Глава 19

Генри Дарнинг покинул в этот день министерство юстиции в пять часов пополудни и попросил шофера отвезти себя в огромный отель “Мариотт Маркиз” в Мидтауне.

Он вошел в один из отдаленных от входа лифтов, поднялся на тридцать третий этаж и по застеленному ковром коридору прошел к номеру 3307, не встретив по пути ни души; отпер дверь ключом, который сегодня утром прислали в его собственный номер в “Уолдорфе”.

Он намеренно приехал раньше назначенного времени встречи. Снял пиджак и налил себе “Перье” вместо привычного “Джека Дэниелса”. Со стаканом в руке подошел к большому обзорному окну, выходящему на запад, и постоял в лучах предвечернего солнца. Далеко внизу по реке двигалось подгоняемое приливом грузовое судно.

В эти минуты он чувствовал только полную апатию.

Впрочем, первоначальное потрясение сохраняло почти всю свою силу: уж слишком быстрыми и неожиданными оказались происшедшие события.

Думая сейчас об этом, он не мог как следует сосредоточиться. Мозг, казалось, то включался, то отключался, словно неисправный механизм, но уйти от этого Дарнинг не мог. Да и как уйдешь от того, что внезапно сделалось главной проблемой жизни. От результата зависело само его существование.

Ровно неделю назад пережил он некое персональное землетрясение, и толчки все еще продолжались.

Письмо в обычном белом конверте пришло к нему домой в Джорджтаун десять дней назад; на конверте стояла пометка: “Личное”. Доставили его обычной почтой, обратного адреса не было. На почтовой марке штемпель Фрипорта — городка на южном побережье Лонг-Айленда.

В конверте находился текст, плохо отпечатанный на машинке:

Генри Дарнинг прочитал письмо пять раз подряд. И каждый раз испытывал первобытный ужас. Тем не менее через двадцать минут после первого знакомства с текстом он уже набирал номер Майка.

— Это Майк?

— Да.

— У телефона Генри Дарнинг. Я только что прочел ваше письмо, и у меня есть к вам вопросы.

— Только не по телефону, мистер Дарнинг, прошу вас. Если вы хотите поговорить, то приезжайте ко мне домой.

— Когда?

— Чем скорей, тем лучше. Сегодня вечером подойдет? Часов в восемь?

— Конечно.

Человек по имени Майк сообщил ему, как добраться.

— Еще две вещи, мистер Дарнинг. Никому не сообщайте об этом и никого не привозите с собой. Ни шофера, ни охранника, никого. Не сочтите это за обиду. Просто в таких вещах лишняя осторожность не мешает. Вы поняли?

Дарнинг понял.

Он понял достаточно, чтобы сунуть себе за пояс автоматический пистолет. На собственном “лире” он доехал до аэропорта Ла-Гардиа, взял там машину напрокат и через пятьдесят минут припарковался за два квартала от скромного деревянного дома с двускатной крышей, в котором жил Майк. Если нынешним вечером звезды в небе расположились мистическим образом, то Дарнинг был уверен, что это расположение споспешествовало ему всю дорогу.

Дверь отворила женщина средних лет с густыми седеющими волосами.

— Я Генри Дарнинг.

— Я вижу. Вас показывали по телевидению. — Она смущенно покраснела. — Мой муж ждет вас.

Он поднялся следом за ней по лестнице в маленькую спальню, где пахло испарениями тела, болезнью, лекарствами.

Майк сидел на постели, опершись на подушки. Он не лгал, говоря о своем состоянии. Обтянутые кожей, выступающие глазницы, изможденное лицо, желто-серый цвет кожи — все предвещало близкую смерть.

— Привет, мистер Дарнинг. — Голос у Майка был хриплый, дребезжащий. — Это моя жена Эмма. Извините меня, но она вас обыщет. Я должен быть уверен, что на вас нет микрофона.

— Микрофона нет, но я вооружен.

— Это меня не касается. Но Эмма все-таки проверит вас насчет микрофона.

Дарнинг стоял неподвижно, пока женщина обыскивала его. Пистолет она обнаружила, однако оставила его на месте. Закончив обыск, она кивнула мужу и придвинула к кровати больного стул для посетителя.

— Не хотите ли отведать хорошего красного вина, мистер Дарнинг? Или, может быть, ирландского виски?

Дарнинг поглядел на женщину, ощутил как бы запах горя, окружающий ее, представил себе всю суть ее бытия.

— Спасибо, — поблагодарил он. — Я предпочел бы красное.

Когда жена вышла из комнаты, Майк заговорил:

— Я делаю это ради нее, мистер Дарнинг. Доктора да лекарства, на работу поступить она не может, а я оставляю ее без гроша. Так что если вы захотите купить то, что я хочу продать, это вам обойдется в определенную сумму.

Дарнинг сидел и молчал.

— Говоря по-честному, — продолжал Майк, — мне тошно делать такое дело. За всю мою жизнь я не предал никого из друзей. Но Эмма отдала мне тридцать восемь лет жизни, и я перед ней в долгу.

Он закашлялся и сплюнул в бумажную салфетку мокроту с кровью.

Жена вернулась с бутылкой и двумя стаканами на серебряном подносике, и Майк наблюдал, как она наливает Дарнингу и себе. Потом она присела на край постели.

— Ладно, вот как оно было, — начал Майк свой рассказ. — Девять лет назад мой друг обратился ко мне с просьбой. Я умел летать, и он попросил меня помочь ему сварганить одно дельце. Надо было устроить так, будто бы эта женщина, одна управляя самолетом, потерпела аварию. Самолет упал в океан, и она вроде бы погибла.

Дарнинг пригубил вино.

— Эта женщина была Айрин Хоппер?

— Да.

— А ваш друг?

— Об этом позже. Именно за это вам и придется заплатить.

— Почему Айрин Хоппер хотела убедить меня, что она мертва?

— Мой друг не говорил мне, что она хотела ввести в заблуждение именно вас. Он вообще ничего не говорил о причинах, а я не спрашивал. Мы оба считали, что чем меньше я буду знать, тем лучше.

— Тогда что же вас заставило написать именно мне?

— Я видел документы самолета. Они были на ваше имя. Я и подумал, что вас это может заинтересовать. Ясно?

Дарнинг медленно кивнул:

— Ну и как вы это устроили?

— Особых сложностей не было. Айрин вылетела из Тетерборо в Нью-Джерси, а направлялась она на Палм-Бич. Вы это помните?

— Да.

— Тогда вы должны помнить, что она сделала вынужденную посадку во Флоренсе, в Южной Каролине. Ей не понравилось, как работает мотор.

— Да.

— А когда самолет через час поднялся из Флоренса, то вел его я, а не она.

— Где же находилась она?

— Ехала во взятой напрокат машине, которую я оставил на стоянке.

— А потом?

— Я следовал дальше по ее маршруту вдоль берегов Джорджии. Когда оказался над океаном в тридцати милях от Брунсвика, причем в пределах видимости не было ни кораблей, ни самолетов, я надел спасательный жилет и парашют, опустошил баки для горючего и выпрыгнул, когда самолет начал падать.

Майк втянул в себя воздух и сильно закашлялся; жена дала ему потянуть воды через соломинку.

— В воде я провел минут пять, — снова заговорил Майк. — Мой друг принял меня в лодку. Так у нас и было задумано. Потом мы набросали в воду разных обломков, чтобы береговая охрана могла определить место аварии в ближайшие несколько дней. Так вот оно и было, мистер Дарнинг.

В комнате настала тишина.

— А как мне узнать, не придумали ли вы все это?

— Эмма, — обратился больной к жене, — принеси из соседней комнаты конверт для мистера Дарнинга.

Она принесла конверт, и Дарнинг просмотрел пачку потрепанных и выцветших бланков Американской авиационной федерации, лицензий, маршрутных карт. На всех стояла подпись Айрин Хоппер, а также регистрационный номер самолета, на котором она летела в тот день, когда они расстались в Джорджии.

В конверте находились и ее пилотские права. Дарнинг бережно держал их в руке, чувствуя, что погружается в мир несвойственных ему переживаний. Он смотрел на фотографию женщины, красивой, светловолосой, совсем еще молодой, с которой он долго был близок, но которую не смог хоть в какой-то мере узнать и понять. Пальцы у него начали дрожать, и он поспешил положить бумаги обратно в конверт.

— Когда вы в последний раз ее видели? — спросил он у Майка.

— Девять с лишним лет назад. Когда она вышла из вашего самолета в Южной Каролине, а я в него сел.

— Вы знали, куда она оттуда направляется?

— Нет.

— А ваш друг?

— Этого я тоже не знал. Ничего о нем не слышал с тех самых пор, как он выудил меня из океана. Мы решили, что так будет лучше всего. Так что я могу сообщить вам только его имя. — Майк снова потянул воду через соломинку и добавил: — Конечно, если оно вам нужно.

Дарнинг посмотрел на больного, откинувшегося на подушки, и на его жену, сидящую на краю постели. Он заметил, как они обменялись взглядами, и понял по выражению глаз, что оба чего-то боятся.

— Мне это нужно, — сказал он.

— Как я вам уже говорил, это стоит денег.

— Сколько?

Майк сделал глубокий и долгий вдох, словно человек, готовящийся к прыжку в воду.

— Сто тысяч. Причем, наличными.

— Кто об этом знает?

— Только Эмма и вы. — Стыд не позволил Майку ограничиться этими словами. — И даже вы не узнали бы, если бы я не готовился к смерти.

— Вы кому-нибудь говорили, что я приеду к вам сегодня?

— Ясное дело, нет. Вы меня за идиота держите?

Дарнинг отвел глаза куда-то вдаль. Он был поистине удивлен, с кем имеет дело.

— Ну что ж, — заговорил он, — если все в порядке, я приеду к вам с деньгами завтра в восемь вечера.

У больного пересохли губы. Он попытался улыбнуться, но мышцы не слушались его.

Когда Эмма на следующий вечер открыла Дарнингу дверь, то посмотрела на него так, словно перед ней стоял пылкий новый поклонник. Она расчесала волосы так, что они блестели, а глаза у нее сияли. Бросив быстрый взгляд на портфель в руках у Дарнинга, она потом избегала смотреть на этот портфель.

Майк в своей спальне наверху тоже явно приободрился. Дыхание сделалось глубже, и прилив крови, вызванный внутренней силой организма, окрасил розовым прозрачную кожу лица. И мышцы вспомнили, как вызвать улыбку. Воздух в комнате был освежен сосновым озонатором.

Дарнинг открыл портфель и положил его на кровать.

— Все банкноты стодолларовые, — сказал он. — Пятьдесят пачек по двадцать купюр в каждой. Вы можете их пересчитать.

Майк лежал и смотрел на открытый портфель. Потом на мгновение закрыл глаза, как бы погрузившись в себя.

— Я ничего не собираюсь пересчитывать. Имя моего друга Батталья… Витторио Батталья…

Майк повторил имя еще раз, медленнее. Потом произнес по буквам. Дарнинг достал ручку, маленькую записную книжку и записал имя. Некоторое время смотрел на два слова, но не видел.

— Откуда он?

— Из Нью-Йорка.

— Какой работой он занимался?

— Он никогда об этом не рассказывал, но я думаю, что работал он на мафию.

Дарнинг молча кивнул; он выглядел вялым и утомленным.

Майк начал кашлять снова; жена принесла ему несколько салфеток и воду. Села на край постели и держала стакан, пока он тянул воду через соломинку.

Дарнинг наблюдал за ними. Видел полную, округлую спину Эммы, когда она наклонялась к мужу; видел, как свет верхней лампы поблескивает на седых нитях в ее волосах. Видел, что Майк закрыл глаза и посасывал соломинку словно бы во сне.

Такими Дарнинг и будет их вспоминать.

Ровно через двадцать девять часов взрыв и пожар уничтожили Майка, его жену, его дом и все, что было в доме. Причина взрыва — баллон для пропана — была обнаружена в подвале.

Кроме этого сохранилось немногое — пыль, искореженные обломки и пепел.

Министр юстиции прочитал об этом в газете и глубоко проникся самим фактом. Истинную ценность жизни не поймешь до тех пор, пока не осознаешь, как легко ее уничтожить.

С его точки зрения, он, конечно, не мог поступить иначе. Зная, что им известно, никак нельзя было оставлять их в живых.

Но это не принесло ему радости.

Десять дней, думал Дарнинг, стоя у окна и глядя на реку внизу с высоты тридцать третьего этажа.

Ему было скверно, а будет, вероятно, еще хуже. Такое ощущение, словно поспешно вынесенный им самим приговор стал известен всей стране. Словно что-то умерло в ярко раскрашенной конфетной коробке. Страшно — и однако вызывает мрачный восторг. После совершения казни мертвые наполняли его душу именно этим чувством. Они выглядели столь безразличными по отношению к происшедшему, что даже смерть не казалась такой уж страшной.

Он почти допил третий стакан “Перье”, когда в номер негромко постучали, и Дарнинг открыл дверь Дону Донатти.

Они обнялись, и министр юстиции вдохнул знакомый запах изготовленного по особому заказу одеколона Карло Донатти. Некоторые вещи остаются неизменными.

Донатти обнял Дарнинга весьма прочувствованно. Они не виделись годами. И поскольку встречу назначил Дарнинг, а Донатти ничего не знал о ее цели, преимущество было на стороне министра.

— Вы хорошо выглядите, Дон Карло. За пять лет не постарели даже на пять минут. Что у вас за секрет молодости?

— Чистые помыслы в здоровом теле.

— И то и другое вне моей досягаемости.

— И моей, поскольку ваша честь посрамляет меня.

Мужчины улыбнулись, и словно что-то промелькнуло между ними.

Дарнинг налил Донатти немного скотча и протянул ему стакан. Потом он включил радио и настроил на волну, по которой передавали запись концерта из филармонии. Усилил громкость звука. Он уже обследовал номер на предмет возможных “жучков” и ничего не обнаружил. Однако во времена новейших электронных изобретений ни в чем нельзя быть слишком уверенным. Все было ясно, и Донатти ничего не сказал. Это делалось во имя обоюдной безопасности.

Под звуки торжественного и возвышенного исполнения Пятой симфонии Бетховена они уселись друг против друга.

— Есть вопрос, — начал Дарнинг. — Он касается того любезного одолжения, которое вы сделали мне девять лет назад. Человека, который этим делом занимался, звали Витторио Батталья?

Лицо у Донатти побелело. Он молча кивнул, но потом спросил:

— Что-нибудь не так?

— Боюсь, что очень многое не так, — ответил Дарнинг и рассказал Донатти о письме Майка и о том, что за этим последовало.

Донатти слушал в молчании. Потом он медленно поднялся, подошел к окну и стал смотреть на город. Обернулся:

— Когда это случилось?

— Десять дней назад.

— Чем же вы занимались эти десять дней?

— Наблюдал, как исчезают люди.

И министр поведал зловещую повесть о том, как бесследно исчезли пять человек, посланных допросить Джьянни Гарецки и Мэри Чан Янг.

Донатти покачал головой:

— Почему вы сразу не обратились ко мне?

Дарнинг глотнул “Перье” и ничего не ответил. Его молчание вызвало у дона улыбку.

— Вы все еще мне не доверяете?

— Девять лет назад вы заверили меня, что с женщиной дело улажено. Теперь я обнаруживаю, что она жива. Разве здесь есть основа для доверия?

— Что я могу сказать. Генри? Это какое-то недоразумение. Ведь Батталья был лучшим из моих людей, и он заверил меня, что все сделано как надо. Сообщения о катастрофе появились в газетах. Я в таком же недоумении, как и вы.

— Где теперь Батталья?

— Один Бог знает. Он исчез через несколько недель после катастрофы, и больше я не слышал о нем ни слова.

— Это не показалось вам странным?

Карло Донатти передернул плечами:

— Ничего странного — при его-то занятии. Всегда найдутся враги. Люди исчезают. Даже лучшие. Я поставил свечку за упокой и послал Витторио прощальный поцелуй.

— А что его друг, художник? Он знает, где Витторио Батталья?

— Сомневаюсь.

— Когда вы последний раз виделись с Гарецки?

Донатти посмотрел на свой скотч из-под полуприкрытых век.

— Несколько дней назад. Был прием в его честь в “Метрополитен”. Я посетил прием и выразил Гарецки свое уважение.

— Он не звонил вам и не обращался за помощью после этого?

— Нет.

— Давайте выложим карты на стол, Карло. Мы двое всегда являли собой удобное quid pro quo [26]. Нечто за нечто. Идет?

Донатти сидел молча.

— Много лет назад, — негромко заговорил министр юстиции, — я как обвинитель отменил выдвинутое против вас серьезное обвинение в убийстве. Через некоторое время вы согласились принять на себя заботы об Айрин Хоппер — ради меня. Теперь выясняется, что вы этого не сделали.

— Я сожалею. Но еще пять минут назад я был уверен, что сделал.

— Возможно, что так, а возможно, и нет. И то и другое уже не существенно. Теперь имеет значение лишь то, что существуют два человека, которые могут уничтожить меня в любое удобное для них время.

Донатти опустил глаза на свой стакан. Так, словно разглядывал внутренности кровавой жертвы.

— Если они не уничтожили вас за девять лет, зачем им делать это теперь?

— Вы упускаете главное. Я не могу жить под дамокловым мечом. И не хочу так жить. Ради Бога, Карло! Я уже не тот, каким был девять лет назад. Ныне я министр юстиции Соединенных Штатов. И могу подняться еще выше. Кто может угадать, что придет людям в голову? Кто предугадает побуждение, которое заставит их сделать то, чего они не делали до сих пор?

Донатти молчал.

— Я как нельзя более серьезен, — сказал Дарнинг.

— Вы полагаете, что мне это надо объяснять?

— Я полагаю, что вы виделись с Джьянни Гарецки после вечера в музее. А это значит, что вы мне уже солгали.

Глаза у Донатти сделались холодными, но он ничего не сказал.

— Я также полагаю, что вы ответственны за эту беду, Карло. И если Гарецки снова свяжется с вами, а я уверен, что он это сделает, то я хотел бы об этом знать.

Дон Донатти произнес с нажимом:

— Вы не там ищете. Мне кажется, что Джьянни Гарецки ничего не знает.

— Позвольте мне самому судить об этом.

Лучи заходящего солнца окрашивали багрянцем стены комнаты. Дарнинг проследил глазами их путь от окна и улыбнулся, но веселья в его улыбке не было.