Глава 62

Едва очутившись на улицах Палермо, Поли весь напрягся.

Его пугали шум, обилие транспорта, толпы людей и главным образом обилие полицейских; они торчали на каждом углу, и Поли казалось, что у них приказ внимательно следить именно за ним.

Это чувство обострилось, когда он попал в район порта и потом добрался до причала, возле которого паром на Неаполь стоял в ожидании погрузки. Паромный пароход был огромный, словно океанский лайнер, а на пристани длинными рядами выстроились легковые машины, грузовики и автобусы; множество людей с багажом толкалось и вопило так, словно вот-вот начнется всеобщая драка.

Мальчик увидел указатели, направляющие туда, где можно купить билеты, и двинулся в том направлении. Придя на место, остановился и понаблюдал, как это делается.

Было только одно здание кассы с тремя отдельными окошечками, к каждому из которых тянулась своя очередь пассажиров. Два карабинера смотрели, как люди покупают билеты. Тем же самым были заняты трое молодых парней с аккуратными прическами и в новеньких костюмах; парни были похожими на Дома и Тони, как родные братья.

Поли еще раньше понял, что эта часть его путешествия грозит ему наибольшими опасностями. Ведь “они” знают, что он должен покинуть остров, чтобы попасть домой в Позитано, а на паром он может сесть только в двух городах — Палермо и Мессине. Так что “им” всего-навсего нужно поставить по нескольку человек в каждом порту следить за покупкой билетов.

И это было тем более легко, что вряд ли найдется еще один восьмилетний мальчик, который путешествует один и сам себе покупает билет.

Как же он мог быть таким дураком?

Надо срочно что-нибудь придумать, потому что паром отойдет меньше чем через час, а следующий до Неаполя будет только завтра.

Но, может, он зря беспокоится?

Поли решил проверить.

Он приметил мальчика примерно своего возраста, который гонял по пристани футбольный мяч, и поиграл с ним немного. Потом остановился и сказал:

— Слушай, если бы ты сделал мне одно одолжение, я бы тебе дал три тысячи лир.

— Шутишь?

— Нет.

Мальчишка рассиялся в улыбке — сплошные черные кудри и белые зубы.

— Кому я должен перерезать глотку?

— Никому. Я дам тебе денег, и ты купишь мне билет на паром, а потом получишь три тысячи.

Мальчишка проделал со своим мячом замысловатый финт на месте.

— И это все, что я должен сделать?

— Больше ничего не нужно.

— Если больше ничего не нужно, почему бы тебе не купить билет самому? Сохранил бы свои три тысячи.

— Потому что я сбежал от своего клятого папаши только вчера и думаю, что он послал карабинеров следить за мной. — Поли показал подбородком на билетные окошечки. — Вон они там, два подонка.

— Не врешь? — Улыбка у мальчишки стала еще шире. — А куда ты собираешься потом из Неаполя?

— У меня бабушка в Риме. Поеду к ней.

— Иисусе! — воскликнул мальчишка, во взгляде у которого зависть смешивалась с восхищением.

— Так ты это сделаешь для меня? — спросил Поли.

— Конечно! Почему бы и нет?

Поли отсчитал деньги на билет. Потом поглядел, как мальчишка ловко провел свой футбольный мяч сквозь толпу к ближайшей очереди, ярдах в пятидесяти отсюда.

А теперь увидим…

Перед мальчиком было в очереди человек двенадцать, но очередь двигалась быстро, и через некоторое время тот оказался пятым.

Он был третьим, когда Поли увидел, что к мальчику подошел карабинер, нагнулся и заговорил с ним.

Поли чертыхнулся про себя и начал медленно отступать в гущу толпы.

Мальчик подошел уже к самой кассе, но карабинер продолжал с ним разговаривать. Обходя их, билеты начали покупать те, кто стоял позади.

Поли видел, что его новый знакомец стоит опустив голову, иногда что-то говорит, но больше слушает. Вот он разжал руку и показал полисмену деньги, на которые тот посмотрел очень серьезно.

Минутой позже мальчишка обернулся и поглядел туда, где оставил Поли, но не нашел его там. Потом все же разглядел Поли в толпе и показывал на него карабинеру до тех пор, пока тот не увидел.

Полисмен крикнул что-то, чего Поли не расслышал, и побежал. За ним кинулись второй карабинер и двое подстриженных, и все они неслись как черти.

Поли бросил последний взгляд на лицо мальчишки, белое от страха. Поли был тоже напуган.

Потом он просто бежал со всех ног, виляя в толпе и между огромными грузовиками, моторы которых грозно рычали, а также между медленно продвигавшимися рядами легковых машин и автобусов. Он бежал без оглядки, путаясь среди людей и машин, поняв теперь, что опасения его были верными, что карабинеры караулили в очереди именно его, восьмилетнего мальчика, и то же самое делали мафиози с аккуратной стрижкой и в хороших костюмах, и, если они изловят его теперь, один Бог знает, что с ним будет.

Он ударился о бок восемнадцатиколесного грузовика, который стоял неподвижно, и несколько секунд ничего не соображал.

Приткнувшись к грубому брезенту, которым был накрыт огромный кузов грузовика, Поли отдышался и вдруг почувствовал себя необычайно спокойным. Он не видел никого, и его никто не видел. Перед ним свисали перекрученные концы пеньковой веревки, которой угол брезента был привязан к кузову. И Поли видел не только эту веревку, но милосердную руку Господа Бога, предлагающего ему спасение.

Поли быстро развязал веревку, влез в кузов под брезент и тщательно закрепил веревку снова.

Он лежал во внезапно наступившей тьме. Слышал голоса людей, но его никто не обнаружил и не тронул.

Немного погодя грузовик начал двигаться. Медленно, с остановками подавалась вперед эта часть длинной змеи из машин, вползающей в огромное брюхо парома. Возникли совсем другие звуки и ощущения, когда грузовик коснулся колесами стальной палубы. Глухо и гладко. Если перевести на язык красок, то в представлении Поли это было нечто темно-сине-зеленое. Как давно он не занимался живописью, интересно, сумеет ли вспомнить.

Глупость какая-то… это все равно что забыть, как надо дышать.

Заработали двигатели, и вскоре паром уже покачивался на длинных пологих волнах.

Поли подумал, что хорошо бы вылезти из-под брезента и погулять по пароходу. Но тут же решил оставаться там, где он есть.

Так он и лежал под брезентом, в полной темноте, и пытался думать о том хорошем, что было до того, как все это началось.

И на какое-то время ему стало хорошо даже теперь. Приятно вглядываться в блеклые, розоватые туманы воспоминаний, где все кажется более светлым и милым, чем было на самом деле.

Самое замечательное, что там с ним постоянно находились папа и мама. А самое плохое, что, какими бы светлыми и ясными они ни возникали в его памяти, прикоснуться к нему они пока не могли.

Поли понял, что именно этого ему сейчас больше всего не хватает.

Чтобы к нему прикоснулись.

Глава 63

Витторио Батталья лежал ночью один со всеми своими трубками и мигающими огоньками мониторов, лежал и думал о том, чтобы Джьянни Гарецки поскорее вернулся.

Мысли, которые приходили к нему, когда он оставался один, были хуже боли — достаточно сильной. Но он понимал, что это признак выздоровления. Не случайно его сняли с морфина.

Боль облагораживает душу.

Какой идиот это сказал?

Идиот, который определенно никогда не испытывал настоящей боли либо чертовски мало знал о душе.

Впрочем, нынче ночью его больше всего мучили не боль и не душа. Его терзал страх. Не за себя, разумеется, а за жену и ребенка. Страх казался единственной реальностью среди галлюцинаций его полубессознательного состояния, и потому он обладал единственно истинной значимостью.

Джьянни, привези мне добрые вести. Прошу тебя!

Вопреки своему желанию он, должно быть, задремал. Первое, что увидел, проснувшись, был Джьянни Гарецки: он сидел на своем стуле возле постели и смотрел на Витторио.

— Ты мне чудишься? — пробормотал Витторио. — Или ты и в самом деле тут?

Джьянни слабо улыбнулся. И даже это потребовало почти что больше усилий, чем он мог наскрести.

— Я в самом деле тут.

Глаза Витторио шарили по лицу Джьянни, стараясь что-то прочитать, но это не удалось: на лице у Джьянни не было написано ничего.

— Сколько времени ты здесь?

— Минут двадцать.

— Почему ты не разбудил меня?

— Мне показалось, что тебе нужно поспать.

— Мне больше всего нужны хорошие новости.

Джьянни не сказал ни слова; Витторио вслушивался в его молчание, уже из него черпая ответ. Он закрыл глаза и вздохнул медленно и глубоко.

— Ты обнаружил ее мертвой? — спросил он наконец. — Или ее просто там нет?

— Ее там нет. Но она оставила письмо. Оно лежало там, где ты сказал.

— Прочти мне.

— Может, ты лучше сам прочтешь, — помедлив, предложил Джьянни.

— Нет, думаю, что не получится. Прочти. — Голос у Витторио казался тусклым, но в остальном он держал себя в руках.

Гарецки достал голубой конверт. Вынул письмо, развернул у себя на коленях и расправил сгибы рукой.

Попытался откашляться, чтобы прочистить горло, но это не удалось.

Прочел число и время дня, проставленные на верху страницы. Потом произнес:

— “Любовь моя…” — и стал читать дальше.

Он читал медленно, спокойно, слова плавно звучали одно за другим в напряженной тишине комнаты.

Витторио лежал, слушал, и в нем нарастал гнев.

А голос Джьянни, такой мягкий, продолжал звучать. Непреложно. Неостановимо.

Гнев прошел. Сменился глубокой слабостью, подавленностью, душевной болью, которая ощущалась физически во всем теле — в желудке, в сердце, в легких — и не имела ничего общего с болью от огнестрельных ран, мучившей Витторио до сих пор. И он знал, что от этой боли не избавит никакой морфин.

Потом и слабость прошла, он как-то отупел. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы осознать: Джьянни дочитал. Он воспринял молчание, но скоро оно стало непереносимым.

— Джьянни, она погибла, — произнес Витторио.

Джьянни посмотрел на него. Глаза у Витторио были сухие, лицо белое. И внезапно в уголке глаза показалась слеза. Она сбежала по щеке быстро, словно капля воды по холодному стеклу.

— Мы этого не знаем, — сказал Джьянни.

— Ты только что прочел мне ее письмо.

— Да. Но это всего лишь письмо, не больше.

— Ты думаешь, что они с Дарнингом не договорились?

— Я не знаю, что мне думать, — возразил Джьянни. — Но никого нельзя считать мертвым прежде смерти.

Джьянни смотрел Витторио в глаза до тех пор, пока не увидел в них надежду. И тогда отвел взгляд.

Джьянни подождал до начала десятого. Потом воспользовался установленным в больнице платным телефоном-автоматом, чтобы позвонить по личному номеру директору отделения Международного Красного Креста в Неаполе. Когда синьор Ферраре взял трубку, Джьянни сказал:

— Вам звонит Ральф Биллингс из консульства Соединенных Штатов в Палермо.

— Слушаю вас, синьор Биллингс.

— Надеюсь, вы сможете мне посодействовать, — продолжал Гарецки. — Мы только что получили сведения, что восьмилетний американский мальчик Пол Уолтерс был принят вашими людьми, чтобы в полной безопасности дождаться, пока за ним приедет отец. Вы не могли бы дать нам точную информацию по этому поводу?

— Что именно вы хотели бы узнать?

— Находится ли мальчик у вас. И если нет, то имеете ли вы сведения о нем и о ситуации в целом.

— Я, разумеется, проверю это. Когда, вы говорите, он должен был попасть к нам?

— Нам это неизвестно в точности. Можно полагать, день или два назад.

— Пожалуйста, подождите у телефона, синьор Биллингс. Я могу выяснить это немедленно.

Джьянни стоял и ждал. Он и сам не знал, что именно хотел бы услышать. Если мальчик там и в безопасности, то его мать скорее всего погибла. Если мальчика там нет, это может означать все что угодно. Но, пожалуй, плохое перетянет хорошее на чаше весов.

— Синьор Биллингс?

— Да?

— Я только что переговорил с двумя нашими сотрудниками, которые специально занимаются подобными вопросами. Ни у одного из них нет информации о присланном сюда мальчике. Хотите, чтобы мы позвонили вам, если ребенок объявится?

— Благодарю вас, но я буду в разъездах последующие несколько дней. Постараюсь сам связаться с вами, если смогу.

Джьянни поблагодарил Ферраре еще раз и повесил трубку. Потом медленными шагами направился в палату к ожидающему вестей Витторио.

— Ничего, — сказал он другу. — Они ни черта не слыхали.

Оба помолчали, каждый думал о своем.

— Я тебе скажу, — заговорил Витторио, — что меня это ничуть не удивило. Я и не ожидал, чтобы Поли был там.

— Почему?

— Потому что не в натуре этого ублюдка соблюдать уговор. Он только и думает, как бы воспользоваться лишним преимуществом. Пег не стоило обращаться к нему со своим предложением.

Гарецки хотел было возразить, но передумал и промолчал. Что толку врать и выглядеть дурак дураком? А правда, если ее выскажешь, покажется еще более тяжкой.

— Ясно, что этот человек сделал, — без всякого выражения проговорил Витторио. — Убил мою жену и сына. Все кончено. Мне остается принять это как данность. Тогда я, может, справлюсь с другими.

Джьянни повернулся к нему. Глаза у Витторио Баттальи превратились в два черных отверстия, и кровь отхлынула от кожи. Он выглядел точно привидение. Лицо в обрамлении больничных подушек вдруг утратило плоть. Кости, обтянутые кожей. Такого же цвета, как эти кости.

Когда же он обернулся призраком?

Глава 64

Эта вилла — настоящая драгоценность, думалось Пегги. Великолепный вид на горы и море, обширный участок прекрасно обработанной земли. После приезда Донатти с Пегги обращались в высшей степени любезно и почтительно, как с почетной гостьей. Она уже начала позволять себе забытую роскошь надеяться.

Или это был последний самообман с целью удержать себя от самоубийства?

При этой мысли паника наваливалась на нее, глухая и неодолимая, вызывающая тошноту. Ее Поли лежит где-то похороненный, в то время как она тешит себя фальшивыми обещаниями. Воображаемая картина лишала ее последних сил, и смерть казалась избавлением.

Потом она начинала медленно и глубоко дышать; она гнала от себя мысли, которые не могли привести ни к чему хорошему.

Глава 65

Министр юстиции прилетел в аэропорт Ла-Гардиа на вертолете департамента правосудия где-то в одиннадцать часов вечера и отпустил экипаж на всю ночь. Предупредил, чтобы были готовы вылететь обратно в Вашингтон назавтра в семь утра.

Незапертый “форд-фэйрлэйн” стоял в условленном месте, ключи лежали под ковриком на полу.

Почти через два часа Дарнинг подъехал сзади к небольшому заброшенному заводику возле Либерти, штат Нью-Йорк, и увидел, что Мак Хорган уже здесь и дожидается его. Как обычно, подумал он. На этот раз Дарнинг оставил свой “форд” и пересел в машину к частному детективу.

— Все в порядке? — спросил Дарнинг.

— Как нельзя лучше.

— Далеко отсюда?

Хорган зажег новую сигарету от той, которую докурил.

— Меньше чем полчаса езды. Все будет проще простого. Не понимаю, чего ради вы приехали сами.

Дарнинг опустил окно, чтобы вытянуло табачный дым.

— Попробуй понять, — сказал он. — Я приехал потому, что вся эта история с Донатти кажется мне чистой паранойей.

— Ну! — ухмыльнулся Мак. — Я же не какой-нибудь долбаный крестный отец.

— Знаю. К тебе это не имеет отношения. Все дело во мне. Потерпи меня всего разок.

Мак Хорган завел мотор, объехал старое кирпичное здание заводика и повернул на пустынную дорогу.

— Нет проблем, — сказал он.

— Ты давно приехал?

— Во второй половине дня. Хотел в последний раз все осмотреть, пока еще светло. Ну и убедиться, что они еще там. Незаделанные концы нам не нужны.

— Ну и как?

— Дом полнехонек. Три охранника и эти двое.

Минут десять они ехали по семнадцатой дороге к северу, потом повернули на восток на пятьдесят вторую. Ночь была ясная, в небе сиял полумесяц и светилось множество звезд. Машин почти не проезжало; над деревьями темнели Катскиллские горы.

Дарнинг и Мак почти не разговаривали.

До сих пор Дарнинг был напряжен, но вполне бодр. Но когда они свернули на узкую, всего с двухполосным движением, асфальтированную дорогу, по которой предстояло проехать последний отрезок пути, он почувствовал первые, пока еще слабые приступы страха.

— Что ты собираешься использовать? — спросил он.

— Пластиковую взрывчатку.

— Разумно ли это? Ее можно получить в немногих местах. Значит, и выследить нетрудно.

— Не выследят. — Мак Хорган передернул плечами. — Она у меня очень давно припрятана, много лет. К тому же это практически единственное вещество, которое стоит употреблять при подобных операциях. Я не мог бы набрать да еще и таскать с собой пятьсот фунтов тринитротолуола.

Дарнинг промолчал.

— А что насчет Карло Донатти? — спросил Хорган.

— Что именно тебя занимает?

— Он узнает, что это сделали вы?

— Надеюсь.

— Вы не считаете, что с ним надо кончать?

— Надо, — согласился Дарнинг.

— Я имею в виду — надо было кончать до этого дела?

— Нет. Сначала он должен кое о чем мне рассказать. А Хинки и эту бабу не стоит оставлять в живых надолго, они слишком опасны.

— Как скажешь, Хэнк. Мне без разницы.

Министр юстиции задержал взгляд на Хоргане. Неправда. Маку далеко не все равно. Ему очень нравилось уничтожать мафиози. И дело тут не в извечной вражде между ирландцами и итальянцами. Ненависть Мака зародилась еще в те времена, когда он был полицейским детективом, отказывался брать взятки, лично подстрелил двух крупных боссов мафии и в качестве награды заработал сфабрикованное против него ложное обвинение. Дарнинг тогда спас его от тюряги, но не от вынужденной отставки.

Хорган внезапно свернул с дороги и остановил машину за каким-то кустом.

— Отсюда всего пять минут пешком, — сообщил он. — Как раз вон за тем бугром. Если хотите, подождите меня здесь. Или идемте вместе, чтобы вам было видно. На ваше усмотрение.

— Какая у них охранная система?

— Только три охранника и фотоэлементы при въезде. Ни заборов, ни сигнализации на окнах, ни телемониторов. Это старый охотничий и рыбацкий дом отца Донатти. Им редко пользуются.

— Я, пожалуй, пойду с тобой, — решил Дарнинг.

Все, что нужно, было у Хоргана уложено в две большие холщовые сумки, и он сам понес обе.

Они медленно шли по высокой траве в серебристо-сером молчании ночи. Месяц светил достаточно ярко, чтобы ложились тени. С каждым шагом Дарнинг чувствовал, как растет его страх.

Они поднялись на холм, и Дарнинг бросил первый взгляд на дом, который находился прямо перед ними ярдах в двухстах отсюда.

Дом был куда больше, чем Дарнинг предполагал увидеть, — двухэтажное здание в деревенском стиле с тремя трубами из необработанного камня; дом был сложен из полукруглых толстых бревен, как нередко строили свои укрепленные убежища разбойничьи магнаты на рубеже века.

Они подошли к дому сначала с фасада, потом с задней стороны. Если не считать двух ночных ламп — одна на верхнем этаже, другая внизу, — дом стоял темный. Луна серебрила крытую дранкой крутую крышу.

Дарнинг поглядел на часы. Было около двух ночи.

— Оставайтесь и ждите здесь, — сказал Хорган и удалился быстро и бесшумно.

Министр наблюдал за тем, как он двигается со своими двумя сумками, пригибаясь и стараясь держаться в тени кустов и деревьев. Немного погодя Хорган мелькнул возле дома и исчез в темноте.

Дарнинг опустился на колени, вслушиваясь в великое молчание леса. На самом деле молчания не было, потому что все вокруг полнилось тысячей звуков, и каждый из них был особенным, не похожим на другие. Дарнинг никогда еще не слыхал такого сложного смешения голосов, и все они словно старались сказать ему что-то свое.

Что же?

Потом он услыхал крик совы где-то в деревьях, и многоголосый хор сразу умолк.

Дарнинг не замечал возвращения Хоргана, пока тот не подошел на двадцать футов, причем с другой стороны.

— Ровно семь минут до представления, — объявил Мак и небрежно плюхнулся на землю рядом с Генри. Он даже не запыхался.

— Сколько зарядов? — спросил Дарнинг.

— Четыре. По одному с каждой стороны. Делать так делать, чтобы вам не пришлось зря сюда прокатиться.

— В каком соотношении с динамитом?

— Примерно сто пятьдесят фунтов каждый заряд.

— Бог ты мой! — шепотом произнес Дарнинг.

— Чем больше, тем лучше, верно? — усмехнулся Хорган.

Дарнинг надеялся, что так. Этот тихий лес.

— Хотелось бы мне, — сказал Хорган, — чтобы этот поганый Донатти тоже находился в доме. Тогда я был бы полностью удовлетворен.

Генри Дарнинг ничего на это не ответил. Есть, конечно, люди, которые получают удовольствие от подобных вещей. Ему не привелось к ним относиться.

— Давайте-ка спустимся с верхушки бугра, — предложил Мак, и они отступили вниз ярдов на тридцать.

Раздался грохочущий рев, и Дарнинг почувствовал, как содрогнулась под ним земля, и увидел в небе багрово-красное зарево.

Сбивая с деревьев листву, во множестве посыпались обломки, и взрывная волна прошла над Дарнингом, когда он повалился на землю, прикрыв голову руками. Он зарылся лицом в траву и вдыхал горький удушливый дым. Сверху дождем падали частички распавшейся материи.

Едва этот дождь прекратился, Дарнинг и Мак Хорган встали и снова поднялись на верхушку бугра.

Дарнингу показалось, что он смотрит в кратер ожившего вулкана. Огромная воронка в земле, полная языков пламени, увенчанных спиралями черного дыма. Не осталось ничего распознаваемого. Ни трубы, ни стены, ни обломков мебели, ни тел.

Дарнинг, разумеется, понимал, что впоследствии эксперты, рассматривая частицы в сильные микроскопы, будут в состоянии произвести нечто вроде опознания останков. Но все это представит чисто технический и академический интерес. Практически же здесь как был, так и останется кратер ожившего вулкана.

Министр юстиции стоял и тупо смотрел на полыхающую воронку. Он весь оцепенел. Хорган тронул его за плечо.

— Поехали, — сказал он. — Нам ни к чему сшиваться поблизости, когда нагрянет местная полиция.

Они слышали вой сирен издалека, но по дороге к старому заводу почти не встретили машин.

Хорган был за рулем; министр несколько раз оглядывался назад, пытаясь увидеть в небе зарево растущего пожара. Но, как видно, на месте взрыва особо нечему оставалось гореть.

К автомобилю Дарнинга позади завода они подъехали в три тридцать. Что ж, времени ушло не так много.

— Точно по расписанию, — сухо произнес Дарнинг.

— Я же говорил, что все будет проще простого, — сказал Хорган.

— Да, ты это говорил. — Дарнинг медленно наклонил голову. — Но я не стал бы определять происшедшее словами “проще простого”.

— А как иначе?

— Я бы назвал это кровавой трагической бойней, в которой пять человек были разорваны на куски.

— Так это же одно и то же, — рассмеялся частный сыщик.

— Нет. Совсем не одно и то же.

— Чепуха, дружище. — Хорган пожал плечами. — Они мертвы. Что за разница, как это назвать?

— Большая разница.

— Да? Какая же?

— Такая же, как между обезьяной и человеком.

Хорган повернул голову к министру:

— И, конечно, выходит, что я обезьяна, а вы человек.

— Видишь ли, меня несколько беспокоит, что ты воспринимаешь это так просто и легко.

Сыщик довольно долго сидел молча. Видимо, хотел всерьез и поглубже обдумать последние слова Дарнинга.

— А скажите-ка мне, вас хоть немного беспокоит то обстоятельство, что эти вот пятеро не были бы разорваны на куски, если бы вы не велели мне убить их? — высказался он наконец.

— Беспокоит, Мак. Даже не могу выразить насколько. Но я полагаю, что худшее для меня еще впереди.

— Да? Что же это?

Дарнинг повернул голову в сторону окна за спиной у Хоргана.

— Глянь-ка вон туда, — предложил он. И как только Мак повернулся на сиденье, чтобы посмотреть, Дарнинг дважды выстрелил ему в затылок.

Впрочем, и одного выстрела было бы достаточно.

Действуя с обычной для него спокойной выдержкой, министр юстиции сделал все, что требовалось в данном случае.

Отогнал на близкое расстояние свой автомобиль и включил мотор на холостые обороты.

Достал из багажника пятигаллоновую канистру с бензином, облил бензином тело Мака Хоргана и внутренность машины и поджег конец смоченного в бензине длинного фитиля.

Он поехал прочь, как только огонь как следует занялся. По дороге выбросил в ближайший пруд незарегистрированный пистолет.

Единственно, о чем позволил себе горько пожалеть, — это о детях Хоргана. Но тут уж ничего не поделаешь. Мысль о том, что на имя детей будет положен хороший капитал, вполне его утешила.

Дарнинг оказался дома в Джорджтауне как раз вовремя, чтобы успеть принять душ, побриться и позавтракать с Мэри Янг.

Он поцеловал ее, когда она налила ему кофе. Спросил:

— Скучала?

— Ты хочешь правду?

Он неуверенно кивнул.

— Тяжелая ночь? — спросила она.

— Хуже некуда.

— Расскажешь мне?

— Не смог бы.

— Почему?

— Потому что не хочу, чтобы ты презирала меня еще больше, чем сейчас.

— Я не презираю тебя.

Он из осторожности не стал продолжать. Мэри обхватила чашку с кофе обеими ладонями, словно хотела их согреть.

— Становится все легче делать и все труднее стряхивать с себя, не так ли?

— Что именно? — спросил он, хотя и знал ответ.

— Убийство.

— Я могу с этим справиться.

— Конечно можешь. Я это знаю. Ты же Генри Дарнинг. — Ее медленный взгляд лег ему на лицо, задержался и потом проник внутрь. — Вопрос в том, хочешь ли.

— Это перестало быть вопросом желания или нежелания очень давно.

— Я не верю.

— Почему?

— Потому что такой человек, как ты, если чего захочет, осуществит свое желание.

Дарнинг погладил ее по голове — нежно, задумчиво.

— Значит, это лишь проблема моего собственного выбора?

— Точно.

— Какая верная и прекрасная мысль. — Дарнинг улыбнулся печально и нежно.

Глава 66

Дон Карло Донатти проснулся в своей спальне в Сэндз-Пойнтс от стука в дверь. Электронные часы показывали шесть двадцать семь утра; он вернулся из Италии меньше чем двенадцать часов назад.

— Да?

— Телефон, Дон Донатти, — сказал слуга.

— Кто звонит?

— Начальник полиции Либерти. Говорит, что очень важно.

Отгоняя тревожные мысли, Донатти поднял трубку.

— Что случилось, Пит?

— Простите, что разбудил вас, мистер Донатти. Но в вашем охотничьем домике произошла ужасная трагедия.

— Что там такое? — спросил Донатти, чувствуя, как тревога завладевает сердцем и сжимает желудок.

— Одному Богу известно. Не осталось ничего, только здоровая воронка в земле, камни да обгорелые трупы. Выглядит как самая настоящая Хиросима.

Рука Донатти оцепенела на телефонной трубке.

— Надеюсь, никого из ваших близких там не было, — сказал начальник полиции.

— Нет. — Донатти вперил взгляд в пустоту. — Никто не уцелел?

— Уцелел? Нам повезет, если соберем хоть какие-то части тел.

Донатти слышал в трубке еще чьи-то голоса, громкие выкрики. Шеф полиции явно звонил с места происшествия.

— Вы знаете, кто там в это время находился? — спросил он.

— Не могу сказать точно. Нужно проверить. Кое-кто из моих людей ездит туда, чтобы поохотиться или порыбачить. Они даже не всегда сообщают мне. Ну а как это все произошло? Несчастный случай?

— Никоим образом. Что вы, там такая дыра в земле! Специалисты-подрывники утверждают, что сила взрыва равна примерно семистам фунтам динамита. Мы будем знать точнее, когда прибудут люди из ФБР.