Глава 36

— Дел очень много, — сказал Витторио Батталья, — так что пора за них приниматься.

Все четверо собрались у него в студии. Прошло меньше десяти минут с того времени, как Сол Ферризи выбросился из окна. Ветер задувал в разбитое стекло и шевелил волосы на голове у Фрэнки, тело которого все еще лежало на полу. Никто не смотрел на него. Друг на друга они тоже не смотрели. Им воистину было о чем подумать — каждому в отдельности. Но они слушали Витторио, потому что это давало им возможность действовать.

— Я не знаю, кто и зачем послал сюда этих парней, — говорил Витторио. — Но я уверен, что явятся и другие. Значит, нам надо убираться отсюда.

Он посмотрел на Мэри Янг и Джьянни:

— У нас с Пег есть старая развалюха, но совершенно безопасная. Это в горах Равелло, никто об этом не знает. Я отвезу Пегги туда.

Никто не ответил ни слова. У Пег лицо застыло. Она сидела и смотрела на кровь Фрэнки, запятнавшую пол. Мэри и Джьянни не смотрели ни на что.

— Но у вас двоих, может, свои планы, — добавил Витторио.

— Какие там свои планы! — возразил Джьянни. — Мы приехали, чтобы найти вас. Только поэтому мы здесь.

Мэри Янг глядела куда-то в сторону и, кажется, ни к чему не прислушивалась.

Пегги заплакала. Она плакала беззвучно, не утирая слез, которые катились из глаз и падали ей на блузку. Витторио смотрел на жену и понимал, что, кроме сына, для нее уже ничто не имеет значения.

Работая быстро, но осторожно, они уничтожили все следы крови и убрали битое стекло в доме и снаружи. Оба трупа погрузили в “мерседес”.

Пегги и Витторио упаковали каждый по чемодану и положили их в свои машины. Один из чемоданов был набит оружием и боеприпасами, включая гранаты, газ и взрывчатку. Витторио в последний раз обошел дом, проверил все, но в комнату Поли не заглянул. Ему не хватило на это смелости.

Если не считать разбитого окна в студии, все в доме было в порядке. Ничто вроде бы не должно было привлечь внимание полиции, которая, вероятно, ничего не знала о случившемся. Единственно, кто захотел бы войти в дом, — это те, кого пошлют на поиски Сола и Фрэнки, но их-то ничем не одурачишь, найдут они что-то или не найдут.

Пегги позвонила в галерею и сказала Роберте, что отправляется примерно на неделю в неожиданную поездку вместе с мужем и сыном. Поручила своей помощнице по дому все дела и разрешила привлекать, если понадобится, кого захочет. Предупредила, что не стоит беспокоиться, если от них не будет известий.

Витторио вынужден был выйти из комнаты, пока она разговаривала, но вины Пегги в том не было. Она справилась со своей задачей успешно, в то время как он действовал далеко не так хорошо.

Четыре машины отъехали от дома вскоре после наступления темноты.

Батталья правил передней машиной — “мерседесом”, на заднем сиденье которого лежали плотно завернутые в одеяло Фрэнки и Сол. Витторио направлялся к месту в шестидесяти милях на юго-восток и чувствовал себя почти что водителем катафалка в похоронной процессии. Да, по сути, так оно и было.

Следом за Витторио ехала Пегги в своем красном “фиате”. Муж не мог ее видеть, и вначале она безостановочно плакала. Слезы застилали глаза, ослепляли ее, надо было либо перестать плакать, либо бросить руль. Она перестала плакать.

За Пегги следовала в “тойоте” Витторио Мэри Янг, мучаясь угрызениями нечистой совести и страхом. Из-за миллиона долларов она, можно с полной уверенностью считать, убила ребенка, и смерть угрожала теперь родителям этого ребенка, а также Джьянни и, весьма возможно, ей самой, если она не сумеет как можно скорее убежать от опасности. А сказать остальным о министре юстиции — это все равно что приставить пистолет к собственной голове и нажать на спуск.

В пятидесяти футах позади Мэри кортеж замыкал на взятом напрокат “форде” Джьянни Гарецки, страдая от своей доли вины за то, чего он и не совершал. Но он считал, что совершил, и это его не отпускало. Не имело значения, куда он едет и что будет делать дальше. Свое зло он уже причинил.

Витторио остановил кортеж на повороте горной дороги в десяти милях от Позитано.

Три машины укрыли в сосновой роще, а Витторио и Джьянни подвели “мерседес” к краю почти отвесного трехсотфутового обрыва. В этом месте остатки подгнивших перил были сброшены камнепадом. Усадив Сола на место водителя, они устроили Фрэнки рядом с ним. Пристегнули ремни безопасности, включили мотор на холостом ходу и заперли дверцы. Витторио опустил один конец веревки в бензобак, вытащил его, опустил туда второй конец, а пропитанный бензином первый оставил дюймов на шесть свисать из бака в качестве фитиля.

Потом он и Джьянни налегли на задний бампер машины.

Когда она покатилась к краю обрыва, Витторио поджег свисающий конец веревки. Они дали машине последний толчок и смотрели, как она, набрав скорость, перевалилась через край обрыва.

Бак взорвался где-то на полпути ко дну пропасти. Машина ударилась о камни внизу, и тогда, после второго взрыва, вспыхнул гигантский огненный шар, осветивший все вокруг оранжевым светом.

Витторио сел за руль “фиата” и повел освободившийся от мертвых тел кортеж дальше в горы.

Глава 37

Министр юстиции Генри Дарнинг, с тревожным нетерпением ждавший звонка от Карло Донатти, наконец-то дождался его у себя дома в три шестнадцать дня по вашингтонскому времени. В Позитано было уже девять шестнадцать вечера.

Разговор начался без предисловий.

— Я только что получил известия от своего связного, — сказал Донатти.

Дарнингу не понравилось, как заколотилось у него сердце, — просто забарабанило в грудную клетку.

— Ну и?…

— Новости нехорошие.

Дарнинг сел. Он сидел и смотрел на свой большой письменный стол орехового дерева. Чувствовал, как бьется жилка на виске. Рука так тесно прижимала к уху телефонную трубку, словно он полагал, что таким образом лучше усвоит услышанное.

— Что произошло?

— Нам лучше повидаться.

— Когда?

— Удобно вам сегодня в шесть? — спросил Донатти.

— В том же месте, где и в прошлый раз?

— Если оно подходит.

— Я там буду, — сказал Дарнинг и повесил трубку. Он остался сидеть в той же позе. Потрясенный до невменяемости тем, что пришлось услышать, он все же думал сейчас о том, оказалась ли Мэри Янг в числе убитых. Он не сомневался, что люди погибли. Вопрос лишь в том какие, кто именно.

Оба они настолько стремились быть точными, что явились в комнату мотеля при аэропорте в одну и ту же минуту.

Дарнинг включил радио. Поискал станцию, которая передает классическую музыку, и наконец нашел Брамса.

Они обнялись, и Карло Донатти налил обоим скотча, который взял из мини-бара. Это вполне незначительное действие усилило подавленное настроение министра. Скотч для Донатти — весьма серьезный напиток.

— Итак? — заговорил Дарнинг.

— Насколько можно понять, никто в точности не знает, что там произошло, — спокойно ответил Донатти. — В Позитано послали четверых опытных боевиков, а вернулись только двое. О других двоих никаких известий. И думаю, не будет.

Дарнинг не стал пить серьезный напиток и молча слушал. Пусть Донатти рассказывает.

— Батталья, по-видимому, их поджидал, — продолжал дон. — Я считаю, что Джьянни и его китаянка появились там раньше и предупредили.

— А где они сейчас?

— Когда дом обыскивали позже, их там уже не оказалось. — Дон пожал плечами. — Единственное свидетельство происшедшего — разбитое окно.

— И это все, с чем вы ко мне явились?

— Не совсем. Мы похитили сынишку Баттальи. Так что не все плохо.

Министр юстиции уставился на Донатти:

— Ну и что из этого?

— А то, что мы держим Батталью на привязи. Он и его жена не могут просто исчезнуть, пока парень у нас в руках. Они должны попытаться пойти на переговоры.

— Я не хочу никаких переговоров с ними, Карло. Не о чем договариваться. Я хочу, чтобы их убили. Разве я недостаточно ясно дал это понять?

— Вполне ясно. Но сначала они должны начать переговоры. А уж потом их убьют. — Что-то в этих словах заставило дона усмехнуться. — Ты же глава всего вашего распроклятого министерства юстиции, Генри. Вроде бы должен знать, как делаются юридические дела на основных уровнях.

Дарнинг вдохнул в себя малоприятный запах, который ничего общего не имел с обычным запахом изысканного одеколона Донатти.

— Сколько лет мальчишке? — спросил он.

— Лет девять или десять.

— Кто его держит?

— Те двое, кто захватил его в Позитано.

Дарнинг побелел.

— Но ведь он вполне может их опознать. Для этого он достаточно взрослый.

— С этим не будет проблем.

Дарнинг ощутил новый приступ отвращения и злости, подымающийся у него в душе. Выходит, он теперь становится убийцей детей?

— Но как же мы найдем родителей? — спросил он.

— А мы и не станем их искать. Они найдут нас.

Взгляд у Дарнинга сделался жестким и в то же время странно неуверенным. Он был человеком знающим, разносторонним и привычным к трудным ситуациям, но здесь оказался на неведомой территории.

— Растолкуй мне все это, — попросил он.

— В настоящее время Батталья и Гарецки уже знают, что я в этом замешан, — сказал Донатти. — А женщины рассказали им о твоей заинтересованности. Так что позвонить могут любому из нас. — Он помолчал и добавил: — Или послать пулю в лоб.

— Ты пытаешься запугать меня, Карло?

— Дьявольски точно сказано! Почему один я должен пугаться? Ведь это ты втянул меня в историю. — Донатти улыбнулся, но веселья в его улыбке не было нисколько. — Мы заполучили себе на шею парочку крутых и к тому же сильно рассерженных парней. Я знал их обоих с детства. Если ты хочешь с ними разделаться, то надо справиться с первой попытки. На вторую у тебя скорее всего не останется шансов.

— Ты меня и в самом деле запугал.

Дон расхохотался, и на этот раз ему было действительно весело.

— Небольшая порция страха способствует выделению адреналина. Но ведь хорошо, что мы заполучили мальчишку. Если бы не это, у нас была бы основательная причина потеть от страха. Но теперь Витторио ничего не может поделать. Ему остается только звонить кому-нибудь из нас и умолять.

Дарнинг ощутил легкое стеснение в груди.

— А как насчет другой моей просьбы? — спросил он. — Что-нибудь уже сделано?

— Ты имеешь в виду Джона Хинки и жену Бикмана?

— Да.

— Все будет улажено нынче ночью.

— Обоих сразу?

— Это самый лучший способ. Ничего не делать по частям, тогда тебе не грозит, что один из них начнет соваться всюду с вопросами о другом.

— Я тебе признателен, Карло.

— Чепуха! — отмахнулся дон. — Два таких любящих друга, как мы с тобой… всегда готовы помочь: ты — мне, а я — тебе.

Чуть позже десяти часов в этот вечер Джон Хинки покинул свою юридическую контору в Вашингтоне и поехал домой. Устал он как собака, но был весел. Вкалывал шестнадцать часов подряд, но зато получил важные дополнения к делу Бикмана и мог начинать атаку.

Это будет самое крупное его дело. У него бывало такое ощущение и в других случаях, с большинством из которых он отлично справлялся. Но дело такого рода попало к нему впервые. Совсем другой масштаб. Оно поднимет его на качественно иной уровень. Этот тип поможет ему забраться на вершину.

Хинки всю дорогу напевал что-то без слов, пальцы его отбивали ритм на рулевом колесе.

И кто бы мог ожидать чего-то особенного в тот день, когда Бонни прибежала к нему в полуистерическом состоянии из-за того, что Джим уехал на задание и не звонил ей, видите ли, целых два дня? Если бы они не были старыми друзьями, он выставил бы ее из офиса через пять минут. А потом Бюро начало городить вокруг этого Бог знает что, нести чушь насчет особой секретности, и дело дурно запахло. Так что когда нашли три трупа, Хинки уже не слишком удивился и начал копать. Что и привело его к жене другого якобы пропавшего агента, на этот раз из отделения в Филадельфии.

Но настоящее открытие он сделал только сегодня. Благодаря своим долголетним связям в Бюро он узнал, что люди, тела которых обнаружили возле Гринвича, и двое других, будто бы расследующих секретные случаи… что все они вызваны по личному предписанию главной шишки, самого директора ФБР Брайана Уэйна.

Ну так что же тут особенного, Элфи?

Он дал директору три дня, в течение которых тот либо сообщит Бонни, где находится Джим, либо даст ей возможность поговорить с ним по телефону. Брайан Уэйн ничего не сделал, и время истекло. Завтра для Джона Хинки наступит его личный “день Д” [30]. Он решил действовать в обход Отдела личной ответственности министерства юстиции и созвать собственную пресс-конференцию. Выйти на публику с тем, что у него имеется.

В голове у Хинки гнездилась-таки мыслишка насчет того, что эти двое — муж Бонни и агент из Филадельфии — так же мертвы, как те трое, трупы которых обнаружили возле Гринвича. Это было самое печальное. Но трагический подтекст никоим образом не повлиял на решимость Хинки. Скорее наоборот, укрепил ее.

Около одиннадцати часов Хинки добрался до многоэтажного жилого массива, где у него была квартира, и поставил машину на отведенное для нее место в подземном гараже. Он привез домой кейс, полный бумаг, и возился с раскрывшимся замком, когда его ударили свинцовой дубинкой справа по голове за ухом.

Ему не довелось узнать, чем его ударили. Не увидел он и двух мужчин крепкого сложения в масках из чулок; мужчины отнесли его в темный крытый фургон, связали, засунули в рот кляп, завязали глаза, а после этого спокойно выехали из гаража.

Бонни Бикман повернулась во сне, потянулась к мужу и нащупала пустую подушку. Этого оказалось достаточно, чтобы она пробудилась с ощущением тяжелого удушья в горле.

О Боже, подумала она и заплакала.

Мужа все нет.

Не важно, что они там говорят ей в Бюро. Она знала. Он не послал бы ей весточку, только если бы умер. Ничего подобного не случалось все двадцать лет их совместной жизни. Даже когда его ограбили где-то в глуши, в штате Мэн, он нашел возможность передать через кого-то, что с ним все о’кей. Он всегда был такой… всегда думал о ней, не хотел причинять ей напрасное беспокойство.

Кто позаботится о ней теперь?

Может, ей было бы легче, если бы они обзавелись детьми. Но нет, она всерьез так не думала. У детей своя жизнь. Они не заменят мужа, мужчину. А ее Джимбо был настоящим мужчиной. Господи, как хорошо им было!

Но, может быть, он и не погиб, подумалось ей.

Ведь никто не показал ей его мертвого тела.

Может, он позвонит завтра.

Она представила себе, как зазвонит телефон, как она снимет трубку и услышит обычные слова: “Привет, моя радость. Скучала?”

И потом она услышит свой ответ: “Можешь мне поверить, любимый”.

Все это было так реально и убедительно, что понадобились еще только две таблетки, чтобы она снова уснула.

Бонни спала без сновидений, укрытая одной лишь простыней. Ветер шевелил занавески на открытом окне, и луна в третьей четверти бросала на пол пятна света.

Две тени ненадолго заслонили окно, потом бесшумно появились возле кровати.

На этот раз они не воспользовались свинцовой дубинкой, обтянутой кожей, а сделали укол пентотала.

Бонни сопротивлялась всего несколько секунд, но она так и не проснулась, не пришла в себе, прежде чем укол подействовал и усыпил ее.

Глава 38

Их так называемое безопасное убежище являло собой некую полуразвалину, расположенную высоко в горах над Равелло. Она была так хорошо укрыта среди деревьев, кустарника и скал, что увидеть ее можно было только с самого близкого расстояния. Да и то если знаешь, где искать.

В доме никто особо много не разговаривал.

Джьянни заметил короткие взгляды, которыми обменивались Витторио и его жена, и понял, что оба испытывают страх. Собственно говоря, это чувство свойственно было в какой-то мере им всем. Казалось, что Поли, мальчик, которого он и Мэри даже в глаза не видали, сделался общим тяжким грузом для четверых взрослых людей и тянет их на дно. Из-за этого им так трудно говорить друг с другом.

Но именно этого хотел Джьянни. Говорить. Ему хотелось еще и еще раз объяснить родителям мальчика то, что он уже объяснял: он бесконечно сожалеет, он сделал все возможное, чтобы их с Мэри никто не выследил, он предпочел бы съесть собственные кишки, нежели причинить им такое горе. Но он знал, что все эти словеса им не нужны.

Молчание настолько затянулось, что становилось неестественным. Неестественным выглядел и дом, и те, кто в нем находился. И это заставило Пегги вновь заплакать. Заплакать, удалиться в соседнюю комнату и закрыть за собой дверь.

Остальные трое сидели и смотрели на эту дверь. Витторио толчком поднялся с места и последовал за женой.

Пегги сидела в кресле с прямой спинкой и тоже смотрела на дверь. В комнате горела маленькая керосиновая лампа, от ее желтого света тени на лице и одежде Пегги казались особенно глубокими и темными. Она зажала кисти рук между колен и опустила глаза. Плакать она перестала, но не подняла голову, когда Витторио вошел в комнату.

— Закрой, пожалуйста, дверь, — тихонько попросила она. — Я должна кое-что рассказать тебе.

Витторио закрыл дверь и присел на кровать. Пегги по-прежнему смотрела на свои руки. Она даже не подняла глаза, чтобы взглянуть на мужа.

— Думаю, что я знаю, кто стоит за всем этим. — Голос ее, еле слышный, был совершенно невыразительным. — Это Генри Дарнинг.

Витторио словно бы сильно толкнули в грудь.

— Я солгала, когда во время нашего первого знакомства сказала тебе, что не знаю, кто хочет моей смерти. Я знала. Но не хотела, чтобы и ты узнал.

— Почему?

— Потому что мне пришлось бы слишком многое объяснять. К тому же мне было стыдно.

— Стыдно? — Витторио пристально глянул на нее. — Чего?

— Того, чем я была. Того, что я делала.

У нее стиснуло горло, и она вынуждена была замолчать. Единственная слеза появилась в уголке глаза и скатилась по щеке. Витторио смотрел на жену, окаменев от изумления.

— Я боялась потерять тебя, если ты узнаешь. Все было так глупо. Но вот теперь они захватили Поли, и я хочу только одного — умереть. Единственное, что я еще могу сделать, — это рассказать тебе все.

Глава 39

Даже теперь, наконец-то рассказывая мужу обо всем, Айрин Хоппер сознавала, что изображает, по существу, скелет. Выложить все до конца, одеть плотью эту историю… было бы слишком для них обоих. Костяка достаточно с лихвой. Остальное, самые уродливые подробности, умрет вместе с ней.

Худшим временем для нее всегда оставался поздний вечер, когда Витторио не было дома, когда он уезжал в очередную “деловую поездку”. Тогда-то ее собственный “черный зверь”, как выражаются французы, вырывался из клетки и вселялся в нее.

Со временем это превратилось почти в ритуал.

Как бы ища подтверждения своим самым черным мыслям, она начинала с того, что смотрела на себя в большое, в раме стиля барокко, зеркало в спальне.

Сколько лжи…

Даже подготовленная к этому, она, глядя на свое отражение, каждый раз испытывала шок. Ее когда-то белокурые длинные волосы были теперь темными и коротко остриженными. Нос не прямой, а приподнятый, со вздернутым кончиком. И благодаря дополнительному волшебству контактных линз и у нее, и у Витторио изменился цвет глаз. У него они вдруг сделались синими, как васильки, в то время как она взирала на мир без особой радости своими фальшивыми золотисто-коричневыми.

Но самая большая ложь — придуманное ею для Витторио объяснение, почему некая группа людей… она не могла бы обвинить кого-то одного в частности… почему эти люди хотят уничтожить ее, Айрин Хоппер.

Она сказала тогда Витторио, что наткнулась на неопровержимые доказательства противозаконного манипулирования основным капиталом в той компании, которую ее юридическая фирма представляла в миллиардной сделке. Это было серьезное преступление, и она не сумела скрыть, что видела уличающие документы. Хотя она и уверяла, что разглашать сведения не собирается, должен был существовать по меньшей мере один человек в преступной группе, который никоим образом не намеревался допускать такую возможность.

Так она сказала человеку, которого встретила, полюбила и за которого вышла замуж только потому, что его послали с заданием убить ее.

Конец лжи.

А правда?

Айрин Хоппер подолгу сидела, уставившись в зеркало на полунезнакомку, новую женщину по имени Пегги Уолтерс. Она могла представить себя такой, какой была прежде, но не чувствовала себя ближе к ней, чем к той, которая отражалась в зеркале. В сущности, ни одна из этих женщин не имеет с ней ничего общего. Она отказалась бы от обеих ради той, что была настоящей и знала правду.

Все началось очень просто, когда в один субботний вечер они с Генри возвращались с Кейпа и свернули к Стратфорду, чтобы поужинать в одной из пригородных гостиниц. Сели они рядом с симпатичной молодой парой, очень скоро начали весело разговаривать с новыми знакомыми, смеялись, угощали друг друга спиртным, рассказывали разные житейские истории.

Супругов звали Люси и Хол Чейнин, они отдыхали в арендованном коттедже возле ближнего озера. К полуночи все они крепко набрались, и, когда Чейнины пригласили новых друзей к себе “принять коньячку и чего-нибудь еще”, Айрин и Генри приняли приглашение.