Глава 67

Я умру прямо здесь, на этом дурацком пароходе, думал Поли, среди вонючих бочек. И никто никогда не узнает, что со мной случилось.

Была ночь, дул штормовой ветер, ревели волны, глухо стучали двигатели, и от всего этого невозможно было избавиться. Кажется, неприятностей вполне достаточно, так нет же: Поли, как видно, отравился огромной пиццей, которую съел недавно, и теперь ему с каждой минутой делалось все хуже и хуже.

Он ненадолго уснул под брезентом, но его разбудил новый приступ болей в животе. Мальчик пытался преодолеть боль, не поддаваться ей. Он полежит спокойно и подождет, и тогда боль кончится. Поли подтянул колени к груди, спазм прошел, и мальчик почувствовал надежду. А вместе с надеждой появилась уверенность в том, что к утру шторм утихнет, что паром благополучно доплывет до Неаполя, что сам он не умрет из-за отравления несвежей пиццей, а главное, папа и мама будут ждать его в Позитано, когда он доберется туда.

Мгновенное волшебство. Минутное освобождение от боли. Но так было недолго. Потому что боли возобновились, и такие сильные, что он начал кричать… снова и снова, пока не сообразил, что его могут услышать. Испугался и сунул в рот носовой платок, чтобы заглушить крики.

В конце концов он закрыл глаза. Быть может, не глядя на брезент у себя над головой, он скорее избавится от боли.

Но это не помогло. А когда Поли снова открыл глаза, брезент был откинут и на мальчика выставилось чье-то лицо. — Господи Боже! — произнес обладатель лица. Некоторое время оба они только и могли, что молча глазеть друг на друга.

Человек был большой и сильный на вид; Поли решил, что перед ним водитель грузовика. Теперь он попался. Его передадут карабинерам, а карабинеры отведут его к мафиози с модными прическами, а мафиози отдадут его своему боссу, который наделает в нем множество дырок за то, что он сделал с Домом и Тони.

— Что это такое, черт меня побери! — сказал человек.

Мальчик издал глухой, задушенный звук сквозь носовой платок, о котором он совсем позабыл.

Мужчина вытянул платок у Поли изо рта.

— Что ты тут делаешь, малыш? Хочешь задушить себя до смерти?

Как будто внезапно онемев, Поли только покачал головой.

— Так в чем же дело?

— Я заболел. — Лицо у мальчика скривилось от нового сильного спазма. — Я не хотел шуметь.

— Где у тебя болит? — спросил мужчина.

Поли прижал руку к животу.

— Ты что, убежал откуда-нибудь или как?

Поли побоялся ответить.

— Ты здесь прячешься с самого Палермо?

— Да.

— А куда путь держишь?

— Домой.

— Где твой дом?

Поли не ответил.

— Да ты не бойся, малыш. Я тебя никуда не сдам. Ты и так натерпелся. Просто скажи мне, где ты живешь.

— В Позитано.

— Ну, если ты у нас не умрешь, я тебя туда подброшу, — сказал водитель.

Мальчик почувствовал, как все в нем всколыхнулось, и слезы хлынули из глаз. Он старался их удержать. Он ненавидел себя за плаксивость. Как будто у него в голове фонтан, и от слов водителя фонтан заработал.

— Послушай, — продолжал водитель. — Не стоит тебе валяться здесь среди всякого хлама. У меня там впереди есть для тебя хорошее местечко. Прямо за кабиной.

Поли затряс головой.

— Там хорошо. И никто тебя не увидит. Я сплю там во время долгих рейсов. У меня есть хорошее лекарство для твоего живота. Какой это дряни ты наелся?

— Анчоусов и пиццы с колбасой.

Водитель состроил кислую физиономию.

— Когда в следующий раз надумаешь покончить с собой, прыгни с высотного здания. Это гораздо быстрее и без мучений.

Поли с трудом поднялся и выпрямился — паром все еще швыряло и раскачивало. Водитель отнес его в укрытое место позади кабины и уложил на мягкий тюфяк, подложив под голову хорошую подушку. Потом он дал ему глотнуть какой-то розовой жидкости из бутылочки и пообещал, что от нее боль в животе пройдет не позже чем через полчаса.

— Как тебя зовут, малыш?

— Поли.

— А меня Нино. Ты совсем сонный, давай поспи. Там тебя никто не тронет.

Поли устал и хотел спать, но боялся, что Нино увидит, как он сосет большой палец. И еще он беспокоился из-за того, что водитель так ласков с ним. Поли слышал о мужчинах, которым нравится играть с петушком маленьких мальчиков. С ним такого никогда не случалось, но два мальчика в школе рассказывали, как это было у них с такими мужчинами.

Поли закрыл глаза.

Он обдумывал, как поступить, если Нино вдруг начнет к нему лезть. Выскочить из грузовика и убежать, вытащить пистолет или просто позволить водителю делать, что он хочет?

Потом он открыл глаза и увидел, как Нино сидит и смотрит на него с улыбкой на твердом, обветренном лице.

— Боль малость утихла? — спросил Нино.

Поли кивнул.

— Хорошо. Твои мама и папа знают, что ты едешь домой?

— Нет.

— Сделаешь им сюрприз, да?

— Я звонил им, но никого не было дома.

— Я уверен, что они будут счастливы, когда увидят тебя. Мой сынишка один раз убежал. Два дня и две ночи не был дома. Я чуть с ума не сошел. Клянусь тебе, просто убить его хотел. Потом он вошел в нашу чертову дверь, а я только и сделал, что обнял его, поцеловал и заревел, как дурак.

Поли молча покачивался вместе с грузовиком и паромом. Ему уже не казалось, что Нино из тех мужчин, которые пристают к мальчикам.

— Спасибо вам за то, что помогли мне, — сказал он.

— Чепуха! — Водитель пожал плечами. — Как же не помочь мальчику попасть домой? Кроме того, мне понравился твой мужественный характер. Подумать только, засунул в рот носовой платок, чтобы не кричать.

Поли лежал, прижавшись щекой к ладони. Ничего особенного нет в том, что он не хотел кричать, ведь он боялся, как бы его не поймали. Зато приятно думать, что Нино считает его мужественным.

Глава 68

Знак пристегнуть ремни появился на табло перед приземлением в международном аэропорту Даллес в Вашингтоне, и Джьянни Гарецки подумал: “Я завершил полный круг”.

Покинув Палермо на самом первом в этот день по расписанию самолете, он в последующие двенадцать часов сначала долетел до Неаполя, потом до Рима и наконец до Вашингтона, где самолет сядет ровно в три часа дня по местному времени.

Джьянни не раздевался и не спал в постели вот уже больше тридцати шести часов, хоть и подремал во время полета. Пока мысли и эмоции сменяли одна другую в непрерывном потоке, он не испытывал ни потребности, ни желания в продолжительном глубоком сне.

В конце концов он устремлялся к первоисточнику событий. Джьянни принял решение примерно пятнадцать часов назад, сидя у постели Витторио, который дал свое согласие вынужденно и неохотно. Нельзя сказать, чтобы они имели большой выбор. Все, что двое мужчин обрели за проведенные вместе последние ночные часы, была лишь искорка надежды, противопоставленная лавине негативных соображений и резонов.

— Я уже принял это, — говорил Витторио холодно и твердо. — Мои жена и сын погибли. Я не могу вернуть их. Но как только я выйду отсюда, постараюсь спасти остатки разума тем, что отплачу за их гибель.

— Каким образом? — спросил Джьянни. — Ты уничтожишь Дарнинга?

— И Дона Донатти. Я считаю ответственными обоих.

Джьянни промолчал.

— Ты не согласен? — спросил Витторио.

— Но ведь мы даже не знаем точно, что твои сын и жена погибли.

— Ты, возможно, не знаешь. Я знаю.

— Но если ты каким-то чудом ошибаешься…

— Я не верю в чудеса.

— Если каким-то чудом, — терпеливо повторил Джьянни, — один из них или они оба живы, а ты позднее обнаружишь, что поставил на них крест слишком рано… ты представляешь, как отреагирует твой разум на это?

Витторио смотрел на Джьянни до тех пор, пока молчание не сделалось невыносимым.

— Я не в состоянии иметь дело с подобной чепухой, — сказал наконец Витторио. — Я ничего не стою, покуда валяюсь на этой койке. Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Ничего. Только чтобы ты поправлялся.

— Ну а ты что собираешься делать?

— Я собираюсь отправиться к ним обоим. Сначала к Дарнингу, потом к Донатти. И как можно скорее. Именно теперь даже чудеса ограничены во времени.

— Ну а дальше?

— Каждому из них приставлю к голове пистолет и потребую ответов.

— А если чудес уже нет?

— Спущу курок. Дважды. По одному разу на каждого.

— И ты в состоянии так поступить?

— Посмотри на меня хорошенько, Витторио.

Батталья подчинился. Потом кивнул, лицо у него казалось усталым.

— Да, ты в состоянии. Но на самом деле это моя работа.

— У меня тут есть своя ставка.

— Слушай дальше, — продолжал Витторио. — Я назову тебе имя и номер телефона. Если тебе понадобится помощь, причем любая, позвони этому человеку и скажи, что ты от Чарли. Можешь доверить ему свою жизнь. Я не раз доверял свою.

— Кто он?

— Его зовут Томми Кортланд, он был моим связным и резидентом последние восемь лет.

— Ты говоришь о ЦРУ? — изумился Джьянни.

— Точно. — Витторио написал на клочке бумаги имя и номер телефона. — Запомни вместе с кодовым словом “Чарли”. Потом разорви бумажку.

— Вот так сюрприз, — сказал Джьянни, немного освоившись с открытием.

— Ничего особенного. Так я считал нужным для себя.

Да, подумал Джьянни, Витторио всегда делал со своей жизнью, что сам хотел. Не просто принимал предлагаемое ею как данность.

Меньше чем неделю назад Джьянни покинул страну вместе с Мэри Янг, но, вернувшись, почувствовал, словно отсутствовал годы.

Я вернулся, сказал он своей жене. И я один. Ты никогда меня не предостерегала. Не научила тому, что все другие женщины не такие, как ты.

Что ж, теперь ты знаешь, ответила Тереза.

Подхватив свою сумку и пройдя через таможню, Джьянни вдруг заметил, как хороши люди вокруг него. Стройные и рослые девушки двигались легко, с высоко поднятой грудью, и слегка улыбались, как бы вспоминая тайные радости прошедшей ночи. Молодые люди выглядели сильными и цветущими. Дети были веселы и полны энергии. Люди постарше опрятно одеты и, казалось, философически благодушно настроены по отношению к тому, что их ждет впереди.

Он чувствовал себя среди них пресловутым привидением на празднике. Явился угрожать. Явился стрелять и убивать.

Он был глубоко угнетен собственной миссией. Впервые за долгие годы припомнились ему слова на еврейском языке, услышанные от отца. Hazak, v’ematz. Повеление, данное Богом Иисусу: укрепи себя.

Он взял напрокат у Хертца черную машину. Поехал в Александрию за оружием — свое он бросил перед тем, как сесть на первый из самолетов, на которых совершил свое путешествие. Витторио дал ему адрес торговца оружием, который удовлетворит его запросы, ни о чем не спрашивая. Часом позже Джьянни уже катил к Вашингтону со скорострельной винтовкой и оптическим прицелом в багажнике машины, с девятимиллиметровым автоматическим пистолетом в кобуре на поясе и с глушителями, которые мог приспособить при необходимости. На всякий случай он приобрел также сильный бинокль и еще инфракрасные темные очки ночного видения.

Около пяти часов вечера Джьянни припарковался достаточно близко к зданию департамента юстиции, чтобы заметить Дарнинга, когда тот выйдет.

Глядя, как снуют туда-сюда городские машины и министерские лимузины, Джьянни вдруг ощутил неимоверную тоску и упадок духа. Огромная армия чиновников, представляющих самую мощную демократию в мире, но у каждого из них своя цепь грязных тайн. Чем выше ты поднимаешься по служебной лестнице, тем грязнее становятся тайны. А на самой вершине — убийца, который убивал, убивает и будет убивать.

Джьянни ощущал все это как нечто непреодолимое, как вечную утечку из сточных труб нации. Чем больше удерживаешь дыхание, тем сильнее грязь воняет.

Вот уже больше недели пробирается он по этим подлым дорогам. Сорваны розовые обертки, и под ними шевелятся гнилостные черви. Кровь проливают, словно мед, у множества людей искрошены внутренности. Слишком много окон, в которых днем и ночью горят поминальные свечи. У каждого своя перспектива. У него лично эта перспектива представляет гротескную смесь из насилия, лжи и сливочного мороженого с орехами, фруктами и сиропом.

Джьянни пришлось прождать почти целый час, пока он увидел, как Генри Дарнинг покидает здание департамента юстиции и усаживается на заднее сиденье темно-серого лимузина с шофером за рулем. Через несколько секунд автомобиль отъехал, и Джьянни последовал за ним.

Сохраняя безопасное расстояние в плотном потоке вечернего уличного движения, Джьянни следом за министром юстиции покинул район служилого Вашингтона и двинулся по более живописным улицам Джорджтауна. Когда лимузин наконец остановился возле узкого федерального городского дома, Джьянни объехал квартал кругом и припарковался вне видимости от входа в дом. Лимузин уехал.

Около восьми часов из дома вышла негритянка и укатила на серой “тойоте”.

Джьянни подождал, пока почти совсем стемнело. Вылез из машины и обошел дом сзади.

Свет горел в двух комнатах — на первом этаже и прямо над ней на втором.

Джьянни пробрался сквозь кусты и заглянул в окно нижней комнаты. Это оказалась библиотека с письменным столом, книжными полками от пола до потолка, огромным диваном и несколькими удобными на вид креслами. В одном из кресел сидела и читала Мэри Чан Янг.

Она была одна в комнате; неподвижная, как на фотоснимке, поза напомнила Джьянни, какой он увидел ее впервые — тоже через окно — в Коннектикуте. Я просто брежу, подумал он.

Но тем не менее она была там. Ошибки нет. А где же ей быть, кроме как здесь? Собственная шлюха дьявола находилась там, где и положено. При дьяволе. И как будто одного ее вида было недостаточно, Джьянни вдохнул запах ее духов через открытое окно.

Потом в комнату вошел министр юстиции. Он явно куда-то собирался — одет как на прием. Импозантный мужчина, холодно подумал Джьянни. Прямо-таки источает уверенность в себе и самообладание.

Министр наклонился и поцеловал Мэри легким, нежным поцелуем, вполне ясно выражающим, каковы их отношения.

— Прости, дорогая, — сказал Дарнинг, — но это займет не больше двух часов. На обед я в конце концов могу и не оставаться.

Мэри Янг встала и проводила его до двери.

— Посмотрю тебя по телевизору, — сказала она.

— Бога ради, не надо!

— Мне хочется. Ты хорошо это делаешь.

Дальше Джьянни перестал видеть и слышать их. Через несколько минут, как он догадался, к дому подъехал лимузин и увез Дарнинга.

Джьянни быстро сделал разрез в сетке от насекомых, протянул руку, отпер обе задвижки, забрался в комнату и стал ждать, когда войдет Мэри Янг.

Она широко раскрыла глаза:

— Джьянни!

Всего одно слово.

— Это пока еще мое имя, — негромко произнес он. — А твое? Как тебя теперь называют?

Мэри молчала. Казалось, она только и могла, что смотреть на него широко раскрытыми глазами. Как на привидение, подумалось Джьянни. Словно я кажусь ей мертвым, как Витторио казался мне.

— Удивлен, что нашел тебя здесь, — сказал он. — Значит, одного миллиона было недостаточно? Кого ты продаешь ему сейчас? Или тебя привела сюда твоя натура шлюхи?

У Джьянни так тряслись руки, что ему стало стыдно. Что же он за мужчина после этого? Она предала его, и не только его. Один Бог знает, причиной скольких смертей она стала… и скольких еще станет. А он стоит перед ней с дрожащими руками!

— Джьянни.

Она повторила его имя, на этот раз так тихо, что он едва расслышал. Неужели только это слово она и в силах выговорить? Неужели это ее кара? И она обречена повторять имя обманутого ею, проходя все круги ада?

Чтобы унять дрожь и меньше мучиться от стыда, он достал пистолет и навинтил глушитель. Наставил дуло Мэри между глаз.

— Что ты предпочитаешь, дорогая? — с издевкой спросил он, употребив ласковое обращение, которое несколько минут назад навсегда запачкал Дарнинг. — Всадить тебе пулю между лживых глаз или между твоих похотливых ляжек шлюхи?

Он увидел, как слезы полились у нее из глаз. Потом увидел, как она обеими руками, чтобы крепче удержать, хватается за дуло пистолета и прижимается лбом к глушителю.

— Ну же! — прошептала она. — Сделай это. Сделай, если от этого тебе станет легче.

Так они и стояли. В комнате было слышно только их дыхание. До тех пор, пока внутри у Джьянни что-то сломалось, и он опустил пистолет.

Я смешон, крутилось у Джьянни в голове. Даже не могу поступить как надо.

— Почему? — заговорил он. — Почему из всех мужчин в мире ты выбрала его и пришла к нему?

Слезы все еще лились, но Мэри не отводила от Джьянни ослепленных глаз.

— Потому же, почему и ты пришел сюда, — ответила она. — Чтобы заставить его спасти мальчика, а если не спасет — убить.

Джьянни обдумывал ее слова. Возможно ли такое? Не похоже. И все-таки — возможно ли?

— Дарнинг сделал бы это для тебя?

— Он хочет меня. Кажется, он что-то во мне находит.

— А что ты находишь в нем?

— Может быть, маленькую надежду на искупление.

— В этом звере?

— Джьянни, он не зверь.

— А кто же?

— Человек в опасности. Готовый на все, даже на убийство, чтобы избавиться от опасности.

— Именно это ты твердишь себе, когда трахаешься с ним?

Мэри восприняла вопрос серьезно.

— Я бы сказала так. Я чувствовала себя грязной со множеством мужчин, но не чувствовала себя такой с Генри. Он уверяет, что любит меня, но я не понимаю в точности, какой смысл он в это вкладывает. Но он находит во мне ценности, каких никто не находил до сих пор.

— Поздравляю.

— Я и не ожидала, что ты поймешь. Но ты задал вопрос, и я пыталась ответить.

Чувствуя, что его слегка пошатывает, Джьянни присел на диван.

— Известно ли что-нибудь о Пегги и мальчике? Живы они или мертвы?

— О мальчике никто ничего не знает. Несколько дней назад оба охранника, которые его караулили, найдены застреленными, и с тех пор никто не видел Поли. А Пегги определенно жива.

— Где она?

— Где-то в Италии. Генри только что об этом узнал. Уже после того, как Донатти сообщил ему, что она убита. Кажется, что он и Донатти играли с ней в свои маленькие силовые игры. Дон явно использует ее как приманку.

— Для чего?

— Не имею представления. Генри никогда не входит в детали. Но я точно знаю, что они с Донатти о чем-то договорились.

— Дарнинг сказал тебе это?

— Намеком. Это самое большее, на что я могу рассчитывать в разговорах с ним. Но он при этом спрашивал, как бы мне понравилось провести с ним на Капри идиллическую неделю солнца, моря и любви.

— Когда?

— Он летит в Неаполь завтра поздно вечером на какую-то конференцию. Но он не собирается торчать там долго и говорит, что буквально годы не отдыхал по-настоящему.

— Значит, вы летите не вместе?

— Нет. Я полечу рейсом компании “Алиталия”, а он — на правительственном самолете вместе с делегацией.

Джьянни посмотрел на пистолет, который держал в руке: рука больше не дрожала.

— Ты считаешь, что все это как-то связано с Пегги?

— Непременно.

— Почему ты так уверена?

— Потому что Генри даже не упоминал о поездке на Капри или об участии в конференции до своей последней встречи с Донатти. А встреча состоялась сразу после того, как он выяснил, что Пегги жива. Он сразу стал само обаяние, ласка, надежда и любовь. Помни, что Пегги его главный ночной кошмар. Только после ее смерти он заживет спокойно.

— Ты полагаешь, что Дарнинг хочет убить Пегги своими руками?

— Конечно. Потому-то он и летит завтра в Италию. Кто, кроме него, прикончит ее наверняка? Ведь иным способом он не смог этого добиться. Десять лет назад поручил дело Донатти, тот дал задание Витторио, который вместо того, чтобы убить Пегги, взял да и женился на ней. Несколько дней назад снова поручил эту работу Донатти. Но тот лишь сообщил, что дело сделано, а сам запрятал Пегги куда-то в своих целях.

Мэри медленно села, словно была не в силах выдерживать груз чудовищного обмана, стоя на ногах.

— Выходит, только Генри самолично может завершить дело, — сказала она. — Именно он, а не другой, который нажмет на спуск, а после, глядишь, проболтается. И конечно же, не должно быть свидетелей того, как он это сделает. Только Генри и Пегги. С глазу на глаз, как и начинали все это десять лет назад.

Мэри посидела молча, с остановившимся взглядом, как будто наблюдала только что описанную сцену.

— А потом, — ровным, бесцветным голосом продолжила она, — Генри, если он извлек уроки из собственного опыта, спрячет тело так, что его никогда не найдут.

— Ты, как видно, много думала об этом, — заметил Джьянни, глядя, как она вцепилась пальцами себе в колени.

— О чем же мне еще было думать? — все так же монотонно проговорила она. — О том, как я все это устроила? Как сгубила целую семью из-за своего миллиона? Об этом ты мне сказал, как только вошел сюда. Но ты был слишком добр. Ведь шлюха, в конце-то концов, ведет честную торговлю. Продает себя за деньги. А я даже не продавала себя. Я продала других. Как же ты должен ненавидеть меня.

Джьянни молчал. Он потерял и это. Если и презирал кого, так только себя. За то, что оказался таким дураком.

— Витторио не с тобой, — сказала Мэри. — Значит, они его убили.

— Не совсем. Он в больнице с двумя дырками от пуль и целым пучком трубок, вставленных в разные места. Но он считает, что сын и жена погибли. А с ними погибла и лучшая часть его самого.

Слезы, все это время наполнявшие глаза Мэри, пролились и потекли по щекам. От этого Джьянни отнюдь не стало легче, и он опустил глаза на свой пистолет с глушителем и на руки.

— Какие у тебя планы? — спросил он.

— Встречусь с Генри на Капри и посмотрю, что удастся предпринять.

— Имеешь в виду, помимо траханья?

Мэри кивнула все с тем же бесстрастным выражением лица:

— Ему очень нравится заниматься со мной любовью. Вдруг это поможет вызволить мальчика. Если не Пегги.

— И ты этому веришь?

— Должна.

Она вытерла слезы тыльной стороной ладоней. Жестом маленькой девочки.

— А ты? — спросила она. — Что ты собираешься делать?