Родовые сны

      К сожалению, сейчас уже можно говорить - надежда и вера, которыми жили актеры поколения отца, не оправдались. И свершились, и свершаются самые мрачные предчувствия, да, наверное, такое падение, которое мы сейчас переживаем, не могли представить себе современники отца.
      Имя Михаила Чехова для моего поколения долгое время находилось под запретом. Что-то доходило до нас относительно личности этого великого актера, но довольно приглушенно. Продолжатель идей Станиславского, племянник Антона Павловича Чехова, он уехал в 20-е годы на Запад и стал преподавать в Голливуде. На втором фестивале в Москве американские звезды Энтони Кёртис и Натали Вуд с гордостью рассказывали нам с отцом, что закончили школу Михаила Чехова, а этакое образование означает в Америке высшую степень актерской культуры. Школу Чехова прошли многие первые величины мирового кинематографа, в том числе Гарри Купер и Мэрилин Монро. Я и до этого был наслышан о "мистическом театре" Михаила Чехова, о его гениальном Хлестакове, Гамлете, Эрике ХIV, Аблеухове из "Петербурга" Андрея Белого.
      Отец был гораздо ближе к "эпохе" М. Чехова, но не застал его во МХАТе. Дымка таинственности, осторожные, больше намеками, рассказы. Здесь все было понятно: враги блистательного актера и всякого рода доносчики были в фаворе, друзья и ученики - в забвении.
      Я только через много лет узнал, что Б. А. Бабочкин учился у Михаила Чехова, его сторонником во МХАТе был А. Д. Дикий - учитель отца, побывавший в заключении, моя мать училась у Ю. А. Завадского, который тоже был воспитанником Чехова и разделял его взгляды на искусство театра.
      Отец, видимо, был знаком с творческим наследием Михаила Чехова. Хотя запрещенной книги "Путь актера" у нас дома не было, но завет великого мастера "нельзя быть культурным актером, оставаясь некультурным человеком" - для нас был абсолютной истиной, которой и следовали.
      После войны по рукам ходило письмо Михаила Чехова Сергею Эйзенштейну по поводу выхода фильма "Иван Грозный". Концовка письма и сегодня удивляет своей значительностью и проницательностью. Обращаясь к кинематографистам, он пишет: "Вы не знакомы с коммерческим фильмом, где бизнес - все, где слово артискусство заменено словом служба, работа. От вас прозвучало новое слово. Вы и никто другой дадите Западу урок правды в искусстве и изгоните из его сферы бизнес, службу, работу. Михаил Чехов. 25 января 1946 года".
      Это ненавистное слово "бизнес", которого мы не знали, артработа, служба - эти слова в применении к искусству отец не признавал. Из-за этого возникали определенные трудности в контакте с людьми, для которых Служба было все. Происходило необратимое разделение нашего мира на людей, которые существуют при помощи кинематографа, и на тех, которые существуют для кинематографа. Их позиции были безусловно непримиримыми. Поэтому отец, оптимист по складу характера, с радостью принимающий все доброе, как мог сопротивлялся нашествию конформизма, лжи, фальши, уходу искусства от тех прекрасных высот, на которые были ориентированы великие преобразователи нашей сцены: Станиславский, Немирович-Данченко, учителя и друзья отца по МХАТу, его сподвижники в кинематографе, перед которыми он преклонялся и с которыми вместе жил и творил. Кинематограф постепенно скатывался к натурализму, стал постепенно напоминать череду благополучных фотографий. И как тут не вспомнить слова-предостережения Михаила Чехова из его книги "Путь актера":
      "И безотрадна будущность натурализма... он будет принужден искать все более и более жутких комбинаций фактов, комбинаций, способных подействовать на нервы зрителя с большей силой, чем это было сделано вчера и позавчера. Он идет к необходимости давать своему зрителю ряд "сильных ощущений", способных вызвать первое потрясение ценою патологических эффектов!.. Появятся картины жутких видов смерти, физических мучений, кровавых убийств, раздирающих душу катастроф, патологических душевных расстройств, сумасшествий, животных криков, воплей и выстрелов.
      Все это будет вершиной достижения натуралистического "искусства", но и концом его. В качестве наследия натурализм оставит после себя огрубевшую, потерявшую художественный вкус и нервно расстроенную публику. И много времени понадобится для того, чтобы снова оздоровить ее".
      Как говорится - без комментариев! Великий актер словно предвидел, что на головы наших современников вместе с ужасами натурализма обрушатся к концу второго тысячелетия индустриальные кошмары насилия, порнографии и эротики.
      Дела у нас, как видим, начинались немного по-другому, но финал оказался один.
      Отец был чрезвычайно чуток к этим малозаметным внутренним движениям. Он многое предчувствовал.
      Никогда не забуду его совершенно потерянное лицо и удивительную, несвойственную ему горечь:
      - Все, искусство кончилось.
      И не потому, что там плохие режиссеры или сценаристы, оно кончилось. Оно перестало быть востребованным обществом. И тогда стал отец искать для себя новый путь. Он твердо решил - нужно переходить в режиссерский цех. Но двери туда были заперты на мощный замок групповщины и клановых пристрастий.
      Начался второй период жизни. Жизнь продолжалась!
      ОТЕЦ
      Мой отец, Сергей Дмитриевич Столяров, родился в 1911 году в селе Беззубово Тульской губернии. Точная дата его появления на свет неизвестна: метрика была утеряна, и актер сам выбрал себе дату рождения - 1 ноября. Его отец был лесником, в семье росло пятеро детей. Жили бедно, в избе с глиняным полом и соломенной крышей. В 1914 году, когда началась война с "германцем", рекрутов на фронт отбирали от общины, по очереди. Как-то пришел черед идти в армию одному состоятельному крестьянину. И тот, предложив избу, корову и лошадь, стал искать желающих повоевать вместо себя. Дмитрий Столяров задумался. Конечно, все эти богатства несопоставимы с жизнью, но ведь, может, и не убьют? А выпадет ли когда еще шанс выбраться из нужды? Была не была... Погиб он почти сразу же, родные даже не успели получить от него ни одного письма. Но беда, как известно, не приходит одна. Не помогло богатство, полученное взамен жизни: лишившись кормильца, семья начала катастрофически беднеть. Сережу отправили на заработки. Маленького батрака хорошо кормили, но жестоко били за каждую провинность. Да и работка была не из легких. На всю жизнь у отца осталась метка с той поры: мальчик пас корову, корова дернулась, и веревкой, которую он держал в правой руке, оторвало фалангу безымянного пальца.
      Но все-таки, хоть и худо-бедно, а жили.
      Но вот осенью 1919 года началась продразверстка. В дом завалились молодцы с наганами и, невзирая на вопиющую бедность, вымели из избы все до последнего зернышка. Едва закрылась за ними дверь, мать, Наталия Ивановна, упала в обморок, с трагической ясностью осознав, что зиму дети не переживут. Выход был один - куда-то отправить сыновей. Вот только куда? Может, в Ташкент - город хлебный, в это воплощение вечной крестьянской мечты о стране с молочными реками и кисельными берегами? Три брата - Петр, Сергей и Роман - отправились в путь, но до Ташкента так и не добрались. В Курске Сергей заразился тифом. Братья оставили его на крыльце больницы и скрылись, т. к. в то время на лечение брали только одиноких, не имеющих родственников людей. Отец болел долго и тяжело. После больницы попал в детский дом. Братья потеряли друг друга из виду. О том, что Петр ушел к "зеленым" и погиб, а Роман остался жив, Сергей узнал только спустя много лет.
      Жизнь в детском доме была несладкой. Но в ту жестокую пору находились удивительные люди, бессребреники, занимавшиеся с детдомовскими детьми. Они организовали драмкружок, ставили пьесы из истории Французской революции. Позже отец вспоминал, что пьесы эти были совершеннейшим бредом, но именно тогда он "заболел" театром. После детского дома поступил в Москве в Первое ремесленное училище и, освоив профессию слесаря и машиниста, устроился в депо Киевской железной дороги. После работы занимался в театральной студии А. Д. Дикого при Доме ученых. А уже в начале 30-х годов был принят в студию МХАТа. Из четырехсот конкурсантов были приняты только двое. И хотя играл на знаменитой сцене недолго, подаренный ему к 50-летнему юбилею театра значок называл самой дорогой наградой.
      Когда в 1934 году пришла пора военной службы, Столярова направили в Театр Красной Армии. Тогда же по комсомольской путевке он был откомандирован на Потылиху - строить "Мосфильм". Вот судьба! Мог ли молодой человек знать, что впоследствии ему суждено стать эмблемой студии? В мужской фигуре скульптуры В. Мухиной "Рабочий и колхозница" явственно угадывается сходство с Сергеем Столяровым. И хотя он не позировал для Мухиной специально, именно его скульптор выбрала в качестве символа новой эпохи.
      С будущей женой, Ольгой Константиновой, Сергей Столяров познакомился в театре. Она училась в театральной студии Ю. Завадского. Ольга Борисовна из старинной купеческой семьи. Константиновы, купцы первой гильдии, были колбасниками (фирма основана еще в 1831 году), до революции держали магазин. Но в начале тридцатых об этом лучше было не упоминать. В 34-ом молодые люди поженились, а в 37-ом у них родился сын Кирилл. Мои родители, Сергей Дмитриевич и Ольга Борисовна, в любви и согласии прожили всю жизнь. С такой же любовью относится теперь к Ольге Борисовне семья сына - его жена и дети.
      Сергей Столяров был бесконечно предан семье. Бывший детдомовец слишком хорошо знал, что такое сиротство и одиночество. Когда вся семья собиралась за столом, отец часто любил повторять: "Ребята, вы даже не представляете себе, какие мы счастливые!"
      В 1935 году Столяров сыграл свою первую заметную роль в кино летчика Владимира в фильме А. Довженко "Аэроград". Режиссер Григорий Александров тогда собирался снимать "Цирк" и, посмотрев "Аэроград", сразу пригласил актера на роль Ивана Мартынова. После выхода на экраны кинофильма "Цирк" Столяров стал не просто знаменитым, его героя воспринимали как идеал молодого советского человека. Столяров стал кумиром, эталоном мужской красоты и благородства. Спустя годы он признался: "Ничего я там не играл. Просто надел белый свитер, и в руки мне дали красный флаг". Характеры и судьбы Столярова и его героя были во многом схожи, их объединяла и подлинная душевная чистота, и искренняя вера в то, что "я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек".
      "Цирк" понравился Сталину, кое-кто из высших кинематографических начальников и членов съемочной группы уже крутил на пиджаке дырочки для орденов. И, уж конечно, вполне мог ожидать награды и молодой актер, для которого этот фильм был триумфом. Но мало кто знает, что с этой картиной у Сергея Дмитриевича связаны и очень горькие воспоминания. Отец не является на премьеру "Цирка" в Парк им. Горького. Не было Столярова и на Международной выставке в Париже, куда повезли "Цирк" и где фильм получил высшую премию.
      А дальше? Вот перечень фильмов, в которых он снимался после "Цирка" "Моряки", "Гибель "Орла"", "Самый счастливый", киносказки "Руслан и Людмила", "Василиса Прекрасная", "Кащей Бессмертный". Не считая "Ивана Грозного" Сергея Эйзенштейна, где он играл небольшую роль, эти ленты снимались уже не на "Мосфильме" и не самыми знаменитыми режиссерами тех лет. Отношения с Александровым так и не возобновились. Вокруг Столярова выросла невидимая, но непробиваемая стена, ему был вынесен негласный приговор: не вполне благонадежен. Он мог, наверное, броситься в ноги, покаешься - глядишь, и вымолишь прощение. Но Столяров никогда не делал того, что было противно его представлениям о чести. И свой уход в детское кино никогда не считал ссылкой. Был влюблен в русскую культуру, историю, фольклор. И своих сказочных, былинных персонажей - Иванушку, Руслана, Никиту Кожемяку, Садко, Алешу Поповича - одарил любовью.
      Он был очень гордым человеком, не любил начальственных холуев, мог в лицо режиссеру сказать нелестные слова о его фильме. Человек самой зависимой профессии, он умудрялся оставаться независимым, за что и расплачивался. Он никогда ничего не просил, материальные ценности для него просто не существовали, жил с семьей в одной комнате в коммуналке с печкой в коридоре.
      Отец прошел через все значительные события русской истории двадцатого столетия, и - что, наверное, самое важное - прошел с достоинством. Таким запомнили его. К 70-летию со дня рождения народного артиста РСФСР Сергея Столярова другой народный артист РСФСР, соратник и товарищ отца Михаил Пуговкин опубликует в "Советской культуре" поминальные слова, найдя для них точный заголовок: "Цельность характера".
      "Впервые я увидел Столярова на экране в 1935 году. Открытое, волевое лицо, обаятельная улыбка, весь облик его героя из фильма "Цирк" излучал нечто такое, что не могло не покорить тебя, заставляло поверить в реальность существования Мартынова, вызывало почти неосознанное желание подражать ему во всем... В последнее время почему-то стало модным приглашать на главные роли актеров внешне невыразительных, а порой и прямо-таки отрицательного обаяния, считая, вероятно, что такой "антигерой" способен на контрасте эффектнее преподать свою внутреннюю духовность. Совсем иной Столяров. Красив, благороден, ловок и смел - вот подлинный киногерой, вобравший в себя исконно русские черты характера, не лубочный, а жизненный, национальный колорит. Таким предстал он и в киносказке "Василиса Прекрасная", а потом в "Кащее Бессмертном", съемки которого, по-видимому, не случайно начались в пору героической битвы с фашизмом. И образ не знающего страха русского богатыря Никиты вселял в наши сердца так необходимые тогда жизнерадостность, энергию, оптимизм, веру в победу.
      Многое в характере Сергея Дмитриевича, в его манере держаться, в отношении к работе, к товарищам было заложено героическим и прекрасным временем революционного созидания. И хотя я сам принадлежу к другому поколению, воспоминания о фильмах с участием этого замечательного киноактера неизменно вызывает у меня ностальгию по образам, которые сумел создать на экране Столяров.
      Мы познакомились с ним в 1956 году на съемках фильма "Илья Муромец". И он сразу же расположил к себе сердечностью и простотой общения, внутренней интеллигентностью, которой противопоказано любое проявление столь распространенного в нашей кинематографической среде панибратства. Позднее мне довелось работать со Столяровым на Одесской киностудии в картине "Им было девятнадцать". К своей достаточно небольшой роли летчика-испытателя он относился чрезвычайно ответственно, одним из первых появлялся на съемочной площадке, был всегда собран, подтянут, словно пришел на праздник,- для него это и был праздник, дающий возможность каждой роли отдавать себя целиком, без остатка. Он, как и я, любил репетиции перед съемками, на которых можно поимпровизировать, уточнить акценты, детали. К этому нас обоих приучил МХАТ с его благоговейным отношением к творчеству. Он покорял меня цельностью своего характера, неумением приспосабливаться, мельтешить, дабы побольше успеть. Искусство не терпит суеты - Столяров это чувствовал, как никто. Не гнался за количеством ролей, не страшился отстать от времени. И потому, наверное, ему точнее и глубже, чем кому бы то ни было, удавалось органично сочетать в своих героях задушевность и эпическую приподнятость. Алеша Попович, Руслан, Садко - в каждом из этих былинных образов он сумел выразить емкие, эмоциональные и мужественные черты характера, у истоков которого благородные помыслы, чаяния и надежды многих поколений народа российского. И это не случайно. Ведь судьба его экранных героев во многом олицетворяет тот путь, который проделал в свое время сам Сергей Дмитриевич - потомок тульских крестьян, рано осиротевший и пробужденный к новой жизни революцией, призванный к творчеству советским строем.
      В Столярове жило то, что мы называем "народным оптимизмом". Страстный охотник, мастер спорта по стрельбе, он черпал в природе душевную бодрость и вдохновение. С неизменным темпераментом выступал в печати и на различных конференциях в защиту интересов своих собратьев по актерскому цеху. Мне приходилось не раз бывать с ним вместе в поездках по стране. И я воочию убеждался, что творчество для него не ограничивалось рамками съемочной площадки. Оно продолжалось и после последнего дубля. В наблюдениях, в постоянном заинтересованном общении с народом, со зрителями искал он и находил краски для будущих образов, постоянно готовил себя к встрече с новой ролью".
      ТЕЛЕГРАММА
      Шел 1941 год. Отец вернулся из ополчения по знаменитому приказу ? 100, и мы выехали в эвакуацию в город Алма-Ату. Наша семья вместе с труппой Театра им. Моссовета покидала Москву в последнюю очередь, когда большинство начальства уже сбежало. По пути - а был он долгим, ехали мы больше месяца собрали некоторых сбежавших. Кто-то появлялся в эшелоне с виноватым видом, иных просто не замечали, а один невольным путешественникам даже принес значительную пользу. Это был один из руководителей молочной промышленности (мы его подобрали уже после Волги), и детям нашего состава стали давать на больших станциях молоко.
      В Алма-Ате нас обокрали. Вещей было мало, да и не в них дело - украли продовольственные карточки: "рабочую" отцовскую, "иждивенческую" мамину и мою - "детскую". Семья оказалась на грани настоящего голода. Отец тогда работал в Театре им. Моссовета и был заместителем художественного руководителя Ю. А. Завадского, но это никаких льгот не давало. Положение было довольно печальное: я даже не мог покупать свою ежедневную детскую "пайку" - миску макарон и конфету-леденец. Эти макароны делались из темной муки и выглядели, как бы сказали сейчас, неадекватно. Их называли между собой "саксаулом", и надо сказать, что это соответствовало "чугунному" дереву пустыни, которое расколоть можно было только при помощи кувалды.
      О быте эвакуации написано много и подробно, и я не хочу повторяться. Война породила не только массовый патриотизм, но и уклонение от воинской службы под любым предлогом. В те годы даже существовал термин "ташкентские партизаны". Этот город сильнее магнита притягивал дезертиров.
      Отец рассказывал о неком Ш., крупном чиновнике от культуры, брате популярного режиссера. Он был известен как "патриот", слыл замечательным оратором. На митинге творческих работников Ш. горячо призывал всех на защиту Родины, агитировал записываться добровольцами, что отец и многие другие участники митинга и сделали. Когда их построили, выдали вещмешки и должны уже были отправить в часть, выяснилось, что "командир", он же замечательный оратор, давно имеет бронь, освобождавшую от военной службы, и никуда со своими товарищами отправляться не собирается. Разразился скандал, в результате чего военным властям пришлось надежно спрятать "энтузиаста".
      В пути прибился к нашему эшелону и некий журналист, который весьма быстро освоил новый эпистолярный жанр: в глубоком тылу писал "письма с фронта". В своей продукции он рассказывал близким и знакомым, как храбро сражается, призывал не жалеть себя. И эти подделки читали на радио как подлинные письма фронтовиков. Но все это, конечно, было исключением. Жизнь шла своим чередом. Кто смог что-то захватить с собой из дома - торговал на барахолке. В основном шел обычный бартер - обмен вещей на продовольствие.
      Когда случалась неординарная сделка, возникали комические ситуации на центральных улицах летом стали появляться гордо сидящие на ишаках аксакалы в шелковом нижнем белье.
      В 1965 году мы с отцом снимались в Алма-Ате в фильме по сценарию А. Голиева "Спроси свое сердце" и часто приходили на те места, где жили в эвакуации. За четверть века все изменилось, и я с трудом узнал наш дом и двор, где играл с дочкой одной из самых прекрасных актрис Театра им. Моссовета Веры Петровны Марецкой. К нам тогда приближался невысокий невзрачный человек в тюбетейке и с печальным взглядом протягивал девочке одну-единственную конфетку-леденец. Взрослые недоумевали:
      - Почему он дарит конфетку именно этой девочке?
      Незнакомец со вздохом отвечал на это:
      - Путь к телу матери лежит через сердце ребенка.
      Только после войны я узнал, что этим человеком был М. М. Зощенко.
      Сейчас в центре города сооружен великолепный дворец культуры. Рядом с ним протекает маленький ручеек, и я с ужасом узнал, что это и есть та самая речка Алмаатинка, которая в моей памяти запечатлелась как могучий горный поток, в котором я отваживался купаться.
      Во время войны, ночью, речушку перекрывали, и ее вода наполняла многочисленные арыки города, снабжая водой население.
      Однажды вечером, выходя из столовой - "лауреатника", которая находилась почти рядом с нынешним Дворцом, один "крупный писатель" упал в подпитии в пустой арык.
      Его спросили:
      - Как же ты дойдешь до дома?
      - Ничего, сейчас пустят воду, и я доплыву! - ответил писатель.
      Чтобы как-то нас поддержать, отец устроился руководителем драматического коллектива в воинскую часть ? 378 - это было пограничное училище, которое в дни войны готовило командиров Красной Армии. Работал он бесплатно, на шефских началах, но, поскольку при училище был громадный сад (Алма-Ата в переводе значит Отец яблок), нам иногда привозили замечательные огромные яблоки апорт.
      Сейчас это училище уже в черте города, недалеко от проспекта Абая, а тогда, чтобы добраться до него, отцу присылали оседланную лошадь, и он в сопровождении ординарца через весь город скакал на ней на занятие драмкружка.
      В годы войны продовольственные карточки при утере не восстанавливались. И тогда отец решил добыть пропитание в горах. Он взял в реквизите театра старенькую двустволку и на два дня ушел в район Медео. Ныне здесь всемирно известный культурно-спортивный комплекс, и трудно себе представить, что в 43-м году это было дикое место со звериными тропами. Вот на одной-то из них отец и затаился. Ему повезло на вторую ночь - на тропу вышел олень. До сих пор его рога украшают наш дом.
      А тогда в семье был настоящий праздник. Мама поставила весы в коридоре общежития театра, мясо было тут же распродано, а нам осталась только оленья нога.
      Вечером пришел крайне взволнованный писатель Константин Михайлович Симонов - у него годовщина свадьбы с Валентиной Васильевной Серовой и он умоляет помочь. Отец объясняет, что поздно: все уже продано, осталась одна оленья нога, чтобы прокормиться самим.
      Я не знаю, какие приводились аргументы, но после длительной дискуссии состоялся необычный бартер - оленья нога за новую, еще не оконченную пьесу "Русские люди" для постановки в драмколлективе.
      Константин Симонов в те дни был в расцвете своего таланта. Его стихи "Жди меня", посвященные Валентине Серовой, знала наизусть вся страна. Он только что прилетел с фронта, из Сталинграда, был свидетелем капитуляции армии Паулюса. Рассказывал о победе на Волге. Мы жадно ловили вести "оттуда", все население нашего дома каждое утро собиралось у репродукторов и внимательно слушало сводки Совинформбюро. Красивый, изящный, с трофейным немецким пистолетом, Константин Михайлович был великолепен в новой, невиданной нами офицерской форме с погонами и звездочками, вместо пепельных шпал и треугольников.
      Таким прекрасным, молодым я запомнил поэта навсегда.
      Позже мы много раз встречались. Я был на открытии мемориала в городе Бресте в одной группе с маршалом И. С. Коневым, С. С. Смирновым и К. М. Симоновым. Тогда он подарил мне и отцу книгу военных стихов с подписью: "Кириллу Столярову от Кирилла Симонова". И шутя добавил: "Я ведь тоже Кирилл по паспорту, но ни "р", ни "л" выговорить не могу. Вот и пришлось стать Константином".
      Пьесу "Русские люди" отец поставил в военном училище до выхода ее на сцены профессиональных театров. Успех был огромный.
      В газете "Курсант-пограничник" от 18 апреля 1943 года в передовой статье об этом необычном событии говорилось: "Замечательная патриотическая пьеса К. Симонова "Русские люди" вначале была поставлена для личного состава нашего гарнизона, в клубе училища, а затем и в Доме Красной Армии... где вызвала всеобщее удовлетворение зрителей, давших высокую оценку актерам... Присутствующие на спектакле артисты Театра им. Моссовета также дали положительный отзыв о работе драмкружковцев... Кроме того, пьесу посмотрели свыше шести тысяч бойцов и командиров, отправляющихся на фронт..."
      В этой же газете напечатана статья художественного руководителя артиста С. Столярова: "Для нас не существовало ни усталости, ни дня, ни ночи. Мы были охвачены одним желанием - сделать волнующий оборонный спектакль, спектакль о силе и могуществе советских людей, о беспредельной храбрости и любви к своей Родине!.. С какой гордостью и радостью мы слушали аплодисменты зрителей, раздававшиеся после слов Сафонова: "Ты слыхал, писатель, как русские люди на смерть идут?!" Мы чувствовали, что мысли наших героев понятны зрителям, что мы создали спектакль, о котором мечтали!.. Наш спектакль посмотрели тысячи зрителей. Сделав несколько дополнительных постановок, мы собрали 13 069 рублей на постройку танка с именем "Русские люди".
      После премьеры в нашу комнату стал приходить какой-то человек в полувоенной форме, который настойчиво спрашивал Сергея Столярова. А отец в это время был в экспедиции на киносъемках.
      Посещения незнакомца стали настораживать - зачем он приходит? Что хочет от отца?..
      Наконец гражданин, приходивший с таинственным видом, застал отца и вручил лично ему, под расписку, правительственную телеграмму:
      "Руководителю драматического коллектива
      артисту Столярову.
      Прошу передать участникам драматического коллектива НКВД ? 378, собравшим 13 069 рублей на строительство танка "Русские люди", мой братский привет и благодарность Красной Армии.
      И. Сталин".
      МАМА
      У отца была любимая цифра - 13. Она ему, как он считал, приносила счастье и удачу.
      Моя мама родилась в 1913 году.
      В ее фамилии, которую она сохранила на всю жизнь,- Константинова было 13 букв.
      Отец и мать счастливо прожили 35 лет. А жизнь их была совсем не простой: террор 30-х годов, война 40-х, тяжелые послевоенные годы. Но, несмотря ни на что, они были счастливы. Отец всегда очень дорожил домом и считал семью основой жизни.
      Окончив школу, мама поступила в строительный техникум, закончила его, работала чертежницей, а потом по какому-то неведомому зову вдруг решила пойти в актрисы и поступила в студию им. Ермоловой. Затем перешла в студию Ю. Завадского при Театре Красной Армии. Здесь она и познакомилась с отцом, который в 34-м году был призван в армию и приписан на службу к этому театру.
      Мама ушла к отцу в его маленькую комнату и... перешла в новую жизнь и новую веру. У нее ничего не осталось от старых купеческих традиций, выработанных веками. "Мещанство" было для них словом, определяющим все пороки прошлого мира. Поэтому мне вовсе не кажется случайным то обстоятельство, что первый успех отца на сцене Театра Красной Армии связан со спектаклем по пьесе М. Горького "Мещане".
      Мои родители жили весело и романтично: быт их не интересовал, мечтали о высоком искусстве. У мамы никогда не было даже обручального кольца. Они поженились еще до выхода кинофильма "Цирк", и через год после моего рождения мама и отец были вынуждены выехать на Дальний Восток, где проходили гастроли Театра Красной Армии. Поездка была очень трудной, да и оставить годовалого ребенка не просто. Но что поделаешь - такова актерская жизнь, и я остался на попечении бабушки и деда.
      Позже они рассказывали, как на Востоке встречались с Блюхером командующим дальневосточной Ударной армией. Это было накануне его ареста. Обстановка вокруг маршала была напряженной. Отец говорил, что он был сдержан, молчалив, китель наглухо застегнут, и рядом всегда находились двое, державшие руки в карманах...
      Отец был мечтателем! Он часто говорил мне:
      - Давай подумаем, как мы в этом году поедем на охоту на Валдай.
      Или:
      - Как проведем лето, на Байкале?
      Мне приходилось говорить, что мы не поедем, что мы не сможем этого сделать по тем или иным причинам, что это, к сожалению, невозможно и прочее, и прочее... Объяснял, зачитывал документы, доказывал.
      В ответ отец улыбался:
      - Ну вот, не даешь помечтать.
      Сергея Столярова трудно представить слабым, старым, обиженным. Он был ярким и сильным, "надежным" человеком, как о нем говорили знавшие его люди. От него исходил какой-то свет, от всего его облика, фигуры, движений всегда подтянутый, спортивный, всегда веселый. Он мне часто снится, но почему-то всегда молодым, улыбающимся. Наверное, это от того, что таким я его впервые увидел, осознал и запомнил на всю жизнь.
      А было это в 30-40-х годах, до войны. Мне шел третий год. Лето. Наш старый деревянный одноэтажный дом на Покровке. Вечер. За открытыми окнами заходящее солнце. Мы - отец, я и мой дед Борис Григорьевич Константинов.
      Дед с печальными глазами достает из огромного старинного зеркального шкафа какой-то сверток. Это его тайна. Он долго развязывает какие-то веревочки, разворачивает старые газеты и достает свою офицерскую каракулевую шапку с кокардой и саблю в ножнах.
      Папаху надевают на меня - от нее прекрасно и загадочно пахнет нафталином и еще чем-то очень старым и пленительным, - и дают в руки ножны от сабли. Я в восторге! Не могу сдержать себя и кричу: "За Родину! За Сталина!"
      Дед горько усмехается, а отец заразительно смеется. Он весь огромный, светлый и очень счастливый. Вот таким он и остался для меня, таким я его и помню через 30 лет после его смерти, таким он является во сне!
      "Мы были высоки, светловолосы",- писал поэт о людях поколения отца. Наверное, Сергей Столяров в какой-то мере был символом этого времени, и в сердцах многих людей он навсегда остался таким прекрасным, чистым, светловолосым богатырем, со своей ослепительной "столяровской" улыбкой.
      Стремительно летит время!
      Изменились строй и страна, исчезли идеологические монстры, сменились лжепророки. Забылись и "незабываемые образы", созданные во множестве по заказу инстанций и по зову инстинкта самосохранения. Но, как ни странно, среди вакханалии пошлости и безвкусицы современного экрана какой-то благородный свет излучают "старые добрые сказки" и былины. И даже патина черно-белого кино как-то убедительно подчеркивает честность и искренность этих скромных сказочных лент.