Глава 69

Примерно за два часа до того, как Джьянни Гарецки позвонил Лючии, Витторио Батталью мучили кошмары.

В первую ночь после перевода из отделения реанимации в палату обычного типа у Витторио внезапно пересохло во рту, он обливался потом и задыхался оттого, что какой-то зверь вцепился когтями ему в грудь, а сам дьявол душил его, обдавая зловонием.

Но то был совсем не кошмарный сон, не зверь и не дьявол. Витторио попросту ухватила за горло железная рука, а на лицо ему положили подушку.

Только тяжелое дыхание, только нарастающая хватка, только два пульса бьются в удушливой тьме.

Они меня нашли, мелькнуло в голове у Витторио, и на какое-то мгновение он ощутил чувство благодарности. Пусть оно свершится. И тут же перед ним возникло видение того, что находилось по ту сторону тьмы: его жена и сын весело смеются в наступающих сумерках летнего вечера, они ждут его, невредимые, все мучения кончились, словно по волшебству. Он замучен самой честной усталостью. С него довольно. Что ему остается без них? Одиночество, деградация, ибо все лучшее осталось позади.

Витторио погрузился в себя как никогда. И вдруг в нем словно что-то вскрикнуло.

Не допускай, чтобы ублюдки ушли безнаказанно!

Гнев и ненависть волнами накатывали на него. Он сунул руку между ног и ухватился за то, что составляло сейчас всю его мужскую силу. В этот вполне возможно последний миг его жизни она заключалась не в опавшем и вялом члене, а в сладостно твердой рукоятке автоматического пистолета.

Удивительно, что Витторио сохранил достаточно самообладания и присутствия духа, чтобы вспомнить о предохранителе.

Он снял его.

И наставил пистолет прямо вверх через простыню в навалившееся на него тело.

Нажал на спуск раз, другой и услышал только негромкий звук глушителя. Потом раздался стон, и тот, кто пришел его убить, обрушился всей тяжестью Витторио на грудь.

Витторио столкнул с лица подушку и глотнул воздуха. Перед закрытыми глазами метались ослепительные огни. Только почувствовав, что может положиться на свое зрение, он открыл глаза.

Грузный темноволосый мужчина, которого он никогда не видел раньше, наполовину сполз с кровати. Обе пули угодили ему в грудь; мужчина был мертв.

Дверь была закрыта, и Витторио нацелил на нее пистолет на случай, если убийца пришел не один. Но никто больше не входил в палату, и в коридоре было тихо.

Итак, они до него добрались. Ничего удивительного. Удивительно, что это произошло не слишком скоро. У мафии глаза и уши повсюду, а в больнице слишком много смен и множество сотрудников, чтобы надолго сохранить в тайне его присутствие.

Витторио закрыл глаза. Злость уже улеглась, и ему ничего не хотелось предпринимать. Да и не на многое он пока что был способен. Правда, его перевели из отделения интенсивной терапии, избавили от трубок, он даже мог совершать короткие прогулки по коридору, но был слаб, как дряхлый старец, и подвержен приступам головокружения. И однако, если он не хочет, чтобы его шлепнули в ближайшие несколько часов, следует как можно скорее уносить отсюда свой отощавший бледный зад.

И Витторио занялся именно этим.

Затолкал труп с глаз долой под кровать. Переоделся из больничной пижамы в собственное платье. И потихоньку прокрался мимо дежурного поста в коридоре, пока обе медсестры были заняты с больными в других палатах.

К тому времени, как он добрался до стоянки машин позади здания больницы, он весь был в испарине и дважды едва не потерял сознание. Голова сильно кружилась, и он был вынужден опереться на какую-то машину, чтобы не упасть.

Великолепно.

Витторио беспокоился, не открылось ли кровотечение в результате такой прогулки. Вроде бы нет. Но нельзя сказать, что с ним вообще ничего не происходило. Эмоции терзали его, словно призраки мертвых, и отказывались дать ему покой. Ему хотелось быть хитрее, смелее, одареннее, сообразительнее… как будто бы именно от его неосознанных оплошностей зависело то, что он утратил семью.

Ты получил по заслугам.

Головокружение прекратилось, Витторио оттолкнулся от машины и медленно поплелся прочь со стоянки.

Куда идти?

Он не имел представления.

Он, конечно, мог позвонить Лючии и ее сестре, врачу, возложить на них заботы о своей особе, а в конечном счете они — вполне вероятно — расплатятся жизнью за свою доброту.

Но он скорее согласился бы скитаться по лесам и укрываться листьями. Эти женщины заслуживают лучшей участи. Поскольку мафии стало известно, что он в больнице, узнать, кто его туда поместил, не составит особого труда. А это значит лишь одно: как только выяснится, что он из больницы исчез, что подосланный убийца мертв, сразу кинутся в дом доктора Курчи.

Едва он выбрался со стоянки, как увидел огни мотеля справа от себя, а дальше по дороге несколько зданий. То и дело останавливаясь, Витторио минут через пятнадцать доплелся до входа в здание, над которым горела вывеска: “Автомобильное объединение Палермо”.

Это оказалось большое коммерческое предприятие. Стоянка для машин почти заполнена. Что было хорошо. Значит, здесь никому не покажется необычным появление человека в любое время суток.

Витторио постоял, опершись о верх какой-то машины, пока дыхание не сделалось ровным и спокойным. Тогда он вытер пот с лица носовым платком, пятерней пригладил волосы и вошел в приемную, не рухнув на пол перед конторкой.

Зарегистрировался, предъявив кредитные карточки на один из своих псевдонимов в ЦРУ, и сказал, что хочет остановиться на два-три дня. Клерк вручил ему ключ от номера, пожелал приятного пребывания и снова погрузился в книжонку в бумажной обложке, которую читал до появления Баттальи.

Что-то поддерживало Витторио и вело по направлению к убежищу. Ему казалось, что он находится в некоем сильном магнитном поле, что какая-то сила ведет его от одного маленького акта выживания до другого без всякого участия его собственной воли.

Довело до номера, открыло дверь ключом в его руке, закрыло и заперло дверь и распростерло на постели, не включив свет и прямо в одежде.

Внезапно все стало ему ясно. Решение было принято еще на больничной койке, когда на лице у Витторио лежала подушка, а в горло вцепились железные пальцы. Он не собирался умирать ни сегодня ночью, ни завтра, ни послезавтра и так далее. Он намеревался жить, вернуть себе прежние силы и совершить то, что должен совершить.

Он не собирался оставлять ублюдков безнаказанными. Мысль об этом и прежде поддерживала в нем волю к жизни и будет поддерживать до тех пор, пока он не сквитается с мерзавцами.

И он сквитается.

Так же, как пытается сделать это бедный Джьянни. Пытается, но не сможет. И в конце концов Витторио сделает это сам.

Он сказал своему старому другу: “Прощай!”

Как уже сказал это своей жене.

И своему сыну.

Прощай… прощай… прощай.

Витторио произнес про себя слова прощания в половине седьмого утра. Тем временем Лючия ехала в больницу Монреале, чтобы передать ему радостные вести от Джьянни.

Глава 70

Пегги сидела на задней террасе виллы в Сицилии, когда один из охранников вышел к ней с телефоном.

Он воткнул штекер в ближайшую розетку и вручил Пегги трубку.

— Это вас, синьора, — произнес он и вернулся в дом, чтобы не мешать ей.

Нельзя сказать, что она осталась совсем без наблюдения. Второй охранник сидел в тени дерева примерно в ста ярдах от нее. Они были вездесущи. Единственное видимое указание на то, что Пегги отнюдь не хозяйка имения, изнеженная и избалованная, какой она казалась на первый взгляд.

Ну, пожалуй, еще и побелевшие костяшки пальцев, держащих телефонную трубку. А гнездо змей у нее в желудке никому не видно.

— Да? — произнесла она.

— Это Карло Донатти из Нью-Йорка, миссис Батталья. Надеюсь, вы чувствуете себя хорошо.

— Если, по вашему мнению, можно так назвать, что я едва не рехнулась и что меня рвет каждые несколько часов.

— Сожалею об этом, — сказал Донатти. — Но у меня для вас хорошие новости. Я полагаю, что уже очень скоро вы будете вместе с вашим сыном.

У Пегги задергалось нижнее веко правого глаза.

— Что значит “уже очень скоро”?

— Трудно указать со всей точностью столь сложную вещь. Но я не думаю, что тридцать шесть или сорок восемь часов далеки от истины.

Пегги сделала долгий, глубокий вдох. Она была в ужасе оттого, что может сейчас закричать и не сумеет остановиться.

— Я должна этому верить?

— Совершенно. Но вначале нам надо уладить кое-какие детали. Вы упоминали о закопанных драгоценностях и орудии убийства как о вещественных доказательствах. Вы говорили, что можете мне сообщить, как их найти. Я считаю, что это правда.

— Да.

— Тогда, пожалуйста, сообщите, потому что эти вещи мне понадобятся.

— Вам придется записать. Так много трудно запомнить.

На другом конце провода послышался металлический звук, когда что-то ударило о трубку.

— Я готов, — сказал Донатти. — Начинайте.

И Пегги рассказала ему все до мельчайших деталей. Она тщательно запомнила их десять лет назад, надеясь, что они ей никогда не понадобятся, но вместе с тем понимая, что надобность может возникнуть в критических обстоятельствах.

Она начала с дороги и дорожных указателей, которые приводили на расстояние пятидесяти ярдов от нужного места, а закончила более точными измерениями — фут за футом, дюйм за дюймом: с ними можно было справиться только при помощи геодезического нивелира на треноге. Такой инструмент, сказала она дону, ей пришлось тогда взять напрокат и научиться им пользоваться до того, как она и Витторио скрылись.

На Карло Донатти это произвело сильное впечатление.

— Вы невероятная женщина, миссис Батталья, — заметил он. Зная, что добрых вестей не услышишь, если спрашиваешь о них, Пегги все-таки задала вопрос:

— Вы что-нибудь знаете о Витторио?

— Ничего. И это как раз хорошо. В данных обстоятельствах любые вести о Витторио были бы скверными.

В наступившем молчании Пегги лихорадочно искала способа продолжить разговор. Ей не хотелось, чтобы связь прервалась. Ее единственное звено надежды.

— Вы знали Витторио с детских лет, — заговорила наконец она. — Разве он не был предан вам вплоть до этой ужасной истории с Генри?

— Витторио был лучшим из моих людей, миссис Батталья. Я всецело ему доверял.

— Он точно так же относился к вам. И я уверена, что, освободи вы Поли и меня, расскажи я Витторио о том, как вы спасли наши жизни, он стал бы почитать вас и заботиться о вас, как прежде.

— Витторио и Джьянни принадлежали к моей семье. Они словно моя родная кровь. Мне бы не доставило радости, если бы они попали в беду.

— Благодарю вас, Дон Донатти, — сказала она и была вынуждена подавить внезапный безумный порыв назвать его крестным отцом. Она презирала себя за это.

— Мы скоро встретимся, миссис Батталья. Старайтесь до тех пор не думать о плохом. Все обойдется.

Донатти повесил трубку.

Позже, прогуливаясь в сопровождении охранника, Пегги не испытывала особых надежд и уверенности. Слишком много неуправляемых факторов. И не последний среди них — Генри Дарнинг.

Она просто не представляла себе человека, хотя бы и столь могущественного, как Донатти, который вынудил бы министра юстиции делать то, чего он не хочет.

Глава 71

Поли почувствовал, как судовые машины перестали работать. Нос парома мягко ударился о причал. Наступило утро, и они приплыли в Неаполь, и он, Поли, в конце концов не умер от несвежей пиццы.

В это время он находился на прежнем месте, среди металлических бочек под брезентом. Нино считал, что при выезде грузовика на берег там самое безопасное место для него, и Поли с этим согласился. Он понимал, что полицейские и гангстеры будут крутиться поблизости, когда легковые машины, грузовики и автобусы начнут выезжать из трюма. Зачем давать им шансы? Пусть лучше думают, что напугали его до смерти и он не стал пробираться на паром.

Интересно, а что подумал бы о нем Нино, если бы узнал всю правду? Что из дома он не убегал, что его похитили гангстеры, что ему удалось скрыться после перестрелки и что у него в кармане коротконосый заряженный пистолет? Только представить себе лицо Нино, если бы Поли ему рассказал. Если бы — потому что на самом деле он ни за что не расскажет. Просто хочется, чтобы Нино понял: Поли вовсе не глупый, плаксивый мальчишка, который сбежал неизвестно зачем, по дурости, а потом испугался, передумал и захотел вернуться домой. Пусть бы Нино узнал, что Поли гораздо выше этого.

Я выше этого.

Так Поли сказал самому себе. И достаточно, что он сам это понимает.

Он услышал, как заработал мотор грузовика вместе с моторами всех других машин в трюме парома. Машины начали медленно съезжать с парома на берег. Потом мальчик почувствовал, как грузовик набрал скорость и покатил по грубым камням неаполитанской набережной. Но вот грузовик остановился, Нино вышел, поднял брезент и перенес Поли обратно в кабину.

— Ну вот, ты с этим справился, — улыбнулся водитель. — Чувствуешь себя получше?

Поли кивнул, Нино тронул грузовик с места и взглянул на Поли искоса.

— Что-то вид у тебя не очень счастливый. Чем ближе к дому, тем больше нервничаешь, да?

Мальчик передернул плечами.

— Ладно тебе, не волнуйся. — Нино накрыл плечи Поли мускулистой рукой. — Самое худшее, что тебя ждет, это быть задушенным в объятиях.

— Конечно, — согласился Поли, и ему снова захотелось рассказать этому славному человеку, как все было на самом деле.

Часом позже он пожал водителю на прощанье руку и постоял у поворота, глядя, как восемнадцатиколесная громадина, все уменьшаясь, движется по дороге на Салерно.

Мальчику нужно было всего двадцать минут, чтобы дойти до дома в Позитано.

От первого взгляда на дом все у него внутри ослабело и размягчилось, словно он вот-вот растает.

Дом на месте.

Но разве следовало ожидать, что его там вовсе не окажется?

Поли подходил к дому осторожно, не по дороге, а в обход, под деревьями и кустами позади дома. Мечтой мальчика, его постоянно повторяющимся видением было одно: он приходит домой, где его ждут родители. Однако твердая основа его существа подсказывала, что это всего лишь детская сказка. Если отца или мамы ни разу не оказалось дома, когда он звонил, вряд ли можно ожидать, что они там сейчас. Если кто-нибудь его и дожидается, подумалось Поли, то скорее всего парочка мафиози.

Но после того как он, прячась в кустах, дважды обошел дом, стало вроде бы ясно, что и гангстеров там нет. Все окна закрыты, на площадке у дороги ни одной машины. В конце концов он подобрался к входной двери, она была заперта. Поли отыскал в потайном месте под камнем запасной ключ и вошел в дом.

Потихоньку затворил и запер дверь за собой. Вдохнул в себя домашний воздух.

Прислушался к тишине.

Из вещей он прежде всего увидел собственный складной мольберт, коробку с красками и неоконченное полотно, над которым он работал, когда Дом стукнул его по голове и уволок с собой. Вещи были сложены в углу в прихожей: это отец оставил их там, после того как нашел на берегу у воды.

Поли подошел к картине и проверил пальцем, высохла ли краска. Высохла.

Открыл коробку с красками и нашел в ней завернутые в тряпку перепачканные кисти. Поли точно так же заворачивал их, закончив работу, но на этот раз кисти завернул за него отец.

Поли отнес кисти в подвал и окунул в скипидар, чтобы размягчить полузасохшую краску, потом вымыл их коричневым лигроиновым мылом в одной из двух лоханей, которыми пользовались для этой цели они с отцом. Здесь, в подвале, запах красок и скипидара льнул к Поли, словно старая рубашка, знакомая и согревающая. В подвале и в студии отца наверху все было знакомо, привычно, он провел среди этого большую часть своих восьми лет, обучаясь обращению с кистями и красками.

Набравшись храбрости, Поли поднялся в студию отца. Прошло несколько минут, прежде чем он заметил отверстие в стекле большого окна, занимавшего почти всю стену.

Но для Поли это было не просто отверстие. Это был разрыв ткани всей его жизни. Страх внушали сами размеры отверстия. Поли хотелось закрыть глаза и заплакать, но он просто замер, глядя на испачканные засохшей кровью зазубренные края стекла, отражающие свет.

Мать и отец погибли.

Все в том же оцепенении мальчик подошел к окну и глянул вниз, ожидая увидеть на камнях тела родителей.

Но внизу были только камни.

Никаких тел и даже осколков стекла.

Чисто и на полу в студии.

Бог взял маму и папу на небо. Вместе со стеклом.

Глава 72

Джьянни Гарецки пробудился на бугристой гостиничной кровати, проспав меньше трех часов.

У него была сильная головная боль, отдающая в глаза, и каждый нерв трепетал от непрерывных сигналов тревоги. Всюду таились засады, и даже вдыхаемый воздух приносил в легкие угасающее тепло только что загубленной жизни.

Он видел Витторио — вытянувшегося, повисшего, как цыпленок, на своих внутривенных трубках.

Ему чудился Поли — широко раскрытые глаза мальчика смотрели в небо из недавно выкопанной отверстой могилы.

Он слышал слабые вскрики Пегги — это Генри Дарнинг покончил со своими параноидальными страхами.

А я что делаю тем временем?

И что я могу сделать?

Витторио ему подсказал.

Если тебе понадобится помощь, причем любая, позвони этому человеку и скажи, что ты от Чарли.

Джьянни, как и велел Витторио, запомнил имя — Том Кортланд, а также прямой номер телефона Кортланда в американском посольстве в Брюсселе.

В Вашингтоне часы показывали четыре двадцать две утра, в Брюсселе теперь десять двадцать две. Джьянни немного подождал и набрал номер.

Не могу поверить, что я это делаю.

— Кортланд слушает, — отозвался по-английски мужской голос.

Готовый немедленно повесить трубку, Джьянни вместо этого сделал глубокий вдох и заговорил:

— Вы меня не знаете, мистер Кортланд, но человек по имени Чарли советовал позвонить вам, если мне понадобится помощь.

Несколько секунд прошли в молчании.

— Какие у вас проблемы?

— Спасти Чарли и его семью от уничтожения.

— Где Чарли сейчас?

— В больнице на Сицилии. С двумя огнестрельными ранами.

— Кто вы такой?

— Старый друг.

— Ваше имя?

— Джьянни Гарецки.

— Художник?

— Да, — со вздохом ответил Джьянни.

— Как зовут членов семьи Чарли?

— Жену зовут Пегги. Сына — Полом.

— Сколько лет мальчику?

— Около восьми.

— Откуда вы звоните?

— Из номера гостиницы возле Национального аэропорта в Вашингтоне.

Последовала долгая пауза.

— Хорошо, Джьянни. Я бы хотел, чтобы вы поступили следующим образом. Как только повесите трубку, отправляйтесь в аэропорт и позвоните мне оттуда по телефону-автомату. Цифры номера те же, но последние четыре набирайте в обратном порядке, как они читаются справа налево. Вам ясно?

— Да.

— Тогда выполняйте, — сказал Кортланд, и связь прекратилась.

Через двадцать минут Джьянни снова говорил из аэропорта с резидентом ЦРУ в Брюсселе.

— Ну так в чем же дело, Гарецки?

— Боюсь, вам будет трудно поверить.

Кортланд молча ждал продолжения.

— Речь идет о Генри Дарнинге, — сказал Джьянни.

— Полагаю, вы имеете в виду министра юстиции, — почти тотчас отозвался Кортланд.

— Именно. Он собирается убить Пегги Уолтерс.

— Вы правы, — спокойно проговорил Кортланд. — Мне в это трудно поверить. Но принимая во внимание, кто вы такой и от чьего имени звоните, я не могу отнестись к сказанному вами как к чепухе. Но вы пока еще ничего мне толком не рассказали.

Джьянни смотрел на предрассветное безлюдье терминала и молчал.

— Ну так? — поторопил его Кортланд.

— Это такая скверная история.

— Кажется, я только такие и привык выслушивать.

— Ну ладно, — произнес Джьянни и вдруг почувствовал, как ему сейчас необходимо держать в ладонях высокий бокал бренди, чтобы смачивать глотку по мере повествования.

И начал излагать темную, разъедающую душу повесть человеку, который находился на расстоянии четырех тысяч миль от него и которого он никогда не видел.

Томми Кортланд слушал без вопросов и комментариев. Когда Джьянни кончил, молчание на другом конце провода настолько затянулось, что художник засомневался, все ли еще на проводе его абонент. Тот был на проводе.

— Вы уже дважды оказались правы, — сказал Кортланд. — Это и в самом деле скверная история. Почти слишком скверная, чтобы не быть правдивой.

Джьянни снова возжаждал бренди.

— Но прежде чем мы с вами пойдем дальше, — заговорил резидент, — вам следует кое-что узнать. У нас ограниченные полномочия. Вне нашей компетенции случаи уголовной юрисдикции или внутренней безопасности на любом уровне. Они касаются только полицейских властей или ФБР. Официально мы имеем дело с тем, что угрожает национальной безопасности извне. Со стороны иностранных правительств, личностей и тому подобное.

— А неофициально?

— Такого не существует. — Кортланд помолчал. — Впрочем, нас постоянно обвиняли в том, что мы поступаем по собственному разумению, не принимая во внимание такие мелочи, как законы, полномочия и так далее. Когда нашим людям или их семьям угрожает опасность, мы не остаемся индифферентными.

— Что это значит?

— Это значит, что мы поступаем так, как считаем правильным и нужным, и черти бы побрали все остальное. Итак, поскольку мы покончили со всякой чепухой, давайте перейдем к делу. Какого рода помощь вам нужна?

Джьянни ощутил внезапный прилив тепла по отношению к человеку, лица которого он даже не мог себе представить. К человеку в далеком Брюсселе.

— Прежде всего, — начал он, — надо позаботиться о Витторио. То есть я хотел сказать о Чарли. Я вынужден был оставить его в больнице одного и беспомощного. Меня это очень тревожит. Рано или поздно они до него доберутся.

— Какая больница?

— Муниципальная больница в Монреале. Около тридцати километров к юго-востоку от Палермо.

— Под каким именем он там зарегистрирован?

— Франко Деничи.

— Кто его врач?

— Елена Курчи.

— Ей известна правда о нем?

— До определенной степени. Ей известно, что его преследует мафия, не более того.

— Я пошлю к нему людей, — пообещал Кортланд. — Что еще?

— Генри Дарнинг вылетает в Неаполь на правительственном самолете сегодня вечером по вашингтонскому времени. Мне нужно точно знать час вылета и время прибытия на место, а также где он там остановится.

— По этому поводу я свяжусь с вами через пять часов. Как насчет передвижений Дарнинга в Неаполе?

— Это, конечно, тоже нужно.

— Я полагаю, вам нужна такая же информация о Карло Донатти.

— Вы и это можете?

— Джьянни, мы можем ходить по воде.

Художник был наполовину готов ему поверить.

Через пять с половиной часов Джьянни находился у того же телефона в аэропорту и набирал тот же номер. Дай Бог удачи… Все время до этого звонка он провел в комнате мотеля. Думал, дремал и глазел в потолок. Теперь терминал не был пустынен и жил в своем обычном неровном ритме.

— Кортланд слушает, — раздалось в трубке.

— Это Гарецки.

— Вот что мне удалось узнать, — сказал Кортланд. — Во-первых, Чарли уже нет в больнице в Монреале.

У Джьянни перед глазами полыхнула яркая вспышка света.

— Что вы имеете в виду? Где же он?

— Кажется, никто этого не знает. Но местного гангстера обнаружили застреленным под кроватью у Чарли.

— А что с его врачом, Еленой Курчи? Они добрались и до нее?

— Ее и женщину, которая живет вместе с ней, прилично обработали. И тем не менее ничего от них не узнали.

Джьянни прижался лбом к холодной поверхности телефонного аппарата, но это его ни на секунду не успокоило.

— Им очень скверно?

— Не слишком. Они счастливо отделались. Так, синяки и царапины. Я велел приставить к ним охрану на случай появления Чарли или гангстеров.

Джьянни молчал.

— Теперь остальное. Дарнинг улетает из аэропорта Даллес в девять вечера по вашему времени. Прибывает в Неаполь завтра утром в десять тридцать по местному времени. Он и члены его делегации остановятся в отеле “Аморетто” в Сорренто. Составлено расписание встреч на последующие четыре дня.

— А Донатти?

— Один из реактивных лайнеров его компании “Галатея” вылетает из аэропорта Кеннеди на несколько часов раньше, чем самолет Дарнинга.

Несколько секунд оба молчали.

— Какие у вас планы? — спросил наконец Кортланд.

— Пока никаких определенных. Пока я только выслушал информацию, но не переварил. Я вам очень признателен за то, что вы сделали.

— Если вы мне позволите, я сделал бы и больше.

Слушая, Джьянни рассеянно наблюдал за тем, как люди в аэропорту обнимают друг друга, целуются на прощанье и спешат к самолетам.

— Как? — спросил он.

— Я дал бы вам номер, по которому со мной можно связаться в любое время суток. Только держите меня в курсе, и тогда я смогу оказать вам поддержку или дать нужную информацию скорее, чем вы себе представляете.

— В самом деле?

— Разумеется.

— Принимаю. Диктуйте номер.

Кортланд сообщил ему номер, и Джьянни записал его на клочке бумаги и спрятал в карман, до того времени как перечитает и запомнит.

— Это отлично, что вы будете на связи, — продолжал разведчик. — У меня вполне могут появиться сведения о Чарли или его сыне. Но предупреждаю: будьте осторожны. Я люблю вашу живопись. Удачи.

Джьянни поблагодарил его еще раз, повесил трубку и пошел изучать расписание вылетов на Неаполь.

Нашелся пятичасовой дневной рейс “Алиталии” с вылетом из аэропорта Даллес; этим рейсом Джьянни добрался бы до Неаполя по крайней мере на три, а то и на четыре часа раньше Дарнинга. Он взял билет на этот рейс.

Потом отправился в гостиницу, чтобы подготовиться к еще одному посещению Италии.

Витторио, только не умирай без меня. Я уже близко. Мне нужно еще немного времени.

Глава 73

Генри Дарнинг спустился вместе с сопровождающим клерком в подвал банка и почувствовал, что дышит особым, неподвижным и безжизненным воздухом — как в могиле.