Заложники обмана

Конечно, это было лишь его воображение. Воздух внизу ничем не отличался от воздуха в верхних помещениях банка. И тем не менее мертвенный холод овеял его лицо, словно он переступил невидимый барьер и вошел во владения смерти.

Стало еще хуже, когда он остался в помещении для личных сейфов один на один со своей металлической шкатулкой, потому что едва он открыл ее, как все подробности совершенных в прошлом убийств обрушились на него одновременно.

Вот оно.

Вот оригиналы — отнюдь не копии! — свидетельств, собранных против Карло Донатти. Страховой полис Дарнинга от неожиданной смерти в течение последних десяти лет. Донатти в конце концов обвел его вокруг пальца и назначил эту цену за избавление от более прямой и непосредственной угрозы.

Министр юстиции понимал, что ему придется с этим справиться. Те, кто не хотел или не мог покориться неизбежному, попросту погибали, а он не имел намерения погибать. И все же, сидя один в подвале и глядя на то, что оплачивало предательство Донатти, Дарнинг испытывал ощущение, которым нельзя было пренебречь и которое нельзя было отбросить, потому что оно предвещало дополнительную и наихудшую угрозу его плоти, если отнестись к нему несерьезно.

От таких, как Карло Донатти, угрозы исходили повсеместно. Было невозможно уяснить, где начинается и чем кончается влияние Донатти. Диапазон велик: от жалкого наркомана в темном переулке до главы государства в раззолоченном дворце. Карло стоило поднять телефонную трубку — и некто в далеком городе на дальнем берегу кончал счеты с жизнью.

Генри Дарнинг понимал и принимал как данность, что уступить этому человеку содержимое металлической шкатулки практически означает уступить ему право на себя. В лучшем случае превратиться в обезьяну на цепочке у Карло Донатти, в худшем — в глыбу цемента на дне Потомака.

Он сидел в маленькой, напоминающей могилу комнате и размышлял об этом. Слушал, как стучит сердце, — словно помпа в трюме тонущего корабля. Он мог потонуть, задохнуться в дыму, или ему размозжило бы голову обломком деревянного бруса.

Так он сидел, пока не стало невмоготу.

Он хотел избавиться от убийства и от страха. Хотел снова стать порядочным, разумным человеком, гордиться собой и своим будущим. Хотел любить Мэри Янг так, как не любил до сих пор ни одну женщину.

Так он сидел, пока не пришел к уверенности, что так или иначе добьется желаемого. У него по-прежнему железная воля. Он не потерпит неудачу.

Все в порядке, подумал он, и принялся перекладывать нужные бумаги из шкатулки в кожаный кейс, который принес с собой.

Теперь, когда он принял решение, все казалось проще.

Я могу это сделать, сказал он себе, и ощутил нечто похожее на торжество. Вероятно, как тот, мелькнуло у него в мозгу, кто преодолел первый пугающий барьер страха и примирился с неизбежностью смерти.

Настолько ли необычен, настолько ли исключителен самый акт смерти?

И кому в конечном итоге недоставало умения его совершить?

Через несколько часов им предстояло расстаться и лететь в Италию на разных самолетах, поэтому Дарнинг пришел домой рано и занимался любовью с Мэри Янг.

Он удивлялся самому себе: со своей постоянной склонностью к рефлексии он не ожидал, что так сильно будет подвержен воздействию Мэри.

Мне бы уже следовало лучше разобраться в этом.

Но он понимал, что не в этом дело. В нем росло и развивалось нечто совершенно новое, не похожее на его обычные эротические побуждения и потребности. У него появились основания надеяться, что это начало истинной любви.

Ему вдруг подумалось: вполне вероятно, что у них все происходит в последний раз. Во всяком случае, для него это весьма реально. Ему стало так неспокойно, что вожделение угасло и прекратилась эрекция.

Мэри откинулась назад и посмотрела на него:

— Что-нибудь не так?

— Это случается, ты же знаешь, — улыбнулся Дарнинг.

— Но не с тобой.

Он лежал, держа ее в объятиях.

— Боюсь, что даже и со мной. Когда подключаются разные мысли.

Мэри легко поцеловала его.

— Значит, ты сейчас думаешь не только обо мне? — спросила она.

— Ты единственно важный предмет моих размышлений. Однако на этот раз и отвлечение связано с тобой.

— Каким образом?

Дарнинг потянулся за сигаретами, закурил и начал соображать, как много можно рассказать Мэри. Не все, конечно. Но значительно больше, чем до сих пор.

— Таким образом, — заговорил он, — что если я не буду столь удачлив в своей поездке, как надеюсь, то занимаюсь с тобой любовью сегодня в последний раз.

Мэри Янг молчала.

— И еще кое о чем тебе стоит узнать, — продолжал он. — Помимо разных дел и делишек, какими я нынче днем занимался, я оформил завещание. Ты теперь законная наследница более чем восьмидесяти процентов моего состояния. Так что, ради Бога, не исчезай, если что-нибудь случится со мной в Италии. Если не хочешь, чтобы пятнадцать или даже двадцать миллионов долларов зацапали и разделили между собой десятки жадных законников и чересчур многолюдных благотворительных организаций.

— Генри…

Он мягко положил ладонь ей на губы.

— Пожалуйста, обойдись без лицемерных восклицаний протеста и благодарности. Мне приятно думать, что ты оказалась по-настоящему голодной и алчной и достаточно умной для того, чтобы вытянуть из меня миллион в нашей оригинальной сделке. Беспокоит меня лишь одно: что, если ты, сильно разбогатев, утратишь свою преступную и житейскую изворотливость, которая так увлекла меня, и сделаешься милой и обаятельной?

Мэри отбросила его руку.

— Мать твою, Генри! И твои пятнадцать или двадцать миллионов тоже!

— Ах, ты по-прежнему моя девочка!

— А ты по-прежнему подлый, затраханный сукин сын!

— Точно, — согласился он. — Как это славно, а?

— Ничуть. Это мерзко, я это ненавижу.

— Верно. Однако запомни одно. Если ты доживешь до ста лет и проведешь остаток дней в инвалидной коляске, все равно знай, что никто не был так близок к тому, чтобы полюбить тебя, как я.

Глава 74

Витторио Батталья проснулся в мотеле в лихорадочном жару, который час от часу становился сильнее.

Во сне его мучили кошмары. Теперь он попытался подняться с постели, но голова закружилась, и он снова повалился на одеяло. Тошнота одолевала его.

Во второй половине дня он, спотыкаясь, падая, чуть ли не ползком добрался до ванной комнаты, встал коленями на выложенный плиткой пол и склонился над унитазом. Его буквально вывернуло наизнанку. Каждое усилие, каждый позыв на рвоту отдавались острой болью в ранах, только-только заживленных и, казалось, готовых от напряжения вновь открыться.

А может, они и открылись.

Потому что когда Витторио вернулся на кровать, то увидел, что на повязках проступили пятна разной интенсивности цвета. В таких делах он был далеко не новичком, в прежние годы ему не меньше девяти раз пришлось лечиться от огнестрельных ран, и он вполне ясно представлял возможные осложнения.

Он мог валяться здесь, в комнате мотеля, до тех пор, пока не сдохнет от инфекции или от внутреннего кровотечения.

Мог вызвать машину “Скорой помощи”, которая отвезла бы его назад в больницу, и таким образом боевики Дона Сорбино получили бы повторный шанс и расправились бы с ним окончательно.

И, наконец, он мог добраться до дома доктора Курчи, надеясь на то, что люди Сорбино там уже побывали и ничего не нашли.

Елена и Лючия — единственный разумный выбор для него. Неприятно, даже более чем неприятно снова втягивать их в историю, но Витторио еще не был готов умереть.

Попеременно либо впадая в сон, либо потея, либо дрожа от лихорадочного озноба, Витторио дожидался вечерней темноты.

Он умылся, привел себя в порядок, полистал местный телефонный справочник и отыскал в нем домашний адрес Елены Курчи: Виа Томазо, 846. Вызвал такси и попросил приехать за ним через десять минут.

Когда такси прибыло, он велел отвезти себя не к дому 846, а к дому 826, чтобы не останавливаться непосредственно возле жилища Елены. Витторио надеялся, что оставшиеся сто ярдов сумеет преодолеть сам.

Они приехали на место меньше чем через десять минут. Витторио расплатился с водителем и последил за тем, как машина круто развернулась и укатила. Потом, с величайшей осторожностью, словно он был сделан из тонкого хрусталя и боялся разбиться, двинулся вперед, к тому, что он смутно помнил как последний дом на дороге.

Уличных фонарей здесь не было. Только из некоторых домов падал на улицу свет, тусклый и желтоватый. Светлыми и яркими — по контрасту — казались горящие в немногих окнах экраны телевизоров. Витторио видел, что целые семьи сидят у экранов. Смотрят, переговариваются, смеются. Для него это было слишком. Он тут же отворачивался.

Ему стало холодно, озноб усилился, и Витторио шел, весь дрожа.

Оставалось ярдов пятьдесят.

Чем ближе подходил он к дому, тем пристальнее вглядывался в затененные места в поисках наблюдателей. Если они тут, то где же им еще прятаться, как не в тени. На поясе у Витторио был пистолет, и руку он положил на его рукоятку.

С этой своей трясучкой я не попаду даже в дом, если придется стрелять.

Теперь он видел впереди яркие подвижные пятна света и надеялся, что не хлопнется носом в землю до того, как дойдет туда. Ощущение было такое, словно перед ним внезапно загорелась лампа-вспышка.

Витторио дошел-таки до дома и, споткнувшись, ступил на подъездную дорожку. Свет горел в комнатах первого этажа. Однако жалюзи были опущены, и заглянуть внутрь Витторио не мог.

Он обошел припаркованную перед домом машину и вскоре оказался у задней двери. До нее оставалось футов двадцать, когда Витторио схватили за руки, а большая твердая ладонь зажала ему рот.

Он выругался про себя, а тем временем его чуть не волоком протащили через живую изгородь на лужайку. Он насчитал три руки, стало быть, мужчин, которые его держат, по меньшей мере двое.

— Слушайте, — шепотом произнес мужской голос. — Мы друзья. Не кричите, когда я уберу с вашего рта свою руку. Если вы поняли меня, кивните.

Витторио ничего не понял, но тем не менее кивнул, и руку убрали. Разжались и две другие руки, обхватывавшие его сзади за предплечья. Витторио повернулся и уставился на лица двух мужчин, совершенно ему незнакомых.

Дрожь прекратилась. Теперь он обливался потом.

— Мы думаем, что вы Чарли, — сказал тот, кто говорил с Витторио до того. — Если я не ошибся, то вы знаете, кто мы и кто нас сюда послал.

— Святой Иисусе, — только и выговорил Витторио, про себя благословляя Джьянни и Томми Кортланда.

— Он вам помог, — произнес второй мужчина.

— Но откуда вы узнали, что я сюда приду? Я и сам этого не знал всего несколько часов назад.

— Судя по тому, что мы слышали, вам в вашем состоянии больше некуда было деваться. Кроме того, мы здесь, чтобы охранять двух женщин от повторных неприятностей.

Мужчина посмотрел Витторио в лицо.

— Вы, наверное, об этом не знали, — сказал он.

Витторио помотал головой.

— Когда это произошло? — спросил он.

— Через несколько часов после того, как вы прикончили боевика в больнице.

Витторио стоял на траве, все еще обливаясь потом. Он думал о Лючии и Елене, которые помогли ему. И о награде, которую они за это получили.

— Они знают, что вы их охраняете?

Первый кивнул.

— Мы подумали, что так им будет спокойнее. — Он еще раз взглянул на Витторио. — А вам лучше бы зайти в дом. Вид у вас еще тот.

Батталья постоял на месте еще с минуту. Потом легонько тронул каждого из охранников за плечо, спотыкаясь доплелся до заднего крыльца, преодолел ступеньки и позвонил.

Лючия отворила дверь, и Витторио увидел сразу три расплывающихся лица. Все они были в синяках, распухшие и бледные.

— Витторио! — воскликнула Лючия.

У Витторио промелькнула смутная мысль, что у него неладно со ртом. Он очень старался улыбнуться. И питал слабую надежду на то, что это получится.

Шагнул в кухню, сделал еще шаг… другой… и без сознания повалился на пол.

Глава 75

Посылки доставили в дом Карло Донатти в Сэндз-Пойнтс всего за несколько часов до его вылета в Палермо.

Возбуждение словно бы толкнуло Карло кулаком в грудь; он отнес свертки к себе в кабинет и сорвал обертки.

Перед ним лежало ружье, упакованное в прозрачный пластик, и большой, никак не помеченный пакет с драгоценностями. Это были те самые вещи, которые описала ему Пегги. Все, что закопал Генри Дарнинг десять лет назад в одном из густых лесов юго-восточного Коннектикута.

К посылкам был приложен отпечатанный на машинке перечень содержимого с характеристикой определяющих, ключевых элементов.

Первое: некоторые группы отпечатков пальцев, снятых с ружья, а также с других предметов, соответствуют отпечаткам министра юстиции Генри Дарнинга, хранящимся в Национальном компьютерном банке данных ФБР.

Второе: баллистические тесты доказывают, что пуля, обнаруженная полицией штата Коннектикут при расследовании нераскрытого дела о краже со взломом и убийстве, выпущена из оружия, описанного выше.

Третье: страховые полисы подтверждают, что прилагаемые драгоценности были законной собственностью жертв вышеупомянутого ограбления и убийства…

Текст продолжался, но Карло Донатти не стал читать дальше. С него было вполне достаточно первых трех пунктов.

Первоначальное возбуждение, которое он испытал, получив посылки, угасло и сменилось сдержанным удовлетворением. Об удовольствии же не могло быть и речи. Какое уж тут удовольствие, если представить себе всю цепь смертоубийственных преступлений, затеянных этим человеком, цепь, которую Донатти надеялся в ближайшее время оборвать.

Оставалось еще дело, связанное с судьбой мальчика. Если все произойдет так, как рассчитывал Донатти, может, и оно обернется благополучно.

Карло Донатти взглянул на часы и заказал разговор с гостиницей “Ла Сиренуза” в Позитано: там было уже больше одиннадцати вечера, и Фрэнк Ланджионо скорее всего находился у себя в номере.

Через гостиничный коммутатор его соединили с номером Ланджионо, и тот ответил; Донатти велел ему повесить трубку и пойти перезвонить по прямому проводу.

Дон вставил новую сигарету в мундштук, закурил и постарался расслабиться на те несколько минут, что ему предстояло ждать.

Фрэнк Ланджионо был практической частью давней теории Донатти о безопасности и выживании: держи при себе несколько человек, которые делают для тебя то, о чем никто не знает.

Ланджионо, в прошлом лейтенанту нью-йоркского департамента полиции, в свое время было предложено подать в отставку; зарабатывать он стал втрое больше и занимался для Донатти делами, с которыми лучше всего мог справиться человек, не имеющий никакого отношения к неизбежной зависти, распущенным языкам и постоянным стычкам политиков мафии.

Он отлично справлялся с делом вот уже восемь лет. Теория себя по-прежнему оправдывала, а в данной ситуации, пожалуй, могла проявиться самым существенным образом.

Зазвонил телефон. Карло поднял трубку и услышал голос Фрэнка Ланджионо, приветствующего босса по-итальянски: Ланджионо был рад возможности попрактиковаться в языке.

— Как идут дела? — спросил Донатти.

— Все спокойно. Я только что вернулся со своего поста. Клянусь, это просто невероятный парень. Он настолько осторожен, что даже не включает свет.

— Как же он там бродит в темноте?

— Мне кажется, он большей частью сидит на одном месте. А если ему надо куда-то пойти, надевает на фонарик два носка. Достаточно света, чтобы двигаться в темноте, а снаружи ничего не видно. Я сам только потому и заметил, что стоял возле окна. — Ланджионо хрюкнул. — Вы попали в точку насчет того, что он прямиком направится сюда, раз его засекли у парома. Ну а если рассудить, то куда ж ему еще идти, как не домой?

Карло Донатти промолчал.

— Мы по-прежнему рассчитываем завтра на то же время?

— Приблизительно. Но время вполне может передвинуться на час, а то и на два, в таком деле это всегда возможно.

— Нет проблем. У меня не назначено никаких других встреч.

— А что люди Сорбино?

— Ничего. По крайней мере, с тех пор, как нынче утром появился парнишка. А тогда они всего-навсего поглядели на дом и участок, проехали по городу и поболтали кое с кем из владельцев магазинов. Мое чутье подсказывает, что больше мы их не увидим.

— Мимо никто не проезжал?

— Нет, насколько я мог заметить.

Пауза.

— Вопросы напоследок? — сказал Донатти.

— Их нет. Я укомплектован как никогда.

— В таком случае увидимся завтра.

— Всего хорошего, Дон Донатти.

— И тебе, Фрэнк.

Донатти повесил трубку и проверил номер телефона в маленькой записной книжке в кожаном переплете, которую он всегда носил с собой. Позвонил на виллу под Палермо, где находилась женщина, известная как Пегги Уолтерс.

Ответил кто-то из охранников, из трубки доносились и приглушенные звуки рекламной телепередачи. Донатти назвал себя и попросил к телефону синьору.

Ему показалось довольно долгим время, пока она подошла.

— Надеюсь, я вас не разбудил, миссис Батталья?

— Что-то случилось? — Голос у нее был напряженным. — С моим сыном?

— С ним все отлично. У меня хорошие новости. Вы с ним увидитесь в ближайшие сутки.

На другом конце провода ни слова.

— Миссис Батталья?

Снова ничего. Он подождал еще несколько секунд.

— С вами все в порядке?

— Простите, — сказал она. — Мне просто очень трудно…

— Я понимаю. Могу себе представить, каково вам пришлось.

— Как это произойдет? — спросила Пегги. — Пола привезут сюда ко мне или?…

— Я прилечу и заберу вас с собой к нему. — Донатти помолчал. — Но приготовьтесь к тому, что там нас встретит Генри.

— О Боже, — прошептала она.

— Боюсь, что это необходимо.

— Почему?

— Потому что мы с ним должны обменяться доказательствами, какие имеем друг против друга.

Донатти слышал ее дыхание.

— Как только я получу моего мальчика.

— Тут нет вопросов, миссис Батталья.

— Я по натуре не мстительный человек, — негромко заговорила Пегги. — Я знаю, что все мы создания Господа и далеки от совершенства. Но за то, что этот человек старался причинить мне и моим близким, за один только страх, за боль…

Голос у нее прервался.

— Я почти стыжусь своих чувств, — снова заговорила она. — Но я клянусь, что Генри настолько унизил меня, до такой степени опустил меня до своего уровня… Да, я с величайшей радостью представляю себе, как прижимаю пистолет к его лбу и… Господи, помоги мне… я была бы счастлива спустить курок.

Донатти на несколько секунд оставил ее наедине с этим.

— Я кое-чего не понимаю, — произнесла она.

— Чего же?

— Вы сказали, что обменяетесь доказательствами друг против друга?

— Да.

— Я знаю, что даст вам он, но что вы собираетесь отдать ему?

Донатти ответил не сразу. Скажешь лишнее — и кончишь тем, что захлебнешься собственным дерьмом. Он искал способ избежать возможного ущерба.

— Я еще не сказал вам, — начал он. — С закопанными доказательствами, которые вы мне описали, все вышло как надо. Отпечатки Генри найдены на оружии, а баллистическая экспертиза отождествила пулю и ствол ружья. Вполне солидно выглядит.

— Но если вы все это отдадите ему, что же останется для приговора? Только моего слова против его слов недостаточно. Он вывернется.

— Не вывернется, — сказал Донатти.

— Почему?

— Потому что я отдам ему не подлинные доказательства, а лишь великолепно выполненные копии.

Пегги издала звук, почти похожий на смех.

— Мне это нравится, — заявила она.

Карло Донатти тоже.

Глава 76

Поли сидел в ночной темноте в студии у отца и смотрел на звезды сквозь зубчатую дыру в стекле большого окна. В темноте это казалось не так мучительно, потому что не было видно следов крови на осколках.

Вдосталь наплакавшись, мальчик попытался спокойно обдумать свое положение. Совсем не обязательно, чтобы на стеклах была кровь его матери или отца. Кровь могла принадлежать какому-нибудь гангстеру. И чем дольше он так думал, тем больше этому верил.

Поли принялся развивать мысль дальше.

Родители вынуждены были покинуть дом, потому что убили мафиозо. Именно поэтому их никогда не оказывалось дома, когда он сюда звонил, поэтому их нет и сейчас. Если бы они остались дома, другие бандиты захватили бы их, когда пришли узнать, что случилось с тем, кто явился первым. И, конечно, поэтому отец и мама убрали разбитые стекла и все остальное и куда-то унесли убитого гангстера. Они не хотели, чтобы кто-то узнал, что они сделали.

Мальчик сидел в студии на отцовском табурете, тихо сидел в темной студии и говорил себе все то, чему должен был поверить.

Отец и мама живы. Их не убили. Они убежали от бандитов и теперь стараются найти его, Поли.

Когда они его нигде не найдут, то решат наконец, что он дома. И они придут сюда за ним, они поймут, что больше ему деваться некуда.

Значит, он теперь уверен в одном. Ему надо оставаться здесь и ждать родителей. Иначе они никогда друг с другом не встретятся.

Но он не должен включать свет и вообще показывать, что он в доме. Гангстеры хитрые и могут додуматься до того же, до чего додумался он.

Сидя на табурете, Поли начал вертеть головой из стороны в сторону, чтобы внушить себе, будто чего-то ищет. Он задыхался в тишине и начал дышать как можно глубже, но почувствовал, что от этого его клонит в сон.

Поешь, велел он себе. Он не ел весь день и сделался слабым, отупевшим и сонным. Надо немедленно проглотить что-нибудь съестное.

Сама мысль о необходимости действовать подбодрила его, и Поли пробрался в кухню. Натянул на свой фонарик два носка, нашел и открыл жестянку консервированного мяса. Он ел его прямо из банки, холодное, чтобы не включать печку. На десерт съел немного сыра. И очень удивился тому, как все это вкусно.

Закончив, он почувствовал удовлетворение оттого, что хорошо справился с едой, и начал думать, чем заняться дальше. Он уже побывал наверху и не хотел идти туда еще раз. Первый поход кончился очень плохо: он вошел в спальню родителей, упал на их кровать и заплакал, как маленький.

Ему даже теперь было стыдно вспоминать об этом.

Я должен справиться.

Он понял, что может справиться с собой.

И заставил себя подняться по лестнице.

Потом перешел к более трудной задаче.

Вошел в родительскую спальню и снова лег на их кровать. Но на этот раз не плакал и не хныкал. И думал о папе с мамой только хорошее.

И уснул.

Глава 77

Томми Кортланд вошел в Овальный кабинет следом за директором ЦРУ Лессингом и обменялся рукопожатиями с президентом Нортоном и главой администрации Белого дома Майклсом. Время было двадцать пять минут шестого пополудни, и то, что встреча с ним и Лессингом была втиснута между двумя другими, дало Кортланду ясно понять, насколько серьезно все воспринято.

Присутствовали только они четверо.

Едва все уселись, как президент обратился прямо к Кортланду.

— Мне известен лишь голый скелет событий, Томми, — сказал он. — И по совершенно очевидным причинам я не хотел бы знать намного больше. Однако есть несколько вопросов, которые нуждаются в ответах.

— Да, мистер президент.

— Прежде всего, верите ли вы тому, что вам рассказали по телефону?

— Я ничего не могу подтвердить, мистер президент, но если бы я не воспринял сообщение с достаточным доверием, я находился бы сейчас не здесь, а в Брюсселе.

— Тогда как вы себе представляете мое участие?

Кортланд взглянул на главу исполнительной власти. Нортон сидел за своим столом в большой овальной комнате, американский флаг гордо распростерся справа от него, президентское знамя — слева. Зрелище впечатляющее. Однако оно всего-навсего заставило разведчика подивиться тому, чего ради человек в здравом уме захотел бы стать президентом.

— Как мне представляется, — заговорил Кортланд, — у вас есть три возможности на выбор. Либо не вмешиваться в ход событий и предоставить им развиваться своим чередом. Либо сообщить Дарнингу, что за ним следят, чтобы он принял свои меры. Либо, наконец, занять активную позицию и приказать нам нейтрализовать того, кто преследует Дарнинга. Все зависит от того, насколько важным вы считаете сохранить Дарнинга на посту министра юстиции.

Вместо президента ответил Артур Майклс:

— Последнее чрезвычайно важно. Дарнинг — лучший из тех, кто возглавлял наше правосудие за последние пятьдесят лет.

— Даже если он убийца? — спросил президент.

— Этого мы пока не знаем, — ответил глава администрации.

— А если бы мы узнали это? — вмешался Лессинг.

К ответу на такой вопрос никто не был готов, и в комнате воцарилось молчание.

Кортланд заметил, как Лессинг и Майклс обменялись быстрыми взглядами, словно оба знали то, о чем Кортланд мог лишь догадываться. Однако догадка была обоснованная, рожденная долгим опытом, и разведчик склонен был ей верить.

Молчание нарушил президент Нортон:

— Еще вопрос, Томми. Если бы мы решили предпринять какие-то действия, когда их следовало бы начать?

— В ближайшие несколько часов, — ответил Кортланд. — Чем скорее, тем лучше.

Кортланд увидел, что глава администрации Белого дома и директор ЦРУ снова обменялись взглядами. Это помогло ему понять, что для них двоих проблема решена.

Президент, казалось, ничего не заметил.

— Итак, времени совсем мало? — произнес он жестко, и лицо у него вдруг сделалось усталым.

— Времени попросту нет, мистер президент, — возразил Майклс. — И, разумеется, нет времени расследовать то, что на поверку может оказаться набором диких и неподтвержденных обвинений против — ни много ни мало — самого министра юстиции Соединенных Штатов.

— А это значит, Артур? — задал вопрос президент.

— Значит, что я не вижу особого выбора при сложившихся обстоятельствах. Если мы ничего не предпримем, то у нас имеется великолепный шанс: Генри, будучи совершенно невиновным, получит пулю в голову от какого-то идиота с его воображаемыми обидами. Если же мы предупредим его, а он действительно виновен, то мы дадим убийце преимущество и, главное, время либо сбежать, либо убить еще людей, чтобы замести следы. — Глава администрации спокойными глазами поглядел на своего босса и продолжал: — Таким образом, я предложил бы воспользоваться третьим из предложенных мистером Кортландом вариантов. Ничего не сообщать Генри и нейтрализовать его преследователя, то есть выследить его и задержать. Тогда у нас появится время, чтобы тщательно расследовать обвинения и принять соответствующие меры.

Президент свел вместе кончики пальцев и внимательно посмотрел на них.

— И еще одно, — снова заговорил Майклс, явно убедившись, что его доводы имеют действие. — Я понимаю, что это соображение нельзя назвать моральным, этическим или даже правовым, однако оно имеет прямое отношение к благополучию нынешнего правительства. Окажется ли Генри невиновным или виновным, нам всем ясно, что политического взрыва не миновать, если хотя бы малая часть всего этого станет известной. Подумайте сами. Речь идет о затраханном начальнике департамента юстиции. Не будем же обманывать себя — если из Генри ударит фонтан дерьма, дождевики нас не спасут.

Президент снова обратился к Кортланду:

— А вы как думаете, Томми?

— Думаю, что так оно и будет.

— Итак, это все? — спросил президент.

Разведчик передернул плечами:

— Что касается моей области, остается немногое. Но есть некоторые вещи… словом, кое-что еще следует иметь в виду.

— А именно?

— Как бы осторожно мы ни действовали, нейтрализация того, кто преследует Дарнинга, вполне может кончиться тем, что этого преследователя убьют.

Кортланд сделал такую долгую паузу, что президент был вынужден его подтолкнуть:

— Ну и?

— Женщину и мальчика тоже.

Глава 78

Джьянни Гарецки приехал в аэропорт Даллес за полтора часа до вылета, зарезервировал себе билет у стойки “Алиталии” и купил “Нью-Йорк таймс”.

Потом он уселся подальше от выхода на свой рейс, чтобы иметь возможность наблюдать за пассажирами, оставаясь незамеченным.

Через двадцать пять минут он увидел Мэри Янг.

Ничего удивительного. Если учесть время вылета Дарнинга и то, что Мэри должна тоже лететь в Неаполь, а потом ехать на Капри, ей и следовало выбрать именно этот рейс. Джьянни был готов к тому, что увидит ее.

Но не готов к впечатлению от этого зрелища.

Как глупо, подумал он, потому что впечатление казалось физически невыносимым. Словно все, что он начал чувствовать по отношению к ней, кровью сочилось из раны.

Он наблюдал за тем, как она села неподалеку от выхода на самолет, достала из сумки журнал и принялась его листать. Потом поменял место, опасаясь, что она случайно поглядит в эту сторону и заметит его.

А если уже заметила? Можно ли ожидать, что она укажет на него агентам Дарнинга, которые сшиваются поблизости? Разве не она сообщила ему о планах Дарнинга? Зачем же ей предавать его теперь?

Идиот. Опять ты ищешь логику. Кто может знать, что сделает такая, как она?

Джьянни полчаса сидел, уткнувшись в первую страницу “Таймс”, и не усвоил ни слова.

Услышал объявление о посадке и, повернув голову, увидел, как Мэри Янг поднимается по трапу вместе с другими пассажирами первого класса.

Естественно. Каким же еще классом, кроме первого, полетит миллионерша, шлюха министра юстиции?

Самолет имел широкий салон с двумя проходами, большинство мест первого класса располагалось в носовой части. Таким образом, Джьянни мог занять свое место в хвосте лайнера, не проходя мимо Мэри и незаметно для нее.

Он счел это большой победой. Однако в глубине сознания что-то ему твердило: Мэри заметила тебя с самого начала.