Она некоторое время подумала, потом согласилась:

— Вероятно. Но поскольку я прожила свою жизнь до сих пор в одиночестве, умирать таким же образом не хочется.

На многолюдных улицах большого города всегда легче затеряться, и поэтому наутро они отправились прямиком на Манхэттен.

Джьянни записал их в книге огромного отеля “Шератон” как мистера и миссис Томас Каллахан, заплатил наличными вперед за три дня и один поднялся в номер. Мэри постучалась в дверь и присоединилась к нему через десять минут.

— Здесь куда лучше, чем в Добс-Ферри, — сказала она. — Что мы теперь будем делать?

— Попробуем отыскать Витторио.

— Я даже не представляю, с чего начать.

— А тебе и не надо. Это моя работа.

— А моя какая?

— Оставаться незаметной. — Он окинул ее взглядом. — Если это возможно… Но я полагаю, ты можешь нацепить темные очки и одеться как туристка.

— А ты тоже изменишь внешность?

— Что-нибудь придумаю.

Они молча постояли, глядя друг на друга.

— Будь осторожен, — произнесла она.

Такого он не слышал после смерти Терезы.

— Когда ты собираешься вернуться? — спросила Мэри Янг.

И такого тоже, подумал он.

— Не знаю. Если задержусь, то постараюсь позвонить. Ты тоже. И не общайся ни с кем из знакомых. Это важно. Никаких исключений.

Она кивнула.

— И последнее, — сказал он. — Нам надо договориться о сигнале опасности. Если я позвоню тебе сюда или в другое место и спрошу, как дела, ты дай мне один из двух ответов. Если все хорошо, скажи: “Отлично”. Но если ты в опасности, отвечай: “Как нельзя лучше”, и я пойму. Точно так же отвечаю я на твой звонок, о’кей?

— Да.

Она выглядела странно одинокой и покинутой, когда он обернулся, уходя. Или ему просто показалось?

В лавке театрального костюмера на Девятой авеню Джьянни приобрел для нужд собственного камуфляжа седой парик, соответствующие усы и очки с простыми стеклами в роговой оправе, благодаря которым он стал похож на пожилого бухгалтера.

Уловка или удовольствие. На него это подействовало, во всяком случае, до странности сильно… словно бы удалось бросить тайный и мимолетный взгляд на свой будущий облик. Лет этак через тридцать. Хорошо бы дожить.

С ощущением, что теперь он куда менее узнаваем в своем родном городе для тех, кто охотится за ним с отсутствующим выражением лица, Джьянни принялся за дело. Первой его целью был однокашник по школе искусств, толстый и кудрявый Энджи Альберто, отца которого Дон Карло поручил убрать Витторио Батталье, а тот исчез. Джьянни не имел представления, что может Энджи сказать о Витторио, да, собственно говоря, неясно, жив ли Энджи и в городе ли он. Но ничего иного ему в данный момент не оставалось.

Джьянни нашел телефонный справочник Манхэттена, и ему сразу повезло. В справочнике оказался только один Анджело Альберто, квартира и мастерская которого находились в одном и том же доме на Риверсайд-Драйв.

Через двадцать пять минут Джьянни вышел из такси перед украшенным лепниной зданием начала тридцатых годов, в значительной мере утратившим былую элегантность; фасад дома выходил на Гудзон. Субтильный швейцар примерно того же возраста, что и здание, сидел в вестибюле и просматривал бюллетень скачек.

— Анджело Альберто, — произнес Джьянни, обращаясь к нему.

— Квартира двенадцать-си, — ответил швейцар, почти не поднимая глаз.

В лифте Джьянни снял парик, усы и очки и рассовал все это по карманам. Не стоит пугать Анджело больше, чем следует.

На двенадцатом этаже он прошел по затхлому коридору, позвонил в дверь квартиры номер двенадцать-си и минутой позже уже смотрел в круглое, постаревшее лицо далеко уже не мальчика, но еще более толстого Анджело Альберто.

— Привет, Энджи.

Темные глаза Энджи заморгали, а губы зашевелились. Тени эмоций скользнули по лицу.

— Джьянни?

— Он самый. — Джьянни широко улыбнулся, демонстрируя добрые намерения. — Как поживаешь?

— Привет! Далеко не так хорошо, как да Винчи и ты. Я то и дело читаю о тебе. — Энджи уже справился с волнением. — Входи же. Добро пожаловать… Господи Иисусе, вот так сюрприз! Сколько же времени прошло? Двадцать лет…

— А кажется, что целых двести.

Так Джьянни вторгся в жизнь Анджело Альберто.

Один беглый взгляд объяснил ему все… Полутемная прихожая, кухня, комбинация “кабинет-гостиная”, единственная спальня. Энджи работал на рекламу и каталоги, занимаясь главным образом моделями мужской одежды. Даже лучшее из сделанного им следовало отнести к третьему сорту. На семейных фотографиях изображены толстый мальчик и девочка. Снимков жены нет. Жизнь по-прежнему наносила удары бедному Энджи. Об этом можно было догадаться, едва переступив порог его жилья. Здесь пахло чем-то кислым, и казалось, что запах исходит от самого Энджи. Будучи добрым по натуре, Гарецки решил этого не замечать.

В кабинете-гостиной Энджи сбросил пару рубашек, свитер и несколько носков, а также старые газеты с двух кресел. При этом он так нервически трепыхался, что Джьянни стало его жаль. Должно быть, мало кто являлся к нему с визитами, если вообще являлся кто-нибудь.

— Садись, Джьянни. Ты оказал мне честь своим приходом. Могу я предложить тебе что-нибудь? Как насчет холодного пива?

— Я бы выпил баночку. Спасибо.

Джьянни взглянул в окно на кирпичную стену соседнего здания. Ничего себе видик. Облезлый кирпич.

Энджи вернулся из кухни с двумя запотевшими жестянками. Передавая одну из них Джьянни, он только теперь заметил его синяки.

— Господи, что это с твоим лицом?

— Парочка агентов ФБР обработала меня.

— Ты шутишь?

Пожалуй, это неплохой повод для начала разговора.

— Именно поэтому я здесь, Энджи. Я крепко увяз в дерьме. И надеялся, что ты поможешь мне из него выбраться.

— Я? — Анджело окаменел от изумления.

— Знаешь, чего хотели эти два агента, которые избили меня? Они искали Витторио Батталью. Но не сказали мне, зачем он им. Поскольку мы с Витторио были близкими друзьями, они вообразили, что мне известно, где он теперь. Но мне это неизвестно. Чертовы ублюдки мне не поверили.

— И они так отделали тебя из-за этого?

— Ну, я бы сказал, что подобное обращение было лишь вполне дружественным началом. Похоже, они собирались вообще покончить со мной.

Анджело так стиснул в руке жестянку с пивом, что она прогнулась.

— Но не покончили…

— Только потому, что я отобрал у одного из них оружие и пустил его в ход.

Двухсотдвадцатифунтовый художник-модельер сидел и смотрел на Джьянни. Он не сразу осознал услышанное, а когда наконец до него дошло, все его пухлое лицо побагровело и покрылось потом.

— Ты пришил двух агентов?

— Либо я их, либо они меня, третьего было не дано. И вот теперь я в бегах, и даже не знаю, чего ради. И не узнаю до самой смерти, если не разыщу Витторио.

— Ты думаешь, я знаю, где он?

— Надеюсь.

Столь явное выражение полного неведения появилось на открытом лице толстяка, что Джьянни подумал: “Даже соврать толком не сумеет”.

— Почему именно я? — сказал Анджело. — После школы у меня с ним не было ничего общего.

— Я разговаривал с Доном Донатти. Он мне сообщил, что твой отец был последним делом Витторио перед тем, как тот исчез.

— И ты полагаешь, что после этого я стал бы дружком платного убийцы, вонючего ублюдка? Потому что он сделал моего старика?

— Мне жаль твоего отца, Энджи. Меня просто удивило, что он исчез в то же самое время, как и Витторио.

— Вот как?

— Ты считаешь, что это всего лишь совпадение?

Анджело вытер лицо грязным носовым платком.

— Конечно совпадение, а что же еще?

— Ну а я не верю в такое совпадение. И никогда не верил. Кстати, откуда ты узнал, что именно Витторио сделал твоего отца? — Джьянни долго смотрел в лицо Анджело жестким взглядом. — Откуда, Энджи?

— Да ты же мне сказал.

— Ты врешь, Энджи.

Анджело изо всех сил постарался изобразить возмущение, но не сумел и только потянул жалобно:

— Не смей называть меня лжецом.

— А ты не лги. Ты ведь даже не удивился, когда я тебе сказал, что твой папочка был последним заданием, которое Витторио получил от Дона Донатти. Стало быть, ты знал.

Анджело, кажется, хотел возразить, однако передумал и глотнул пива из жестянки. Руки у него дрожали, и пиво потекло по подбородку.

— Кто сказал тебе? — спросил Джьянни.

Анджело попытался улыбнуться, но и это ему не удалось.

— Думаю, твой папочка и сообщил тебе, Энджи.

— Из могилы?

— Какая там могила! Он никогда в ней не лежал. Не осталось тела для похорон. Твой отец попросту исчез. Помнишь? Как и Витторио. Твой отец жив, верно?

— Ты спятил.

— Где он, Энджи? Я не сделаю ему ничего дурного. Клянусь тебе, у меня нет причин для этого. Я всего лишь хочу поговорить с ним. Задать несколько вопросов.

— Он мертв. Ты хочешь задавать вопросы давно сгнившему покойнику?

Слушая, как Анджело говорит, Джьянни вспомнил, что именно так он, бывало, разговаривал еще мальчишкой: хныкал и пресмыкался, словно бы ожидая, что его вот-вот ударят.

— Я предоставляю тебе выбор, — заговорил Джьянни. — Либо ты скажешь мне, где твой отец, либо ты скажешь это молодчикам Дона Донатти, когда они отрубят тебе большие пальцы. Если ты скажешь мне, никто не пострадает и вообще ничего не узнает. А если сообщишь Дону, то можешь навеки проститься и с папочкой, и со своими пальчиками, а то и жизнью.

Лицо у Энджи, который собирался было что-то отрицать, вдруг словно бы начало оплывать, как масло на солнце.

— Джьянни, почему ты так обращаешься со мной? Ведь ты никогда не был таким, как другие, ты относился ко мне хорошо.

— А я и теперь отношусь к тебе хорошо. Только не будь глупцом, вот и все.

— Отец изобьет меня до полусмерти, если я тебе скажу.

— Его убьют, если ты не скажешь. И ты себе пожелаешь скорой смерти.

Анджело тяжело откинулся на спинку кресла, весь вдавился в нее, как будто хотел скрыться с глаз.

— Дерьмо, — простонал он. — Я всегда был никуда не годным лжецом.

— Это не так уж плохо. Иногда просто очень хорошо.

— Вот именно. Это ужасно. За исключением тех случаев, когда ты хочешь прожить какой-нибудь вонючий день и не лопнуть от злости.

Анджело толчком поднялся на ноги и принялся с отсутствующим видом ходить по комнате. Остановился перед закрытой дверцей шкафа и принялся медленно раскачиваться взад и вперед, как еврей, молящийся у Стены Плача. Потом, не меняя выражения, внезапно ударился головой о дверцу.

Дверца треснула в месте удара.

Анджело повернулся и посмотрел на Джьянни, сидящего в кресле. Глаза у него были пустые, со лба стекала струйка крови и каплями падала на рубашку. На несколько секунд Джьянни словно бы очутился в шкуре Анджело. Это было не слишком приятно.

Мэри Янг, как и Джьянни, первым долгом позаботилась о том, чтобы изменить внешность.

Она была типичной китаянкой, и это, конечно, уменьшало ее возможности. Пришлось ограничиться одним из тех темных курчавых париков, при помощи которых многие и многие азиатские красавицы пытаются “вестернизировать” себя, но в результате превращаются в некие гораздо менее привлекательные гибриды.

Затем Мэри Янг последовала совету Джьянни и оделась точь-в-точь так, как одеты батальоны туристок, наводняющих Манхэттен. Наимоднейшие джинсы, майка и теннисные туфли, большие солнечные очки и огромная сумка через плечо.

Вырядившись таким образом, Мэри двинулась по оживленной Пятой авеню, размышляя о вещах, о которых ровно ничего не ведал Джьянни Гарецки и которые она держала в голове больше девяти лет. Впрочем, только в самые последние дни эти вещи приобрели для нее особое значение.

Она солгала Джьянни насчет того, что не слыхала имени женщины, ради которой Витторио бросил ее. Она прекрасно знала ее имя. Знала точно.

Есть вещи, которыми мы занимаемся, оставаясь наедине с собой.

Почему она так поступила?

Отчасти из любопытства, отчасти из-за уязвленной гордости, а отчасти — в соответствии с природой своих инстинктов. Мужчины обычно не уходили от нее вот так. Тем более — ради другой женщины. Однажды вечером она тайно пошла за Витторио и узнала, что это за женщина. На следующий день она стала следить за женщиной и выяснила, где та работает и чем занимается. Снова проследила за ней вечером… следила несколько вечеров подряд… и каждый раз видела ее с мужчиной. Но не с Витторио. Мэри узнала, кто такой этот мужчина. Это доставило ей мстительную радость. Шлюха, спит одновременно с двумя.

Бедный Витторио, думала она и почти жалела его. Скоро он снова постучится к ней в дверь.

Через две недели она прочитала в газете, что та женщина, Айрин Хоппер, погибла в авиационной катастрофе: самолет, на котором она летела, упал в океан.

Но Витторио никогда больше не постучался к ней в дверь. И не позвонил по телефону. И не отвечал на телефонные звонки. Через некоторое время номер был вообще отключен. Когда она явилась к нему на квартиру, оказалось, что там живут другие люди. О Витторио они ничего не могли сообщить, кроме того, что какие-то назойливые незнакомцы шастают вокруг и расспрашивают о нем.

Прошло время — и она похоронила его для себя. Прощай, Витторио.

А теперь? Через девять лет? Агенты ФБР готовы пытать и убивать во имя того, чтобы отыскать его. Возможно, он и не умирал.

Мэри продолжала идти по Пятой авеню в толпе хорошо одетых и внушающих доверие людей, стараясь чувствовать себя такой же, как они. Порой ей это удавалось. Порой она в состоянии была вообразить себя частицей золотой американской мечты — как и любой из идущих рядом с ней по прекрасной золотой улице.

Но не сегодня. Любые сегодняшние мечты очень быстро начинали казаться всего лишь глупыми взлетами воображения. И она становилась тем, чем сама себя считала: тощим заморышем, руки словно спички, в душе страх перед чуланами, сломанными куклами и голодом. Страх перед тянущимися к ней жадными руками. Она даже боялась дышать — как бы не израсходовать весь воздух.

Я ребенок-банан. Я похожа на неспелый банан. Желтое смешано с зеленым. Спазмы в желудке.

Мэри Янг направилась было к отелю, но переменила намерение и отыскала платный автомат в вестибюле какого-то учреждения. Она нуждалась в информации, которой пока не имела, и позвонила Джимми Ли. Он знал или в крайнем случае мог очень скоро узнать все о чем угодно.

— Твой маленький гиацинт нуждается в очень большом одолжении, — сказала она ему на обычном для них обоих кантонском диалекте.

— Звуки твоего голоса приносят солнце в мою жизнь, — ответил Ли. — Что тебе нужно?

— Мне нужно все, что ты можешь узнать о женщине по имени Айрин Хоппер. — Мэри повторила имя по буквам. — Она погибла в авиационной катастрофе примерно девять лет назад.

— Откуда она родом?

— Из Нью-Йорка.

— Это была большая катастрофа со множеством жертв?

— Не думаю. Если я помню правильно, она летела на собственном самолете.

— Было ли напечатано в газетах сообщение о ее гибели?

— Да. Именно из газет я и узнала.

— Хорошо, моя радость, — сказал Ли. — Я все сделаю.

— Ты никогда не обманывал мои ожидания. Благословляю тебя.

— Я предпочел бы, чтобы ты меня любила.

— Ах, Джимми! Я всего-навсего пустая оболочка. Я только разочаровала бы тебя.

— Пожалуйста, — шепнул он. — Разочаруй меня.

— Когда мне позвонить тебе?

— В любой день и час.

Вечером они поужинали у себя в номере. Джьянни попросил, чтобы Мэри сделала заказ, и она превратила трапезу в целое событие — с шампанским, хорошим французским вином, а цыпленка “контадина” Джьянни нашел просто восхитительным.

— Жизнь в бегах ты, кажется, собираешься превратить в весьма приятное времяпрепровождение, — сказал он Мэри.

— Стараюсь делать все как можно лучше.

Она взглянула на счет, оставленный официантом.

— Дорого. Какие у нас отношения с министерством финансов? Мы же не можем пользоваться кредитными карточками.

— Никаких проблем. У меня куча наличных и пара чистых кредитных карточек на фальшивые имена.

— Прекрасно. — Мэри налила еще шампанского. — Теперь я могу радоваться по-настоящему.

По разным причинам оба они были сегодня в гораздо лучшем настроении, чем вчера. И смеялись, когда впервые увидели друг друга в замаскированном обличье.

— Я бы тебя ни за что не узнала, — сказала Мэри. — А ты меня?

— Не уверен, что захотел бы узнавать тебя под этим всклокоченным стогом волос, — ответил он.

Мэри немедленно сдернула с головы кучерявый парик и скрылась в ванной. А когда вернулась, ее собственные волосы были причесаны и сияли вокруг лица.

— Ты вовсе не должна была этого делать, — заметил он.

— А ты, как видно, немало знаешь о женщинах.

После ужина они достали из мини-бара бренди и устроились в креслах.

— Как ты провела день? — спросил Джьянни.

— Как ты советовал. Изменила внешность и переоделась, старалась казаться незаметной и не общалась ни с кем из знакомых. — Она поглядела на Джьянни поверх стаканчика с коньяком. — А ты? Удалось тебе что-то сделать для нас?

— Надеюсь, — ответил он и рассказал ей о встрече с Энджи и о том, что отец остался в живых и поселился в Питтсбурге под другим именем.

— И это означает?…

— Что завтра утром я еду в Питтсбург.

— И я тоже?

— Ни в коем случае. Там ты мне не поможешь.

— Я чувствую себя чертовски бесполезной.

— Придет и твой черед, — успокоил ее Джьянни; он понятия не имел, что она тоже начала действовать.

Вторую ночь подряд они лежали каждый на своей кровати в темноте.

— Это что, род помешательства? — спросила она.

Джьянни не нужно было спрашивать, какое помешательство она имеет в виду.

— Когда умерла твоя жена?

— Уже с полгода.

— Она долго болела?

— Да.

— А когда ты собираешься ее похоронить?

Джьянни ничего не ответил. Может, он поступал неправильно? Внезапно ощутив необходимость защищаться, он негодовал и по-настоящему злился на Мэри за ее вторжение.

— Я не собачонка с улицы, — донеслось до него из темноты.

— Я и не утверждал ничего подобного.

— Тут и утверждать не надо. Ясно без слов.

— Оставь это, Мэри. — Джьянни глубоко вздохнул.

— Не могу. А если я должна буду умереть вместе с тобой?

— Ну и что?

— Не хочу умирать вместе с тем, кто даже не знает меня.

— Тогда, во имя Господа, расскажи мне о себе. А потом, если мы не умрем, то хоть по крайней мере уснем.

Она несколько минут что-то обдумывала и заговорила ровным, бесцветным голосом:

— Я лгунья и интриганка с душой бродяги. Изгнанница, у которой никогда не было дома. Мой единственный друг — голодная трехлетняя азиатская девчонка с грязным лицом и закаканными штанишками, она живет в моей груди. Когда-нибудь, набравшись решимости и смелости, я перережу нам обеим глотки.

Тьма и тишина снова окружили их.

— Теперь ты меня знаешь, — проговорила Мэри. Джьянни не поверил ей ни на минуту.