостях Распутина, недавно в собственноручном его письме ко мне назвал Распутина "злой силой", но быть у власти в наше время и молчать против "злой силы", с ее влиянием на жизнь церковно-государственную, не значит ли уподобляться робкому часовому, который, завидя со своего поста врага, подползавшего уже к пороховому погребу, чтобы взрывом его залить все и всех огнем, стоит бездейственный или убегает? Так, по крайней мере, начинают серьезно думать русские люди о носящих власть и попустительствующих Распутину.

Новый обер-прокурор Святейшего Синода прекрасно сказал в своей вступительной речи: все, соблазняющее народ, должно быть немедленно искореняемо. Члены Святейшего Синода ответили ему, что и их одушевляют мысли и чувства им выраженные. Все доброе и честное в стране облегченно вздохнуло от прекрасных слов, но ждет воплощения их в дело. Если же и после столь торжественного, ясного заявления церковной иерархии в борьбе с накопившимися церковными соблазнами распутинское зло останется в прежней силе, при молчании о нем церковной власти, то народ вправе будет назвать такую власть лицемерною, а это ведь ужасно! Что может быть грешнее и разрушительнее лицемерия!

Вот почему, Владыко, в глубокой горести душевной принял я на себя смелость горячо умолять, неотступно умолять Вас от скорбящих многих добрых и верующих русских людей: немедленно скажите слово осуждения развратному хлысту, злому предателю России Григорию Распутину, требуйте предания его церковному суду до отлучения от святой Церкви включительно. Все данные к тому есть для тех, кто не захочет закрывать глаза на распутинские преступления или кто не хочет робеть пред его темным влиянием…

Ради Бога снимите, наконец, черное пятно молчания с Русской Церкви против явного, многолетнего, беззаконного преступления, иначе это пятно несмываемое на позор вольется в страницу русской истории, а самому Распутину дальнейшее молчание церковной власти развяжет руки докопать могилу России.

Два года назад я писал духовнику их величеств Васильеву об ужасных для России последствиях распутинского влияния, и он в своем ответе, называя мои письма серьезными, сказал мне, что отвечать на них нужно не только словом, но и делом. Между тем преступные распутинские щупальцы все глубже впиваются в несчастную страну, сейчас, по крайней мере, он снова на зените своего влияния.

Вот почему, Владыко, опять и опять хочется умолять Вас всех, власть имущих: "Удалите нечестивого от царя и Престол его цельным сохраните при помощи Всевышнего".

Вы, Владыко, – инок, Вам некого, кроме Бога, бояться, Вам нечего терять и достигать. Все земное Вы уже заслужили, заслужите же подвигом спасения Отечества славу небесную вечную. Ради спасения души своей, ради страха перед Судом Божиим, ради блага царя и Родины, которые Вам более чем кому-либо дали земного благополучия, пронесите по стране свой мужественный, правдивый, святительский глас против Распутина и всех распутинцев, невзирая на лица их, станьте достойным подражателем св. Филиппа, самоотверженного обличителя опричнины, и Господь Вас благословит, Россия будет Вам вечно благодарна!

Вы, Владыко, промыслом Божиим возведены на самую высоту свещницы церковной, и от Вас страждущая страна ждет защиты. Воины, миряне, все ныне самую жизнь отдают на защиту Родины от врага внешнего, имеем ли мы, воины царя небесного, духовные лица, право молчать против врага лютого внутреннего, более вредного ныне, чем все сектанты и агитаторы революции, взятые вместе. Ведь наше робкое молчание ныне равно измене Церкви, царю и Отечеству».


Ответом отцу Владимиру была, как уже говорилось выше, высылка в Уфимскую епархию, а Распутин между тем продолжал наступать, оправдывая предсказания изгнанного протоиерея. Не без участия Распутина практически было сломлено сопротивление Святейшего синода. Это произошло не сразу, но произошло. Новый обер-прокурор А. Н. Волжин, сменивший в конце сентября 1915 года Самарина, против Распутина не выступал, но вместе с тем не был ни его сторонником, ни тем более ставленником, и в конце концов был вынужден уйти в отставку.

«Честный, прямой и благородный, он, как мы видели, не пошел по пути компромиссов и этим сразу восстановил против себя "Царское", – писал о Волжине протопресвитер Шавельский. – Что он отказался от знакомства со "старцем" и уклонился от визита Вырубовой, уже одного этого там не могли простить ему. Но он, кроме того, вел борьбу не на жизнь, а на смерть с митрополитом Питиримом. При поддержке своих верных друзей, как и надо было ожидать, митрополит Питирим победил».

Иную оценку личности Волжина дал князь Жевахов. В его воспоминаниях приводится его беседа с обер-прокурором, в которой упоминается и Распутин.

«…чрезвычайно нежно, вкрадчиво и любовно спросил меня:

"А как вы… насчет Распутина?.."

Такое грубое ощупывание моего нравственного облика заставило меня очнуться… Я понял, что означал этот вопрос; однако сдержался и, вопросительно глядя на А. Н. Волжина, спросил его:

"Т<о> е<сть>?.."

А. Н. Волжин, как мне казалось, смутился и, точно отвечая на невысказанные мною мысли, живо сказал:

"Ну да, конечно, я понимаю: какое же может быть знакомство с ним; но… Вы, верно, встречались когда-нибудь"…

"Не только встречался, но Распутин был у меня даже на квартире, лет пять тому назад; но потом я его не видел больше… У меня на его счет особое мнение, какое не удовлетворяет ни друзей, ни врагов его"…

А. Н. Волжин прервал меня, сказав:

"А я, знаете, боюсь его и не решился бы принять его даже в своем служебном кабинете, в Синоде"…

"Я думаю, что здесь недоразумение, – ответил я, – зачем выделять его из общей массы просителей и тем подчеркивать его особенное значение?!"

А. Н. Волжин снова прервал меня:

"Если бы я его принял, то не иначе, как при свидетелях".

"Эта боязнь Распутина, – сказал я убежденно, – и создает ему тот пьедестал, с которого он виден всему свету… Уж если министры боятся его, значит, он действительно страшен… Имя Распутина, наоборот, нужно всячески замалчивать; это интимная, частная сфера Их Величеств, куда никто не должен заглядывать… Я хорошо понимаю, с каким недоверием относятся к тем, кто это проповедует; но я говорил и буду говорить, что крики о Распутине, все равно добрые или злые, опаснее самого Распутина и что никто из преданных и любящих Государя не должен даже говорить о Распутине, точно его и нет вовсе… Каким бы Распутин ни был, но ни Государь, ни Императрица никого не принуждают считать его святым, а конкретных преступлений не могут указать и его враги… Тот же факт, что Распутин действительно предан Царю, никем не отрицается… В государственную опасность Распутина я не верю… Его вмешательство в государственные дела также ни в чем не выражается… Смотрите на него как на заурядного просителя… Если он будет добиваться чего-либо противозаконного, то откажите ему в просьбе; если же его просьба исполнима, то нет резона отказывать только потому, что она исходит от Распутина… Для меня он никогда не был загадочным сфинксом. Я давно уже не видел его; но помню, что далеко не все, что он говорил, было глупо… Напротив, многое казалось мне интересным… Он, несомненно, человек недюжинного ума, хитрый, проницательный; но это вовсе не преступник, имеющий готовые программы и проводящий их в жизнь. Он может сделаться орудием в руках других, но сам неспособен играть первых ролей"…

Эти слова, по-видимому, несколько смягчили А. Н. Волжина. Я был убежден, что А. Н. Волжин держался такого же мнения и искренно разделял мои точки зрения и что, стараясь отмежеваться от Распутина, он делал это только для того, чтобы рассеять то подозрение в близости к Распутину, какое тяготело над каждым вновь назначенным министром…»

Позиция князя Жевахова, человека, по мнению многих историков, довольно темного, была очень ясна и проста, но несколько утопична и мало применима на практике. Следовать ей не получалось, и распутинский вопрос, еще несколько лет назад разделивший и Синод, и правящих архиереев на два лагеря, обострился к 1915 году донельзя. Нужно было выбирать, чью сторону ты занимаешь.

«Члены Синода раскололись на распутинцев, антираспутинцев и нейтральных. Атмосфера недоверия царила в Синоде. Члены Синода подозревали и боялись друг друга. И походил наш Синод на тот воз, который везли лебедь, рак и щука», – заключил протопресвитер Шавельский, и сам бывший членом Синода в последние годы его существования.

Это касалось не только архиереев, «…громадное значение в смысле устойчивости положения министра имело то обстоятельство, какую позицию министр занял в отношении Распутина: дружескую, враждебную или безразличную. Министру нельзя было оставаться к этому вопросу совершенно равнодушным. Нужно было непременно принадлежать к одной из категорий: "наших или не наших", ибо если сам Распутин и не придавал этому большого значения, то зато вся клика, его окружающая, придавала этому первенствующее значение, так как это обстоятельство касалось ее личных интересов», – писал генерал Глобачев. Но в церковной среде, наиболее восприимчивой и требовательной к нравственной стороне дела, такая зависимость была особенно болезненной, влияние Распутина слишком велико, а последствия подобных назначений наиболее очевидными. Русская Церковь сопротивлялась сильнее, чем русская бюрократия, в ней сложнее происходили все отставки и назначения, и одной из жертв подобного выбора и едва ли не самой трагической фигурой в истории нашей Церкви до Февральской революции как раз в связи с личностью Распутина стал митрополит Питирим (Окнов), которого упоминал Шавельский.

Питирим занял Петроградскую кафедру в ноябре 1915 года. Этому предшествовал перевод прежнего Петроградского митрополита Владимира (Богоявленского) из столицы в Киев, событие в нашей церковной истории беспрецедентное, и причиной тому историки однозначно называют Распутина.

«Три года Владыка управлял Петербургской епархией и это было труднейшее время для церковно-общественной работы, ибо тогда усиливалось в Петербурге влияние "темных сил", т. е. "распутинство". Митрополит Владимир со свойственными его характеру прямолинейностью и твердостью убеждений вел посильную борьбу с темными силами.

Борьба эта была особенно трагична по своему внутреннему смыслу, при наличии того тягостного и рокового недоразумения, которое существовало между лучшими кругами русского общества, к каковым примыкал Митрополит Владимир – с одной стороны, и Государыней Императрицей Александрой Феодоровной – с другой стороны, – писал в книге «Новые мученики Российские» протопресвитер М. Польский. – Государыня – самоотверженная, беспредельно любящая мать, более всего в жизни любила своего сына – Наследника Цесаревича и более всего трепетала за его судьбу. И вот этой-то силой материнской любви воспользовались темные силы. Случайным ли стечением обстоятельств или действием темных нам неведомых сил произошло то, что Императрица глубоко уверовала, что судьба Наследника Цесаревича тесно связана с судьбой "старца" Григория Распутина. На этом убеждении Царицы построено было его громадное, почти неограниченное влияние.

Когда это влияние стало оказывать действие в сфере церковной жизни, Митрополит Владимир счел для себя невозможным дальнейшее молчание и попросил аудиенции у Государя.

Архиереи вообще имели очень редко аудиенции у Императора. Все сношения между ними обычно поддерживались чрез Обер-Прокурора. Обер-Прокурор, в данном случае, – В. К. Саблер, узнав о цели, с какой митрополит Владимир желал видеть Государя, предупреждал Владыку о том, что это очень болезненная и сложная тема. Но Митрополит смело шел на исполнение того, что он считал непременным своим священным долгом и как Первосвятителя Церкви и как верноподданного.

Добившись аудиенции, Митрополит Владимир смело и прямо указал Государю на все сплетни и грязные рассказы, которые ходили в обществе в связи с именем Распутина, указал на гибельность его влияния, особенно в церковных делах.

Государь, прослушав Владыку Митрополита, сказал, что, быть может, он и прав во многих отношениях, но что Царица-мать никогда с этим не согласится.

Государыня, узнав о разговоре Государя с Митрополитом, была страшно возмущена и горячо негодовала против Митрополита за его вмешательство в семейную жизнь царской семьи. Государыня заявила, что Митрополит – не верноподданный, если он может допустить грязные сплетни и разговоры о царской семье и передавать их Государю, когда в действительности ничего этого нет. В ответ на обвинения против Распутина она говорила, что "старец Григорий неоднократно спасал жизнь нашего сына Наследника Цесаревича" и никогда грязной мысли о старце она не допустит. <…>

Митрополит Владимир в 1915 году впал в немилость и был удален из Петрограда на кафедру митрополита Киевского».

Таким образом, разговор митрополита Владимира с Государем состоялся не позднее начала июня 1915 года (когда был смещен Саблер), и, следовательно, уже с этого времени Государыня вынашивала планы перевести его из столицы. Вместо Владимира на Петроградскую кафедру и был назначен Питирим, которого безо всяких обиняков связывали с Распутиным.

В самых уничижительных выражениях оценивал Питирима протопресвитер Шавельский:

«В ряду русских иерархов того времени архиепископ Питирим являлся совершенно бесцветною личностью. Не выделялся он среди них ни ученостью, ни благочестием, ни особой деятельностью, ни вообще какими-либо дарованиями или заслугами. Будучи еще молодым монахом, он приглянулся В. К. Саблеру. Рассказывали, что митрополит Питирим в молодости отличался миловидностью, вкрадчивостью и очень театрально служил.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63