И вот выкрутили руки всей своей "головке", кроме министра Эзера Вейцмана и еще кого-то. Читаю сей "исторический" текст: "Кабинет Министров принял решение препятствовать всеми возможными средствами решимости советских евреев эмигрировать куда угодно, но только не в Израиль".
      - Они что, нас закупили оптом?! - раздалось несколько голосов.
      - Закупили! - подтвердила полная женщина лет пятидесяти, сидевшая у сцены. Она встала, повернулась к залу.
      - Я испугалась магнитофона, решила промолчать, чтоб не "засветиться"... Извините меня. - В голосе ее звучали боль, отчаяние: - Я врач-педиатр, работы нет. Уехала к знакомым, в Голландию. Ночью за мной пришла полиция. Нас выбросили оттуда, целый самолет русских евреев. Кричу чиновнику со списком: "За что?!" Тот сквозь зубы: "Мы получили сведения, вы должны Израилю по тридцать тысяч долларов. Долг не вернули..." Граждане, какие тридцать тысяч?! Я отдала банку "Идут" все долги. До копейки. Четыре тысячи долларов! Вот бумага: в шекелях - одиннадцать тысяч. Без этого меня бы в Лоде не выпустили. Люди, какие же тридцать тысяч! - По щекам ее катились слезы, она их не замечала.
      - Во всех странах израильские консулаты брешут, как собаки. Ножки подставляют, -зашумели со всех сторон. - Приказали же им сволочи-верховоды, все эти пересы-шамиры ,"... всеми возможными средствами".
      - Шекет! Шекет, говорю! - Эли едва унял зал. Только слышалось, время от времени, всхлипывание несчастной женщины: - Какие тридцать тысяч!
      Дов ждал тишины, положив руку на грудь. Давно так сердце не щемило, а сейчас хоть пилюли глотай. Зря не захватил... Наконец, продолжил с усилием:
      - Тринадцать лет кричали наши "цари": "Только в Израиль!", "Только в Израиль!", а ныне выяснилось, что за все эти годы они палец о палец не ударили, чтоб приготовить жилье и рабочие места...
      Наши цари похоронили сионизм, как идеологию, как мечту еврейского народа о своей стране, сильной и к беде отзывчивой... Герцль породил сионизм, израильские правители его умертвили. Выбросили на помойку. Днем убийства сионизма считаю 1-е октября 1989 года, когда свободная репатриация евреев домой, в Израиль, была заменена этапированием ...Не все знают, что это за словцо? Тут в зале есть бывшие зеки? Объясните тем, кто в нежном возрасте, что такое "Шаг влево, шаг вправо считается побег! Конвой стреляет без предупреждения".
      - Это ложь! Никого в Израиль насильно не везут! - прозвучало с балкона агрессивно. Дов оглядел зал, спросил громко:
      - Кто из вас не собирался ехать в Израиль и попал сюда, как кур в ощип, так как остальные страны перекрыли? Подымите руки!
      Взметнулся лес рук. Дов повысил голос:
      - Господин на балконе! Все эти люди добровольно прибыли в Израиль или по этапу?
      В ответ - молчание. У Дова даже шея покраснела.
      -Кто вякал, покажись!
      Не показался.
      Дов вытащил из кармана белых брюк носовой платок, вытер лицо. Никогда еше в Израиле от него не требовалось столько душевных сил, как в этот час:
      - Нас принимала рабочая партия Бен Гуриона - Голды. Вас -"Ликуд" Шамира - Шарона, их лютые друзьяки. По отношению и к нам, и к вам - никакой разницы. "Ото давар", на иврите. Потому они тут, рядышком, - Дов опять ткнул большим пальцем за свою взмокшую спину, на длинную неструганную доску, где приткнул бесчувственные муляжи.. - Кой-кто из наших стариков меня, конечно, не одобрит, но я скажу прямо: где твоя честь, Арик?! Почему мародер Лаки, воровавший нашу землю, кричал мне: "Позвоню Шарону, ты будешь мне задницу целовать!" Теперь всё выяснил, каблан Лаки руководитель их предвыборного штаба. Он, оказалось, поддержка в политике.
      Мы с тобой, Арик, вместе воевали за Израиль. Я был готов по одному твоему слову пойти на смерть. Почему сейчас мы оказались во враждебных окопах?!.
      Зал аплодировал Дову долго и жарко, кричал: "Все святая правда!", "В точку!", "Господи, наконец-то!.."
      Но некоторые были явно недовольны. Ждали "обобщающей" прокурорской речи с неизвестными фактами и именами, статистикой, призывами к действию. Чтобы от правительства камня на камне не осталось. Чтоб знали "цари": их политика - цель оправдывает средства! - кончится Нюренбергом... Тогда это напечатают все газеты. ООН заинтересуется. Комитеты по правам человека. А Дов - исторический экскурс и сразу: "обвиняю". Для ООН не убедительно. ООН в палатке не живет.
      И когда Эли сказал негромко о том, что слово предоставляется адвокату, бывшие советские евреи восприняли это как пустую формальность. "Суду все ясно!" - крикнула раздраженно молодая женщина, стягивая влажную от пота майку со своего ребенка и обтирая ею лицо.
      Худющий паренек, сидевший возле нее, сказал негромко, но так, что услышали все:
      - Если общественный прокурор бочком-бочком ускользает от серьезного анализа, то что ждать от адвоката?
      Видимо, не один он так думал. Стоило белоголовому Капусте воскликнуть: "Саше слово!", как весь зал словно с цепи сорвался:
      -Саше!.. Са-аше! - заголосили со всех сторон. - Пусть о себе скажет!.. Врежет им!.. Адвоката на "ща"!
      Эли вопросительно взглянул на Дова.
      Пришлось тому рыкнуть своим всезаглушающим басом. С трудом успокоились, и тогда он произнес с укоризной: - Когда из вас, други, советская власть вытравится? Пришли на суд, а защите не даете и рта раскрыть... Пожалуйста, госпожа адвокат!
      К трибуне стала пробираться маленькая белолицая дама лет сорока со смоляными волосами, тронутыми сединой и закрученными на затылке валиком. Адвокат, поняли все, смирившись с мыслью, что, хотя и так все ясно, придется выслушать и "другую сторону".
      - Куда не придешь, к тебе кидаются несчастные, доведенные до крайности, - начала Руфь, вбежав по ступенькам на сцену. - Давайте почтим журналистку Зою и ее мать Сусанну минутой молчания. Прошу вас встать!
      Молчания не выдержали. Какая-то женщина зарыдала, за ней другая.
      - Спасибо! - торопливо поблагодарила Руфь. - Что прежде всего вспомнила я, идя к вам? Историю с моей бабкой, светлая ей память! Она была польской коммунисткой еще во времена Пилсудского - нелегалом, как говорили в те времена. Ее спасли от жандармов, переправили в Россию. И вот она добирается до Москвы, где живет ее сестра, а с ней ее муж, польский еврей, простой человек, ремесленник, в прошлом такой же "нелегал". "Что тут творится, Абрам? -спрашивает у него бабка. - Почему наших арестовали как шпионов? Что за люди в Кремле?" Тот мнется какое-то время, а потом отвечает честно, по-родственному: "Пани, это бандиты!"
      Люди, я часто вспоминаю того Абрама-нелегала. Потому что не сразу решишься сказать о нашей власти, которую нужно-не нужно показывают по израильскому телеку, как кинозвезд: - Пани, это бандиты!..
      - "Пташка"! - Дов вскочил, как уколотый. - Ты что, с катушек сорвалась?! Ты ведь сегодня адвокат, забыла, что ли?
      Руфь взглянула на Дова с досадой: не тебе меня перебивать! Продолжала с подавленной яростью:
      - Вчера на Маханей Иегуда подсчитала: копались в гнилье, собирали капустные листья, раздавленные помидоры сто три человека. Это на одном лишь рынке. А если на всех подсчитать? Это уж не просто несчастный случай, а явление нашей израильской жизни, где нищего оле унижает любая погань. Сама видела, лавочник вытащил ящик с гнилой селедкой, опрокинул в пыль - "на шарап!" Проорал с ухмылочкой: "Налимы, давай, давай!" Для него русские олим не люди, а голытьба, пьяницы, побирушки, словом, "налимы", которые и тухлятине рады. - Она помолчала, нервно поведя плечами, продолжила настороженно: - Господа русские евреи! Я не юрист, а библиотекарь. Потому, когда Дов упросил меня быть сегодня адвокатом, я обошла самых знаменитых иерусалимских правоведов. И что же я узнала? Ничего хорошего! Правительство привлечь к ответственности нельзя: нет в Израиле такого закона. Не нравится вам власть и ее политика? Охотно верю. Переизбирайте. Государство не отвечает ни за что... Потому-то Дов, нынешний прокурор, выдвинув свои обвинения, не назвал ни одной статьи Уголовного Кодекса Израиля, по которой этих деятелей можно посадить на эту досочку. Нет таких статей! Я в Израиле тридцать лет, никто тут друг друга не слышит. То ли израильское солнце размягчает мозги, то ли таков наш национальный характер. Каждый произносит свой монолог: левые, правые, крайне правые, полусредние, словом, вся футбольная команда. И никто друг другу мяч не пасует, как верно заметил мой сын. Это и есть наш многопартийный Израиль с его "никогда не погашну"... Что это такое? Самое израильское выражение, в нем вся жизнь, как в капле воды. "Погашну"... как это по-русски? Извините, вылетает русский. Ага, никогда не встретимся, никогда не пересечемся, словом, каждый считает, только он знает, как надо. Ей Богу! Я слушаю наших умников и лишь головой мотаю, как ишак. "Эйн давар казе", - думаю, - не имеет никакого значения...
      - Значит, что?! - Парень с борцовской шеей поднял над головой свои ручищи. - Правды нигде не найдешь? Так что делать? Знаешь?
      - Я израильтянка, - Руфь улыбнулась дружелюбно. - И я, разумеется, твердо знаю, как надо... Да мирно надо, ребята. Это единственное, во что я верю. Пока евреи друг с другом не передрались, это государство будет существовать. Не Тит, римский император, разрушил Храм, - евреи сами разрушили свой Храм; драчка гоношистых царей израильских взорвала его. Иудея воевала с Израилем, и - горе побежденным!
      ... Знаете, на что я надеюсь? Я надеюсь на мудрость еврейских женщин из России, которых сейчас мажут дегтем все, кому не лень. Во всех странах плодами демократии пользуются, прежде всего, насильники, бандиты. Израиль создан, как убежище, любят у нас говорить. Где оно, наше убежище для Зои, для Сусанны, которая бросилась к нам, чтоб спасти дочь? Для Евсея Трубашника, не нашедшего здесь родины - каждый из вас может назвать десятки, сотни людей, которые...из огня, да в полымя, как говорят в России. Власть о нас с вами думает? Думает лишь о том, как втянуть нас в свои подлые партийные игрища, чтоб не упустить власть...
      - Неваляшки у власти, - донеслось плаксивое,- им хоть плюй в глаза...
      - Кахане в Кнессет!, - прозвучало с балкона дерзко. - Он им покажет кузькину мать! И арабчикам и красным...
      - Не будьте тупарями деревенскими, мужчины! - вскричала Руфь. - Не настраивайте себя на драку. Израиль сорок лет не выходит из драки... Да слушайте же вы, дурни! - воскликнула она, переждав шум. - Ваши вечные потасовки втягивают в ненужные стычки и нас, женщин-матерей. Пришла пора осмелиться сказать вам прямо в глаза, вам, мужчинам, я вообще не доверяю. Вас поджечь, как пороховую фитюльку, внушить любую ахинею, чтоб пустили другу другу кровь так же просто, как чихнуть. Поглядите на себя! Вспомните, откуда вы приехали!.. Вас любой "изЬм" закабаляет и одуряет до полной потери разума. Из женщины человека вытравить сложнее. Я не философ и не политический деятель, но и мне ясно: три еврея придумали миру головоломку и вы, мужчины, столетиями жуете их вздор, как корова жвачку, на общую погибель... Как, какие евреи? Маркс, Иисус и Мозес... Не хохочите, как дурни, думать надо не о том, кто кого? а о своем гнезде, о детишках, которые прилетают в Израиль такими бледными и хилыми, словно у них крови не осталось. А что ждет их здесь?.. Да, согласна, не кричите! И мы здесь во власти политических мафий, как и весь мир. Но не так страстен черт... Мужчины, не будьте больными на голову. А женщинам скажу: не подбивайте ноги безработным мужьям. Они ни в чем не виноваты! Берегите семьи, остальное трын-трава!.. - Смоляной валик на затылке адвоката растрепался, волосы упали на плечи, закрыли лицо. Она резко откинула их и ушла под чей-то смешок и разрозненные не очень дружные аплодисменты.
      Тут приоткрылись двери, и в теснотищу протиснулась группа мужчин с магнитофонами и кинокамерами - знаменитости ивритской журналистики. Дов взглянул на Руфь. "Жаль, на "пташку" опоздали. Ну, хоть о дальнейшем узнают...
      Глава 10 (33)
      "ГМАХ" ПРОТИВ "ГРЯЗНОГО ГЕШЕФТА"
      - Слово общественному обвинителю от алии-90 профессору Шору! - объявил Эли.
      Тяжело прошел к трибуне, опираясь на палку, Аврамий Шор. Лицо у Аврамия все еще худое, измученное. Морщины возле мясистого носа прорезались глубже. Аврамий, добившись признания и относительного благополучия, долго болел, да и сейчас, видно, чувствовал себя еще неважно. Выбрался из дома лишь ради будущей Белой книги.
      Эли протянул профессору рупор, принесенный Довом на всякий случай. Такие рупора в России называются "матюгальниками". Аврамий от "матюгальника" отказался.
      - Увы, то, чего я опасался, ныне реальность! - зазвучал негромкий глухой голос. - Началось бегство. Бегство не из России, а уже из Израиля. Во всех странах появились политические беженцы с синими израильскими "дарконами"...
      Но нас гораздо больше - тех, кому уходить некуда. Для Саши Казака здесь - святая земля. Мне в этой земле лежать. Я обращаюсь к вам, которые останутся в стране, несмотря ни на что. Вы жаждете перемен? Тогда проститесь со своими мифами. Ничто так не пугает, не обезоруживает, как мифы... "Мы во власти мафий", - только что сказал наш замечательный адвокат. Так ли это?
      - Так! - дружно отозвался зал. - Еще бы! Дохнуть не дают! Факт, мафия!
      - Мафия - это что такое? - Голос старика приобрел ироническую живинку. - Это, надеюсь, и школьники знают... Правильно, мафия это Аль Каноне. Но можно ли представить: молодцы Аль Капона врываются в Вашингтоне в Белый Дом или в здание американского Конгресса и добиваются изменения налогов в свою пользу?.. Мафии такое не под силу, она знает свое место: она вне закона.
      В отличие от Аль Капоне, наш "друг", каблан Лаки или, скажем, главари автобусного кооператива-монополиста "Эгед", затормозившие, в свое время, развитие в стране скоростных железных дорог, убеждены: они-то и есть закон и порядок, они и есть Израиль. А мы с вами так... даже и не сионисты... Словом, они не мафия, с которой борется государство, а касты, гильдии плоть от плоти средневековых гильдий, плативших своему князю "за место". Они в законе. Они, по сути, и есть государство. И потому гораздо опаснее любых мафий. А раз Лаки и ему подобные - государство, порядок, то, коли порядок их не устраивает, они его меняют: закона против монополий в отличие от Штатов в Израиле нет... - Аврамий приложил к губам платок, чуть передохнул: - Часто сравнивают историю Израиля и историю Америки Когда образовались Штаты, там жили четыре миллиона человек. Меньше, чем сейчас в Израиле. Однико в Америке победил Томас Джефферсон и его сторонники, утвердив принцип, сформулированный еще в 1682 году Уильямом Пенном: "Государство больше зависит от человека, чем человек от государства". Бен Гурион, увы, выбрал совсем другое направление: социализм. Примером для него был Ленин... Аврамий снова помолчал, чувствовалось, напрягать голос ему трудно: - Тоска по равноправию сыграла с нами, евреями, злую шутку. - Аврамий снова поднес к губам платок, вздохнул глубоко, отдыхая. - Недавно был исполнен, в предвидении выборов, плакат трех левых израильских партий. На плакатах их общее требование: "Пришло время разбить стену, отделяющую Израиль от подлинной демократии". Если, господа олим. на пути к демократии в Израиле еще надо разрушать каменную стену, то почему мы лопочем, как идиоты: "Израиль - демократическое государство!?"
      Вот так, граждане! На Израиль густо легла тень России, кровавая история которой, в большой степени, история самозванства - от Гришки Отрепьева до Ленина...
      Все годы в Израиле царила Утопия... Таковы были мои академические представления о трагедии страны. Но сегодня мы узнали некоторые детали... Утопические "измы" в практической жизни стали ничем иным, как прикрытием грязного гешефта.: Бесчисленные Лаки на крови русского еврейства делают деньги, - вот и вся нынешняя израильская подноготная... Кончится это когда-нибудь? Мы считали советскую власть тоже вечной. Ан кончилась окаянная...
      В зале оживились. Кто-то засмеялся облегченно. Аврамий подождал полной тишины, держась за трибуну обеими руками. Видно, и
      стоять ему было нелегко. Затем продолжил: -Извините, еще одно. Обнаружилось у меня небольшое расхождение с уважаемым адвокатом. Подсудно ли здесь чиновное окаянство или нет ему погибели? "Не подсудно", посчитала она, нет в Израиле такого закона. Но как тогда понимать постоянные заверения властей, что они отвечают за судьбу каждого еврея и каждой еврейской общины в мире? Заверение эти даются все годы и всеми партиями. Это и есть то, что называется в английском судопроизводстве "сошиал контракт". Значит, с нами, гонимыми, был заключен, пусть в одностороннем порядке, контракт. Контракты и обязательства на Западе могут быть подписаны, а могут оставаться и джентельменским соглашением. Однако все равно правомочным.
      Когда евреев России, которых клялись принять, продолжают гнать к метле и отчаянию, это односторонний разрыв контракта... Значит, неугомонный Евсей Трубашник был прав: нужна самозащита. Социальная, юридическая службы. Иначе разбойная власть сотрет нас в порошок. И объявит это, как только что на ВЕКе, всемирном еврейском конгрессе, очередным успехом абсорбции...
      В наэлектризованной тишине, готовой разразиться аплодисментами и криками, прозвучал нервный, всполошенный голос:
      -Я бы на вашем месте, профессор Шор, не возбуждал бы антипатриотические, антиизраильские страсти сомнительными предложениями, которые... - Что должно было последовать за словом "которые", никто не расслышал: от крика, вырвавшегося из сотен молодых глоток, качнулись под потолком светильники на длинных шнурах.
      Аврамий уже сходил со сцены по ступенькам, когда его остановил горестный женский возглас:
      - А почему, профессор, нам так не повезло? Многих в Израиле принимали, как людей, а мы, как кость в горле...
      - Дорогие мои, вы же слышали от наших старожилов - не вы первые... Аврамий остановился на ступеньке. - Когда я встречался с бородачами из алии семидесятых, слышал своими ушами предсмертные слова писателя Дара. Он выступал на подобном общественном суде лет десять назад. Олим судили тогда государственного монстра в юбке по фамилии Виноград. - Аврамий оглянулся назад, на сцену. - Дов, вы захватили пленку? Включите, если это не трудно, хотя бы конец ее. Это важно для более глубокого понимания исторической ретроспективы...
      - Дов не заставил себя просить вторично.
      "Я обвиняю госпожу Виноград, - зазвучал стариковский форсированный голос - обвиняю в том, что вся ее деятельность компрометирует государство Израиль и наносит прямой ущерб этому государству и еврейскому народу...
      Иногда говорят, что виновата не Виноград, а система абсорбции. Но почему прятать Шуламит Виноград за "систему", которую нельзя привлечь к ответственности? Прохвосты очень любят прятаться за такие ширмы, как "система". Я думаю, что когда-либо еврейский народ предъявит суровые обвинения, в частности, те, которые я предъявляю сейчас Шуламит Виноград, всем руководителям нашего государства. Всем! Поименно! Думаю, они понесут суровую ответственность, их осудят потомки. А, возможно, и современники..."
      На этот раз поднялись на ноги все, хотя многие по молодости Давида Дара не знали. Аплодировали долго, укрепляясь в мысли о том, что беды Израиля начались вовсе не с их приездом... Знай мудрый Дар о такой чести после смерти, может быть, ему было бы легче в те страшные для него, последние годы.
      Еще не затихла овация, к сцене подскочил старик Капуста.
      -Видеть не могу, как многие олим стараются слиться со стенкой, чтоб их не видели-не слышали! Шипят: "Не высовывайтесь! Вам отомстят!" - И красные узловатые руки старика затряслись.
      Зал взорвался от крика. К трибуне рванулось человек десять. Начиналось то, чего Дов опасался - самовоспламенение ненависти. Взглянул на Эли: готов?
      Эли знал в лицо едва ль не пол-зала. Иных встречал еще в гостинице "Sunton". Да, есть народ думающий, но еще больше быдла, которое будет молча жевать свою краюху и в суде, и над гробом...
      Вряд ли бы он так беспокойно присматривался со своего председательского места за столиком к возбужденным гневным лицам и нервничал, если бы не вчерашняя встреча в журналистском клубе Тель-Авива с влиятельным членом Кнессета от левой партии... Среди множества приятных похвал еженедельнику Эли, тот обронил: он, Элиезер, оказал бы его партии неоценимую услугу, если бы помог русским евреям оторваться от этой "перестроечной" России не только территориально, но и духовно. Не навязчиво, но последовательно, из номера в номер, важно было бы убедить подписчиков: не жить русскими делами! Не смотреть московского телевидения! Еврейский корабль отплыл от русского причала. Пора рубить канаты, не так ли?..
      "Мыши и крысы! - мысленно воскликнул Эли, поглядывая в том клубе на величественно-медный профиль старика с крупными, словно вывернутыми ноздрями, из которых торчали во все стороны седые полоски. - Крысячий истеблишмент. Сорок лет жили в подвале, сторонясь промышленной революции, теперь хотят схорониться от политической... При том еще найти неотразимые оправдания своей крысячей политики. Разве тут обойдешься без профессиональных лжесвидетелей? Как воздух, нужны профессионалы с гибкой спиной. За любые деньги".
      А потом, успокоившись, подумал, что старик прав в одном: людям пора перестать вариться в собственном соку. Конечно, страшно перестать, если не предлагается взамен ничего, кроме идеи бен-гурионовского "социализма". Со своими ворами и чиновничьим хамством. Обожглись россияне на идее великодержавия. На всю жизнь обожглись...
      Тем же вечером осенила его и другая мысль: если бы эта "железная когорта" поддержала еженедельник, он, Эли, не чувствовал бы за своей спиной зияющей пустоты случайной удачи...
      . В конце-концов, весь его многолетний литературный опыт, его "творческий подход", выделявший его среди бездарей партийной печати, был пронизан подспудным стремлением "попасть в точку". Свое мнение, если оно шло вразрез с пожеланиями всевластных сусловых, лапиных, - несть им числа сталинских сатрапов - он, ругаясь и "отплевываясь", оставлял в гардеробе, вместе со шляпой. Там это было основным условием выживания.
      Ныне он нервничал, как никогда. "Эмигрантского нытья" на "общественном суде" предотвратить не удалось. Навертели пять кассет. Поезд разогнался, тут уж тормози - не тормози.
      Зал терпеливо слушал размышления Эли по поводу несовершенства национальных структур. Оказывается, во всем мире национальные (этнические) структуры подлинной демократии никогда не рождали. Они идеальны в борьбе с имперскими силами, за свой суверенитет, но, увы, не в развитии гражданского общества...
      - Очень учено, - прозвучал чей-то резкий баритон. - Скажите лучше за Израиль.
      Снова начался шум. Кто-то закричал, затопал ногами.
      - Не мешайте адвокату! - грозно произнес кровельщик из Кальмансонов, подымая над головой кулак. - Защищать наше говно нужно мужество и доброе сердце.
      И зал, к радостному удивлению Эли, ответил ему аплодисментами. Эли ободрился и тут же принялся оперировать шарлатанской статистикой по принципу " у них еще хуже!", над которой прежде посмеивался:
      - Абсорбции и Израиле пятисот тысяч человек - это все равно, как если бы американцы приняли сразу двадкать пять миллионов. Какой там был бы ералаш! Сколько было бы там голодных и бездомных!..
      - "Голос Америки" никого не зовет, а "Кол исраэль" искричалась! яростно возразили с пола, где сидели на газетках опоздавшие.
      - Но вы не будете спорить, что существуют объективные причины...
      - Хамство тоже объективная причина! - парировали с пола.
      - Да заткнитесь, наконец! Дайте человеку высказаться! - взревел кто-то из стариков Кальмансонов. - Вы что, на партсобрании, что ли?! Дикари!
      "Дикари и есть!" - подумал Эли. Тут было самое время сунуться с идиотской идейкой "от железной когорты", и Эли осторожно высказал ее, несколько, правда, очеловечив, переведя из политической плоскости в педагогическую. Мол, когда изучаешь незнакомый язык, целесообразно отрешиться ради успеха от всего чужеродного...
      Возможно, всё и прошло бы, не окажись в зале горластой девчушки-филологички - преподавательницы языков. Она тут же подала голос, что это не обязательно: существуют разные теории усвоения.
      Дов рыкнул на нее, усадил взмахом руки. Эли, естественно, ринулся ему на помощь.
      - Вы недовольны, и это ваше святое право! - воскликнул он. - Одно дело бытовые трудности, бездененежье, совсем другое - утрата своего человеческого достоинства, прозябание до конца жизни без надежд. Это страшно. Но... - И резко выкинул руку вперед. - Есть и другой Израиль. Не где-то там далеко Израиль вилл и заброшенных к нам "парашютисток". А вот здесь он, наш: мы уезжали ради детей и внуков, наша алия - алия родительская. Кто же не видит: детишкам здесь рай Божий! Знаю по своему внуку, Ёнчику. Покажите мне хоть одного мальчонку, прожившего в Израиле два - три года, который был бы несчастлив?! Не для этого ли терпите невзгоды и подвохи. И все вынесете для счастья своего ребенка!
      Тут выскочил в проход паренек лет семнадцати в рваной майке, стал вопить о чем-то. Шум начался несусветный. Эли нагнулся, взял лежавший на столе "матюгальник", гаркнул: - Шуш! - Так в Австралии унимали их, детей. Однако несколько юных голосов закричали о чем-то сходном. Вроде бы в школе их не любят, дразнят "помойными русскими". Мальчишек поддержали их матери. Общественный суд закачался, как корабль в бурю.
      Эли понял, не уймет стихии, разнесут зал.
      - У российского бунта, - вскричал он, напрягаясь изо всех сил, сжимая руки в кулаки, - неизменно женское начало. По великому Щедрину, кровопролития в России всегда начинались с того, что некая Дунька толстопятая и Матренка-ноздря мотались по городу в неглиже, плевались, кусались и произносили богомерзкие речи...
      Зал захохотал и, чувствовалось, сразу помягчал к оратору.
      - А как насчет олимовской "русской "партии? Нужна она или нет? спросил кровельщик.
      - Ни в коем случае! - решительно рубанул воздух Эли. - Она выродится в русское лобби, потянет одеяло на себя.
      - Вот и обнимайтесь со своим Щаранским! - Закричали из последних рядов, где по-прежнему кучковались безработные гуманитарии, "рыцари святой метлы", как они называли себя: - Наелись, щаранские подстилки, гады-лакировщики, теперь подают убогим на пропитание...
      - Саше слово! - вскричал старик Капуста протестующе. - Суд права голоса его не лишал.
      - Са-аше! - грохнул зал. - Зажимаете?! Са-аше!
      Эли ждал минуту - другую, затем развел руками и, поджав уязвленно губу, покинул трибуну.
      Когда Саша начал продираться сквозь толпившихся в проходе людей, его сопровождал уже разноголосый неутихающий фейерверк:
      - Саша, мы построимся когда-нибудь или все блеф?
      - Сашок, забудь про аспидов, о себе по порядочку!
      - Саша, задавят, не подставляйся!
      - Не горюй, Сашок, держи хвост пистолетом!.. Лучше кальмансонских девок все равно не найдешь!
      У Саши горела голова. Он был в отъезде, о беде Гиршевичей услыхал лишь здесь, в зале. Начал возбужденно, еще не дойдя до микрофона:
      -Я был последним узником Сиона. В России... Оказалось, в беде последних нет. Повернулось колесо. Вы снова первые. По новой счет пошел. Открыл мне на это глаза мальчик. Десяти лет ему не было... Веня, которого уже нет...
      - Золотое слово! - Старик Капуста вскочил на ноги.
      - Как у Андерсена!- подхватили в дальнем углу безработные филологи. Король голый!
      - В-верна! - грохнуло с балкона. - Только голые короли могли превратить евреев в узников Сиона!
      Саша посмотрел на балкон в тревоге: только что хозяин кинотеатра сунул Дову записку. "Больше никого не пускаю. Как бы балкон не поехал". Наконец, продолжил негромко, нет-нет, да и бросая взгляд на балкон:
      - Моя жизнь, по мнению моей мамы, - сплошные глубокие колодцы... вечно в них проваливаюсь. То в шахте, то Лубянка... - Машинальным жестом коснулся кипы на голове. - Вот когда понял, провидцем был Эдгар По, сказавший: "Истина на дне колодца". Последний мой колодец - государство Израиль... Успокойтесь, не ставлю я его в один ряд с Лубянкой. Он и сам по себе хорош...
      - Черные жить не дают! Мароккашки разные! - взмыл истошный голос. Поднялась женщина с девочкой на руках. Аккуратненькая девочка. В косичках бантики голубые. Хнычет. Сморило ее. - Нас в Газу сунули, - кричала женщина. - В автобусе моих детей избивают. Того гляди прирежут. И никому нет дела...
      - Выкинуть усих черных, вместе с арабчиками, к чертям собачьим! грохнуло с балкона. - Чтоб все по Библии!
      Саша поежился: всего наслушался. Но - такого?! Окинул взглядом балкон. "Не из Кальмансонов ли, соколик? Ридны погромщики били, пока не превратили в свое подобие..."
      Крик поднялся несусветный.
      Эли надрывался ("Шекет! Шекет!") безо всякого успеха. Но -нашелся. Перекричал гвалт:
      - Один умный человек говаривал: "Национализм - последняя стадия коммунизма!"
      Захохотали. Правда, как-то нервно, иные до слез. Но - стали слушать.
      - Все у нас по Торе говорите? ..
      - Да что ты всё о Торе талдычишь? Жрать нечего! В Торе об этом не сказано, что ли?!
      - Сказано! Черным по белому. "Нет муки - нет Торы. Нет Торы - нет муки".
      -Это как понять? - воскликнул тот же голос.
      Саша опять вгляделся в переполненный зал. Вихрастый паренек встал со стула. Ждет ответа. Лицо простецкое, круглое, на губах насмешка. Не видел его ни разу.
      - "Совок" на стройку не пойдет! - бросил Саша зло. - На стройку пусть ишаки идут или идеалисты, а квартирку - дай!.. Вот как это понять.
      Посмеялись негромко, и затихли быстро, без окрика. - ...
      -Тора говорит, что государство без морали обречено. Не случайно, наша история - это история разрушения Храмов.
      - Да заткнись ты, наконец, со своими Храмами! - проорали с балкона. Обрыдли кипастые!
      Саша то и дело посматривал на шумевший балкон. Похоже, там шли свои бои-дискуссии.
      - Это нонсенс! - Голос его стал жестким, непримиримым. -Нигде на земле нет сейчас ненависти к "кипастым", к черным шляпам, только в Израиле. Что мы, вашу жизнь заели?! А, может, "кипастые" здесь громоотвод? "Память" в России валит все беды на евреев, израильские евреи - на "кипастых". - Саша помолчал недовольно.