Григорий Распутин-Новый

Ах, мой дружок, когда же наконец ты ударишь кулаком по столу и прикрикнешь на Дж. и других, которые поступают неправильно? Никто тебя не боится, а они должны дрожать перед тобой, иначе все будут на нас наседать, – и теперь этому надо положить конец. Довольно, мой дорогой, не заставляй меня попусту тратить слова. Если Дж. с тобою, призови его к себе, скажи ему, что ты знаешь (не называя имен), что он показывал по городу эту бумагу и что ты ему приказываешь разорвать ее и не сметь говорить о Гр. так, как он это делает, он поступает, как изменник, а не как верноподанный, который должен защищать друга своего Государя, как это делается во всякой другой стране».

«…а ко мне <Государь> все время был более милостив, чем когда-либо, очевидно, моя записка произвела впечатление», – констатировал тем не менее Джунковский, хотя на следствии именно об Александре Федоровне отзывался с большой неприязнью: «Я думаю, что императрица была настолько ослеплена, настолько все у нее было заволочено, если так можно выразиться, влиянием Распутина, что она не сознавала, что делает», и объяснял такое поведение «психозом на почве истерии».

И все же именно из писем Императрицы следует, что Государь в какой-то момент сочувствовал попыткам Джунковского удалить Распутина или, по меньшей мере, им не препятствовал.

Но важно отметить и другое. Именно тревога за Григория Распутина вынуждала Александру Федоровну написать следующие хорошо известные строки: «О, мой мальчик, заставь всех дрожать перед тобой – любить тебя недостаточно. Ты слишком добр, и все этим пользуются».

В наши дни сторонники Распутина скандал в «Яре» стремятся преподать либо как полностью искаженный – ничего и близко к подобному не было, все от начала до конца выдумано злодеем Джунковским, либо – как происходивший с участием не Распутина, но его двойника. Первой версии придерживаются историки О. А. Платонов и А. Н. Боханов, второй – доктор филологических наук Татьяна Миронова. Вот что она пишет:

«Первые догадки о том, что Царскую Семью компрометировали через двойника Григория Ефимовича, появились вскоре после убийства Старца. Одно из свидетельств тому – рассказ атамана Войска Донского графа Д. М. Граббе о том, как вскоре после убийства Распутина его "пригласил к завтраку известный князь Андронников, якобы обделывавший дела через Распутина. Войдя в столовую, Граббе был поражен, увидев в соседней комнате Распутина. Недалеко от стола стоял человек, похожий как две капли воды на Распутина. Андронников пытливо посмотрел на своего гостя. Граббе сделал вид, что вовсе не поражен. Человек постоял, постоял, вышел из комнаты и больше не появлялся". Надо ли говорить, что подобный "двойник" мог появляться при жизни Григория Ефимовича в любом "злачном" месте, мог напиваться, скандалить, обнимать женщин, о чем составлялись ежедневные репортажи охочих до грязи газетчиков, мог выходить из подъезда дома на Гороховой и шествовать на квартиру к проститутке, о чем составлялись ежедневные рапорты агентов охранного отделения. Ю. А. Ден вспоминает с недоумением: "Доходило до того, что заявляли, будто бы Распутин развратничает в столице, в то время как на самом деле он находился в Сибири"».

Сама по себе идея наличия у Распутина двойника оказалась весьма продуктивной, ибо на двойника можно было списать все неугодное. Более того, если смотреть на вещи глубже, о «двойничестве» Распутина, то есть о двух его ликах еще до Татьяны Мироновой писали многие его современники: Шульгин, Жевахов, Гурко. Говорил об этом в наши дни и протоиерей Александр Шаргунов: «Дело не в том, что у Распутина были двойники, а в том, что он был двуликий. Самое ужасное – ложь, смешанная с правдой. На этом смешении построены все ереси, древние и новые. Хуже всего (об этом постоянно говорит слово Божие), когда человек называет себя верующим, а ведет себя как неверующий. Он был благочестив, но пал. И стал искать своему падению оправдание. Подводить под него своеобразное богословие: "Не согрешишь – не покаешься"».

Однако понимать двойственность Распутина буквально, как наличие двух Распутиных, один из которых грешил и пьянствовал, а другой молился и постился, никому из серьезных исследователей еще в голову не приходило. Нынешняя научная филологическая мысль до такого «открытия» дошла.

В двенадцатой главе этой книги речь шла о мемуаре Надежды Тэффи, описавшей две своих встречи с Распутиным (на которых был и Василий Розанов). Татьяна Миронова уверенно пишет о том, что писательница присутствовала на встрече не с Распутиным, но с его двойником, с «Распутиным», а организовал все это Манасевич-Мануйлов.

То же, как пишет исследовательница, произошло и в «Яре», где «гулял "двойник" Распутина с подставной компанией, и все разыгрывалось по обыкновению: пьянство, приставания к дамам, упоминания о Царской Семье, хлыстовская пляска. И если бы полиция была вызвана тогда же – открылось бы, что Распутин – ненастоящий, и Анисья Решетникова, благочестивая купеческая вдова 76-ти лет, никогда не была в ресторане. А вот еврей-газетчик Семен Лазаревич Кугульский был личностью подлинной и скорее всего являлся антрепренером "оргии". Это он постарался, чтобы дело о кутеже в "Яре" попало в печать еще до расследования и обросло непристойными подробностями. Вслед за этим Государственная Дума подготовила запрос о событиях в ресторане "Яр", потом не дала ему хода, намеренно распространяя вымысел, что Думе запрещено делать этот запрос, так как Царская Семья "боится правды". И пошла-поехала злословить досужая чернь – пьяный, развратный мужик – любимец Царской Семьи!

Вот так, обдуманно и нагло, был введен в общество двойник Григория Ефимовича Распутина. И хотя поступки двойника, его слова, записки, сама внешность – длинный мясистый нос, жидкая бороденка, беспокойные, бегающие глаза – весьма отличались от благообразного облика Григория Ефимовича, но двойник настойчиво выдавался и, главное, охотно принимался за Молитвенника и Друга Царской Семьи <…>».

Справедливость требует признать, что копирайт этой версии принадлежит не современной исследовательнице, а хозяину «Яра» Судакову, который, как писал в своих мемуарах Джунковский, «желая избежать неприятностей и излишнего любопытства, стал уверять, что это не настоящий Распутин, а кто-то другой, кто нарочно себя им назвал. Когда, однако, это дошло до Распутина, то он уже стал доказывать, что он настоящий Распутин, и доказывал это самым циничным образом, перемешивая в фразах безобразные намеки на свои близкие отношения к самым высоким особам».

Но вернемся к размышлениям Татьяны Мироновой:

«Именно благодаря существованию двойника со страниц отчетов охранного отделения предстают два Распутиных: один – благочестив, благолепен, богомолен, ходит в храмы, отстаивает литургии, ставит свечи, ездит на квартиры исцелять больных, принимает просителей, духовных детей, трапезует с ними, причем, как отмечают все действительно близкие ему люди, ни вина, ни мяса, ни сладкого отец Григорий в рот не берет. Строжайшее воздержание. Деньги, пожертвованные просителями, тут же раздает другим просителям. И, главное, к Императорской Семье почтителен до благоговения. Другой "Распутин" – неделями пьян, посещает блудниц, берет взятки за протекции, скандалит в ресторанах, бьет там посуду и зеркала, говорит дурное о Царской Семье. Придет время, и откроются новые документы, которые окончательно докажут нам, что темную личность, внешне напоминавшую Григория Ефимовича Распутина, создали враги Самодержавного Русского Царства».

Все написанное Татьяной Мироновой представляется чрезвычайно захватывающим и по-своему обнадеживающим, но… не слишком убедительным. Дело даже не в том, что никаких новых документов и других свидетельств о двойнике Распутина, кроме тех, которые со слов Граббе приводит Родзянко (как известно, ярый распутинский ненавистник и клеветник), не существует, да и вообще любопытно, что именно из воспоминаний Родзянко идут два самых железных аргумента сторонников восприятия Распутина как масонской жертвы: первый – сообщение о масонском собрании в Брюсселе и второй – о двойнике.

Дело в том, что сам Григорий Ефимович Распутин своего похода в «Яр» не отрицал. Подтвердило это и расследование, которое было предпринято по инициативе Государыни флигель-адъютантом Саблиным и которое несомненно имело целью Распутина оправдать. Распутин и был оправдан, но не так эффектно, как предложила Татьяна Миронова. Если бы речь шла о «Распутине», то уж наверное Государыне бы об этом донесли и мы узнали бы об этом не из мемуаров Родзянко, а из более доброжелательного и надежного источника. Но оправдывали именно Распутина безо всяких кавычек, стремясь доказать, что на ужине в «Яре» Григорий присутствовал, только ничего особенного там не произошло.

О происшествии в «Яре» писал также достаточно объективно к Распутину относящийся Ричард Бэттс, который ссылался при этом на воспоминания английского вице-консула Роберта Брюса-Локхарта, в том ресторане в тот вечер находившегося.

«Роберт Брюс-Локхарт заявлял, что можно было слышать шум и женские голоса, идущие из отдельного номера Распутина в "Яре". Московская полиция не хотела предпринимать какие-либо действия по собственному почину, и был вызван Джунковский. Используя это как еще одну возможность опорочить Распутина, он приказал его арестовать. Роберт Брюс-Локхарт был свидетелем того, как Распутин уходил из помещения, "огрызаясь и обещая отомстить", так как его уводила полиция».

«Друзья Старца дружно поднялись на его защиту, – описывал дальнейшее развитие событий Спиридович. – В Москву для проверки сообщенных Джунковским сведений о скандале "У Яра" был послан, неофициально, любимец царской семьи, флигель-адъютант Саблин. Туда же выехал с той же целью и пробиравшийся в доверие к Анне Александровне Белецкий. Стали собирать справки. Уволенный Московский градоначальник Адрианов сообщил оправдывающие Старца сведения. Он переменил фронт. Все делалось тихо и секретно, по-семейному».

Иначе о миссии Саблина рассказывал на следствии в 1917 году Джунковский: «Он спрашивал меня, кого я могу назвать свидетелем той истории, о которой я докладывал в своей записке. Он сказал, что слышал про ужасные дела Распутина, и так как мне Александра Федоровна не особенно доверяет, а ему верит, то он хочет открыть ей глаза на этого человека, поэтому он и просит моей помощи. Вот его слова».

Так оно было или не так, оговаривал Джунковский Саблина или, напротив, стремился его реабилитировать и приписать задним числом к борцам против «Гришки», говорил ему подобное Саблин или нет – все это неизвестно, но известно, что в целом флигель-адъютант выполнил повеление Императрицы и сработал в пользу Распутина. Как рассказывается в книге Ч. Рууда и С. Степанова «Фонтанка, 16», «на очевидцев скандала в "Яре" оказали давление, попеременно запугивая и взывая к чувству милосердия. Один из свидетелей объяснял полковнику П. П. Заварзину, почему были изменены первоначальные показания: "Да, знаете, с одной стороны, мы поняли, что Распутин действительно в силе, почему ссориться с ним не имеет никакого смысла, а с другой – выходило как-то некрасиво – пользоваться его гостеприимством и на него же доносить". В результате предвзятого расследования вырисовывалась совершенно иная картина. Получалось, что Распутин скромно поужинал со своими друзьями и чинно уехал из "Яра", а все разговоры о финансовых махинациях – измышления, интрига Джунковского».

Сам Саблин о скандале в «Яре» и своем участии в его расследовании ничего не рассказывал, но в мемуарах Романа Гуля приводится другое его воспоминание по схожему поводу:

«Помню, в конце войны, в 1916 году летом, как-то в одну из поездок с государем из Царского в Петергоф купаться в Финском заливе (государь любил плавать и хорошо плавал), я решил сказать государю кое-какую неприятную правду о Распутине. Дело в том, что как раз накануне я видел Распутина у него на Гороховой – в совершенно пьяном, безобразном виде. Это в первый раз я увидел его в таком непотребном состоянии. Я решил доложить об этом государю. После купанья, не без труда, но я все-таки доложил.

Государь принял мой рассказ совершенно спокойно, сказав: "При смене дежурства доложите об этом императрице". Я видел, что все, что касается Распутина, государь всецело оставляет на решение государыни. Надо сказать, что в противоположность государю у государыни был очень сильный характер, сильная воля.

На другой день в девять часов утра императрица приняла меня, и в присутствии государя я рассказал все, чему был свидетелем на Гороховой. Я видел, какое тяжелое впечатление произвел мой рассказ на государыню. Она сдерживала слезы, но не выдержала и заплакала. Овладев собой, она сказала: "Это Господь Бог шлет испытания нам, проверить – признаем ли мы его даже и таким…"

Мое отношение к Распутину ухудшалось: я видел, что он приносит много зла и династии, и стране. Государыня мое отрицательное отношение к Распутину чувствовала, видела. "Вы его не поняли", – как-то сказала мне государыня. И с некоторых пор из наших разговоров тема о Распутине была исключена. Поэтому я не знал ни дня похорон Распутина и ничего, связанного с убитым Распутиным. Со мной на эту тему ни государь, ни государыня не говорили…»

На самом деле Императрица писала мужу уже после расследования, проведенного Саблиным: «Прилагаю копии двух телеграмм от нашего Друга. При случае покажи их Н. П. (то есть Саблину. – А. В.) — надо его больше осведомлять относительно нашего Друга, так как он в городе наслышался так много против Него и уже меньше обращает внимания на Его советы».

И в другом письме: «Мне уже целые месяцы не приходилось говорить с ним (Саблиным. – А. В.) наедине, и я боялась заговорить с ним о Гр., так как знала, что он сомневался в Нем. <…> Теперь он зовет Его Распут., что мне не нравится, и я постараюсь отучить его от этой привычки».

Не будет большой натяжкой предположить, что впечатление Саблина о Распутине изменилось в результате его неофициальных расследований. Рассказывал о пьяных похождениях Распутина и генерал Глобачев: «Распутин любил кабаки, которые посещал, обыкновенно, по возвращении из Царского Села. В них он напивался совершенно. Ездил он и к "девкам"».

Но вернемся к судьбе Джунковского. После энергичных действий Столыпина в 1908—1909 годах и думского наступления весной 1912 года его атака на Распутина была третьей и самой серьезной попыткой убрать странника с помощью административных мер из дворца, и никогда эти планы не были так близки к осуществлению. Но – в который раз не вышло.

«17 августа. Царское Село. Я был у мама и узнал, что вчера Ники написал мин<истру> вн<утренних> дел кн<язю> Щербатову письмо с приказанием немедленно уволить ген<ерала> Джунковского.

Подъезжая сегодня к Царскому Селу из Петрограда, я его встретил на моторе. Говорили сегодня, что есть надежда, что он не уйдет. Ники велел его уволить с оставлением в свите, на это Джунковский ответил, что не желает оставаться в свите.

Причина всего этого кроется в Распутине, который мстит Джунковскому за то, что он при расследовании московского погрома в мае раскрыл целый ряд неблаговидных поступков Распутина и донес об этом Государю. Молва говорит, что Распутин в пьяном виде публично похвалялся, что прогнал Николашку (Великого Князя Николая Николаевича. – А. В.), прогонит обер-прок<урора> Св<ятейшего> Синода Самарина, Джунковского и вел<икую> кн<ягиню> Елизавету Федоровну», – записал в дневнике Великий Князь Андрей Владимирович.

В истории с увольнением генерала Джунковского с поста товарища министра было много нюансов и столкновений различных партий и групп. Джунковский писал в мемуарах, что против него выступали князь и княгиня Юсуповы (к слову сказать, не менее страстные противники Распутина, чем сам Джунковский), а также небольшая депутатская группа во главе с А. Н. Хвостовым и С. П. Белецким, которого Джунковский при своем вступлении в должность уволил и который некоторое время спустя Джунковского на его посту триумфально заменил. Таким образом, дело здесь было не только в Распутине. И, может быть, даже не столько в нем, но таковой была особенность общественного восприятия, продолжающаяся поныне: Распутину приписывалось все – то, к чему он имел отношение, и то, к чему не имел. Наконец и сам Распутин, если верить показаниям охранки, не случайно говорил следившим за ним агентам 10 августа 1915 года: «Джунковского со службы уволят, а он, может быть, будет думать, что уволили его через меня, я его не знаю, кто он такой».

«15-го августа вернувшийся из Могилева генерал Джунковский был приглашен экстренно к министру Внутренних дел князю Щербатову, – писал Спиридович. – Князь объявил генералу, что он только что получил записку от Государя Императора: – "Уволить немедленно генерала Джунковского от занимаемых им должностей с оставлением в свите". Удар был и неожиданный и сильный <…>».

«Хотя за последнее время атмосфера вокруг меня и сгущалась, тем не менее, ехавши к Щербатову, я никак не ожидал такого финала. Я несколько раз перечел строки Государя и возвратил записку министру; мне стало ясно, что на Государя было оказано влияние», – вспоминал товарищ министра.

«Увольнение Джунковского подняло большой шум и это было сразу же приписано немилости Императрицы и проискам Распутина, – продолжал Спиридович. – Дело в том, что о докладе генерала узнали многие. Теперь говорили, что ездившие в Москву Н. П. Саблин и Белецкий привезли неблагоприятные для Джунковского сведения, сообщенные будто бы Юсуповым и уволенным градоначальником Адриановым. Последний искал теперь поддержки у А. А. Вырубовой и заявлял, что в знаменитом апрельском скандале в ресторане "У Яра" Распутин ничего особенно скверного не делал и был оклеветан.

Эти слухи подогрели общие симпатии к уволенному Джунковскому. Он был завален письмами и телеграммами с выражением сочувствия. Принц Ольденбургский предлагал ему место при себе. Эти выражения симпатии были приняты в Царском Селе как демонстрация против Государыни. Это как бы окончательно уронило Джунковского в глазах Их Величеств, особенно, когда до них дошли слухи, что приехавший в Москву Джунковский был принят почетно в Московское дворянство, удостоился чествования дворянами и, не стесняясь, рассказывал о своей борьбе с Распутиным и о его зловредной роли.

От Гучкова генерал получил тогда письмо, в котором тот, выражая свое сочувствие, прозрачно намекнул, что когда придет момент, то новая Россия не забудет заслуг генерала и т. д. Поблагодарив автора письма за внимание, генерал ответил ему, что изменником своему Государю он никогда не был и не будет.

Стараясь позже полнее осветить истинную причину увольнения Джунковского и постигшей его немилости Государя, я узнал следующее.

Его начальник, князь Щербатов считал, что его уволили за то, что в появившейся в прессе статье о Распутине Государь нашел некоторые фразы, тождественные с фразами доклада Джунковского. Дворцовому коменданту, Воейкову Государь сказал в те дни по поводу доклада Джунковского так:

"Джунковский меня очень удивил, поднимая вопрос, уже поконченный на докладе Маклакова два месяца тому назад".

Н. П. Саблин передавал мне со слов Государя следующее. Сделав Государю доклад и уходя, Джунковский оставил Его Величеству письменный доклад о Распутине. В нем Государь нашел сведения, которых генерал не доложил Государю. Государь рассердился, назвал такой поступок недостойным и трусостью».

А далее Спиридович называет еще один мотив отставки Джунковского и, надо отдать ему должное, называет убедительно:

«Мне же лично кажется, что истинная причина увольнения генерала кроется еще и в следующем. От генерала Джунковского Государь никогда не слышал доклада, предостережения о том, что подготовлялось в смысле "заговора". Не считал ли Государь (а Царица наверно считала) это молчание странным, если не подозрительным со стороны того, кто по должности должен был бы первым знать о том и доложить Его Величеству.

Не докладывалось ничего на эту тему Государю и со стороны князя Щербатова. Позже князь писал мне:

"Относительно вашего второго вопроса, могу вас заверить, что ни от кого из моих коллег по Совету Министров, ни от Маклакова (с которым я был еще по Полтаве в личных хороших семейных отношениях), ни от кого-либо из подчиненных или многочисленных знакомых из самых разнообразных слоев общества, я никогда не слышал о замышлявшемся, будто бы, государственном перевороте в пользу В. Кн. Николая Николаевича, тем более не имел я основания говорить на эту тему с Государем"».

Щербатов либо лукавил, либо действительно был полным профаном и, следовательно, своей должности не соответствовал, потому что заговор был. К очень важной, ключевой во всей этой истории теме заговора Великого Князя Николая Николаевича против Императрицы, о чем Джунковский обязан был известить и не известил Государя, мы обратимся в одной из следующих глав, а пока отметим, что хотя газеты сообщали о том, что Распутин выслан из Петрограда без права возвращения в столицу, в дневнике Императора негодование никак не отразилось.

«4-го августа. Вторник. Вечером приехал Григорий, побеседовал с нами и благословил меня иконой».

Но скандалы, с Григорием связанные, на этом не прекратились.

«9 августа Григорий Распутин при восьмичасовом переезде на пароходе "Товарпар", переполненном публикой, из Тюмени в село Покровское напился пьян и учинил невероятное безобразие. К сожалению, ни на пароходе, ни на пристани не было чина полиции, и показания свидетелей пришлось собирать враздробь, а командир парохода, далеко ушедшего, и сейчас еще не допрошен, – писал губернатор Тобольска Андрей Станкевич министру внутренних дел князю Н. Б. Щербатову. – Тем не менее, из прилагаемых свидетельств, в особенности написанного шведом-этнографом Гартвельдом, имеется полная картина недопустимого публичного беспорядка, произведенного Распутиным…»

Вышеприведенная цитата взята из книги Р. Бэттса, и в этом смысле любопытно сравнить, как описывается один и тот же эпизод из жизни Распутина двумя исследователями: Ричардом Бэттсом и Олегом Платоновым.

«27 августа 1915 года.

Рапорт

Помощник мой в Тюменском, Туринском и Ялуторовском уездах ротмистр Калмыков донес мне, что 9-го сего августа на пароходе "Товарпар" по пути из Тюмени в село Покровское Тюменского уезда среди других пассажиров был крестьянин Григорий Распутин, который был сильно пьян, безобразничал и приставал к пассажирам. На этом же пароходе следовала команда солдат, которых Распутин ввел в салон 1-го класса и хотел угостить обедом, что вызвало возмущение пассажиров, по требованию которых капитан парохода, под угрозой высадки, удалил Распутина и солдат из салона. Спустившись вниз, на палубу 3-го класса, Распутин что-то громко кричал, заставляя солдат петь песни, и дал им за это 125 рублей. Пробравшись затем снова наверх парохода, Распутин стал мешать командиру парохода исполнять свои обязанности и особенно приставал к жене чиновника особых поручений при Тобольском губернаторе, которая просила командира парохода составить об этом протокол. Помимо этого, на Распутина собирался подать жалобу и официант парохода за то, что Распутин возводил на него ложное обвинение в краже 3000 рублей.

Будучи уже совершенно пьяным до бесчувствия, Распутин в своей каюте упал на стол и заснул, и, как говорили в публике, "омочился". По прибытии парохода в село Покровское Распутина высаживали матросы, ведя его под руки.

Донося об изложенном Вашему Превосходительству в дополнение рапорта моего от 26 августа за № 68, докладываю, что об этом случае по приказанию господина Тобольского губернатора производится расследование Тюменским уездным исправником. Полковник Добродеев».

Этот рапорт содержится в книге Платонова «Пролог цареубийства», а дальше ее автор пишет

«…несмотря ни на что, Добродеев приказывает подробно расследовать это дело и представить свидетелей. Однако реальных свидетелей найти не удалось. "Жена чиновника особых поручений" так и осталась неизвестной. Купец Михалев показаний не дал. Никакого официального протокола составлено не было. Никакой официант жалобу не подавал.

Была одна голая полицейская бумажка, не подкрепленная ни показаниями свидетелей, ни опросом пассажиров и солдат, ехавших на пароходе, а установить их было так легко».

На самом деле это не совсем так. А вернее, совсем не так. О. Платонов либо недоработал, либо предпочел умолчать. Все было установлено. Р. Бэттс – человек, абсолютно непредвзятый и ищущий возможности сказать о Григории Распутине доброе слово везде, где это не противоречит фактам, – приводит находящиеся в архиве показания по крайней мере троих очевидцев случившегося на борту «Товарпара», в том числе и «жены чиновника особых поручений», и купца Михалева, и эти показания не оставляют никаких сомнений в том, как на самом деле разворачивались события.

«9-го августа в 11 часов я с моей женой выехал на пароходе "Товарпар" из г. Тюмени в г. Тобольск. На пароходе находился в каюте № 14 Распутин <…> Поведение Распутина в это время было странное, и движения его были нервны и порывисты <…> Уже около двух часов Распутин оказался в состоянии полной невменяемости… Наконец, около 3-х часов дня уже окончательно пьяный Распутин притащил в салон 1-го класса около пятнадцати солдат рядовых, ехавших с ними на пароходе. Он усаживал солдат за общий табльдот и требовал, чтобы они пели ему песни. При этом он говорил солдатам, что ему "дана такая власть из Петрограда", желая тем побудить робеющих зайти в первый класс <…> После ухода солдат между Распутиным и капитаном произошла перебранка. Пьяный Распутин ни с того, ни с сего набросился на официанта со словами: "Ты, жулик, ты украл из моей каюты 3.000 рублей". На слова официанта, который сказал, что он будет жаловаться в суд, Распутин громогласно заявил: "Со мною не судись, меня и в Петрограде боятся"… Утомившись, Распутин пошел к себе в каюту… лег на своем диване и начал петь песни, которые сопровождались дикими завываниями… он то плакал, то хохотал… Окно каюты Распутина было открыто, и толпа смотрела на беснующегося Распутина, получая таким образом даровое представление… Гам и хохот все время стояли у окна. Когда пароход подходил к Покровскому, Распутина не удалось привести окончательно в чувство, и матросы должны были вывести его на берег. Толпа улюлюкала и хохотала…

Подтверждаю, что показание это дано мною по чистой совести и вполне соответствует истине.

Подлинный подписал шведский подданный композитор этнограф Юлиус Наполеон Вильгельмов Гартевельд».

«Александр Иванович Михалев, тюменский купец, тоже был на "Товарпаре", и тоже был опрошен», – пишет Р. Бэттс и далее приводит запись показаний купца:

«Он видел Распутина на пристани до отхода еще парохода, и он ему показался в нетрезвом виде… В Покровском Распутина вывели на берег матросы, а багаж его выбросили. На пароходе было много публики. После Распутина в каюте его остались две пустые бутылки из-под коньяка, а на полу была лужа воды, уверяли, что Распутин в каюте, пьяный, отправлял естественные надобности…»

«9 августа 1915 года я села на пароход "Товарпар" в Тюмени для следования в г. Тобольск… Вскоре поднялся из III класса Г. Распутин в пьяном виде… Несколько времени спустя я, выйдя из каюты в коридор, увидела нескольких солдат и Гр. Распутина, приглашающего их в столовую "кушать рябков". Солдаты сильно смущались, но он, подталкивая их, начал усаживать за стол. Доложили капитану, тот пришел, велел выйти солдатам и, обращаясь к Распутину, сказал: "Григорий Ефимович, разве вы не знаете, что по закону нижние чины не могут быть в 1-м классе?" Распутин начал ходить за капитаном, стонать и говорить: "За что ты меня обидел, ты кровно меня обидел". Капитан скрылся от него на верхнюю палубу. Тогда Распутин в коридоре 1-го класса привязался к официанту и сказал, что тот украл у него три тысячи. За официанта вступился какой-то господин, и все начали крупно разговаривать. Распутин кричал: "Я никого не боюсь, ты будешь судиться со мной в Петрограде"… Так крича, они спустились в III-й класс, и там начался ужасный шум. Нам сказали, что Григория Распутина побили. Вскоре он поднялся в 1-й класс совершенно пьяный… После этого я увидела Григория Распутина уже в Покровском селе, где его едва-едва разбудили и привели в себя. Шатаясь, растрепанный, лохматый, он вышел на берег и тотчас же уехал на своей лошади с дочерью домой. Подписала жена титулярного советника Алевтина Ивановна Будрина, г. Тобольск».

«Я… отозвал Распутина в сторону, передал ему… 3000 рублей на расходы по примирению с лакеем и дал понять Распутину, что об этой выдаче никто не знает, что, видимо, ему понравилось», – отмечал в своих показаниях Белецкий.

«9 августа. В 8 часов вечера прибыли в село Покровское. Агенты попросили капитана парохода дать им двух человек помочь вывезти Распутина с парохода на берег, и они вчетвером вытащили его мертвецки пьяного. Встречать его приехали проживающие в селе Покровском Распопов, две дочери, Дуня и Катя. Взвалили на телегу и повезли домой.

10 августа. В 10 часов утра Распутин вышел из дому на двор и спрашивал агентов относительно вчерашнего происшествия, все время ахал и удивлялся, что скоро так напился, тогда как выпил всего три бутылки вина, и добавлял: «Ах, парень, как нехорошо вышло»», – доносила полицейская охранка.

Татьяна Миронова наверняка сказала бы по этому поводу, что с борта «Товарпара» вынесли не Распутина, а «Распутина», и, видимо, «Распутина» же встречала дома его семья. Для правдоподобности этой версии придется признать, что было село Покровское и «Покровское», была жена Распутина и его «жена», дети и «дети», Россия и «Россия», и вообще весь реальный мир нуждается в удвоении для сохранения чистоты риз опытного странника.

Нет уж, братья и сестры, полюбите Распутина черненьким, а беленьким его всяк полюбит…

Речь не о том, что в пьяном поведении Распутина был особенный криминал. В конце концов, ничего сверхужасного на борту «Товарпара» не произошло, да и Распутина по-человечески можно понять. Он был в отвратительном настроении, первый раз за десять лет «службы» при дворе его так откровенно унизили и дважды за одно лето вытолкали взашей из столицы.