CCXXX

Торир Собака пошел к телу Олава конунга и убрал его, как полагается. Он положил тело конунга на землю, распрямил его и накрыл. Он говорил потом, что, когда он вытирал кровь с лица конунга, оно было прекрасно, и на щеках его играл румянец, как у спящего, но только ярче, чем при жизни. Кровь конунга попала на кисть Торира, на то место, где у него была рана, и ему не понадобилось ее перевязывать, так быстро она зажила. Торир сам рассказывал об этом чуде, когда святость Олава конунга стала явной для всех. Торир был первым из знатных людей в войске врагов конунга, кто признал святость конунга.

CCXXXI

Кальв сын Арни стал искать среди павших своих братьев. Он нашел Торберга и финна. Люди говорят, что Финн хотел убить Кальва, бросил в него кинжал и стал поносить его, называя изменником и предателем. Кальв пропустил все это мимо ушей и велел унести Финна и Торберга с поля боя. Их осмотрели и опасных ран не нашли. Они свалились от усталости и под тяжестью собственного оружия. Кальв велел отнести братьев на свой корабль и отправился с ними домой. Когда он уплыл, отправились домой и все бонды, жившие поблизости, кроме тех, кто остался искать своих раненых или убитых родичей и друзей. Раненых отправляли в дома, так что все соседние дома были полны раненых, а некоторых разместили в шатрах. Удивительно, что в войске бондов собралось так много народу, но не менее удивительно и то, как быстро это войско распалось после сражения. Так случилось в основном потому, что большинство бондов было из близлежащих местностей и стремилось домой.

CCXXXII

Бонды, жившие в Верадале, пошли к своим предводителям, Хареку и Ториру, и стали жаловаться на свои беды. Они говорили так:

– Те, кому удалось бежать, направились в Верадаль в наши усадьбы и осели в них. Мы не можем вернуться домой, пока они здесь в долине. Мы просим вас нагрянуть на них с войском и не дать никому уйти. Ведь они, наверное, поступили бы также с нами, если бы им больше повезло в этой битве, и они еще могут поступить так, если мы встретимся с ними, когда перевес будет на их стороне. Они останутся в долине, если их никто оттуда не прогонит, и тогда они начнут разорять наши усадьбы.

Бонды долго говорили так, призывая предводителей поехать и перебить всех, кому удалось бежать. Посовещавшись, предводители нашли, что многое из сказанного бондами справедливо, и они решили, что пусть Торир Собака со своими людьми отправится в Верадаль. У него было шесть сотен человек. Они двинулись в путь к вечеру и дочыо добрались до Суля. Торир узнал, что вечером там был Даг сын Хринга и многие другие люди Олава конунга. Они остановились там, чтобы поужинать, и отправились дальше в горы. Торир сказал, что он не станет гоняться за ними по горам, и повернул обратно в долину. Им удалось перебить там лишь немногих из войска конунга. Бонды отправились тогда в свои усадьбы, а Торир со своими людьми на следующий день поехал к своим кораблям. Люди же конунга, которые были в состоянии бежать, попрятались в лесах или укрылись у местных жителей.

CCXXXIII

Тормод Скальд Черных Бровей в этой битве сражался под стягом конунга. Когда конунг пал и вражеский натиск был всего сильнее, люди конунга гибли один за сругим, а большинство из тех, кто ещё сражался, были ранены. Тормод был тяжело ранен, поэтому он, так же как и Другие, ушел оттуда, где было всего опаснее. А некоторые тогда бежали с поля боя. Тут началась битва, которую называют натиском Дага, и все люди конунга, которые еще могли держать оружие, устремились туда. Но Тормод не был в этой битве, так как не мог сражаться из-за ран и сильной усталости. Он стоял рядом со своими товарищами и уже ничего не мог предпринять. Тут ему в левый бок попала стрела. Он отломал комель стрелы и пошел с поля боя в ближайшую усадьбу, и зашел в какой-то большой сарай. В руке у Тормода был обнаженный меч. Когда он вошел туда, к нему навстречу вышел человек и сказал:

– Что-то ужасное здесь творится, все плачут и стонут. Стыдно, что взрослые мужи так плохо выносят боль. Может быть, люди конунга и смело сражались, но они совсем не по-мужски терпят боль.

Тормод говорит:

– Как твое имя?

Тот назвался Кимби. Тормод спрашивает:

– Ты был в бою?

– Да, – говорит он, – я был с бондами, и это было к лучшему.

– Ты не ранен? – спрашивает Тормод.

– Немного, – отвечает Кимби, – а ты был в бою?

– Я был с теми, чье дело лучше.

Кимби увидел на руке у Тормода золотое обручье и сказал:

– Ты, верно, человек конунга. Дай мне это обручье, и я тебя спрячу. Ведь бонды убьют тебя, если ты попадешься им.

Тормод говорит:

– Возьми обручье, если сможешь. Я потерял большее.

Кимби протянул руку, чтобы взять обручье, тут Тормод взмахнул мечом и отрубил ему кисть. Говорят, что Кимби терпел боль не лучше, чем те, кого он только что поносил. И Кимби ушел.

А Тормод остался в сарае. Он сидел и слушал, о чем говорят люди. Каждый рассказывал о том, что видел в этой битве и кто как сражался. Одни хвалили больше всего отвагу Олава конунга, а другие называли людей, которые вели себя не менее мужественно. Тогда Тормод сказал:

CCXXXIV

Затем Тормод ушел из сарая и вошел в какой-то дом. Там было много тяжело раненых, и какая-то женщина перевязывала им раны. На земляном полу был разведен огонь, и она грела на нем воду для промывки ран. Тормод сел у дверей. Люди, которые ухаживали за ранеными, входили и выходили. Один из них, проходя мимо, повернулся к Тормоду, взглянул на него и сказал:

– Отчего ты такой бледный? Ты ранен? Почему ты не просишь, чтобы тебя полечили?

Тогда Тормод сказал такую вису:

Тормод встал, подошел к огню и постоял там некоторое время. Лекарка сказала ему:

– Эй ты! Пойди-ка принеси дров, которые лежат там снаружи у дверей.

Тормод вышел, принес охапку дров и бросил ее на пол. Тут лекарка посмотрела ему в лицо и сказала:

– Ужас, какой он бледный. Что с тобой?

Тормод сказал:

Тогда лекарка сказала:

– Покажи-ка мне твои раны, я перевяжу их.

Он сел и сбросил с себя одежду. Осмотрев его раны, лекарка стала ощупывать рану в боку и почувствовала, что там застряло железо, но она не могла определить, как глубоко оно вошло. В каменном котле у нее варилась смесь лука с другими травами, и она давала эту смесь раненым, чтобы узнать, глубоки ли их раны: если рана оказывалась глубокой, то из нее чувствовался запах лука. Она дала этой смеси Тормоду и велела ему съесть. Он говорит:

– Унеси это, я не голоден.

Тогда она взяла клещи и хотела вытянуть железо. Но оно сидело крепко и мало выдавалось наружу, так как рана распухла. Тогда Тормод сказал:

– Вырежь все вокруг железа, чтобы можно было ухватить его клещами, и дай их мне, я его вытащу.

Она сделала, как он сказал. Тормод снял золотое обручье с руки, отдал лекарке и сказал, что она может делать с ним, что захочет.

– Это хороший подарок, – говорит он, – Олав конунг подарил мне это обручье сегодня утром.

После этого Тормод взял клещи и вытянул из раны наконечник стрелы. На его крючьях зацепились волокна сердца, одни красные, другие белые. Увидев их, Тормод сказал:

– Хорошо кормил нас конунг! Жир у меня даже в сердце.

Тут он упал навзничь мертвый. Здесь кончается рассказ о Тормоде.

CCXXXV

Олав конунг погиб в среду в четвертые календы августа месяца. Войска сошлись около полудня, битва началась до мидмунди, конунг пал до нона, а темно было от мидмунди до нона99. Сигват скальд так рассказывает о конце битвы:

А еще он говорит так:

Бонды не стали обирать убитых, так как сразу после битвы многих из тех, кто сражался против конунга, обуял страх. Но они все же сохраняли вражду к людям конунга и говорили между собой, что тела погибших с конунгом не следует готовить к погребению и хоронить, как полагается, и называли их всех разбойниками и преступниками. Но могущественные люди, чьи родичи погибли в этой битве, не слушали их и отвозили тела своих родичей в церкви и убирали их, как полагается по обычаю.

CCXXXVI

Торгильс сын Хальмы и его сын Грим отправились на поле боя вечером, когда уже стало темно. Они взяли тело Олава и перенесли его в заброшенную хижину, стоявшую в стороне от усадьбы. У них были с собой светильник и вода. Они сняли одежды с тела конунга, омыли его и завернули в льняное покрывало. Затем они положили его на пол и прикрыли ветками, чтобы никто из тех, кто мог зайти туда, не заметил его. Потом они вышли оттуда и пошли домой в усадьбу.

И то и другое войско сопровождало множество нищих и бедняков, просивших себе на пропитание. Вечером после битвы весь этот люд остался там и, когда наступила ночь, они стали искать приюта во всех домах, как больших, так и маленьких. Среди них был один слепой, о котором рассказывают следующее. Он был беден, и с ним ходил поводырем мальчик. Они вышли из усадьбы и стали искать пристанища. Они подошли к хижине, где лежало тело конунга. Двери в йей были такие низкие, что вовнутрь нужно было чуть ли не вползать. Когда слепой вошел в хижину, он стал ощупывать пол, ища, где бы ему лечь. На голове у него была шапка, и когда он наклонился, ощупывая пол, она сползла ему на лицо. А когда он ощупывал пол, он почувствовал под руками что-то мокрое. Поправляя шапку мокрыми руками, он коснулся пальцами глаз. Он почувствовал сильную резь в глазах и стал тереть их мокрыми руками. Затем он вылез из хижины и сказал, что там нельзя лежать, так как все внутри мокро. Но когда он вылезал из хижины, он увидел свои руки, а потом и все, что было поблизости и что можно было видеть в темноте. Он сразу же пошел обратно в усадьбу, вошел в дом и сказал всем, что он прозрел и стал зрячим. А многие знали, что он раньше был слепым, так как он бывал там раньше, странствуя но всей округе. Он сказал, что прозрел, когда вылез из какой-то заброшенной хижины.

– Там внутри все было мокро, – говорит он. – Я щупал пол, а потом мокрыми руками потер глаза.

И он рассказал, где эта хижина. Люди, которые там были, очень дивились этому происшествию и спрашивали друг друга, что же это могло быть внутри хижины. А Торгильс бонд и Грим, его сын, знали, отчего все это произошло, и очень боялись, что недруги конунга пойдут обыскивать хижину. Они тайком отправились туда, взяли тело конунга, перенесли его на луг и спрятали там, а потом вернулись в усадьбу и легли спать.

CCXXXVII

Торир Собака в четверг вернулся из Верададя в Стикластадир, и вместе с ним пришло много народу. Еще многие бонды оставались там. Они все еще осматривали поле боя, увозили тела своих убитых родичей и друзей и помогали раненым, тем, кому хотели помочь. Многие умерли уже после битвы. Торир Собака пошел к тому месту, где пал конунг, и стал искать его тело. Не найдя его, он стал искать кого-нибудь, кто бы мог ему сказать, куда девалось тело конунга. Но никто ему не мог ничего сказать. Тогда он спросил Торгильса бонда, не знает ли тот, где тело конунга. Торгильс отвечает так:

– Я не участвовал в битве и мало что знаю о ней. Говорят, что Олава конунга видели ночью у Става, и с ним были его люди, А если он погиб, то ваши люди, верно, спрятали его тело в пустынном месте и засыпали камнями.

И хотя Торир точно знал, что конунг погиб, словам Торгильса поверили, и стал ходить слух, что конунг спасся из битвы и скоро соберет войско, и снова двинется на бондов.

Торир пошел к своим кораблям, отчалил от берега и поплыл вдоль фьорда. Тогда все бонды стали разъезжаться, взяв с собой тех раненых, которых можно было перевозить.

CCXXXVIII

Торгильс сын Хальмы со своим сыном Гримом хранили тело конунга. Они много думали, как сберечь его, чтобы недруги конунга не смогли надругаться над ним, ибо они слышали, как бонды говорили, что, если найдется тело конунга, то надо его сжечь или потопить в море.

Отец и сын видели, как ночью на боле боя, там, где лежало тело конунга, горит свеча, и также потом, когда они спрятали его тело, они все время видели ночью свет над тем местом, где лежало тело конунга. Они боялись, что недруги конунга найдут его тело, если увидят этот свет. И вот Торгильс и его сын решили, что надо перевезти тело в такое место, где оно будет в безопасности. Они сделали гроб, убрали его наилучшим образом и положили в него тело конунга. Потом они сделали другой гроб и положили в него столько соломы и камней, сколько понадобилось, чтобы он стал таким тяжелым, как будто в нем лежит тело, а затем тщательно закрыли его.

Когда из Стикластадира разъехалось все войско бондов, Торгильс с сыном стали собираться в дорогу. Торгильс решил отправиться на небольшом гребном судне. С ним поехало шесть или семь человек, все – его родичи и друзья. Они тайком перенесли гроб с телом конунга на корабль и спрятали его под палубой. А гроб с камнями они тоже взяли на корабль и поставили его на самое видное место. После этого они поплы ли по фьорду. Дул попутный ветер, и вечером, когда стало темнеть, они подплыли к Нидаросу и подошли к причалу конунга. Торгильс послал своих людей в город и велел им сказать Сигурду епископу, что они привезли тело Олава конунга. Когда епископу стало об этом известно, он послал к причалу своих людей. Они сели на лодку, подплыли к кораблю Торгильса и сказали, чтобы им отдали тело конунга. Торгильс и его люди взяли гроб, стоявший на палубе, и перенесли к ним в лодку. Затем люди Сигурда епископа выплыли на середину фьорда и сбросили этот гроб в море.

Была глубокая ночь. Торгильс и его люди плыли вверх по реке, пока город не скрылся из виду. Они подошли к берегу у склона, который называется Грязный Склон. Это – выше города. Они перенесли тело конунга на берег в какую-то заброшенную хижину, стоявшую в стороне от других домов. Всю ночь они бдели у тела конунга. Торгильс отправился в город к людям, которые были верными друзьями Олава конунга. Торгильс спросил, не хотят ли они взять на свое попечение тело конунга. Но никто не осмелился сделать это. Тогда Торгильс отправился с телом дальше вверх по реке и похоронил его на песчаном холме. Затем они сравняли землю так, что могилы нельзя было заметить. Они кончили все до рассвета. Затем они пошли на корабль, поплыли по реке во фьорд и плыли, пока не добрались до Стикластадира.

CCXXXIX

Свейн, сын Кнута Могучего и Альвивы, дочери Альврима ярла, был тогда в Йомсборге и правил Страной Вендов. Кнут конунг, его отец, прислал к нему гонцов, которые сообщили ему, что он должен поехать в Данию, а оттуда в Норвегию, стать ее правителем и принять звание конунга. Свейн отправился в Данию и взял с собой оттуда большое войско. С ним отправился Харальд ярл и многие другие могущественные люди. Об этом говорит Торарин Славослов в песне, которую он сочинил о Свейне сыне Альвивы и которая называется Песнь о Тиши на Море.

Затем Свейн отправился в Норвегию со своей матерью Альвивой. Там его провозгласили конунгом на всех тингах. Когда была битва при Стикластадире и Олав конунг погиб, Свейн приплыл с востока в Вик. Он двигался дальше и осенью добрался на север до Трандхейма. Там его, как и в других местах, провозгласили конунгом.

Свейн конунг установил в стране много новых законов по датскому образцу, но некоторые из них были много более жестокими. Никто не мог уехать из страны без разрешения конунга, а если он все же уезжал то все его владения доставались конунгу. Тот, кто совершал убийство, лишался земель и добра. Если человеку, объявленному вне закона, выпадало наследство, то это наследство присваивал конунг. К йолю каждый бонд должен был отдать конунгу меру солода с каждого очага и окорок трехгодовалого бычка – эта подать называлась винартодди – и, кроме того, бочонок масла. Каждая хозяйка должна была отдать конунгу столько выделанного льна, сколько можно охватить большим и средним пальцами. Бонды должны были строить все дома, в которых нуждался конунг. От семи человек старше пяти лет один человек должен был идти в войско конунга, и, кроме того, они должны были поставлять ремни для уключин. Каждый, кто выходил в море, куда бы он ни плыл, должен был платить конунгу подать за то, что он ловит рыбу, а именно – он должен был отдать ему пять рыбин. На каждом корабле, уходящем в море, должно было быть оставлено место для конунга. Каждый, кто отправлялся в Исландию, иноземец или местный житель, должен был уплатить конунгу пошлину. К тому же датчане должны были пользоваться таким уважением, что свидетельство одного датчанина перевешивало свидетельство десяти норвежцев. Когда эти законы стали известны народу, все были ими очень недовольны и стали роптать. Те, кто не сражался против Олава конунга, говорили:

– Вот вы, трёнды, и стали друзьями Кнютлингов и получили от них награду за то, что сражались против Олава конунга и убили его. Вам обещали мир и лучшие законы, а получили вы кабалу и рабство, к тому же над вами издеваются и унижают вас.

Ответить на это было нечего. Тут все поняли, что поступили опрометчиво. Но никто не осмелился выступить против Свейна конунга и в основном потому, что многие отдали своих сыновей и других близких родичей в заложники Кнуту конунгу, а также потому, что у них не было предводителя. Вскоре все стали роптать на Свейна конунга, но больше всего на Альвиву, которой приписывали все, что было норвежцам не по душе. Многие тогда смогли говорить правду об Олаве конунге.

CCXL

В ту зиму многие в Трандхейме стали говорить, что Олав конунг был святым, и рассказывали о многочисленных свидетельствах его святости. Многие тогда стали взывать к нему в своих молитвах, прося помочь в их нуждах. Такие молитвы помогали многим, одни получали исцеление от недуга, другие удачу в путешествии или что-нибудь еще, в чем они нуждались.

CCXLI

Эйнар Брюхотряс вернулся домой с запада из Англии в свою усадьбу. Он правил теперь владениями, которые получил в лен от Кнута конунга, когда они встретились в Трандхейме. Это были почти такие же большие владения, как владения ярла. Эйнар Брюхотряс не участвовал в борьбе против Олава конунга и гордился этим. Эйнар помнил, как Кнут обещал ему, что он станет ярлом Норвегии, и как он не сдержал своего слова. Эйнар был первым из могущественных людей, кто уверовал в святость Олава конунга.

CCXLII

Финн сын Арни недолго оставался в Эгге у Кальва, так как он был очень возмущен тем, что Кальв сражался против Олава конунга. Финн часто поносил его за это. Торберг сын Арни был более сдержан в речах, чем Финн, но и он хотел поскорее уехать домой в свою усадьбу. Кальв дал братьям хороший боевой корабль со всей оснасткой и другим снаряжением и достаточно людей. И вот они поплыли домой в свои усадьбы. Арни сын Арни долго не мог оправиться от ран, но в конце концов они зажили, и он не стал калекой. Зимой он отправился на юг в свою усадьбу. Все братья помирились со Свейном конунгом и жили спокойно дома.

CCXLIII

Летом многие стали говорить о святости Олава конунга. Теперь о конунге говорили совсем не так, как раньше. Даже многие из тех, кто раньше ожесточенно ратовал против конунга и не желал слышать о нем правды, верили теперь, что он – святой. Люди стали поносить тех, кто всего больше ратовал против конунга. Во многом обвиняли Сигурда епископа. Вражда против него стала так сильна, что он посчитал за лучшее плыть на запад в Англию к Кнуту конунгу. После этого трёнды послали людей в Упплёнд, чтобы просить Гримкеля епископа приехать на север в Трандхейм. Когда Олав конунг отправился на восток в Гардарики, он отослал Гримкеля епископа обратно в Норвегию. С тех пор тот был в Упплёнде. Когда епископу передали просьбу трёндов, он сразу же собрался в путь. Он охотно согласился поехать, так как верил тому, что говорили о чудесах и святости Олава конунга.

CCXLIV

Гримкель епископ поехал к Эйнару Брюхотрясу, тот принял епископа очень радушно. Они беседовали о многом, в том числе и о тех важных событиях, которые произошли в стране. Они во всем пришли к согласию. Затем епископ отправился в Каупанг, и весь народ его приветствовал там. Он стал подробно расспрашивать о том, что рассказывают о чудесах Олава конунга, и получил точные сведения. Потом епископ послал в Стикластадир за Торгильсом и его сыном Гримом и просил их приехать к нему в город. Отец с сыном быстро собрались и отправились в город к епископу. Они рассказали ему о всех чудесах, о которых они знали, и о том, где они похоронили тело конунга. Затем епископ послал за Эйнаром Брюхотрясом, и тот приехал в город. Эйнар и епископ поговорили с конунгом и Альвивой и просили конунга разрешить им выкопать тело Олава конунга из земли. Конунг дал им такое разрешение и предоставил епископу свободу действий.

В городе было тогда очень много народа. Епископ и Эйнар отправились вместе с другими людьми туда, где было похоронено тело конунга, и велели там копать. Гроб тогда уже сам вышел из земли. Многие стали просить епископа, чтобы он велел похоронить конунга в Церкви Клеменса. А когда со дня кончины Олава конунга прошло двенадцать месяцев и пять дней, гроб с его святыми останками открыли. Он тогда опять сам почти вышел из земли и был совсем, как новый, будто его только что обстругали. Когда Гримкель епископ подошел к гробу Олава конунга, из него разносилось благоухание. Епископ открыл липо конунга. Оно совсем не изменилось, и щеки розовели, будто конунг только что уснул. Но те, кто видел Олава конунга, когда он пал, заметили в нем перемену, У него отросли волосы и ногти, почти так же, как если бы он еще продолжал жить в этом мире и после того, как пал. Свейн конунг и все знатные люди, которые там были, подошли, чтобы посмотреть на тело Олава конунга. Альвива сказала:

– Удивительно долго не разлагаются трупы в песке. Если бы он лежал в земле, такого бы не случилось.

Епископ взял ножницы и подстриг конунгу волосы на голове и бороду. У него была длинная борода, как это тогда было принято. Потом епископ сказал конунгу и Альвиве:

– Вот теперь волосы и борода у него такие, какие были, когда он скончался. Я отстриг ровно столько, насколько они отросли.

Альвива говорит:

– Я поверю, что эти волосы – святые мощи, только если они не сгорят в огне. Мы ведь часто видели, как хорошо сохраняются волосы у людей, которые пролежали в земле и дольше, чем этот человек.

Епископ велел зажечь огонь в кадиле, освятил его и положил туда ладан. Затем он положил в огонь волосы Олава конунга. Когда весь ладан сгорел, епископ вынул из огня волосы. Они были невредимы. Епископ показал их конунгу и другим знатным людям. Тогда Альвива сказала, пусть положат волосы в неосвященный огонь. Но Эйнар Брюхотряс велел ей замолчать и стал поносить ее. Тогда епископ с согласия конунга и по решению всего народа объявил, что Олав конунг – святой. Затем гроб с телом конунга внесли в Церковь Клеменса и поставили над алтарем. Гроб обернули шелковой тканью, а сверху покрыли дорогими коврами. Вскоре много всяких чудес произошло от мощей Олава конунга.

CCXLV

Из песчаного холма, где был сначала похоронен Олав конунг, забил чудесный родник. Водой из этого источника многие излечились от своих недугов. Этот источник огородили, и воду из него бережно охраняют с тех пор. Сначала там построили часовню, а на том месте, где лежало тело конунга, поставили алтарь. Теперь на этом месте стоит Церковь Христа. На том месте, где была могила конунга, Эйстейн архиепископ велел поставить главный алтарь, когда он построил огромный собор, который и теперь стоит. На этом же месте был главный алтарь и в старой Церкви Христа. Говорят, что на месте той хижины, где тело конунга оставили на ночь, теперь стоит Церковь Олава. А то место, куда мощи конунга перенесли с корабля, называется Склоном Олава, теперь это место – прямо в середине города.

Епископ радел о святых останках Олава конунга. Он стриг ему волосы и ногти, ибо они росли так, будто конунг еще продолжал жить в этом мире. Сигват Скальд говорит так;

Торарин Славослов сочинил песнь о Свейне сыне Альвивы. Она называется Песнь о Тиши на Море, в ней есть такие висы:

Торарин Славослов был тогда со Свейном конунгом и видел и слышал эти чудеса святого Олава конунга. Люди слышали, как над его святыми останками небесные силы издавали звуки, подобные звону колоколов, свечи зажигались сами над алтарем от небесного огня. Торарин говорит, что к святому Олаву конунгу приходило множество всякого народу – хромые, слепые или страдающие другими немощами – и все уходили от него исцеленными. Он не рассказывает подробностей, а говорит только, что, должно быть, бесчисленное множество людей излечилось благодаря первым чудесам святого Олава конунга. Но самые большие чудеса Олава конунга, о которых потом больше всего было написано и рассказано, свершились позднее.

CCXLVI

Люди, на которых можно положиться, говорят, что Олав Святой был конунгом в Норвегии пятнадцать лет после того, как Свейн ярл уехал из страны. Но еще за год до этого жители Упплёнда провозгласили его конунгом. Сигват Скальд говорит так:

Когда конунг Олав Святой погиб, ему было тридцать пять лет, как говорит священник Ари Мудрый. Он сражался в двадцати больших битвах. Сигват скальд говорит так: