Заложники обмана

Да нет, решил он, дело в том, что люди опасных профессий полагаются на некий привычный фатализм больше, чем на такие вот средства личной защиты. Чему быть, того не миновать.

Питер по-прежнему следовал за группой, двигающейся по Рамблас к барселонскому порту, и старался не терять Хомейди из виду в густой толпе.

Дойдя почти до самой гавани, он увидел, как группа остановилась у кафе на открытом воздухе. Они составили вместе несколько столиков, придвинули стулья. Немного погодя он прошел мимо них, а через сто ярдов сделал поворот, вернулся назад и занял маленький столик в соседнем кафе на открытом воздухе, усевшись так, чтобы незаметно наблюдать за группой.

Он заказал графин местного вина и паэлью[27]; сидел и рассматривал Абу Хомейди и тех, кто с ним.

Какая-то горькая правда была в том, что они внешне ничем не отличались от обычных компаний молодых людей, развлекающихся субботним вечером. Они болтали и смеялись, и трудно было и предположить, что на уме у них нечто куда более грозное, чем результат последней игры в футбол или соображения насчет того, кто с кем окажется в одной постели нынче ночью.

С того места, где теперь сидел Питер, Хомейди казался гораздо привлекательней, чем раньше; беспечный смех и манера держать себя притягивали к нему внимание всей компании. Девушка, сидевшая с ним рядом, не сводила с него глаз. Невольно и даже с грустью Витторио подумал, что она очень мила — изящно сложенная блондинка, каждое движение которой исполнено грации.

Прости, девочка. Так уж вышло, что ты выбрала не того парня.

Потом он заметил сверкнувшее у нее на пальце простое золотое кольцо и оборвал свои размышления.

Перевел затуманенный взгляд на море.

Совсем поблизости он увидел по-театральному подсвеченные прожекторами мачты и нос точно воспроизведенного флагманского корабля Христофора Колумба. “Санта-Мария” была здесь пришвартована в качестве плавучего музея.

Больше пятисот лет прошло. Подумать только! Маленькая деревянная скорлупка и одержимый итальянец.

Есть люди, которые оставляют после себя такую вот память.

А я?

Я оставляю за собой мертвые тела.

Питер медленно покачал головой, словно старик, который не в состоянии понять ни собственное поведение, ни окружающий мир.

И тут произошли сразу две вещи.

Что-то твердое уперлось ему сзади в шею, и женский голос произнес шепотом ему на ухо через правое плечо:

— В тебя упирается дуло пистолета. — Женщина говорила по-английски правильно, хоть и с небольшим акцентом. — Пистолет у меня в сумке, на него надет глушитель. Если ты не сделаешь то, что я тебе велю, я пристрелю тебя прямо здесь и смоюсь, прежде чем кто-нибудь заметит, что ты мертвый. Если хочешь жить, положи на стол деньги в уплату счета, встань и медленно шагай к гавани. Я пойду за тобой. — Она помолчала. — Ну, что ты выбираешь?

— Хочу жить.

— Тогда давай.

Питер осторожно выложил деньги на столик, поднялся и двинулся по направлению к гавани, как ему было сказано.

Проходя мимо компании Абу Хомейди, он заметил, что на него никто даже не глянул. Если это значит, что они не связаны с только что происшедшим, то у него еще есть надежда. Впрочем, вряд ли это вероятно, и Питер принялся обдумывать иные варианты.

— Сверни в проулок налево, — сказала женщина.

Питер повиновался и вошел в темный, сырой, вымощенный булыжником проход между двумя рядами зданий с закрытыми ставнями. Пахло нечистотами.

— Остановись и положи руки на голову.

Он молча выполнил приказание и почувствовал прикосновение холодного металла к своей шее. Очевидно, она вынула пистолет из сумки.

Женщина обыскала его, обнаружила бронежилет и оба пистолета — в наплечной кобуре и на поясе. Оставила оружие там, где оно было.

— Кто ты такой? — спросила она и, видимо, отступила на несколько шагов, потому что Питер теперь не чувствовал прикосновение металла к шее.

— Я частный сыщик.

— Почему ты следуешь за этими людьми и наблюдаешь за ними?

— За какими людьми?

— Даю тебе пять секунд для ответа. После этого стреляю.

Он знал, что она так и поступит, и подумал, защитит ли его бронежилет от выстрела почти в упор. Хотя она, конечно же, будет стрелять ему в голову или шею, а не в тело.

— Меня наняли за ними следить, — сказал он.

— За целой группой?

Питер кивнул.

— Кто тебя нанял?

— Точно не знаю. Думаю, это какая-то американская компания, действующая в Саудовской Аравии. Агент договорился со мной и заплатил наличными. Сказал, что это конфиденциально и велел передавать отчеты только ему лично.

— Назови имена тех, за кем тебя наняли следить.

Питер медленно перечислил вымышленные имена, которыми, как ему сообщили, пользовался Хомейди, и еще пять имен его людей. И сам удивился, что помнит их. В надежде потянуть время спросил:

— Как ты меня засекла? Я считал, что работаю чисто.

— Я прикрывала их с тыла и видела, как ты вышел из машины. Ты двигался немного поспешно.

— А почему ты решила заговорить со мной по-английски?

— Слышала, как ты говорил с официантом, когда делал заказ. Хоть ты и одет в итальянскую одежду.

— Ты хорошо подготовлена, — без выражения произнес Питер.

— В нашем деле, если ты плохо подготовлен, считай себя покойником.

— Ты имеешь в виду меня?

Она не ответила, и Питер чувствовал, что ею снова овладевает возбуждение.

— Думаю, ты не поверила ни одному моему слову? — спросил он.

— Вот именно.

— Тогда, мне кажется, будет лучше для нас обоих, если я расскажу правду. Может, дашь мне пять минут?

Снова она промолчала, и Питер приготовился к удару пули. Ясно, что дело к тому шло.

— Хорошо, — вдруг проговорила она.

Питер ощутил внезапную слабость в ногах.

— Можно мне повернуться?

— Зачем?

— Все как-то по-другому, если смотришь на человека.

— Валяй. Но медленно.

Он повернулся, продолжая держать руки на голове.

На вид ей было не больше девятнадцати. Впрочем, все они так выглядят, если молоды, а тебе уже под сорок. У этой темные волосы и глубоко посаженные жесткие глаза. Одета в джинсы и свитер, через плечо висит большая сумка, так что руки свободны, чтобы держать пистолет с глушителем, нацеленный Питеру между глаз.

У нее на уме одно — убить меня.

— Ты палестинка? — спросил он.

Она кивнула.

— Ты хорошо говоришь по-английски.

— Важно знать язык врага.

— Америка вам не враг.

Она нетерпеливо дернула головой:

— Я жду твою правду. Никакого вранья и пропаганды.

— Разумеется, — сказал он и увидел в ее глазах некую надежду для себя. — Правда вот какая. Я здесь, чтобы убить Абу Хомейди.

В полутьме проулка ее лицо почти излучало свет.

— По заданию ЦРУ, так?

— Да.

— Понятно. Ты уже третий, кого они посылают.

— И не последний. Они будут посылать людей до тех пор, пока не прикончат Хомейди. И мы с тобой понимаем, что рано или поздно тем и кончится.

Она молча смотрела на него.

— Если я этого не остановлю, — продолжал Витторио. — А я тот единственный среди живых, кто может сделать такое.

Она все еще смотрела на него, глаза почти совсем спрятались в глазницах.

— Ты?

В переводе это прозвучало бы: “Покойник?”

— Да. Я.

— Каким образом?

— Пошлю шифрованное сообщение, что Хомейди мертв и лежит на морском дне с пулей в каждом глазу.

Она стояла неподвижная и безмолвная.

— Если он официально будет мертв, прекратятся попытки убить его, — сказал Питер.

— И ты это сделаешь?

Витторио переместил руки на макушку, чтобы они не затекали.

— Если это сохранит мне жизнь.

— Да, но… — Она оборвала себя.

В проулок донеслись чьи-то голоса и смех со стороны Рамблас.

— Это еще вопрос, что будет со мной, когда я сделаю свое маленькое дело и Хомейди стану не нужен.

Она кивнула.

— Но я попытаю счастья, — продолжал он. — Это немного лучше, чем если ты прикончишь меня прямо тут. Кроме того, я не могу сообщить своим, что Хомейди мертв, и сразу исчезнуть. У них возникнут подозрения. Придется дать мне возможность связаться с ними.

— Все это слишком нелепо, — сказала она, но в голосе не было уверенности.

— В конце концов, отведи меня к Хомейди и предоставь ему решать. Если он этого не одобрит, всегда есть другой выход.

Она все еще твердо держала в руках пистолет и целилась ему между глаз. Смотреть на него было все равно что стоять на краю крыши высотного здания в страхе перед неизбежным падением. Но в какое-то мгновение он понял по выражению ее лица, что она колеблется.

И тогда он решился — вытянув руки, оторвался от земли и изо всех сил ринулся, пригнувшись, вперед.

Он услышал приглушенные звуки двух выстрелов. Что-то обожгло ему макушку.

Тяжестью своего тела он сбил девушку с ног и успел ухватиться за дуло пистолета. Девушка упала спиной на булыжную мостовую, Питер оказался сверху. Он чувствовал под собой только мягкую плоть.

Он завладел оружием.

Но к тому же он, кажется, ослеп.

Пытаясь понять, что произошло, он обнаружил, что прямо в рот ему льется кровь, и лизнул ее. Кровь стекала с головы, заливая глаза, вниз по лицу и капала с подбородка. Девушка дергалась, стараясь отобрать у него пистолет. Свободной рукой он нанес удар вслепую — по воздуху.

Ударил еще раз, кулаком, и попал.

Она высвободилась из-под него и закричала. Громко выкрикивала арабские слова, причитая от боли.

Борьба между ними прекратилась, Питер понял, что она убегает, услышал топот ее ног по камням.

Если она доберется до Хомейди и других, я погиб.

Он провел рукой по глазам, вгляделся сквозь кровавый дождь. Снова вытер кровь и на этот раз увидел силуэт девушки. Вихляя из стороны в сторону, спотыкаясь, она устремлялась к спасению. Своему, но не его.

Он вытянулся, лежа ничком, уперся локтями в мокрые булыжники, еще раз сморгнул кровь и прицелился из автоматического пистолета в удаляющуюся фигуру. Прижал палец к спусковому крючку.

Пока он топтался и трясся в темном проулке, все его благородство испарилось.

Ведь он никогда не убивал женщин.

Ну и прекрасно, ты, идиот. Тогда сделай свою жену вдовой, а сына — сиротой, и пусть Хомейди убьет еще три сотни человек.

Он выпустил три пули подряд, услышал их обманчиво невинный звук и увидел, как тоненькая фигурка дернулась в сторону и упала.

Когда он подошел к девушке, она была мертва.

Не глядя на ее лицо, он поднял тело и оттащил подальше в проулок. Она ничего не весила. Она уже стала воздухом.

Питер Уолтерс сел возле нее. В голове у него была пустота. Он понимал только то, что сидит рядом с убитой девушкой.

Он чувствовал свою голову. Ее жгло, как огнем, но рана была поверхностная, и кровотечение остановилось. У него отлично свертывалась кровь. Врач, которому довелось возиться с его ранениями то ли пять, то ли шесть раз, однажды сказал, что такие чертовские счастливчики ему больше не попадались.

Как говорится, каждому свой дар и своя известность.

Питер поплевал на носовой платок и, насколько мог, стер с лица кровь. Пригладил волосы пятерней и обтер руки. Во рту держался противный вкус, Питер откашлялся и сплюнул. Все прочее приходилось оставить как есть.

Потом он взглянул на девушку.

Глаза у нее были все еще открыты. Смотрели куда-то мимо него, отыскивая путь в Палестину, где она никогда не жила, потому что задолго до ее рождения эти земли отошли к Израилю.

Питер закрыл ей глаза.

Еще одна жертва Абу Хомейди.

Питер поднялся и пошел к своей машине.

Глава 23

Ранним утром три подростка и две собаки играли в индейцев в лесу близ Гринвича в Коннектикуте.

Ребята бесшумно пробирались через заросли, пускали стрелы и посылали собак отыскивать эти стрелы и приносить обратно.

Играли до тех пор, пока собаки, принюхиваясь, царапая и копая землю, не обнаружили нечто покрупнее стрел.

Требуется определенное время, чтобы сведения подобного рода прошли свой путь по соответствующим каналам власти, но уже в этот день, хоть и довольно поздно, директор ФБР Брайан Уэйн скорыми шагами вошел в кабинет министра юстиции и прежде всего убедился, что плотно закрыл за собой дверь.

— Какие-то мальчишки только что выкопали троих из моих пропавших агентов, — обратился он к Генри Дарнингу.

Министр, который сидел и работал с закатанными рукавами рубашки, взглянул через стол на лицо директора, и нельзя сказать, чтобы чересчур обеспокоился его выражением.

— Где?

— Где-то в лесу возле Гринвича в Коннектикуте.

— Это которые агенты?

— Те, которых посылали допросить Мэри Чан Янг.

Дарнинг положил ручку и откинулся в кресле. На него произвело сильное впечатление даже упоминание ее имени.

— Как они были убиты?

— Застрелены. Все трое. — Уэйн покачал головой. — Когда они исчезают, черт их побери, то считаешь, что сукиных сынов перекупили. Куда хуже, если объявляются чертовы трупы. И вот мы их получили. Теперь, мать их так, остается только ждать, когда обнаружатся еще два.

От негодования голос у директора сделался пронзительно резким. Он вошел в кабинет с багровым лицом. Дарнинг сидел и ждал, пока Уэйн овладеет собой. По-настоящему он злится только на меня.

— Самое скверное, — продолжал Уэйн, — что это выплыло наружу. Вышло из-под нашего контроля. Станет главной темой в сегодняшних вечерних выпусках новостей. “Три агента ФБР извлечены из безымянных могил”. Можешь быть уверен, что они нам выдадут сполна. Камеры у разрытых ям. Интервью с мальчишками, которые их нашли. Весьма возможно, и крупные снимки затраханных собак, которые вынюхали трупы своими погаными носами.

Дарнинг с трудом подавил улыбку. Это могло бы завести его друга чересчур далеко. Министр сразу вспомнил старые грехи и помрачнел. Даже вздохнул тяжело:

— Прости меня, Брайан.

Извинение оказало хорошее действие. Почти казалось, что директор ФБР только этого и ждал, только за этим и пришел сюда в кабинет. Гнев Уэйна утих, и директор даже сел в кресло.

— Эти чертовы местные полицейские натворили дел, — снова заговорил он. — Убитые были раздеты, так что они должны были провести опознание по отпечаткам пальцев. Проклятые болваны превратили все это в сенсацию, вместо того чтобы предоставить нам погасить возбуждение.

— Пресса уже добралась до тебя?

— Налетели, как стая акул. Когда это им доводилось поплясать вокруг трупов трех голых агентов, в каждом из которых застряли пули? Можешь себе представить их вопросы. “Какое дело они расследовали?”, “Участвовали в расследовании еще люди?”, “Есть ли угроза национальной безопасности?”, “Расистский подтекст имеется?”, “Чем объяснить нападение на ФБР?”, “Что еще ожидается в дальнейшем?”. И так до бесконечности.

— Как ты от них отделался?

— Элементарно. Сообщил, что ведется расследование. — Уэйн уже настолько успокоился, что на губах у него промелькнула слабая улыбка. — Скверно, что Советы приказали долго жить, — сказал он. — Старые добрые заговоры комми были прекрасным козлом отпущения для подобных случаев.

Дарнинг кивнул, а про себя подумал: интересно, как бы отреагировал Брайан, узнай он о двух коротких звонках Мэри Янг и о ее предложении. Вероятно, впал бы в истерику.

Однако собираясь через несколько минут покинуть кабинет, директор ФБР как бы в поддержку искусно приведенной к равновесию формы духовного взаимодействия вынул из своего атташе-кейса опечатанный коричневый конверт и бросил его на стол министра.

— Только что получено из отдела секретной проверки и расследований.

Дарнинг взял конверт. На нем стояла надпись: “Совершенно секретно” — и больше ни слова.

— Что это? — спросил он.

— Не знаю, — ответил Уэйн, — я его не распечатывал. Но поскольку ты звонил и просил выяснить об этой женщине все, что возможно, я поручил нескольким людям накопать как можно больше.

Это потребовало некоторого напряжения, но Дарнинг был вынужден почти семь часов сдерживать желание распечатать конверт.

Первым долгом ему помешали сделать это два обязательных заседания по гражданским правовым вопросам об установлении земельных границ. Затем последовало его обращение к Американской ассоциации адвокатов и неизбежный официальный обед. Наконец, он должен был ненадолго показаться в министерстве иностранных дел на приеме в честь премьер-министра Израиля.

И тем не менее сама мысль о том, что конверт там, что он ждет его в конце вечера, доставляла Дарнингу необычайное удовольствие. Временами он чувствовал себя как нетерпеливый ребенок, вынужденный высидеть дурацкий, бесконечно долгий обед, мечтая лишь о невероятно восхитительном десерте.

Уже после полуночи, приняв душ и расположившись у себя в кабинете с бутылкой любимого коньяка, он распечатал долгожданный конверт.

Сопроводительное письмо следователя было прикреплено к другому запечатанному конверту. Как говорилось в письме, большинство сведений, вложенных в конверт и касающихся первых лет работы объекта расследования в качестве модели и девушки по вызову, получено из одного основного источника — от ее менеджера и одновременно посредника.

Более поздние материалы поступили из разных источников и чаще всего говорили сами за себя. Там, где требовались пояснения, их сделал либо сам следователь, либо один из его помощников.

Дарнинг распечатал второй конверт и вынул из него пачку на первый взгляд беспорядочной смеси из фотографий и текстов — страниц, вырванных из журналов, снимков любительских и великолепных снимков, цветных и черно-белых, сделанных в студиях.

В примечании следователь указывал, что материал расположен в хронологическом порядке, начиная с того времени, когда объекту было шесть лет, и кончая двадцатисемилетним возрастом.

Непонятно почему у Дарнинга вспотели ладони и стало жарко в груди.

Сейчас она явится передо мной.

И она явилась — в загадочном единении детской невинности и чисто женского естества, таком утонченном и неуловимом, что трудно было бы определить, где кончается одно и начинается другое.

Бог ты мой, как рано они принялись за нее! Прелестные глаза, черные и блестящие, как смола, так гордо смотрели прямо в объектив камеры, в то время как все виды эротических непристойностей проделывались над совершенным по красоте телом шестилетней девочки.

Тело взрослело, а глаза оставались все те же.

И гордость по-прежнему была в них. Независимо от того, что они заставляли Мэри делать в игорных домах похоти, где над ее открытой вульвой кишели все виды игроков, словно тучи алчущих мясных мух.

Но было так, словно они никогда не дотрагивались до нее.

Все эти годы она одна-единственная оставалась истинной служительницей любви. Другие по сравнению с ней, что бы ни о себе ни думали, были попросту притворщицами.

Как это ни нелепо, но Генри Дарнинг, глядя на самые грязные и непристойные изображения уже взрослой Мэри Янг, чувствовал, что очищается.

Он заметил, что у повзрослевшей Мэри постепенно появилось голодное, а позднее — жадное выражение глаз. Глубоко вдохнув, он почти обонял его.

И он был уверен, что ей ни к чему тот миллион, который она старалась вытянуть у него. Это попросту ее натура. Подобная суть у любой другой женщины начисто уничтожила бы его влечение.

А в ней это заставляло Дарнинга еще сильнее желать ее.

Глава 24

Джьянни Гарецки и Мэри Янг, собираясь уезжать из Нью-Йорка в Рим, соблюдали еще большую, чем обычно, осторожность.

Они заказали билеты на рейс компании “Алиталия” и выкупили их по отдельности, заплатив, разумеется, наличными. Взяли два такси до аэропорта Кеннеди. В аэропорту не подходили друг к другу ближе чем на пятьдесят футов.

Джьянни исходил из предположения, что кто бы их ни выслеживал, он будет искать пару — женщину азиатской наружности и мужчину европейской. Что, конечно, само по себе не означало полную безопасность каждого из них двоих по отдельности. Просто несколько очков в их пользу.

Расовая принадлежность была единственной составляющей, которую нельзя было изменить никакой маскировкой.

Они взяли билеты на один из самых перегруженных и пользующихся спросом рейсов по времени вылета в Европу; международный терминал аэропорта Кеннеди просто кишел пассажирами и провожающими. Именно поэтому Джьянни и выбрал этот рейс. Чем гуще толпа, тем лучше.

Как раз сейчас он стоял в длинной очереди на регистрацию; Мэри Янг находилась на двадцать человек впереди. Обдумывая каждый свой шаг, она пристроилась к небольшой группе тайваньских туристов, и это оказалось отличным прикрытием. Оживленно улыбаясь и болтая с ними, она была так же незаметна, как любой из них.

И все же напряженность имела место. Сущность того, что им приходилось делать, включала ее как неизбежный элемент. Покинув такое укрытие, как город с восьмимиллионным населением, они вынуждены были пройти сквозь весьма ограниченное количество билетных контролеров… перед одним из них на короткое время утратить свою анонимность, предъявить ему фальшивые паспорта и подвергнуться досмотру и расспросам.

Самое подходящее место для какой-нибудь неприятности. А после того, что они видели в последнем выпуске вечерних новостей и прочитали в сегодняшних газетах, опасность значительно возросла.

Самое скверное заключалось в том, что теперь отпали малейшие сомнения в том, кем были на самом деле застреленные ими пять человек. Они убили и похоронили настоящих правительственных агентов. До сих пор Джьянни вроде бы и знал об этом — и не знал. Оставался где-то глубоко внутри упорно звучащий, хоть и очень негромкий голос, который все не хотел умолкать и твердил, что в этой стране ничего подобного с людьми происходить не может.

Теперь этот голос умолк.

Весьма интересуясь тем, какое объяснение гибели трех агентов будет дано официально, Джьянни читал, смотрел и слушал все, что мог найти. Все, начиная с местной полиции, которая обнаружила и извлекла из земли трупы, и кончая самим директором ФБР, либо лгали, либо отделывались недомолвками.

Директор, высокий импозантный мужчина с глазами цвета стали и квадратной нижней челюстью в полном соответствии с голливудскими стандартами, со спокойным достоинством выразил скорбь о погибших и обещал, что убийцы будут схвачены и преданы суду.

А пошел ты, подумал Джьянни.

Но потом стал размышлять, сколько правды известно даже этому человеку.

Очередь пассажиров медленно продвигалась вперед. Джьянни с дорожной сумкой в руке двигался вместе с очередью.

Он следил глазами за Мэри Янг… за клерками, проверяющими паспорта, билеты и багаж… за всеми, кто мог представлять возможную угрозу.

В особенности он приглядывался к одиноким мужчинам с подчеркнуто безразличными физиономиями, одетым в деловые костюмы: чаще всего именно так и выглядят сыщики. Некоторое количество подобных типов сшивалось поблизости. Мало того, двое таких торчало за длинной билетной стойкой.

Что, если один из них направится к нам?

К несчастью, возможные действия были ограничены. Джьянни и Мэри не были вооружены, так как их могла проверить служба безопасности аэропорта. Они оба заранее выбросили пистолеты в подходящий мусорный ящик. Значит, все, что они могли сделать в лучшем случае, — это дать деру и попробовать затеряться в толпе. Если один из них будет схвачен, второй должен отбросить всякую мысль о нелепом героизме и незаметно покинуть терминал.

Если обоим удастся улизнуть поврозь, они должны встретиться на следующий день в двенадцать часов у расположенного на Пятой авеню входа в публичную библиотеку на Сорок второй улице. Если первая попытка не удастся, повторяют ее следующие три дня подряд. После этого каждый действует на свой страх и риск.

Но это, разумеется, были сценарии на худой конец. Простые и утешительные, но ни Джьянни, ни Мэри не считали, что их удалось бы осуществить…

Подошла очередь Мэри Янг. Джьянни видел, как она поставила сумку на прилавок и протянула агенту “Алиталии” свой билет и новенький липовый паспорт. Примерно через пять минут она освободилась и направилась к выходу на посадку.

Через восемнадцать минут то же сделал и Джьянни Гарецки.

А еще через полчаса огромный авиалайнер поднялся в воздух и полетел в Рим.

Покидая Америку, Джьянни чувствовал, что покидает и Терезу. Годами он твердил ей, что они вместе поедут в Италию, “страну предков”, но его работа постоянно мешала осуществить задуманное путешествие. А потом Тереза умерла, и стало уже поздно. Я слишком долго откладывал. Нужно было увезти ее раньше.

Кончай ныть, приказал он себе. Ты сделал то, что сделал, а чего не сделал, того не сделал. Нечего бить себя в грудь, этим горю не поможешь. Кроме того, разве она обижалась на это? Жаловалась?

Нет.

Не Тереза, а ты постоянно твердил об Италии, верно? 

Да. 

А что она всегда говорила?

Если Италия так восхитительна, почему так много итальянцев уезжали и уезжают оттуда в Америку?

Что еще она говорила?

Что для нее не важно, где мы находимся, важно, что мы вместе.

И ты ей верил? 

Да. 

Прекрасно. В таком случае оставь это и усни.

Глава 25

Питер Уолтерс глотнул воды из бутылки, которая стояла возле него, и почувствовал, как приятно прохладная влага опускается по пищеводу. Только что миновал полдень, солнце сияло в зените, и на улице совсем не было тени.

Он сидел у занавешенного окна в комнате, снятой в доме почти напротив дома Абу Хомейди. Винтовка с оптическим прицелом высокого увеличения лежала поперек подоконника, и Питер время от времени дотрагивался до нее.

Ну, Абу Хомейди, давай. Что довольно, то довольно.

Теперь Питер испытывал скорее нетерпение, чем негодование. Гнев — это всего лишь выброс адреналина. После него остаются усталость и подавленность.

Больше двух с половиной суток прошло с тех пор, как ему пришлось застрелить палестинскую девушку, и ее смерть изменила все. Люди Хомейди очень редко выходили из дома, и насколько Питер мог судить, сам Хомейди не выходил вовсе.

Ты двигался немного поспешно, сказала ему тогда девушка.

И вот она бессмысленно погибла, Хомейди насторожился, а Питер утратил преимущество неожиданности.

Когда же он начал делать промашки?

Когда выполнял предыдущее задание, это ясно. Забыл проверить сирены. А до того?

Или он просто запсиховал? Такое бывало. Начинаешь сам себе задавать вопросы и строить догадки. О чем-то беспокоишься, сомнения растут, и, прежде чем разберешься, ты уже уверен, что случится самое худшее.

Психо-чепуха.

И однако не стоит с такой легкостью гнать от себя эти мысли. У него появились ошибки, которых он не делал раньше. До сих пор ему везло, но как долго можно полагаться на везение? Ему уже под сорок. Может, он староват, чтобы держаться на рефлексах и собранности?

Он отлично привык к пустынному ландшафту. И не было никого, кто мог бы сделать этот ландшафт менее пустынным для него.

Когда-то был, конечно, Джьянни Гарецки. Они сблизились, как люди одной крови, как братья. Но с тех пор прошло двадцать лет. И теперь они находятся даже не в одном и том же мире.

Мысли о Джьянни Гарецки приносили ему радость. Парень реализовал себя. Приятно, что хотя бы один из них сумел это сделать. И притом на своих собственных условиях. Ни перед кем не пресмыкался и не продавался. Браво, Джьянни!

Эти мысли заставили Питера улыбнуться, глядя сквозь занавеску на улицу внизу.

Мгновение спустя он перестал улыбаться. Взялся за винтовку и опустился на колени, в боевую позицию. Осторожно потянул дуло назад, чтобы его не было видно на подоконнике.

Два охранника Хомейди вышли из двери. Постояли минуту, приглядываясь к обстановке. Один закурил сигарету, бросил спичку в водосточный желоб. Потом охранники разделились и пошли в противоположных направлениях. Осматривали людей, припаркованные машины, дома по обеим сторонам улицы, и скоро Питер потерял их из виду.

Но вскоре они вернулись к двери.

Немного погодя вышли еще два человека. Сразу следом за ними появился Абу Хомейди в сопровождении трех охранников.

Питер посмотрел на них сквозь оптический прицел, который увеличивал и как бы приближал всю группу. Но Хомейди был скрыт от обзора более высокими фигурами охранников, окруживших его. Они двинулись по улице влево от Питера, смешались с прохожими, и теперь стало невозможно точно прицелиться в террориста.

Группа остановилась возле серого седана, припаркованного к бровке; Хомейди и еще трое сели в машину. Остальные стояли и разговаривали с ними через опущенные окна. Питер негромко выругался. Черт побери, они задумали провести его, выманить из укрытия. Ему это было ясно как день.

Он потратил на размышление секунд пять, взвешивая шансы. Потом поставил винтовку на предохранитель, завернул ее в легкий дождевик и вышел. Пробежал два пролета вниз по лестнице и черным ходом выскочил на узкую дорожку позади дома. Он не боялся опоздать и упустить серый седан. Они должны быть уверены, что дали ему достаточно времени разглядеть их, и только после этого уедут.

Питер двигался быстро, но спокойно. Он не испытывал страха, словно был уже мертв и принял это как данность.

К тому времени как он обогнул дом, вышел на улицу, сел в машину и подъехал к тому месту, где видел Хомейди, серый седан уже уехал. Тогда он двинулся в том же направлении и скоро увидел машину террористов примерно в двух сотнях ярдов впереди. Между ним и этой машиной были еще четыре. Питер сел седану на хвост.

В этой части города уличное движение было оживленным, и Питер не сразу засек вторую группу охранников Хомейди в серовато-коричневом джипе, который ехал позади, отделенный шестью машинами. В джипе находилось четверо мужчин и, вероятно, достаточно оружия, чтобы уничтожить целый взвод.