Среди них было много наших эмигрантов. Для них Сергей Столяров был символом далекой России, которую они не могли забыть даже во сне. И вдруг зримое достойное воплощение русского человека. Как раз в эти дни один из самых популярных пражских журналов того времени "Svet", за номером 13, вышел с огромной фотографией отца - во всю обложку - в одежде лихого гусара.
      Надо сказать, что термин "новые русские" - это старое название и родился он в недрах русской эмиграции в начале 30-х годов. Уже тогда, задолго до Великой Отечественной войны, заговорили в эмиграции о "третьей силе", так как раньше было только две России: "красная" и "белая". Точнее, "новые русские люди" - это люди новой культурной формации: они христиане, отрицающие Христа, антибольшевики, не доверяющие эмиграции. Масса этих "новых" накопила огромную энергию, и теперь она искала выхода. "Новый русский человек" недоволен существующим строем по обе стороны рубежа. Критикуя и присматриваясь, он выбирает у "нас" и у "них" то, что может ему подойти. Он протестует против нищеты духовной и материальной, против унижения национального и личного, против обмана социалистического и буржуазного. Так думали эмигранты в сорок пятом. Такие вот появились люди после войны, но их уже ждали; их уничтожали или изолировали, как, например, А. И. Солженицына и подобных ему "новых русских людей".
      Да! Удивительно быстро летит время!
      А вдруг сегодня, когда Россия так оскорблена и унижена и внешне, и изнутри, не начнутся ли ей снова сниться "новые опасные силы"?! Ведь гитлеровщина родилась в сравнительно благополучной Германии, да и по территории не очень большой стране. А тут Россия... и бесконечная, неизмеримая глубина всяческих русских страданий. Тема "униженных и оскорбленных", с непременной надеждой на скорое обязательное торжество справедливости, всегда была близка русскому сознанию, всегда возбуждала путанные с сумасшедшинкой русские головы.
      Тогда же, в 1945-1946 годах, в ликующей послевоенной Праге отец и познакомился со многими запрещенными у нас книгами. До сих пор в нашем доме хранится "Сборник русских поэтов" славянского издательств "Кремль" 1921-го года. Тогда же он прочитал книгу Михаила Чехова "Путь актера" и Федора Шаляпина "Маска и душа". Отец отправил книгу Шаляпина в Москву, ее взялся передать нам с матерью один замечательный кинооператор. Он перевез ее через границу в запечатанной коробке из-под кинопленки. Но, видно, искушение иметь такую книгу было так велико, что этот очень порядочный человек оставил ее у себя. А намекнуть на предмет возвращения мы с мамой не могли книга все-таки была запрещенной.
      "Маска и душа" стала основой нового сценария, который отец готовил в соавторстве с крупнейшими знатоками жизни и творчества великого артиста, жившими в СССР.
      Теоретические размышления и практические выводы Шаляпина сформулированы точно, и нет никакого чуда в том, что почти во всем совпадают с системой Станиславского. Замечательный режиссер и педагог не раз указывал на то, что писал свою "систему" с Федора Ивановича Шаляпина.
      Но "Маска и душа" - это исповедь великого артиста и человека. Об этом сам Федор Иванович говорит в предисловии:
      "Не менее театра сильно волновала меня в последние годы другая тема Россия, моя Родина!.. Вспоминаю прошлое, хорошее и дурное, личное и вообще человеческое. А как только вспомню - взгрустну! И тогда я чувствую глубокую потребность привести в порядок мои мысли о моем народе и родной стране. От них плохо спится, от них гордостью зажигаются глаза и радостно бьется сердце. А есть и такие, от которых хочется петь и плакать в одно и то же время. Бешеная, несуразная, но чудесная Родина моя!"
      Роль Федора Ивановича должен был играть замечательный артист, очень похожий на Шаляпина солист Большого театра Александр Павлович Огнивцев. Но никакие просьбы, мольбы, усилия отца не смогли пробить глухую стену запрета - о постановке такого фильма не могло быть и речи. Я помню, с какой грустью мы всей семьей смотрели чудесный итальянский фильм "Молодой Карузо" с Марио Дель Монако в главной роли, и невольно сравнивали: а каким бы мог быть фильм о Ф. И. Шаляпине... Было собрано огромное количество материала об этом ярчайшем человеке, разных легенд и действительных событий, грустных и смешных. Вот, к примеру: дублером Федора Ивановича в Петербурге был прекрасный бас императорского театра Петров. Как-то Шаляпин ехал на извозчике, а тот пел. "Чего ты поешь?" - спросил Шаляпин. "А я, барин, как выпью, то всегда пою".- "А когда я выпью, поет Петров",- сказал Шаляпин.
      Огромная пустота, как от гибели близкого человека, остается от несбывшейся мечты. Такова была первая из десяти попыток!
      Ныне прах великого артиста покоится на его "чудесной родине", а фильма о великом сыне России нет и в обозримом будущем не предвидится.
      М. А. КУЗНЕЦОВ
      Прекрасный актер отечественного кино М. А. Кузнецов был товарищем и единомышленником отца. Смелый и прямой и поэтому для кого-то неудобный, скромный, внутренне глубокий и талантливый - таким был Михаил Артемьевич Кузнецов. Он, как и отец, не переносил фальши и лжи в вопросах искусства и в отношении к актерской проблеме, этой пресловутой проблеме о роли и месте актера в кинематографическом процессе, которая испортила биографии многих честных актеров.
      Сейчас она отошла в область преданий, т. к. просто перестала существовать профессия киноактер. Исчезают и связанные с этой профессией институты - актерская школа во ВГИКе, вероятно, доживает последние дни, потому что нет нужды в актерах кино.
      Нет кинопроката и, следовательно, кинопроизводства. Ведь кинематограф - это индустрия со всеми вытекающими из этого понятия последствиями. Теперь все реже и реже вспоминают о тех временах, когда кино в 40-50-х годах приносило стране вторую часть бюджета страны после водки и оплачивало здравоохранение и культуру.
      Единодушие в понимании актерской проблемы сближало М. Кузнецова с моим отцом. Они оба были воспитанниками МХАТовской школы. Михаил Артемьевич учился в студии К. Станиславского.
      Недавно впервые был показан запрещенный фильм военных лет - боевой киносборник "Наши девушки". В одной из новелл этого сборника "Тоня" снимались мой отец и В. В. Караваева, замечательная актриса, партнерша Михаила Кузнецова в его первой знаменитой картине "Машенька". Сам М. Кузнецов тоже снимался в этом фильме. Но в другой новелле.
      Я помню съемки киносборника "Наши девушки" в 1942 году. Они проходили в Алма-Ате на территории городского парка. И вот через 50 лет эта лента возникла из небытия, но уже ни отец, ни Михаил Артемьевич фильма не увидели. А очень жаль! Это поистине очень живой документ той трагической эпохи.
      Михаил Артемьевич Кузнецов снимался с отцом и в картине С. Эйзенштейна "Иван Грозный", где он играл одну из центральных ролей опричника Федора Басманова и входил в знаменитую команду Эйзенштейна, состоявшую из трех прекрасных артистов - Михаила Кузнецова, Павла Кадочникова и Владимира Балашова. Работа с гениальным режиссером и энциклопедистом дала очень многое молодому М. Кузнецову.
      Он напишет об этом в своих воспоминаниях об Эйзенштейне, имеющих характерное название "Мы спорили..." Вчерашний дебютант и всемирно известный режиссер были друзьями, но спорили. Таков был Михаил Артемьевич. У него была своя точка зрения на многие события жизни и искусства. И была еще у него смелость высказывать публично свои взгляды и отстаивать их.
      В 50-е годы, когда был закрыт Театр киноактера, на обсуждении этой проблемы на заседании, проводившемся в помещении театра, среди отобранных и утвержденных ораторов неожиданно возник М. Кузнецов.
      Ученик и страстный поклонник К. Станиславского заявил, что лишать актера возможности творить на сцене, лишать его права на репетицию и учебу - значит подрывать перспективу развития творческой индивидуальности артиста, его профессионального роста.
      Он заявил с трибуны Е. Фурцевой, что труппа киноактеров без сценической площадки становится похожей на "публичный дом с картотекой", где режиссер, "как клиент в бардаке, выбирает себе партнеров по фотографиям из актерского альбома".
      К сожалению, впоследствии все так и стало происходить - актеров выбирали на роль не по их способностям, как художников-творцов, а по экстерьеру, как породистых собак, и по небольшим характеристикам на обороте фотографии: возраст, рост, цвет волос, тембр голоса... И пошли в актерский отдел студии заявки-телеграммы: "Пришлите актера с лицом Массохи, но не Массоху", или "Нужна актриса с лицом молодой А. Ларионовой" и т. д.
      Выступление М. Кузнецова было тогда "единодушно" осуждено чиновниками и послушными властям коллегами. Однако он не мог успокоиться - страсть к правде и справедливости была у М. Кузнецова сильнее инстинкта самосохранения.
      Уже в конце 60-х годов в новом Доме кино на обсуждении одного из фильмов в присутствии всех главных чиновников Госкино и Союза кинематографистов, указывая на главный ритуальный лозунг: "Из всех искусств для нас важнейшим является кино", М. Кузнецов полностью прочитал эту цитату из беседы В. И. Ленина с Кларой Цеткин. Как оказалось, лозунг вырван из контекста беседы, в которой известная мысль звучит несколько иначе.
      Расплата последовала мгновенно. Михаила Артемьевича не только лишили возможности сниматься в кино, но даже запретили выступать на эстраде от Бюро пропаганды советского кино. Тем самым обрекли актера и его семью на голодное существование. Ему пришлось пережить унизительную процедуру извинения, правда, непонятно за что, перед главным идеологом нашего Союза тов. Карагановым. Для гордого и честного человека это был большой удар.
      Ю. Ф. МИЛЛЯР
      В 1981 году в Москве отмечали 70-летие Сергея Столярова. В одном из центральных кинотеатров в течение недели проводился фестиваль фильмов с участием отца. Выступали друзья, товарищи по работе, зрители; много писали об этом и в газетах и в журналах. Спустя десятилетие приблизительно такой же вечер прошел в Центральном доме работников искусств. Вспоминали партнеры отца по фильмам: А. Ларионова - Любава из "Садко", Е. Мельникова - Райка из кинофильма "Цирк", И. Рыжов - деревенский парень из "Кащея Бессмертного" и многие другие замечательные актеры театра и кино. И среди них, конечно, Юрий Францевич Милляр. Я говорю "конечно", потому что Юрий Францевич особенно уважал и ценил отца - Сережу, как он его звал. Поэтому я хочу сказать несколько слов об этом уникальном актере и человеке, ныне, к сожалению, почти что позабытом.
      Они вместе снимались в нескольких "сказочных" фильмах, а в двух из них - "Василисе Прекрасной" и "Кащее Бессмертном" - Юрий Францевич играл по две роли, что случается не так уж часто. В "Василисе" Милляр - отец трех сыновей. Эту роль он играет ярко, талантливо, и одновременно он же исполняет роль Бабы-Яги, да так убедительно, что впоследствии она становится его "фирменной" работой. В "Кащее" Милляр - старичок-лесовичок, добрый гном, "сам с перст, а борода семь верст", и одновременно - Кащей. Со времен съемки (42-43 гг.) Кащей в исполнении Юрия Францевича стал олицетворением жестокого фашизма, символом ужаса и, пожалуй, единственным несимпатичным персонажем в обширной галерее его сказочных образов.
      Юрий Францевич испытывал к отцу очень глубокое чувство почтения, он говорил, что Сережа был для него и останется навсегда благородным и светлым человеком. Но и сам Юрий Францевич был по природе очень добрым, тонкого склада души, деликатным и интеллигентным. Как-то на вечере памяти отца после выступления со сцены в зал спускалась Е. К. Мельникова. Вдруг она неожиданно чуть пошатнулась. Тотчас из первого ряда бросился поддержать ее не кто-нибудь, а именно 89-летний Милляр. Он был рыцарь и кавалер, мудрый, талантливый Юрий Францевич. И это я говорю об актере, который по собственному признанию всю жизнь играл что-то "неприличное": чертей, леших, чудо-юдо, бабу-Ягу, Кащея Бессмертного и других прочих "страшил".
      - "Нечисть" - это моя профессия,- с гордостью утверждал артист.- Я начал сниматься в кино, когда там не было ни цвета, ни звука. Так что теперь я себя считаю настоящим ископаемым в кинематографе.
      У этого необычного человека была и особая манера самовыражаться. Неординарность личности, неприятие ханжества и лжи, абсолютное отрицание двойного стандартосуществования превратили его, по его же признанию, в "доктора сквернословия и противоестественных наук". Он писал любопытные стихи, басни, песни, поэмы, сказки и былины, выдумывал удивительные загадки, но все эти выдающиеся в своем роде творения, к сожалению, были "непечатной продукцией".
      Кинематографисты прошлого знали их наизусть, передавали, как пароль, из уст в уста. Они вошли в профессиональный фольклор, но навсегда остались за пределом печатного листа и живут, как эпос давно прошедших дней.
      Озорные творения Юрия Францевича для меня, без всякого сомнения, являлись оригинальной формой протеста против грубой фальши и открытой лжи современной ему антикультуры, когда вокруг серьезные критики развивали модную в те годы теорию бесконфликтности и проводили пламенные дискуссии о борьбе хорошего с лучшим.
      Милляр работал на студии "Детфильм", потом на Киностудии им. Горького, где тогда часто строгались картинки о счастливых пионерах, о симпатичных ребятишках, "которые ищут и находят потерянную трубку вождя", и прочий слюнявый бред. И, естественно, он призывал:
      Дети, в школу собирайтесь,
      Петушок попал в говно!
      Поскорее одевайтесь,
      Он в говне уже давно!
      Фильмы о нашем счастливом детстве, созданные равнодушными киношниками по заказу равнодушных чиновников, не вызывали в его душе положительных эмоций. Вот и диалоги в его сказках звучат иначе:
      "И говорит ему Серый Волк человеческим голосом:
      - Говно наше дело, Иван-царевич! Садись-ка ты на меня и поезжай отсюда к едрени матери!" И т. д.
      Неравнодушной оказалась к идеям "лакировки действительности" сама Баба-Яга в басне Миляра.
      Испекла Баба-Яга
      Из говна блин-пирога.
      Весь вопрос - с каким вином
      Баба ест пирог с дерьмом.
      И неожиданный вывод:
      Помни каждый мудодей:
      Чем меньше в воздухе идей
      Тем чище совесть у людей.
      Конечно, хорошо бы жить по совести. Да где там!..
      Ю. Ф. Милляр по происхождению из французов. Он обладал высокой культурой, полученной как бы по наследству. Мать Юрия Францевича была в свое время заведующей литературной частью знаменитого Театра Революции.
      Самого Милляра много раз звали в театр, но он был верен кино. Однажды я видел его в замечательном спектакле Театра киноактера, поставленном Эрастом Павловичем Гариным по пьесе Е. Шварца "Обыкновенное чудо". Он играл второстепенную, маленькую, почти без слов, роль палача. Но в исполнении Юрия Францевича получился едва не самый яркий характер, не побоюсь сказать - шедевр. Здесь раскрылась еще одна грань дарования актера - эта работа была создана почти исключительно за счет удивительной пластики мастера.
      И все же, как я уже говорил, неизменная любовь его жизни кинематограф. Он был беззаветно, как рыцарь, предан этому искусству. Гаринский клич - "Мы еще погнием в кинематографе!" - надо полагать, укреплял его, придавал силы. А его персонажи доставались ему большой кровью: как правило, очень сложные гримы, которые он часто придумывал сам, неудобные костюмы, а как же иначе - ведь черт, Кощей, леший и т. д.; непростые условия съемок, чаще всего комбинированные кадры со множеством дублей. Но он на трудности словно и не обращал внимания, за это его ценили и уважали. А наш главный сказочник, режиссер Александр Роу, не мыслил себе фильма без Милляра.
      Неординарность Юрия Францевича была естественной и органичной. Свое восьмидесятилетие он отмечал на Студии им. Горького. Вот юбиляр готовит меню: два блюда, первое и второе. Первое - черепаховый суп (купил в зоомагазине несколько черепах и сварил в большом ведре), второе - ящик водки. Артисты долго советуются, что подарить юбиляру. И вот после поздравлений и традиционной почетной грамоты выкатывают на сцену велосипед.
      Милляр очень рад:
      - Ой, вот спасибо! То, что надо!.. Теперь буду меньше пить, все-таки за рулем!
      Надо сказать, и выпивал он не так, как все, хотя в напитках после многих лет работы в Ялте разбирался неплохо. Однако из всех напитков предпочитал, как он сам говорил, "зелененькое", в переводе на нормальный язык - "тройной одеколон". Не "Шипр", не "Кармен", а только исключительно "тройной". На студии обычно стирают грим, наливая одеколон в пригоршню. А Юрий Францевич сначала выпивал, а уж потом тем, что оставалось на руках, вытирал лицо. Однажды снятие грима несколько затянулось, и мне пришлось от гримерного цеха, минуя проходную, бережно вести актера до Киевского вокзала, до метро. В течение всего пути он без конца повторял:
      - Только Сереже не говори, как я не рассчитал. Ладно? Вот какой я скверный человек.
      Наверное, он это надолго запомнил, потому что уже после смерти отца на вечери в ЦДРИ на него набросились телевизионщики с просьбой дать интервью, а Юрий Францевич, чмокая губами, отказывался наотрез. Я встревожился, спросил: может, нужно воды, боржомчика там, пепси? Он печально отвернулся. Тогда мой сын Сергей, режиссер этого вечера, подсказал:
      - Налей сто граммов коньяку.
      Я предложил Юрию Францевичу рюмочку "рыженького".
      - Да-да! - оживился он, и затем с очень четкой дикцией и присущей только ему "милляровской" интонацией начал говорить добрые и очень искренние слова о светлом человеке Сереже.
      А у него, действительно, была своя речевая интонация, он был узнаваем по радио, в кино и на озвучивании.
      Я помню один из первых французских "озорных" фильмов "Скандал в Клошмерле". Незатейливый рассказ, как в провинциальном городке на центральной площади торжественно открыли общественный сортир. Милляр озвучивал в этом фильме маленькую роль. Какая-то, по сюжету, ханжа, старая дева, в момент открытия сооружения в знак протеста бросается перед туалетом и заявляет собравшемуся обществу: "Только через мое тело!" Хилый французик с удивительно язвительной милляровской интонацией, на каких-то невероятных фальцетах выкрикивает: "Больно нужно мне твое тело, гадюка ты девственная!"
      Много лет мы, уже студенты ВГИКа, повторяли эту фразу, пытаясь пародировать интонацию Юрия Францевича.
      Милляр написал замечательный словарь. Он назывался "Энциклопудия".
      Итак, начало. "А" - "Актер - кладбище несыгранных образов".
      Удивительно емкое определение главной профессиональной беды отечественных киноактеров - хроническая невостребованность. Этот афоризм логично переходит в следующий:
      "А" - "Алкоголь - средство примирения человека с действительностью. Когда он окончательно примирится, про него почему-то говорят, что он спился".
      "Б" - "Актриса". Всего-навсего.
      "В" - "Валидол - аристократическая закуска к коньяку".
      "Ч" - "Человек - организм, переводящий хлеб на дерьмо. Некоторые утверждают, что это звучит гордо!"
      На мой взгляд, это формулировка, определяющая суть племени чиновников от искусства. И на букве "Г", казалось бы, есть о чем поговорить, достаточный простор. Но у Милляра горько и кратко:
      "Г" - "Генеральный директор".
      ... Приехали на съемку в его любимый город Ялту. Вышли на берег моря. Холодно - март на дворе. Ю. Ф. оглядывает безбрежные черноморские просторы, аккуратно пробует воду и восклицает: "Какой огромный вытрезвитель!"
      Служебный буфет Театра киноактера. Юрий Францевич дожидается своей очереди и заказывает у буфетчицы:
      - Мне, пожалуйста, комплект.
      Она не понимает. Милляр терпеливо объясняет:
      - Пожалуйста, комплект - сосиска и два яйца.
      Ю. Ф. был мужественным человеком. Война. Сорок третий год. Снимается финал фильма "Кащей Бессмертный" - поединок русского воина Никиты и Кащея.
      Отец долго готовился к этому эпизоду, ходил по улице, повторяя вслух текст, жестикулировал, прохожие в недоумении останавливались, оглядывались на него. Я смущался и дергал его за рукав. Он замолкал, но продолжал сосредоточенно размышлять.
      Студия в Сталинабаде была в техническом отношении очень слабой, оборудование отсутствовало, все делалось на энтузиазме. Никита срубает голову ненавистного Кащея, но он - Бессмертный. Вспыхивает пламя, из которого появляется новая голова. Очень сложная сцена, комбинированная съемка, и повторяется она бесконечное число раз. Однажды Ю. Ф. не успевает вовремя нагнуться и убрать голову. Деревянный меч-кладенец вдрызг разбивает картонный шлем Кащея, и артист падает - сотрясение мозга.
      Отец бросается к нему, врачи перевязывают голову, дают понюхать ватку с нашатырем. Милляр приходит в себя и первым делом успокаивает отца, что он в порядке и сам виноват в случившемся. Съемка продолжается. Это один эпизод в биографии Милляра, а сколько их было...
      Юрий Францевич скромно и талантливо делал свое доброе дело - создавал вместе с А. Роу, пожалуй, лучшие детские фильмы, которые очень высоко ценятся во всем мире за свою доброту, высокий профессионализм и отличную актерскую работу. Фильм "Василиса Прекрасная", ветеран детского кино, неоднократно получал международные дипломы. А картина "Кащей Бессмертный" обрела новую жизнь: изобретательные японцы при помощи компьютеров сделали этот фильм цветным, и он идет на экране под названием "В стране синих гор".
      Милляр никогда не обращался ни в какие высокие инстанции, не произносил речей в защиту детей и детского кино, не создавал на этой основе фондов и банков, не строил за счет детей особняков. Он всю жизнь получал более чем скромную зарплату и жил бедно. Но его работы остались в душах многих поколений зрителей, благодарных ему за его талант, честность и огромную доброту.
      Б. Ф. АНДРЕЕВ
      В 1981 году в Свердловске проходили гастроли Театра киноактера. В один из немногих выходных дней всех нас вывезли за город отдохнуть на прекрасном уральском озере. Стояла хорошая погода, после купания мы наслаждались великолепной рыбацкой ухой, пели под гитару.
      Только один Борис Федорович Андреев не участвовал в общем веселье и ушел на озеро. Он одиноко сидел на деревянных мостках, опустив ноги в воду,- и, видимо, размышлял о чем-то очень значительном. Его никто не отважился побеспокоить.
      Прошло довольно много времени, наконец я подошел к нему и спросил, чего это он загрустил.
      Дядя Боря внимательно посмотрел на меня, постучал рукой по дереву настила и произнес своим могучим андреевским басом:
      - А чего веселиться? Пора к доскам привыкать!
      Через год он умер.
      Б. Н. ЛИВАНОВ
      Своей самой дорогой наградой отец считал значок МХАТа, полученный им к 50-летию художественного театра. Он носил его в самых торжественных случаях. Многие актеры МХАТа были его кумирами. Он дружил с Добронравовым, с которым снимался в первом своем фильме "Аэроград", с Массальским и Комиссаровым - партнерами по "Цирку", со своим учителем по МХАТу В. О. Топорковым, часто вспоминал о встречах с В. И. Качаловым, Немировичем, Станиславским. Наверное, ему было приятно, что я учусь во ВГИКе у мхатовца, профессора Владимира Вячеславовича Белокурова.
      На первом курсе наш профессор, которого мы между собой звали "шеф", привел нас на репетицию во МХАТ. Он был занят в новом спектакле, который ставил Борис Николаевич Ливанов. Имя это звучало. Талантлив абсолютно во всем: гениальный артист, великолепный режиссер, прекрасный художник - его рисунки и дружеские шаржи поражали замечательным мастерством, глубиной и точностью психологических характеристик персонажей.
      Остроумие Бориса Николаевича при жизни было окружено легендами.
      Мы тихо вошли в священный мхатовский зал. Владимир Вячеславович представил всех Ливанову. Нам предложили сесть, и вдруг Борис Николаевич заинтересовался необычным костюмом нашего "шефа". Белокуров в то время снимался с актером МХАТа Леонидом Харитоновым в кинокартине "Сын". Работа над фильмами тогда вообще проводилась очень тщательно. Роль не только целиком репетировалась заранее (в актерской среде этот период, связанный с дружеским общением, именовался застольем), но и накануне съемок обсуждался и репетировался каждый эпизод. Специально приготовленные для съемок костюмы в течение месяца, а иногда и больше, "обнашивали", то есть ходили в них повседневно, конечно, если это были современные одежды, чтобы они были удобны и на экране выглядели естественно. На Владимире Вячеславовиче был "съемочный" свитер с поперечной полосой на груди - очень модная в пятидесятые годы модель. Внимательно оглядывая своего друга и коллегу, Борис Николаевич, вероятно, уловил тонкий знакомый запах, исходящий от нашего "шефа".
      Подняв бровь и отступив на шаг, Ливанов произнес своим удивительным голосом, указывая на полосу:
      - Скажи, Володя, а это у тебя что... линия налива?
      П. П. КАДОЧНИКОВ
      Павел Петрович Кадочников был другом и ровесником отца. У них не только была общая страсть - оба заядлые охотники,- но и общая "вера" в искусстве. Павел Петрович, так же как и отец, подвергался критике со стороны киночиновников за слишком энергичное, с их точки зрения, отстаивание прав актеров в кинематографе.
      Они вместе снимались в кинофильмах "Далеко от Москвы" и "Голубые дороги". Когда мы приезжали в Ленинград, обязательно бывали в доме Кадочниковых. Отец ездил на охоту к Павлу Петровичу на Карельский перешеек, где у Кадочниковых была дача. Когда у нашей собаки Эри появились щенки, Павел Петрович попросил одного для себя.
      В те времена в поезд "Красная стрела" собак не пускали. Переправить щенка в Питер взялся актер нашего театра, товарищ Павла Петровича Владимир Балашов.
      Мы посадили щенка в картонную коробку с дырочками, отвезли на Ленинградский вокзал, где и вручили В. Балашову.
      По рассказу последнего, все шло спокойно до того момента, когда утром в купе проводница принесла чай. Щенок проснулся, стал поскуливать и потихоньку лаять. Чтобы спасти положение, Балашов, к ужасу проводницы, вдруг стал лаять!
      Наверное, случился бы скандал, но, к счастью, проводница узнала популярного в то время артиста кино и, видимо, решила - артисты способны на любые шалости. Все закончилось традиционным автографом, и щенок был доставлен хозяину, с которым в радости и согласии прожил до конца своих дней.
      Однажды я вместе с отцом и Павлом Петровичем ехал из Калинина в Питер на съемку кинофильма "Тайна двух океанов". День стоял жаркий, наш черный интуристовский ЗИМ основательно раскалился. Решили остановиться, попить воды, передохнуть. Притормозили в маленькой деревеньке у сельпо. Отец пошел в магазин за водой, а мы остались около машины.
      Откуда-то появился пожилой небритый человек и долго, с неприязнью осматривал наш блестящий лаком и хромом автомобиль. Долго и сердито разглядывал интуристовский знак - глобус с крылышками, неодобрительно покосился на щеголеватого шофера. Скорее всего он принял нас за важных партийных функционеров. Наконец обратился к старшему - Павлу Петровичу - с вопросом-утверждением:
      - Вот так, значит, и ездиете?!
      - Ездим,- односложно ответил Кадочников.
      Небритый незнакомец указал рукой на интуристскую эмблему с глобусом:
      - Вот так, значит, вокруг шарика и катаетесь?
      - Иногда приходится,- подтвердил Павел Петрович.
      - Да-а-а...- на выдохе произнес наш собеседник и вдруг с неожиданной горечью воскликнул: - Го-осподи! Да когда же все это кончится?..
      - Ну, вот, вроде бы, кончилось, да началось что-то другое. А когда оно кончится?!
      А. Д. ДИКИЙ
      Первым наставником отца в актерской профессии был Алексей Денисович Дикий. В начале тридцатых он вел актерскую студию в Доме ученых, основанную еще Марией Федоровной Андреевой. По рассказам отца, Дикий был великим режиссером, выдающимся актером, мудрым и справедливым человеком. Хорошо зная театр, он умел быть снисходительным к закулисной суете, к распространенным театральным порокам. К наградам относился скептически, считая, что они в среде творческих работников порождают зависть и групповщину. Вспоминая знаменитое актерское выражение "против кого дружим", Алексей Денисович комментировал его так: "Не важно, что тебе дали орден; важно, что орден не дали твоему товарищу".
      Однажды руководство Малого театра, в котором работал Дикий, решило провести показательное собрание коллектива и заклеймить молодую и популярную Валентину Серову, время от времени появлявшуюся в театре "не в форме". Роли были распределены, теперь с обличением должны были обрушиться "хранители традиций" - "корифеи" театра.
      На собрании каждое выступление, как правило, начиналось со слов: "В этих стенах..."
      - Как вы могли в этих стенах, где творили Садовские...
      Или:
      - В этих стенах, которые видели Щепкина...
      Или:
      - Появиться в этих стенах, где блистал Остужев... и т. д.
      Алексея Денисовича стал раздражать однообразный хор официальных борцов за чистоту стен. Его возмутило ханжество соратников по цеху. Он неожиданно встал и, вопреки договоренности, заявил, обращаясь к "знаменитым старухам" Малого театра:
      - Что это вы все: в этих стенах, в этих стенах... Да в этих стенах уже много раз капитальный ремонт делали!
      Н. П. СМИРНОВ-СОКОЛЬСКИЙ
      Я вспоминаю рассказы отца о замечательном человеке - Николае Павловиче Смирнове-Сокольском. Он был выдающимся библиофилом, знатоком отечественной культуры - собрал одну из лучших коллекций редких книг ХVIII - XIX веков и завещал ее Центральной государственной библиотеке им. В. И. Ленина. При мне Николай Павлович был уже пожилым человеком, немного печальным и усталым, с неизменным голубым бантом на шее. Мне довелось несколько раз выступать с ним. В конце 50-х годов его имя было окружено легендами, а эрудиция, остроумие и находчивость вошли в пословицы и актерские поговорки.
      В середине 40-х годов отец был членом комиссии по прослушиванию чтецов-декламаторов. Председательствовал Смирнов-Сокольский, известнейший артист эстрады прошлых десятилетий. У многих еще были на слуху его великолепные импровизации на сцене - "Утром в газете - вечером в куплете".
      Один из конкурсантов проявил удивительную настойчивость, требуя для себя награды, хотя его исполнительский уровень вызывал сомнение: дикция оставляла желать лучшего, а речевой диалект был отчетливо слышен. Но чтецу казалось, что оценка комиссии явно занижена. Отец тактично перечислил его профессиональные погрешности, но самовлюбленный фигурант не желал ничего понимать. Тогда отцу пришлось обратиться за помощью к Николаю Павловичу. Тот внимательно оглядел незадачливого чтеца и, барственно растягивая слова, изрек своим сочным, бархатным баритоном: