Бегство (Ветка Палестины - 3)

Не слыхал? Точно! Ухом не повела. А ведь наши мудрецы - не "железная леди". Та хоть с какими-то чувствами, а эти каменные чушки. Видел такие на украинских курганах? Оттуда эти чушки и свезли в Палестину. Помрешь с голодухи, назначат комиссию честнейших, которая объявит тебя шизиком. Мол, туда ему и дорога. Я, старый хрен, молодого джигита повезу на кладбище. Кому это надо?.. Эмик, да собирайся же, воровская рожа!... Что, Сашенька? Статью написал? Давай! Тут же тиснем ее в какой-нибудь независимой потаскушке. - Бросил взгляд на последнюю фразу статьи: "Израиль - не загон для скота. Те, кто собираются принять миллион олим и, вместе с тем, на любых постах, тормозят строительство жилья и рабочих мест, осуществляют не что иное, как гигантскую финансовую аферу на крови русских евреев".
      - О-ох, беда с высоколобыми! - усмехнулся Дов и махнул на прощанье рукой: - Желаю нашему теляти волка съисты...
      На седьмой день голодовки явился министр абсорбции красавец-рав Зальц и обещал содействие. Этот день был тяжким. И для Саши и для Израиля. С утра принесли газеты, в которых рассказывалось об очередном несчастье: поезд сбил кибуцный автобус, в котором везли сорок детей. И тут же привели слова рава Зальца, сказанные публично: "Это им наказание за то, что ехали в субботу". Саша Казак вскричал с болью: - И это раввин?! Страна в горе, а он... Где человечность, где сострадание - основа еврейства? Не об этом Гиллель: "Не делай другому того, чего не хочешь самому себе"? Если человек не выполняет основного нравственного завета иудаизма, какой же он еврей?! Рав Зальц для меня не еврей!"
      Именно в тот час и предстал перед Казаком рав Зальц, со своими обещаниями... Эли тут же прибежал ни жив-ни мертв, опасаясь скандала. Скандал делу не поможет, а Саше закроет путь в ешиву, где его берут преподавать французский язык. Но - обошлось. Саша повернулся лицом к стене, так и пролежал всё рандеву. От любопытствующих и дающих советы не было отбоя. Эли написал на сашиной двери "Без срочного дела не беспокоить", поставил возле его комнатки стул и либо сам ограждал Сашу Казака от сочувствующих, либо просил кого-либо подежурить, чтоб не доконали. Он пропустил к Саше лишь одного человека, который назвался Петром Шимуком, сокамерником Казака. Шимук примчался из Хайфы. "Может, я должен голодать вместе с ним?" - спросил Шимук. Пришлось припустить.
      На десятый день Саша, по настоянию Дова, позвонил Щаранскому в Сионистский Форум.
      - Когда ты в тюрьме объявил голодовку, я тебя поддержал, Натан. И не только я. Все политические. Можешь поддержать меня сейчас? Нас душат подушкой. Чтоб и писка не было. Украли землю.
      Телефон молчал. Доносилось лишь затрудненное дыхание Натана. Наконец, послышалось: - Я считаю, голодовка - не метод в демократическом государстве. Но обещаю приложить все силы...
      Саша положил трубку. Говорил же Эли, не надо звонить, сионисткий Форум нечто вроде советских профсоюзов... Поставил вот Натана в неловкое положение.
      На пятнадцатый день Саше принесли записку на английском, "message", испуганно сообщила дежурная по отелю. Месидж был от специального корреспондента газеты "Нью-Йорк Таймs", который писал, что знаком со статьей узника Сиона Александра Казака, и хотел бы взять интервью - и у него, и еще у нескольких русских евреев, которые живут, вместе с ним, в гостинице "Sunton", названной в его статье "Кладбищем еврейских надежд". Название статье дал Эли, он вообще прошелся по ней профессиональным пером. И вот, сработало...
      Эли избегался, отыскал Дова в городе Хулоне, на стройке. - Это последняя возможность не дать им нас похоронить, -Эли объяснял ему, не переводя дыхания. - Сашина голодовка и будущий визит американцев у всех на устах, амута сохнет, как медуза на берегу, люди бегут от нас; если б вы завтра поддали жару ... уф! мы обрели бы второе дыхание.
      Дов подъехал к гостинице раньше, чем американцы. Расхаживая у входа, ожидал, пока Эли соберет в просторном фойе отеля страждущих постояльцев. Наконец, зарулили на стоянку и газетчики. Специальным корреспондентом "Нью-Йорк Таймс", как отметил Дов с сожалением, оказался незнакомый ему высоченный парень в белом пиджаке. Этот никак не мог встретиться Дову в дни "всемирного шухера", как называл Дов время своего рывка на Запад, когда его осаждала пресса: парень тогда еще соску сосал. Знакомиться с ним Дов не стал. Вошел в стеклянные двери, за которыми уже толпились отцы семейств, явно взволнованные слухами о встрече с каким-то известным типом - не то министром, не то кабланом.
      Многоэтажная гостиница "Sunton" возвышается на улочке имени Бен Гуриона. Улочка тупиковая, упирается в море. По утрам ее метут трое очкастых стариков в синей безразмерной униформе. Свой сегодняшний урок они, видимо, завершали. Старики шли шеренгой, как на параде ветеранов, шурша метлами и разметая по сторонам пыль и грязные бумажки. Один из них оказался человеком средних лет с короткой бороденкой, курчавишейся прямо от ушей. Остальные явно постарше. На очкастых уборщиков глядела с усмешкой дородная дама в мокром купальнике из ярких лоскутков.
      - Вы тоже новая ола? - спросил американец, поравнявшись с ней.
      - Я в Израиле пятьдесят лет, - ответила дама с достоинством.
      - И с утра на море? Как сегодня море?
      - Ш-шикарное море!
      Корреспондент усмехнулся и, задержавшись возле нее, кивнул в сторону уборщиков: - А, скажите, как вы, старожилка, относитесь к ним?
      - Лично я?! Прекрасно! Возможно, не все старожилы со мной согласятся, но, в моем представлении, русские евреи - образованные и интеллигентные люди. Когда в семидесятых хлынула алия из России, мы ахнули: какие же это русские евреи?! Грузины, бухара. А русских, знаете, днем с огнем... И то всё какие-то занозистые. Они, де, настоящие сионисты, а мы непонятно кто. Всё им не по нраву. С самой Голдой спорили, будто они министры, а не она... А вот теперь мы увидели настоящих русских евреев. Сразу видно, глубоко интеллигентные люди. Взгляните на их лица!
      Американец поблагодарил ее за интервью и спросил о том же темнокожую женщину с изможденным лицом, которая задержалась подле уборщиков. Та положила на скамейку кошелку с зеленью, взглянула на очкастых стариков и протянула недобро:
      - А-а, алия генералим! - Выразив и ей свою благодарность, американец шагнул к уборщикам.
      - Господа российские интеллигенты, - громко произнес он. -Я корреспондент "Нью-Йорк Таймс". И хотел бы взять у вас интервью.
      - Мы заняты! - отрезал старик в роговых очках. - Мы должны убрать еще автобусную станцию, вот ту, - и он показал метлой вдаль, где разворачивался автобус с цифрой "15".
      - А вам платят по-человечески? - сочувственно спросила дама в купальнике.
      - Три шекеля в час!
      - Как?! - удивилась дама. - Минимум зарплаты в Израиле пять с половиной. Хозяева не имеют права!
      - Они не имели морального права этапировать русских евреев в Израиль! мрачновато ответствовал широколицый средних лет уборщик. - А приволокли, как видите. Все другие страны для евреев закрыли на замок, прохвосты безмозглые!
      - При полном молчании американской прессы, - не без ехидства добавил старик в роговых очках.
      - Всех бы вас на одну осину! - в сердцах воскликнул третий старик, волочивший за собой пластиковый мешок для мусора. И только тут обнаружилось, по высокому и нервному голосу, что это женщина.
      - Господа! - воскликнул корреспондент. - Мы хотим помочь вам, не отказывайтесь от интервью! Когда вы кончаете работу? Через сорок минут? Прошу каждого назвать номер своей комнаты. Мы придем к вам!
      Корреспондента и его юную спутницу в длинном белом плаще, похожем на римскую тунику, встретил у стеклянных дверей гостиницы Эли. Он переминался с ноги на ногу, похоже, волновался. Представился как коллега Саши Казака, повел гостей к лифту. Счастье, что американцы не читали по-русски. Не то сразу познакомились бы со всеми надписями углем и мелом на стенках лифта и коридоров: "Чем в Амуту, лучше в омут", "Получил машканту - умер", "Евреи всех стран - не будьте легковерными идиотами", "За мир ли Шамир?" А на дверях комнаты Казака была приколота вырезка из газеты, - дружеский шарж на министра строительства генерала Ариеля Шарона со стихами, начинавшимися со слов: "К этому "бульдозеру", да пару б экскаваторов".
      До синевы выбритый и улыбающийся Саша, сидевший на кровати, с самым безмятежным видом сказал гостям, что нынешняя голодовка в его жизни наилегчайшая. Просто детская забава. Идет всего-навсего первая "пятнашка". Из четырех возможных.
      Американец и его спутница переглянулись в тревоге. Им стало ясно: молодой человек от голода и переживаний начал заговариваться, и, наверное, лучше оставить его в покое. Задав несколько малозначащих вопросов, они ретировались в коридор.
      Эли, увидя, что корреспонденты ушли, расстроился. Значит, интервью не удалось. Схватив портфель, он помчался по своим делам.
      Журналисты принялись рассматривать номера на дверях. Одна из дверей приоткрылась, показался уборщик с коротенькой и широкой, во все лицо, курчавой бородкой.
      - К вашим услугам! - миролюбиво сказал он, вытирая руки носовым платком.
      Американцы представились: - Сэм, "Нью-Йорк Таймс", Линда, агентство "Ассошиейтид Пресс".
      Уборщик предложил направиться в кухоньку, потому что он не живет в гостинице.
      - Я - человек, вляпавшийся в Израиль по недомыслию, - начал уборщик, когда американцы уселись у накрытого газеткой столика. Он снял со стола пустые кастрюли, сунул их на полочку. - Рассказать о себе? Что за вопрос!.. - Ему стало жарко, и он скинул свой синий комбинезон до пояса. У него был мощный торс, широкой кости мускулистые руки, видимо, не страшившиеся никакого труда... - Меня зовут Евсей Трубашник. В той, потусторонней жизни я тоже был мусорщиком. Такая была моя должность точненько! Первое мое изобретение - высокотемпературная печь. Она сжигала весь мусор подмосковного города, поглощая и нейтрализуя вредные выбросы, неизбежные в таком адском деле. Таким образом, я работаю, как видите, по профессии! - произнес он с усмешкой. - ... Моя печь? Сионские мудрецы посчитали, что Израилю намного дешевле наградить меня, как профессионала, персональной метлой. Сунули в руки метлу, и никаких тебе забот, елки-моталки!.. Так вот, по подсчету той, ныне потусторонней, дирекции, моя печурка принесла городу и комбинату четыре миллиона экономии. Я получил за это премию - сорок ре. Ну да, рублей... За остальные изобретения? Какому изобретателю платили когда по человечески?! Мой максимальный гонорар шестьдесят ре. Плюс почетная грамота. Всю молодость провел в московской "коммуналке..." Что такое "коммуналка"? Это прообраз коммунизма - туалет и ванна по заявкам трудящихся!.. Я жил с матерью и грезил о собственной квартире. Потом, когда мать умерла и появилась жена - балерина кордебалета и бутончик-доченька, я понял, что квартира - воздушный замок. Денег на замок мне не собрать никогда. Завербовался в Норильск, с трудом копил свои вожделенные ре... И тут, о, ужас, начались наши советские фокусы! Почище, чем у Булгакова в его "Мастере и Маргарите": бумажные ре на глазах публики стали деревянными. На них вполне можно было купить, но не квартиру, а памятник на собственную могилу... Приглядел бы я себе глыбу из норильского гранита. Но тут такое началось, что пришлось, елки-моталки! уносить ноги.
      - Позвольте, а зачем вам пришлось, извините, уносить свои елки-моталки? - воскликнул Сэм. - У вас были столкновения с властью?
      - Никогда! - воскликнул уборщик, и почему-то оглянулся.
      - А где вы живете? - Линда нацелила фотоаппарат на курчавую ухоженную бородку.
      - Нигде! Я - бомж!.. Что такое бомж? БОМЖ - это советская аббревиатура. Без Определенного Места Жительства. То есть босяк! Отбросы общества!
      - Как это может быть в Израиле? - воскликнул Сэм, вынимая из кожаной сумочки магнитофон.
      - В Израиле все может быть.! Я в стране год и четыре месяца. Год власть давала мне деньги на квартиру, а потом хозяин выставил меня вон. Сдал квартиру новичкам, которым еще дают шекели. Это называется тут "прямая абсорбция". Записывайте, пожалуйста, я разрешаю, что за вопрос! "Прямая абсорбция"? Вы же видите! Через год - на улицу прямиком.
      - Извините, но где же вы, скажем, сегодня ночевали? - недоверчиво спросила Линда. - Где-то приводили себя в порядок? Босяку так бородку не подбрить, - добавила он улыбчиво.
      Сэм бросил недовольный взгляд на Линду, поинтересовался деловито: Пристроены у друзей? В общежитии?
      - Пристроен, что за вопрос! Я абонирую садовую скамейку. Тут, рядом с отелем... Свежо, морской воздух... Есть ли надежда? Кто знает? Вот, говорят, амута. И я записался. Но, боюсь, будет как в России. Вступительный взнос взяли, а потом ищи ветра в поле.
      - Вы видите здесь свое будущее?
      - Я подмету весь Израиль, поскольку страна маленькая. А потом сломаю метлу о голову главного сионского мудреца Шамира. Или о того, кто его заменит. Нет-нет, вы пишите!
      - Позвольте, - Сэм усмехнулся. - С советской властью у вас, как вы сказали, не было конфликтов. Вы, по всей видимости, тихий и верноподданный человек? Политика не ваша сфера?
      - Я верноподданный там, в зазеркалье, а тут, нет никакого вопроса! я таки сломаю нашему Премьеру голову. Он ответит за каждый выброшенный на свалку рабочий день инженера-изобретателя. Да разве только за мой день?! Хотите откровенный разговор? На всю железку? Или вам, господа, это ни к чему?
      - Вполне к чему, господин изобретатель. Я имею право включить свой тейпрекордер?
      - Почему нет! - Евсей Трубашник поершил в раздумье бородку, в которой сверкнула первая седина, и начал излагать свою думу. Говорил он спокойно, не прерываясь, видно, дума эта мучила его давно и толковал о том он не раз. Веселые "елки-моталки", представлявшие инженера Евсея простоватым, немудрящим парнем, что, видно, помогало ему в России выжить, из его речи совершенно исчезли.
      - За сорок пять послевоенных лет - рассмотрим только их? - еврейский народ Восточной Европы обрел состояние. Богатство в виде высокообразованной части своего народа. Это чудо еще будут изучать историки всех стран. Кроме, конечно, израильских. Почему "кроме" вы поймете из дальнейшего... Разве не чудо, что в нищих странах, при фашистских и полуфашистских системах подавления мысли, где интеллигентные семьи никогда не имели достатка, еврейские старики родители, кстати, и мои тоже, вынуждены были отдавать все, даже кровь, чтобы их дети получили самое лучшее образование. Именно там, в условиях долгой и постыдной приниженности евреев, родились не только тысячи и десятки тысяч талантливых людей, но и гении... Три-пять таких звезд у всего мира на слуху. А я знаю десятки блистательных ученых, совершивших открытия всемирного значения, неизвестных по сей день: они вынужденно работали на вторых-третьих ролях, чаще всего, исследователями-невидимками за семью печатями секретных лабораторий, годами и десятилетиями их отбрасывали от ключевых постов "по пятому пункту". Это, как вы понимаете, сливки. Но сливки без молока не получишь. Молоко - извините за сравнение, я не поэт, а заводской инженер -это сотни тысяч кандидатов и докторов наук, инженеров, врачей, рабочих высокой квалификации. Это профессионалы во всех отраслях промышленности, яркая комета на русском небе, что вызвало даже удивление Горбача: евреев в СССР всего ноль шестьдесят один процент, а ученых - куда ни глянь - иудей! Это и есть то, что я называю чудом. И вот это чудо, значительная часть его, оказалось ныне в Израиле. Больше половины "олим ми Руссия" с высшим образованием. Иные в пору самых высоких своих достижений и зрелости, - в возрасте пятидесяти-шестидесяти лет. Часто в годы своего максимального творческого расцвета - не чудо ли?! И вот это еврейское чудо, стыдно говорить! в еврейском государстве невостребовано. Оказалось здесь ни к чему - не нуждается в нем Израиль... Там мы стояли в очередях за батоном и бутылкой молока, здесь оказались в более страшной очереди - за право быть нужными, за право думать, работать по профессии. Кричишь на всех углах работу! Тебе метелку в руки - трудись!.. Чем выше интеллект, тем ниже порог чувствительности. Значит, больнее всего людям высокого полета. Они могли бы стать гордостью страны, а их - в грязь.
      В этой гостинице живет профессор Аврамий Шор, известный социолог. Он пишет: за год простоя исследователь, лишенный лаборатории, материалов, теряет четверть своей потенции. Значит, четыре года, и ученого нет.
      Но давайте, господа, рассмотрим проблему с другой стороны. Может быть, у Израиля достаточно специалистов? А у нас амбиции не по разуму? Вам это любопытно или сменить пластинку?.. Хорошо, продолжим. Я, по базовому образованию, инженер-электрик. Восемь месяцев работал почти по специальности. Меня даже повышали, сулили дать "квиют", постоянство, что в Израиле вроде ордена "Победы". Готов свидетельствовать перед любым трибуналом. Энергетика Израиля отстала на пятнадцать лет. Даже у себя в Норильске я не видел таких безграмотных инженеров, как здесь. Мне приходилось отменять монтаж по их чертежам. Перечеркивал красным карандашем. Дикость, дикость! В компании, где я работал, внедряли вакуумные выключатели и прочую аппаратуру, созданную по патенту доктора Свечкова. Днем с огнем искали специалистов. Я привел не просто знатока, я привел самого доктора Свечкова, моего учителя, репатриировавшегося в Израиль. Не взяли. Тут я им и высказал все! Естественно, меня в шею... Нет, голод мне не грозит. По Норильску у нас ходил татарин, голосил под окнами дурным голосом: "Чыним, паяим, каструли почыняем..." Вот я и есть такой татарин. Шекель в кармане не звенит, вешаю на стенку бумагу: "Чиню компьютеры, телевизоры, пылесосы", ну, и все прочее...
      Линда хотела заметить что-то, но, взглянув на лицо Евсея, осеклась: широченные острые скулы его дернулись взад-вперед яростно.
      - Позвольте мне идти... к вашему учителю... как его?. Сверчиков, сказал Сэм. - Мне непонятно, почему его не взяли. Ведь это их бизнес удача, доходы... Что? Сказали, плохой иврит?
      - Это, господа, вам трудно понять. Пятьсот тысяч работящих людей прибыло из России. Вот и ввели бы вторым, рабочим, языком русский... Кого интересует доход, тот давно перестроился. Идешь по городу, читаешь по-русски: "Масло", "Сыр швейцарский". "Адвокат и нотариус". На двух языках рекламирует тот, кто хочет привлечь к себе. А в нашей фирме хотели не привадить, а отвадить. Чтоб свечко-выми и не пахло. Хотите хоть что-то понять, поговорите с моими коллегами по метле и тряпке.
      - С коллегами поговорим обязательно. Но хотел бы знать мнение человека, принявшего к сердцу... как это?.. судьбу "еврейского чуда".
      - Хорошо, скажу. Сорок лет в Израиле во главе поиска полезных ископаемых стоят отставные генералы. Не геологи. Что тут нашли? "Горништ", как говорила мама -н ичего! А в Израиле есть и нефть, и золото... Я взял геологию для наглядности. Всюду так. Свечковых к делу не подпускают - и это трагедия Израиля. Двадцать пять тысяч преподавателей упали с неба за последние три года. Среди них известные педагоги Москвы, Ленинграда, Харькова. Даже если десятая часть учителей, в конце-концов, прорвется, сегодняшние школьники уже не попадут в их руки. В результате многие родители отправляют своих детей двенадцати-четырнадцати лет обратно в Россию, чтоб дети получили подлинное образование, которое израильская школа не дает. И это приняло массовый характер.
      - Это подлинные факты? - настороженно спросил Сэм.
      - Еще бы! Я бывал в Лоде как электрик и сам видел отъезжающих школьников. Об этом и Натан Щаранский предупредил правительство. Родители спасают детей от полуграмотных преподавателей, от травли. Мой знакомый, доктор математики, третий год пробивает математическую школу для одаренных детей. Хорошо если пробьет, а если нет?.. Так вот, господа, итог - нужен евреям такой Израиль?
      - Ну, это вы перехватили! - Сэм усмехнулся. - Вы не сможете отрицать, что Израиль поднял еврейство в глазах всего мира.
      - Задержимся на минутку, господа американцы. Боготворите израильских царей и дальше и гоните им свои тугрики, которые позволяют вам от Израиля отвернуться, палец о палец для него не ударить. Я вам не судья. Но послушайте! Что такое еврей в моем представлении? Оставим религиозные концепции. Пусть этим занимается сиятельный министр Зальц, который следит, чтоб не отец, а именно мать были чистопородными. Давайте поговорим как люди двадцатого века. Что такое еврейство? Это неостановимое стремление к знанию, прежде всего. Если стремление людей, меченых "пятым пунктом", идет так, Евсей показал огромной ладонью движение снизу вверх, - это еврей. Если так, - Евсей провел рукой сверху вниз, - это не еврей, даже если он возносит хвалу Господу трижды в сутки. Так было всегда, все тысячелетия. Отсюда и цифры евреев-Нобелевских лауреатов, и достижения этой нации, разбросанной по свету. Так вот, господа, в Израиле эта кривая повернулась... - Он показал движение круто вниз. - Еврейская катастрофа продолжается, она не кончилась, лишь приняла другое обличье. История повторяется. Мои родители верили, что мы идем к коммунизму. В светлое будущее. Но спросили ли моего отца, стоит ли ради будущего вырезать половину народа России? Ныне идее государства Израиль бросается под ноги все еврейское достояние, все богатство. Чудо на распыл. Сделали бы так умные руководители?.. Почему умный народ евреи избрали в вожди честолюбцев с кругозором местечковых балагул, зарвавшихся недоумков, губящих страну - не ведаю. Кому-то выгоден такой расклад... Вижу по вашим лицам, вы поняли, куда я клоню. В мире четырнадцать миллионов евреев. Здесь четыре с половиной, и говорят за всех нас, от имени всего еврейского народа. По какому праву?! Так вот, я не дипломат, я заводской инженер. Скажу прямо: претензия Израиля подмять всех нас, во имя своих политических идей, не имеет под собой ни юридической, ни моральной базы. Не может представлять нас государство, уничтожающее интеллектуальную часть еврейства. Израиль не нуждается в нас, а мы, извините, нс хотим его дубовой опеки.
      - Все это, я бы сказал, весьма любопытно, - произнес Сэм посерьезнев, закуривая, - но... ведь это целая программа. Что вы собираетесь делать, в соответствии с ней?
      - Мы пытались пустить корни, наладить взаимопонимание. Отправились даже к генералу Шарону, спасителю отечества, авось поймет, поможет... Извините за инженерное сравнение, у нас шаг резьбы не совпадает. И у шестеренок ломаются зубья.
      - Шестеренки взаимозаменяемы. Следует лишь подобрать нужного диаметра...
      - Не успеем, - перебил Евсей. - Это продлится два-три поколения, в лучшем случае. Не спасем то, что является нашей гордостью. Шестеренки отладим, а чудо в навоз.
      - Каков же выход?
      - Уходить надо отсюда, всем! Вывозить ученых, инженеров, врачей, не нашедших применения, как вывозят сейчас многих наших школьников. Не дать местечковым задам раздавить нас... Мы зарегистрировали общину русского еврейства, узаконили ее, несмотря на весь клекот, лай и обвинения, что мы рвемся к власти. Да, было это, рвались в вожди всякие тщеславные прилипалы, - они исчезли, едва начался серьезный разговор и запахло долгим противостоянием чиновным задам, запахло диссидентством. Знаете ведь, во всех странах не любят диссидентов, глушат их, увольняют под любым предлогом, искореняют. Поэтому те из нас, кто нахлебался досыта, до рвоты, и создали общество защиты русского еврейства. Со всеми видами помощи. Юридической, социальной, моральной. Иначе все останется, как сейчас... Интересуетесь, как сейчас, дорогая Линда? Вот последний пример: учитель из России, ныне он, увы, школьный сторож, разнимал драчунов. Один из мальчишек, сабра, пожаловался отцу: "Меня русский ударил". Упрятали русского еврея в кутузку. Сороковые сутки сидит, вместе с уголовниками, хотя по закону без суда можно держать взаперти лишь двадцать девять дней...
      - Значит, всем уходить? - с досадой спросил Сэм. - А кто-то не желает. Посчастливилось, получил работу...
      - Тут таких борцов навалом. Стоит за правду, обличает власть... пока работа не подвернулась. И... поминай как звали. На демонстрацию экологов и то не дозовешься... Впрочем, существует и такая тенденция: уходить, оставаясь на месте. Лично я вступлю в комитет "ВОЗВРАЩЕНИЕ". Уйду сам, и уведу столько евреев, сколько смогу.
      - Куда?! - воскликнула Линда, которая поначалу приняла обнаженного до пояса Евсея с его искуссно подстриженной курчавой бородкой за фатоватого культуриста, - терпеть их не могла, теперь она была оглушена и его мыслями и его решимостью.
      - Куда? - воскликнул, вслед за ней, и Сэм.
      - Хороший вопрос. Возможно, мы попросим политического убежища. Все и сразу.
      - В Израиле не убивают. Значит, и политическое убежище просить невозможно.
      - Убивают талант, убивают культуру, растирают в порошок личность. Случается, уничтожают и физически - ножами, гранатами.
      - Понимаю, арабские террористы.
      - Верно! Но ни командование Цахала, ни правительственные чины за это ответственности не несут. На улице зарезали женщину из России. Ни у кого даже мысли не появилась, что кто-то должен поплатиться своей хлебной должностью. Мы не только, как специалисты, беззащитны здесь, но, случается, и как евреи. Словом, нас облапошили, закрепостили отработанными методами. Есть в стране банк "Идут". Там дежурят молодицы с молотами, сбивают кандалы. Пока не расплатишься за этапирование в Израиль, кандалы не собьют, греми своим железом и не ной. Через три года раскандалят. Я и не ною, как видите. Многие мои знакомые "ложатся на дно". Ждут своего 1861 года, по их выражению. Я постараюсь откупиться от "крепости" раньше. И тут же рвану прочь от обманной фирмы Шамир, Перес и Ко. Куда? Куда глаза глядят!
      Тут заглянул на кухню высокий старик в роговых очках - второй уборщик. Он уже сбросил синюю мешковатую униформу и помылся. Корреспондент встал и, сердечно поблагодарив за интересное интервью инженера Рассея Трубашник, как он его назвал, обратился к вошедшему. Кухня стала заполняться олим, вернувшимися после встречи с Довом. Появился и Эли, который записывал людей в амуту. Старик в роговых очках поняв, что в этом гомоне ни о чем не поговоришь, предложил уединиться для беседы в его комнате. Он-то и был профессором, доктором наук, о котором то и дело вспоминал сегодня Сэм, находившийся под впечатлением статьи Саши Казака и разговора с Евсеем Трубашником. Представясь, Сэм спросил профессора, возможно ли, что человек в СССР был аполитичным и законопослушным, притерпелся к ограничениям и неволе, а здесь стал воинственно-независимым и агрессивным? Как это по русски говорят? До кончика ногтя политичным... Реальна ли такая метаморфоза на взгляд ученого?
      - Вполне реальна! - твердо, без обиняков, ответил ученый.
      -Извините, уважаемый профессор, я уточняю вопрос? В Израиль за последние два года прибыло четыреста тысяч вполне аполитичных граждан. Приедут еще, по крайней мере, миллион подобных, простите за неологизм, хомо-советикус, которые всю жизнь бездумно голосовали за что угодно. Как и их русские господа. Возможно ли, чтоб однажды все они проснулись политическими борцами? И стали угрозой существующей в Израиле системе? Правительству? Реально это?
      - Вас интересует точка зрения психолога? Тогда позвольте повторить: вполне реально. Это уже происходит. В частности, здесь, в этом сохнутовском отеле...
      - Если вас не затруднит, господин... простите, ваше имя? Аврамий Иосифович Шор? Я правильно записал спеллинг? Не могли бы вы научно обосновать, доктор Аврамий Шор, свою позицию, предвещающую глобальные перемены, а, возможно, и социальный взрыв в Израиле?..
      Глава 9. "ЭЙЗЕ ГИЛ, ДОКТОР?"
      В номере профессора Шора пахло куриным супом и валерианкой. Цветными аптечными бутылочками был уставлен подоконник. Какие-то сосуды стояли по углам, на полу, усиливая ощущение тесноты и беспорядка. У Аврамия от длительной прогулки с метлой разгорелись щеки. Чисто выбритый, энергичный, в застиранной косоворотке с засученными рукавами, он не производил впечатление человека болезненного или неряхи. Сэм взглянул на захламленный подоконник, на профессора, который хоть и бормотал с независимым видом: "В тесноте, да не в обиде", но, казалось, несколько стыдился своего убогого жилища. И потому, смахнув крошки со столика и усадив за него гостей, принялся за свой рассказ без промедления, с нарочитой шутливостью:
      - Я дико извиняюсь, конечно... Мои соседи по отелю расколдовались, точнее не скажешь о том, что с ними произошло. Слово "расколдовались" восходит к ведомству ведьм с Брокена и советских шаманов. Попытаюсь перевести его в научные категории... - Начав с обычной для него иронии, он вдруг почувствовал, что сильно, до сердцебиения, волнуется, и обрадовался своему полузабытому рабочему чувству ученого, которому предстоит убедить слушателей в точности и полноте своих исследований.
      -...И в Ленинграде, в Университете, и в московском НИИ, -всюду не раз я наблюдал, как многие мои знакомые небрежно отбрасывали, порой даже не читая, книги и брошюры из-за "бугра". К примеру, брошюры НТС, хотя в них не было никакой крамолы: НТС не призывал даже переименовывать Ленинград в Санкт-Петербург, писал лишь о разрушении города, как архитектурного памятника... Почему же горожане с двойным "верхним" образованием, понимавшие, что каждое слово в этой книжице святая правда, от этой правды высокомерно отворачивались? Парадокс? Увы, нет. Я понял, что возможность восприятия у многих блокирована страхом, постоянным шельмованием "антисоветчиков". Я стал свидетелем того, что Бердяев называл "суженным сознанием" - факты, идущие вразрез с привычными представлениями, вызывали чувства, холодящие спину и блокирующие восприятие информации. Люди предпочитали видеть то, что им внушали. В Израиле страх стал исчезать, и они расколдовались. Процесс этот идет, как в реторте алхимика, мечтающего превратить медяшку в золото, - у всех на виду, открыто. Только с иным, положительным результатом. Некоторые впали в состояние прямо противоположное прошлому, - самые отъявленные бунтари появляются из среды каменно-правоверной. Этот процесс поразил меня.
      Оказалось, самый страшный черт - бывший ангел. Такова наша реальность... Позволю себе предположить, эти ангелы свое слово еще скажут, ждать недолго... - Отмахнувшись от Линды, которая пыталась сфотографировать его: "Потом-потом!", Шор продолжал в академической, лекторской манере: Обозначим для четкости изложения сей социальный и психологический феномен под номером "1".