Она вскрикнула и обняла его.
Чтобы подготовить ее, он заранее сказал ей, что был во Вьетнаме. Солгал. Он не имел никакого отношения к войне. Во всяком случае, к этой.
Она дала волю своему негодованию.
— Ублюдки! Я их всех ненавижу.
— Кого?
— Политиков, генералов, всех этих поганых любителей войны, — с горечью проговорила Пегги. — Всех тех, кто грабастал богатство и славу, произносил пышные речи, в то время как тысячи парней вроде тебя подставляли головы под пули во имя Господа и Отчизны. Как я презираю эти два слова!
— Почему?
— Потому что рано или поздно людей посылают умирать за них.
Бог да помилует меня, подумал он тогда, если она когда-нибудь узнает, чем я занимаюсь на самом деле.
Она только и знала, что он выполняет какие-то неофициальные задания правительства. Основные правила были установлены почти сразу. Ты веришь, любишь и не задаешь вопросов. Так они прожили больше девяти лет и так продолжали жить…
Она была теперь на нем — как целебный бальзам для его плоти. Она возбуждала его. Это было загадкой. Прошло столько времени, а возбуждение сохранялось. Как?
В конце концов первоначальное спокойствие исчезло, страсть взяла свое — необъяснимое бурное соединение телесного и духовного начал, которое так неотвратимо подталкивает и ведет тебя. Но вот она во внезапном порыве отстранилась от него — наступил катарсис, и он ощутил его одновременно с ней.
Учебный год закончился, так что Питер мог на несколько часов взять с собой Пола на этюды.
Он никогда не побуждал сына заниматься искусством. У мальчика просто была в этом потребность. Его Поли работал хорошо. Дело не в технических приемах, им можно научить. Дело в спокойном, но постоянном пристрастии, которое или есть, или нет.
Его сын смотрел на то, что его окружало. И видел его. Он часами мог сидеть в отцовской студии неподвижно, молча и наблюдать, как отец пишет. Пустоту комнаты он ощущал до того, как входил в нее. Он включался в тишину, пока отсутствие звука не возвращало себе свою форму. Иногда эта форма заполняла его до такой степени, что он опасался, останется ли в нем достаточно места для дыхания.
Он знал такие вот вещи о сыне, потому что Пол рассказывал ему о них. Мальчик не представлял себе, насколько они необычны.
Он считал, что все испытывают то же самое, и отец остерегался разуверять его. Для ребенка быть иным, чем другие, значит быть хуже.
Сегодня они установили мольберты на скалистом мысу, с которого был виден Салернский залив и дома, оливковые деревья и апельсиновые рощи Позитано. К самой кромке воды спускались каменные башни, защищавшие тысячу лет назад обитателей города от нападений пиратов-сарацинов. А в миле от берега из воды подымались большие черные скалы, с которых некогда прекрасные сирены чаровали Улисса и его спутников.
Они расположились примерно в десяти ярдах один от другого, отец под одним рожковым деревом, сын — под другим, так что тень падала на холсты на мольбертах. Работали сосредоточенно и молча, изредка кто-нибудь из двоих поворачивал голову посмотреть, как идут дела у другого. Если глаза их встречались, на лицах появлялась улыбка. Но Пол ни разу не улыбнулся первым: боялся, что если станет слишком часто улыбаться, отец решит, будто он несерьезно относится к живописи.
Полу нравилось не только рисовать рядом с отцом, но и вообще находиться возле него, быть вместе, пусть просто на прогулке по деревне или по пляжу вплоть до того места, где приходилось останавливаться из-за того, что камни подступали к самой воде.
В прошедшее воскресенье они как раз были возле этих камней. Утро выдалось ясное; отец сидел, курил и смотрел на море. Стояла тишина, только ветер шелестел листвой немногих деревьев, и отец глядел на листья — и дальше, поверх них, на широкое голубое небо, глядел без улыбки, но лицо у него было такое спокойное и молодое, какого Пол не помнил. Потом отец положил руку мальчику на голову, взъерошил волосы со лба к затылку, пригладил их, а Пол прижался затылком к большой руке отца; рука скользнула к щеке мальчика и притянула его голову к отцовской груди. Пол ощутил биение сердца. Отец вздохнул. Отпустил руку, и оба встали. По дороге домой Пол держался за руку отца. Ему очень нравилось, что они могут быть вместе и молчать.
Сегодня они работали до тех пор, пока небо не затянули облака и света стало мало. Они собрали вещи и двинулись в обратный путь. Долгий путь по крутым извилистым дорожкам; через некоторое время они остановились передохнуть.
— Папа, — заговорил Пол.
В этот день мальчик разговаривал по-итальянски, поэтому Питер откликнулся тоже итальянским “Да?”.
— Я могу задать тебе очень важный вопрос?
— Разумеется.
— Но ты скажешь мне правду?
— Разве я когда-нибудь делал иначе?
— Да.
— Эй, парень! Ты считаешь отца лжецом?
— Ты знаешь, что я имею в виду, — сказал мальчик. — Когда ты не хочешь, чтобы я о чем-нибудь узнал, ты отделываешься шуткой.
— Ясно. Так что же это за вопрос?
— Ты мафиозо?
— Ничего себе вопросик. — Питер засмеялся.
— Вот видишь! Ты смеешься. Отделываешься шуткой.
Питер взглянул на сына. Серьезный. Всегда такой серьезный. Хотелось бы, чтобы он почаще смеялся.
— Прошу прощения, — сказал он. — Но ведь это самый странный вопрос, какой может задать сын отцу. Ну-с, и кто же из твоих друзей сообщил тебе, что я мафиозо?
— Пьетро Дольти. Он слышал, как об этом говорил его отец.
— И что такое говорил его отец?
— Что ты не из тех, с кем можно шутить. Что, по его мнению, ты знаком со многими большими шишками в Палермо. Что у тебя всегда много денег и неизвестно, где ты их берешь.
— А что думаешь ты, Поли? Тоже считаешь меня крупным гангстером?
Мальчик опустил глаза на свои руки. Неужели когда-нибудь они станут такими же большими и сильными, как у отца? И неужели когда-нибудь у него самого в душе будут скрыты такие же тайны?
— Не знаю, — ответил он, изо всех сил стараясь подбодрить себя и подхлестнуть свою храбрость. — Ты постоянно куда-то уезжаешь. И я не понимаю куда. Все время думаю, чем ты занимаешься.
— Я работаю на крупную американскую компанию. Иногда мне нужно кое с кем встречаться, с людьми в разных местах. Ты ведь понимаешь, как это бывает.
— Меня не волнует, что ты мафиозо, папа. И вообще кто ты. — Пол почувствовал, что у него дрожит нижняя губа, и прижал ее тыльной стороной руки. — Мне просто не хочется, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
— Я не мафиозо, Поли. Забудь о том, что болтал старик Дольти. Пусть мелет что хочет своим дерьмовым языком.
Пол смотрел на отца неподвижным взглядом. Представил вдруг себе, как тот лежит в канаве и кровь льется у него изо рта. Пол видел все три серии “Крестного отца”. И отлично знал, что в конце концов происходит даже с самыми лучшими, самыми умелыми из гангстеров. Мальчик пытался заговорить, но в горле у него словно застряло что-то, и он не мог произнести ни слова.
— Слушай, Поли. — Питер взял руки сына в свои и почувствовал, какие они легкие и хрупкие. — Ты знаешь, как я отношусь к нашему Господу Иисусу Христу, верно?
Поли кивнул, хотя и представления не имел о том, как его отец относится к Иисусу Христу. Он не помнил, чтобы отец когда-то хотя бы упомянул о Нем.
— Хорошо, — продолжал отец. — Я торжественно клянусь тебе именем нашего светлого Господа Иисуса Христа, что я не мафиозо.
Они посмотрели друг на друга.
— Теперь ты мне веришь? — спросил Питер.
Поли, не уверенный, что голос вернулся к нему, только кивнул.
— Вот и хорошо. А что ты должен сказать об этом говноеде, отце Пьетро Дольти?
— Пошел он к такой-то матери, — произнес Поли, обретя наконец способность говорить.
Впервые в жизни он выругался в присутствии отца. Но то были сейчас единственные слова, какие он сумел извлечь из своей гортани.
— В самую точку, — завершил разговор Питер Уолтерс.
Глава 7
Джьянни прекрасно понимал, что к этому времени описание его машины разослано повсюду, и поэтому первым делом оставил ее на долгосрочной стоянке в аэропорту Кеннеди и взял напрокат у фирмы Хертца неприметный серенький “форд”. Он воспользовался при этом одной из кредитных карточек, данных ему Доном Донатти. Карточка была выдана на имя Джейсона Фокса из Ричмонда, штат Виргиния, и прошла через компьютер без проблем.
Вторым делом Джьянни вновь попытался связаться по телефону с Мэри Чан Янг. На этот раз ему ответил живой человеческий голос, и Джьянни испытал большое облегчение. Стало быть, они до нее еще не добрались.
— Хэрриет? — спросил он.
— Здесь нет никаких Хэрриет. Какой номер вы набрали?
Голос был приятный, веселый, без всякого акцента. Ну а чего, собственно, он ожидал? Что ему отзовется современный дракон в юбке?
Джьянни назвал ее номер, изменив одну цифру.
— Вы ошиблись номером, — сказала она.
Он извинился и повесил трубку.
Ему понадобилось сорок минут, чтобы доехать до Гринвича, и еще пятнадцать, чтобы отыскать дом, выстроенный из кедра в стиле ранчо и расположенный фасадом в сторону пролива Лонг-Айленд. На подъездной дорожке не было ни одной машины, в нескольких комнатах горел свет.
Из осторожности он проехал мимо дома, остановился от него примерно в ста ярдах, потом съехал с дороги и укрыл машину за каким-то кустом. Вернулся к дому пешком, пригнулся пониже за живой изгородью и из-за угла заглянул в окно гостиной.
Джьянни испытал в эту минуту нечто странное: вид читающей при свете настольной лампы красивой и чужой ему незнакомки, которой угрожала такая же смертельная опасность, как и ему, вызвал у него нервное потрясение.
Мэри Чан Янг была неподвижна и оттого напоминала фотографию. Потом, словно бы почувствовав присутствие Джьянни, она посмотрела на то окно, под которым он затаился. Она его не видела, но у него возникло ощущение, будто на него попал луч света. Она снова принялась читать, а Джьянни решил заглянуть в окна других освещенных комнат — в кухню, кабинет и спальню. Всюду было пусто.
Он вернулся ко входу и позвонил.
За дверью вспыхнул свет, и Мэри Янг отворила, даже не спросив, кто там. Это, очевидно, привычка, а не беспечность или бравада.
Она увидела перед собой сильно избитого незнакомца — и никаких следов машины на дорожке.
— Господи! — Она прижала руку ко рту. — Вы попали в аварию.
Джьянни с трудом сложил губы в некое подобие болезненной улыбки.
— Это произошло прошлой ночью, мисс Янг. Но не в результате аварии.
Ему казалось, что он все еще улыбается, но на самом деле то была мучительная гримаса.
— Мое имя Джьянни Гарецки, — сказал он. — Я старый друг Витторио Баттальи.
Мэри Янг стояла и смотрела на него.
— Конечно. Вы художник. Я видела репродукцию с вашей картины в утреннем номере “Таймс”. Витторио много о вас говорил. — Она замолчала, собираясь с мыслями. — Но что же…
— Я должен поговорить с вами. Это важно. Можно войти?
— Пожалуйста, — кивнула она.
В ярко освещенной гостиной Джьянни почувствовал себя совершенно беззащитным. Те, другие, могли явиться в любую минуту, он боялся, что его застанут врасплох. За окнами было темным-темно.
— Я понимаю, что это звучит нелепо, — заговорил он, — но вы здесь в серьезной опасности. Прошлой ночью меня избили до полусмерти, потому что два вооруженных пистолетами человека непременно хотели узнать от меня, где находится Витторио, а я не мог им этого сообщить. Полагаю, что вы следующая в их списке.
Она смотрела на него, полуоткрыв рот. Лампа освещала ее лоб, но остальная часть лица оставалась в тени. Женщина напоминала классическую статуэтку.
— Кто были эти люди? — спросила она наконец.
— Они назвали себя агентами ФБР.
— Агенты ФБР в наше время выслеживают и избивают до полусмерти известных художников?
Джьянни передернул плечами. Он не имел представления о том, каковы ее чувства, однако ее внешнее спокойствие впечатляло.
— Я не думаю, что они на самом деле были агентами ФБР, но уверен, что они не оставили бы меня в живых: ведь я мог рассказать кому-то об их визите.
— Я не видела Витторио много лет. Почему вы считаете, что я следующая в их списке?
Джьянни показал Мэри ее фотоснимок вместе с Витторио, а также биографическую распечатку. Она рассмотрела то и другое — необычная женщина в бледно-лиловых тонах, женщина со скрытой душой.
— Они дали это вам? — спросила она.
— Они ничего не давали мне, мисс Янг.
— Витторио говорил, что вы были практичны. Даже в детстве.
На эти слова он не ответил.
— Что же нам делать, мистер Гарецки?
— Прежде всего нам надо все обсудить. Но не в этой комнате и не при свете.
Они перешли в примыкающий к гостиной кабинет, прихватив бутылку “Наполеона”. Молчание и тьма окружили их. Все было черно, лишь полоска лунного света посеребрила пол.
— Вы знаете, где теперь Витторио? — спросил Джьянни.
— Нет.
— Когда вы в последний раз видели его?
— Примерно девять лет назад.
— Именно тогда вы и расстались?
— Пожалуй что так.
— Что произошло между вами?
Она подняла сужающийся кверху бокал и вдохнула запах коньяка.
— Нечто вполне тривиальное. Влечение остывает, и все становится слишком привычным. Потом один из вас встречает кого-то нового.
— Кто же из вас его встретил?
— Витторио.
Джьянни трудно было себе это представить.
— И кто была она?
— Я этого так и не узнала.
Мэри Янг встала и отошла к стене. Казалось, она опирается о тень.
— Вы знаменитый художник, — сказала она. — Вы не какая-нибудь мелкая сошка. Почему бы вам не обратиться в полицию?
— И что я рассказал бы им? Что два типа, назвавших себя федеральными агентами, избили меня, потом хотели пытать и убить, а вместо этого я убил их?
То, что он впервые облек это в слова, видимо, подействовало на нее. Она начала ходить по комнате. Перед ним в лунном свете мелькали то длинные красивые ноги, то изгиб бедра, то совершенная по форме грудь, то лицо фарфоровой куклы под иссиня-черной челкой. Как мог Витторио бросить ее!
— Значит, мы должны провести остаток жизни, прячась в темных комнатах?
— Вряд ли. — Он различил на овальном лице ее глубоко посаженные глаза. — Но мы ничего не добьемся, пока не выясним, почему вдруг Витторио понадобился этим двум людям до такой степени, что они таким вот образом явились за мной.
— А как же нам следует действовать?
— Постепенно, шаг за шагом. Прежде всего схватить тех, кто прибудет сюда за вами, и допросить их. Но это моя работа. Вам же следует немедленно упаковать вещи, перебраться в ближайший мотель и ждать моего звонка.
Она смотрела на него сквозь тьму.
— А что, если вас убьют и вы не позвоните? Куда мне податься в этом случае?
— Я не собираюсь быть убитым.
— Вот как? То есть вы ничего такого не предусматриваете в вашем плане под кодовым названием “Шаг за шагом”? — Мэри Янг подошла и села напротив Джьянни. — Отлично, а теперь вот вам то, чего я не собираюсь делать. Я не собираюсь отсиживаться где бы то ни было в то время, когда некие незнакомцы намерены ворваться в мой дом. Я буду только здесь, вместе с вами. Я отнюдь не та хрупкая прелестная девочка, которая только и умеет, что хлопать ресницами. У меня имеется огнестрельное оружие и оформлена лицензия на него. Я умею им пользоваться, и мне приходилось сиживать за одним столом с очень плохими мальчиками. И поскольку благодаря Витторио наши с вами дорожки пересеклись, я полагаю, во мне вы встретили достойного партнера.
Джьянни не стал спорить. Возможно, ее помощь очень пригодится.
Надо было многое обдумать и обсудить. Сколько их явится? Станут ли они вести игру в открытую и позвонят в дверь или взломают замок и ворвутся силой? Если они позвонят в звонок, должна ли Мэри Янг просто открыть дверь или подождать, пока они взломают ее, а потом появиться и таким образом преподнести им сюрприз?
Они обсуждали все как двое равных, жизнь каждого из них имела один вес на неких невидимых весах. Спокойствие Мэри не было чисто внешним, решил Джьянни. Она невозмутима в самой своей основе.
Она показала Джьянни свой револьвер, короткоствольный, никелированный, тридцать восьмого калибра; в ее руке он выглядел так, словно Ральф Лорен изготовил его специально для нее. Джьянни никогда не встречал женщину, которая умело владела бы оружием. Жена ненавидела оружие и страшилась одного его вида. Она презирала насилие. Для нее была священна всякая жизнь — даже мухи. Вначале он ее поддразнивал этим, но вскоре перестал, потому что она воспринимала это слишком всерьез.
— Зачем вам револьвер? — спросил Джьянни.
— Затем, что я живу и путешествую одна, а кругом полно психопатов.
— Вам приходилось стрелять в кого-то?
— До этого пока не доходило.
— Но по мишеням вы стреляли?
— Да.
— И хорошо вы стреляете?
— Вполне могу попасть в цель.
— Но это совсем не то, что стрелять в человека.
— Я в этом уверена, — согласилась она. — Но то, что я должна сделать, я сделаю.
Джьянни ей поверил.
В два часа ночи они пили кофе, гасили сигареты в керамических пепельницах и слушали звуки ночи. Джьянни устал, но при этом ощущал какую-то непривычную легкость. Теперь оставалось только ждать. Но то могли быть минуты, часы или даже дни.
Они установили дежурство.
Когда она уснула в кресле, у нее вдруг сделалось мягкое, детское лицо. Но вот оно снова переменилось и стало жестким, умным лицом женщины, которой есть что предложить на продажу. Эта маска в свою очередь исчезла, и перед Джьянни возникла восемнадцатилетняя китаянка с гладким лицом, невинная девушка в ожидании будущего счастья. Но тут она медленно открыла глаза.
— Это нечестно, — сказала она. — Наблюдать за женщиной, когда она спит, — куда интимнее, чем глазеть на нее голую. Теперь вы знаете все мои секреты.
Джьянни ощущал в воздухе исходивший от нее аромат. И это дразнило воспоминания против его воли.
— Но я тоже знаю все о вас, — продолжала Мэри Янг. — Год за годом я подолгу рассматривала ваши картины. Вам ничего не утаить.
— Ну и что?
— Всегда лучше иметь что-то в запасе.
— Я пишу картины не ради собственной безопасности.
Незадолго до рассвета Мэри Янг снова начала ходить по комнате, а Джьянни наблюдал, как ее силуэт пересекает то одно окно, то другое.
— Может, они и не явятся, — сказала она.
— Явятся, будьте уверены. Но теперь уже светло, и они не станут взламывать дверь. Просто позвонят у главного входа. Мы должны готовиться именно к этому. Вы четко все помните?
— Да.
На завтрак она подала апельсиновый сок, тосты и кофе. Джьянни съел четыре тоста. Оказалось, он голоднее, чем думал.
В разговоре они теперь обращались друг к другу просто как Мэри Янг и Джьянни.
После еды они продолжали ждать.
Глава 8
В десять минут десятого машина проехала по дорожке и остановилась перед гаражом.
Мэри Янг и Джьянни наблюдали за машиной из-за занавесок в гостиной. Синий “шевроле”-седан с высокой антенной и включенными желтыми фарами, свет которых прорезал серый утренний туман и все еще падающий дождь.
Первыми из машины вышли те двое, кто обратил в развалины квартиру Джьянни. Следом за ними — еще один, с атташе-кейсом.
Двоих им недостаточно, будь они прокляты, подумал Джьянни, чувствуя, как сильно забился пульс на шее.
Он дотронулся до плеча Мэри — оно было такое теплое. Он вышел из гостиной и занял позицию в кабинете.
Раздался звонок, и секундой позже Джьянни услыхал, как разыгрываются две шарады: липовые агенты изображают изысканно вежливых представителей власти, а Мэри Янг демонстрирует удивление и беспокойство.
Вскоре все четверо вошли в гостиную, где наиболее хитрой частью представления было усадить пришельцев в ряд спиной к двери, а Мэри Янг устроиться напротив них лицом к лицу. Как много теперь зависит от этой женщины…
Похоже, что ее шарм, воспитанность и сексуальность помогают ей отлично справляться с задачей.
Ну а мужчины?
Даже не видя их, Джьянни ощущал тот жар, который охватывал их в предвкушении допроса такой женщины, как Мэри Чан Янг. Допрос перед тем, как обнажить ее тело для их грязных игрушек. Исключительная удача!
Ну вы у меня попляшете, ублюдки!
Он ждал сигнала Мэри Янг. Как только троица усядется на диван спиной к двери, Мэри должна спросить, нет ли у кого-нибудь из них сигареты, — и тут появится Джьянни. Собственный револьвер Мэри спрятан под подушкой на ее кресле, она выхватит его, едва Джьянни вступит в комнату.
У сценария есть, правда, и слабое место: один из агентов может покинуть комнату, чтобы осмотреть дом. В этом случае Мэри Янг предупредит Джьянни кашлем, а сама нацелит на агентов пистолет и будет угрожать им, пока Джьянни их не обезоружит.
Спланировать все это было не так уж трудно, но Джьянни знал что знал.
Приложив ухо к стене, он прислушивался к расспросам агентов. Но слышал и кое-что другое. Один из мужчин не сидел, а ходил, Джьянни хорошо различал его шаги по полу. Звук отдавался в воздухе и вызывал некое оцепенение, сонную одурь.
Но вот шаги сделались громче, ближе.
Первым побуждением Джьянни было рвануться к двери; все его тело, вплоть до самых мелких косточек в ногах, напряглось. Он мгновенно понял, что сейчас произойдет, а личный пистолет дона, казалось, обладал своей особой силой черного восприятия.
Знал он — и знал пистолет.
Это была правда, и Джьянни начал движение за несколько секунд до того, как услышал через стену кашель Мэри. Как ни странно, но по пути к двери в гостиную он успел заметить две акварели на стене, а также свое туманное отражение в зеркале.
Потом он очутился в гостиной, и один из мужчин шагнул, вытаращив глаза, ему навстречу и схватился за кобуру. Джьянни поднял руку с пистолетом, но грохот выстрела раздался прежде, чем он успел нажать на спуск. Агент опустился на колени и тут же повалился ничком.
Джьянни посмотрел на остальных. В ушах у его звенело, перед глазами мелькали полосы — точно струи дождя. Мэри Янг все так же сидела в кресле. Два других агента приподнялись и выхватили свои пистолеты, но в эту секунду Мэри выстрелила еще раз.
Один из мужчин запрокинулся на спину. Третий агент выстрелить не успел: Джьянни стукнул его по голове рукояткой своего пистолета. Агент упал и затих.
Мэри Янг сидела, держа револьвер обеими руками, и целилась в то место, где находился агент, прежде чем Джьянни его ударил. Теперь она начала медленно опускать револьвер.
— Вы забыли? — остановил ее Джьянни. — Нам нужен живой, для того чтобы допросить его.
Она подняла на Джьянни глаза.
В забрезжившем утреннем свете плавал дым. Пахло паленым и свежей кровью.
Джьянни наклонился над двумя мужчинами, которых застрелила Мэри Янг. Оба были мертвы.
— Соседи не услышали выстрелов? — спросил Джьянни.
— Нет. Самые близкие живут достаточно далеко отсюда.
Джьянни перенес потерявшего сознание агента на диван. Нашел у него в кармане пару наручников и надел их ему на руки, заведенные за спину. Мэри Янг сидела неподвижно и наблюдала за ним.
— С вами все в порядке? — спросил он.
— А почему бы и нет? Они явились ко мне в дом, чтобы пытать, а возможно, и убить меня. Я хотела бы одного: повторить то, что сделала.
Джьянни ей не поверил.
— Надо бы дать этому немного бренди, — сказал он. — Мы должны поговорить с ним.
Джьянни познакомился с содержимым атташе-кейса — оно в точности повторяло то, что он обнаружил в кейсе убитого им у себя дома агента: те же фотоснимки, те же распечатки, тот же прибор для электрошока. Как видно, стандартный набор для охоты на Витторио Батталью.
Он услышал стон и увидел, что Мэри Янг пытается влить бренди агенту в рот. Глаза у этого плотного, коренастого мужчины были желтые, как у зверя, нижняя челюсть походила на лезвие топора. В удостоверении он был обозначен как специальный агент Том Бентли.
Джьянни подождал несколько минут, пока он очухается.
— Твои дружки дали дуба, — заговорил Джьянни. — Стало быть, только от тебя мы можем услышать ответы на интересующие нас вопросы. Можешь сделать это легким или трудным для себя. На твое усмотрение.
Агент посмотрел на Джьянни Гарецки и на Мэри Чан Янг. Потом взглянул на прибор для электрошока, который лежал рядом с диваном.
— Какие же у вас вопросы?
— Почему идет охота за Баттальей? Кто за ним охотится? Вы и в самом деле агенты ФБР или играете под них?
— И это все?
— Да.
Бентли подумал.
— А если я не стану отвечать?
В разговор вмешалась Мэри Янг:
— Тогда ты умрешь, как и мы. Только гораздо раньше.
Бентли долго смотрел на нее своими желтыми глазами.
— Мисс Янг, вы бесспорно очень красивая женщина. — Он усмехнулся. — И к тому же великолепный стрелок.
— Это не шутка, — произнесла она.
— Я понимаю, что не шутка. Не вполне понимаю только, что ждет меня, если я отвечу вам на вопросы.
— Мы не причиним тебе вреда, — сказал Джьянни. — Запрем в подвале. Когда отъедем отсюда подальше, позвоним в полицию и сообщим, где ты есть.
Агент все еще смотрел на Мэри Янг. Заговорил, обращаясь к ней. Как будто Джьянни вообще не было в комнате.
— Убив меня, вы не получите ответов, — сказал он. — И пытками ничего не добьетесь. Выдержу. Вам остается лишь один способ получить то, чего вы хотите.
— Какой же?
— Дать мне то, чего я хочу, — ответил Бентли. — Я хочу провести полчаса в постели с вами.
Лицо у Мэри Янг не дрогнуло.
— Вы это всерьез?
— Я никогда не имел успеха у такой красивой женщины, как вы, и вряд ли имею на это шансы в будущем. Почему бы мне не говорить всерьез?
— Потому что, если я соглашусь, а вы окажетесь несостоятельным, я вас точно убью.
— Я не верю своим ушам, — вмешался Джьянни в их диалог.
— Почему? — удивилась Мэри Янг. — Вас это оскорбляет?
Художник переводил взгляд с одного на другую, как бы измеряя расстояние между ними. У него расширились зрачки.
— Послушайте, Джьянни, — совершенно обычным голосом обратилась к нему она. — Тело мое отнюдь не священно. Мне тридцать четыре года, и я вряд ли вспомню имена даже половины мужиков, с которыми трахалась. Одним больше, одним меньше, какая мне разница? Тем более если мы в результате узнаем то, что спасет наши жизни.
— Существуют иные способы получить ответы.
— Какие? Пытать человека до полусмерти? Вы считаете, что так лучше? Более нравственно?
Джьянни молчал. Он ни в малой степени не мог себе представить, что за женщина перед ним. И перестал пытаться. Сравнение с Терезой не помогло бы. Они невероятно разные. Может, именно это и привлекает его?
— Договорились, — обратилась Мэри Янг к Бентли. — Сделка состоялась.
Положение было не из простых и требовало — помимо соображений безопасности — некоторой игры воображения. В конце концов условия были выработаны. Бентли уложили на спину на кровать Мэри, кисти рук прикрепили наручниками к спинке. Мужчина, распятый на сексуальном кресте.
А Мэри Чан Янг?
Художнику казалось, что у нее особый набор приемов для каждой сцены, какую ей приходится играть. И это было почти то же, что наблюдать, как она спит. Она словно бы вобрала в себя из воздуха некую алчность, опыт шлюхи, горький опыт предательств и разочарований. А потом этот же до смешного маленький носик вдохнет в себя тот же самый воздух, и все переменится, и появится неуверенное в себе дитя, полное страха, что его застанут за каким-то грязным делом, смысла которого оно не понимает.
Участие Джьянни в подготовке закончилось, и он направился к двери.
— Эй, Гарецки! — окликнул его с кровати Бентли.
Джьянни обернулся.
— Не хочешь остаться и посмотреть?
Художник постоял на месте. Окна были закрыты, и воздух насыщен чем-то коварным, вызывающим легкую дрожь. Мэри Янг смотрела на него, и лицо у нее казалось отрешенным и вместе с тем чисто по-женски говорящим: это мое дело, а если вам не нравится, так тем хуже.
Он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Не имея ни малейшего желания возвращаться в гостиную к тому, что там его ожидало, Джьянни устроился в кабинете с сигаретой. Он старался ни о чем не думать и смотрел на только что пробившиеся сквозь деревья и упавшие на траву солнечные лучи. Но ему пришлось удерживать себя от мыслей о двух трупах в гостиной и о том, что происходит в спальне на постели Мэри Янг.
Из спальни доносились случайные звуки, и Джьянни заставлял себя не прислушиваться к ним, а думать о жене и о том, как все было, когда они любили друг друга. Но с тем же успехом он мог размышлять о двух совершенно других людях. Нет. Даже о существах с других планет. Немного погодя он смирился и просто сидел и курил.
Он дымил уже четвертой сигаретой, а солнце снова скрылось, когда послышался звук выстрела. Во внезапном порыве он вскочил с кресла, опрокинув его.
Он ворвался в спальню с пистолетом в руке.
Мэри Янг стояла голая возле кровати, держа свой никелированный револьвер. Лицо у нее было красное, потное, но совершенно бесстрастное.
Бентли был обнажен только от пояса и ниже. Кисти рук по-прежнему прикованы наручниками к медным стойкам кровати, а в самом центре лба виднелась аккуратная дырочка. Тоненькая струйка крови тянулась вниз по лицу к подбородку. Голова, поддерживаемая распростертыми руками, лишь слегка склонилась набок.
— Что произошло? — скорее не сказал, а выдохнул Джьянни.
— Так глупо вышло. Я допустила неосторожность, он обхватил меня ногами за шею и пытался задушить. У меня не оставалось выбора.
Джьянни Гарецки посмотрел на нее. И ясно понял только одно: она лгала.
Мэри Янг наклонилась за своей одеждой. Ее ягодицы блестели. Не сходя с места, она быстро оделась.