Глава VI. «ГАРЕМ» МЕССИРА

Кортеж византийской принцессы Анны Комнин, путешествовавшей под именем баронессы Левенкур, благополучно преодолев водную гладь Черного моря, высадился в древнем Трапезунде, а оттуда начал свой путь по торговым городам Востока, минуя Карин, Ерзинку, Севастию, Мелитену, Сие, Айас и выбрался наконец к границам Антиохии. Поездка ее шла без особых приключений, да и пятнадцать рыцарей во главе с Ренэ Алансоном зорко оберегали ее покой, готовые положить жизнь за свою госпожу. Познание жизни, считала принцесса, может проистекать двумя способами. Один — через книги, накопленные всеми предшествующими поколениями знаниями; второй — через путешествия. Обе дороги к истине были ей сладостны и приятны. Из обеих источников черпала она живительную влагу, утоляя жажду познания мира. Из Антиохии до Триполи кортеж сопровождал конный отряд латников князя Россаля, возглавляемый старым, поседевшим за два десятка прожитых в Палестине лет рыцарем — одним из многих отправившихся вслед за Годфруа Буйонским честных воинов, чьи годы просыпались, как песок сквозь пальцы, не принеся ему ни особого богатства, ни положения в обществе. Возвращаться во Францию ему уже не имело смысла, а подниматься по ступеням здесь, в Палестине, было поздно; вот и оставалось занимать незначительную должность в свите триполийского князя Россаля, да ожидать почетного погребения после очередного столкновения с турками. Старый вояка догадался, что перед ним византийская принцесса, поскольку спутать ее с кем-либо на Востоке было трудно, но, коли ей так нравилось, продолжал величать ее «баронесса Левенкур». Вместе с принцессой и Ренэ Алансоном они несколько отстали от кортежа и отряда латников, поскольку Анне Комнин захотелось вдруг собрать букет полевых цветов и сделать это непременно самой, своими руками. Они спешились, отдав поводья лошадей слуге, а принцесса начала рвать васильки, ромашки и колокольчики, продолжая беседовать со старым рыцарем. Ее интересовала и политика Палестинского государства, и его торговые связи, и нравы, царящие при дворе, и мода, и культура, и многое другое, вплоть до последних сплетен.

— Правда ли, что принцесса Мелизинда так хороша собой, как толкуют в Константинополе? — невзначай спросила она; до нее уже дошли слухи о роли дочери Бодуэна I в освобождении графа Зегенгейма из темницы. Женская интуиция подсказывала Анне, что Мелизинду и Гуго де Пейна, возможно, связывает нечто большее, чем просто знакомство на высшем уровне.

— Не знаю, сударыня, честно говоря, я ее ни разу не видел, не довелось, — попросту отозвался старый рыцарь. — Да и в Иерусалиме-то был всего раз пять, не больше. Но могу сказать, что дела у нас складываются не самым лучшим образом.

— А что так? — полюбопытствовал Ренэ Алансон, неотступно следовавший за принцессой и начинающий беспокоиться, что они отошли так далеко в поле. Лошади их остались со слугой на дороге, а рыцари и латники уже скрылись за холмом.

— Снова идет война, — оживился старый вояка, которому была близка эта тема. — На южных границах напирает молодой султан Насир, сражения там идут уже четыре месяца, и граф Танкред со своим войском еле сдерживает египтян, объединившихся с сельджуками Санджара. Кроме того, поговаривают, что Египет охвачен чумой, и если вся эта орава прорвется к нам… А наш славный король Бодуэн так увяз на востоке в стычках с султаном Малдуком и ассасинами, что едва не попал им в плен. Чудом остался жив. Да и здесь, внутри государства неспокойно… Сил мало для поддержания порядка, — добавил он, сорвав и передав принцессе рубиновый мак.

— А слышали вы о таких рыцарях, как… де Пейн или Зегенгейм? — спросила Анна, принимая подарок.

— А как же! — ответил старый солдат. — Я хорошо знаком с человеком из их круга — бароном Бизолем де Сент-Омером, частым гостем нашего князя Россаля. Добрый воин и отменный едок паштетов! А кто же не знает об Ордене тамплиеров? Главный у них — Гуго де Пейн, магистр… или командор… уж не знаю, как его там называют. Но ведь он, кажется, убит мамлюками под Син-аль-Набром, — невзначай добавил он, нагнувшись за новым цветком. При этих словах принцесса слабо вскрикнула, не сумев сдержать своих чувств, и выронила на землю весь букет.

— Я подберу, баронесса! — тотчас же произнес старый рыцарь и опустился на колени, подбирая цветы. Анна Комнин, смертельно побледнев, прижимала к груди ладони. Глаза ее потемнели от боли. Подойдя близко к ней, Ренэ Алансон, не слышавший последних слов рыцаря, произнес:

— Что напугало вас?

— Нет, ничего… — сдерживая слезы, проговорила она. Вся ее душа противилась страшному известию и не принимала его. «Это неправда, — думала она. — Не может быть, чтобы его убили. Он жив. И он ждет меня.»

— Мы должны немедленно продолжить наш путь! — твердо, овладев дыханием, сказала она. — Распорядитесь, Ренэ, чтобы больше мы не задерживались в дороге, а ехали, как можно скорее!

— Ну, конечно! — согласился Алансон, удивленно глядя на принцессу. — Пойдемте к лошадям.

— Ваш букет? — протянул рыцарь цветы Анне. И в это мгновение пущенная откуда-то стрела, пронзив ему шею, вышла из горла под подбородком. Старый воин рухнул перед принцессой, рассыпав букет у ее ног. Алансон выхватил меч, загораживая Анну, но было уже поздно: полдюжины человек выскочили из-за высокой травы, незаметно подкравшись со всех сторон. Через мгновение Алансон был обезоружен, а руки его связаны за спиной. К Анне Комнин приблизился моложавый человек, в рыцарских доспехах и с луком в руке, — это он выпустил стрелу в несчастного старика.

— Теперь вы мои пленники! — поигрывая острым ножом произнес он, одновременно теребя черную курчавую бородку. — Вас ждет ужин в моей берлоге. Прошу вас! — и пленников бесцеремонно потащили за собой, — к выскочившей из-за холма повозке, запряженной четверкой лошадей…

Анну Комнин и Ренэ Алансона привезли в скрытую в густой чаще глинобитную хижину, рядом с которой стояло еще несколько таких же домиков. Разбойники, радуясь удаче, заперли пленников в одной из комнат с зарешеченными окнами, и их главарь насмешливо произнес:

— Не печальтесь вы так, друзья мои! Заплатите выкуп — и будете свободны. А пока подумайте о том, какую цену готовы внести за вас ваши друзья, — и громко рассмеявшись, Этьен Лабе, — а это был именно он, — захлопнул дверь.

Отчаянье и растерянность, овладевшие Ренэ Алансоном не передались Анне Комнин. Смерть старого рыцаря, происшедшая на ее глазах, потрясли ее, но природная воля и хладнокровие заставили напрячь ум в поисках выхода.

— Как оказалось легко захватить в плен дочь самого василевса! — насмешливо молвила она, пробуя запор на дверях. — И кто же это сделал? Какие-то жалкие разбойники, которые должны были разбежаться прочь от ваших рыцарей!

— Но их не было с нами… — мягко упрекнул ее Ренэ. — Вы же сами изволили прогуляться в одиночестве по полю.

— Да, — согласилась принцесса, — я имею на это право. Но как вы будете оправдываться перед моим отцом?

— Надеюсь, мы скоро выпутаемся, — неуверенно пробормотал Ренэ. — Гилмар, начальник вашей охраны, уже поднял на ноги все окрестности. Нас непременно найдут.

— Мертвыми, — подтвердила принцесса. — Давайте уж сами подумаем, что делать?

Ренэ Алансон медленно отстегнул свой кожаный пояс и, вспоров подкладку, высыпал на стол золотые монеты.

— Может быть, этого хватит? — в раздумье сказал он. Потом снял с шеи золотой медальон, бросив его к бизантам.

— Не глупите, — усмехнулась принцесса. — Ваше добро и так принадлежит им. Удивляюсь, почему разбойники не забрали все это барахло сразу.

— Ну хорошо. Тогда я готов остаться в заложниках, — героически произнес Алансон, которого мысль эта, однако, привела в весьма бледное состояние духа.

— И на такой вариант разбойники вряд ли согласятся, — усомнилась Анна. — Вы видели рожу их главаря? Он живет на этой земле как минимум лишние десять лет. Не дай Бог, если он догадается, кто вы и кто я. Выкуп за нас будет назначен не меньший, чем вся Византия и Франция впридачу.

— Я ценю ваше остроумие, но шутки сейчас неуместны. Предоставьте действовать мне.

— Вот этого-то я и опасаюсь больше всего, — ответила Анна, осторожно присаживаясь на колченогий стул. — О, если бы здесь был человек, которого вы недолюбливаете — он бы нашел выход!

Ренэ Алансон, поняв о ком идет речь, покрылся красными пятнами и сердито отвернулся к окну. Самолюбие его было уязвлено, но еще больше его беспокоило то, как поведут себя разбойники, когда закончат свой варварский пир, звуки которого доносились сквозь стену. Он обдумывал план, как бы войти в сговор с главарем разбойников, чтобы не только освободить себя и принцессу, но и использовать ситуацию в личных целях: ведь не бывает худа без добра, и не поможет ли ему внезапный плен найти подходы к сердцу Анны Комнин? А принцессу в эти тягостные минуты заботило другое. Тихо молясь в стороне от Ренэ Алансона, она думала не о своем спасении, а о Гуго де Пейне, и умоляла Богородицу всей силой своей души, чтобы слова старого рыцаря оказались неправдой.

О том, чтобы смерть отступила от Гуго де Пейна молилась не только византийская принцесса, оказавшаяся в плену у разбойников Этьена Лабе. Те люди, которым был дорог мессир, возносили ежечасные молитвы к небесам, идя наперекор природе и человеческому бытию, отвоевывая в неустанной борьбе жизненное пространство для погруженного в бессознательное состояние рыцаря. Пока тело его, израненное и обескровленное, везли от места схватки с сельджуками к лагерю графа Танкреда, а Бизоль поддерживал его голову, спасительно явившийся на помощь князь Василько со своею дружиной, преследовал бросившегося в бегство Умара Рахмона и остальных. Русский витязь спас попавших в засаду тамплиеров — еще немного, и они все были бы истреблены…

Несколько дней шатер Гуго де Пейна в лагере напоминал место паломничества; днем и ночью возле него толпились рыцари и простые воины, справлявшиеся о здоровье мессира. Положение де Пейна не улучшалось, хотя искусные лекари неотступно находились при нем. В таком же состоянии пребывал и граф Норфолк. Любовь близких сильнее и могущественней врачебных снадобий, лишь она способна свершить невозможное: не дать потухнуть огоньку жизни. И чудо произошло… В один из дней не смыкавший глаз Бизоль вышел из шатра и тихо произнес:

— Прошу вас, расходитесь! Ваши голоса мешают ему заснуть.

Больше он ничего не сказал, но собравшиеся поняли, что не появилась бы на лице преданного друга слабая улыбка, если бы де Пейну не наступило облегчение. И рыцари разбрелись по своим шатрам, продолжая уповать на Господа Бога, войсковых лекарей и Бизоля де Сент-Омера.

Миновал кризис и в болезни графа Норфолка, на чьем теле насчитывалось одиннадцать ран — серьезных и неглубоких; самая тяжелая из них была нанесена мечом в область горла, едва не задев аорту. Каким образом молодой англичанин остался жив, не могли понять даже закаленные во многих переделках рыцари. По общему мнению, и здесь не обошлось без заступничества всемилостивой Богородицы. Также с трудом поправлялся и его оруженосец Гондемар. Лишь четверо тамплиеров еще сохраняли в себе силы и способности держать оружие: Бизоль, Роже, Зегенгейм и Гораджич, но и они, измученные непрестанными боями и почти трехмесячным напряжением, буквально падали от усталости. Между тем, раненых требовалось перевезти в более безопасное место, поскольку положение возле лагеря графа Танкреда ухудшалось с каждым днем. Атаки султана Насира и принца Санджара на позиции христианских рыцарей следовали одна за другой; недолог был тот час, когда должно было наступить решающее сражение. И в один из выпавших спокойных дней, несколько повозок с ранеными выехало из расположения лагеря по дороге, ведущей вглубь Палестины. В сопровождении небольшого отряда воинов (среди которых были и четверо конных тамплиеров) герои Син-аль-Набра покинули пропитанное кровью место.

Долог был путь до Иерусалима, мучительны страдания больных рыцарей; частые задержки в пути, ползущие перед ними слухи об их смерти, начавшиеся проливные дожди, нападения из-за угла просочившихся неприятелей, все это усиливало тяготы продвижения вперед. Уже в дороге их застала весть о крупном поражении войск графа Танкреда, о бегстве его рыцарей. Новость эту постарались скрыть от Гуго де Пейна и графа Норфолка, — и без того состояние их здоровья все еще вызывало опасения. Наконец, в конце марта, по почти размытым и непроходимым дорогам, двигаясь окольными путями, отряд с ранеными достиг Иерусалима… И Тампль превратился в настоящий лазарет.

К трем раненым рыцарям прибавились еще двое.

— Боже мой! — произнес грек Христофулос, наблюдая из окна своего дома, как с повозок переносят Гуго де Пейна и графа Норфолка. — Стоило мне оставить их одних на несколько месяцев — и вот результат! Ну совсем, как малые дети… Видно не могут без няньки.

— Хорошо хоть, что наш подопечный еще жив, — добавил его помощник. — Иначе плакало бы наше жалованье. Говорил же, что надо было ехать за ними — к Син-аль-Набру.

— Э-э, нет! — заметил многоопытный Христофулос. — От нашего участия или неучастия уже ничего не зависит. В жизни каждого человека, особенно такого, как Гуго де Пейн, наступают моменты, когда тебя несут волны на острые камни: но они не разобьют твое тело, и пучина не поглотит тебя, хотя все кто рядом с тобой — непременно погибнут. В таких случаях лучше побыть в стороне… Что мы и сделали.

— Тогда сдавай карты, — согласился помощник, отворачиваясь от окна.

Тем временем, инструктор-наставник Беф-Цур с тремя зилотами из своей школы рыскал в окрестностях Триполи. Месяца полтора назад он получил определенное задание от ломбардца Бера, который уже пронизал сетью своих агентов всю Палестину. Между ними состоялся следующий разговор в иерусалимском особнячке роковой красавицы Юдифь-Эстер-Эсфири, вдовицы дона Алонзо де Сантильяна, сменившей золотую окраску своих волос на цвет густого черного кофе с несколькими каплями сливок. За то время, что она жила в Иерусалиме, в плен ее болотно-зеленых миндалевидных глаз уже успели попасть и брат Бодуэна I Евстафий, и начальник тюрьмы Мон-Плеси Рошпор, и добрая половина баронов — членов Государственного Совета, чьим мнением она искусно управляла, подобно опытному пастуху, используя вместо хлыста женские чары. Поговаривали и о том, что несколько раз глубокой ночью ее навещал сам король Бодуэн I, которого трудно было бы не узнать из-за его высокого роста и жгуче-черных волос и бороды; более того, в эти часы, через заднюю калитку ее дома выскальзывала некая подагрическая фигура, чье описание точь-в-точь соответствовало известному во всем городе «глубоко засекреченному» барону Глобштоку.

— Мне нужен человек, достаточно умный, нахальный, смелый, не отягощенный понятиями добра и зла, любящий деньги и способный зарезать родную мать, — сказал ломбардец Бер, уставившись на Беф-Цура выпуклыми глазами. — И рыцарских кровей, — добавил он, щелкнув в воздухе пальцами, чтобы отвлечь внимание Беф-Цура от грациозно изогнувшейся в шезлонге Юдифи. — Послушайте, милая, выйдите отсюда…

Красавица проигнорировала его слова, но лениво переменила позу.

— Я у себя дома, — только и произнесла она.

— Ваш дом — сами знаете где, — пробормотал Бер, которого начинала все больше раздражать неуправляемая Юдифь. Он вопросительно посмотрел на Беф-Цура.

— Но такой человек у нас уже есть, — ответил наставник зилотов. — Робер де Фабро. Ведь он находится в полном подчинении профессора из Толедо и выполнит любое ваше приказание.

— Фабро нужен мне для других целей. Пусть пока он добывает славу на полях Син-аль-Набра и входит в доверие к графу Танкреду. Кроме того, я же сказал, что мне нужен человек сообразительный, а у нашего бедного рыцаря осталось слишком мало мозговых извилин. Боюсь, что у вас также сокращается их количество.

— Вы мне льстите! — с ненавистью ответил Беф-Цур, чьи кулаки, способные пробить стену, периодически сжимались. — Ладно, у меня есть на примете такой человек. Он промышляет разбоем в районе Триполи. Зовут его — Этьен Лабе. Он оказывает мне кое-какие мелкие услуги.

— Отправляйтесь и разыщите его.

— И что я должен ему сказать?

— Что его ждет великое будущее, — усмехнулся Бер. — В виде виселицы, если он не прекратит свое ремесло. А короче: берите его за шиворот и тащите в Цезарию, под крылышко к Шартье-Гримасе, не скупитесь на деньги и обещания. Там я встречу его и расскажу, что надо делать.

— А что надо делать? — спросил Беф-Цур. Ломбардец вздохнул.

— Ваш разбойник станет главой мыльного рыцарского ордена, который посеет ужас и отвращение у всех благочестивых католиков. Он станет великим магистром ордена ублюдков и дураков, но цели и задачи, провозглашенные им будут самые возвышенные и благородные, которые так нравятся гоям. Хотя сам Лабе не должен знать об истинных замыслах.

— И как же будет называться сей Орден?

— Орден тамплиеров, — коротко ответил Бер. Юдифь рассмеялась, глядя на удивленного Беф-Цура. — Да, да, — подтвердил ломбардец. — Где одни тамплиеры, там могут быть и другие; где один Гуго де Пейн, там будет и второй. И этот второй станет отражать поступки первого, словно в кривом зеркале. Впрочем, я слышал, что он уже убит под Син-аль-Набром, хотя это и не важно.

— Жаль, если так, — заметила Юдифь. — Мне нравился этот рыцарь.

— Я найду для вас ему замену.

После нескольких дней поисков, Беф-Цур наконец-то наткнулся на логово Этьена Лабе, как раз тогда, когда тот вернулся с новой добычей: баронессой Левенкур и ее спутником. Уединившись вместе с главарем разбойников, Беф-Цур коротко рассказал ему о заманчивом предложении начать новую жизнь в Цезарии, облеченную почетом и деньгами. Глядя на прыгающие от радости глаза Этьена Лабе, можно было даже не спрашивать его согласия. Но осторожный Беф-Цур все же спросил:

— Дать вам время на раздумье?

— Нет! — почти заорал Лабе, боясь поверить в свалившееся на него счастье. — Едем немедленно!

— Хорошо, — улыбнулся Беф-Цур. — Тогда отпускайте своих людей — они нам не понадобятся, их рожи будут только мешать. Или еще лучше: уйдем незаметно, не прощаясь…

— Ах, да! — воскликнул Лабе. — У меня же там сидит одна парочка, за которых можно получить неплохой выкуп. Как с ними быть? Не оставлять же их моим мерзавцам?

— Прирежьте, если вам так жалко поделиться со своими близкими, — посоветовал Беф-Цур, вставая. — Я буду ждать вас на развилке у трех дубов. Через час.

— По рукам! — ответил разбойник, обдумывая, что же сделать со своими пленниками? Ему страшно не хотелось упускать из рук столь лакомую добычу.

А в запертой комнате византийская принцесса смотрела на мечущегося от стенки к стенке Ренэ Алансона, прислушиваясь к пировавшим неподалеку разбойникам.

— Перестаньте! — попросила наконец она. — В глазах рябит.

— Дорогая Анна! — бросился перед ней на колени Алансон. — Умоляю вас, скажите лишь одно слово: да или нет?

— Нет, — произнесла принцесса. — Поскольку вижу по вашим глазам, что вы снова намерены заговорить о любви.

— Да, да! — воскликнул Ренэ. — Только любовь — это божественное чувство, воспетое Вергилием, может спасти нас!

— Каким же образом?

— Сила любви безгранична! — туманно пояснил Ренэ. — Обещайте, что вы выйдете за меня замуж — и мы выберемся отсюда.

— Но как?

— Сначала обещайте, — капризно попросил изнеженный рыцарь.

— Сначала ответьте, — упрямо возразила Анна. За долгие годы она привыкла к своему постоянному спутнику и поклоннику, но не представляла его в роли своего мужа.

— Нет, обещайте!

— Подите вон, — устало попросила принцесса. Рыцарь уныло ткнулся в запертую дверь.

— Как же! — пробормотал он. — И рад бы — да не могу… Ну хорошо, — вновь повернулся он к принцессы. — Скажем разбойникам, что мы — муж и жена, молодожены, влюбленные, и тогда они обязательно отпустят одного из нас за выкупом. А так никто из нас не покинет этой комнаты. И мы будем сидеть здесь до мартовских календ, рассылая письма своим поверенным. Соглашайтесь, время не ждет.

— Логично, — подумав, ответила Анна. — Но даже понарошку я не желаю быть вашей женой.

— И тем не менее, это единственный выход.

— Но почему не сказать, что мы — брат и сестра?

— Потому что… потому, — невразумительно отозвался Ренэ.

В это время замок в двери заскрежетал и она распахнулась. В комнату вошел Этьен Лабе, держа наготове острый и длинный кинжал. Он решил последовать совету Беф-Цура и избавиться от пленников. Вернее, сначала — от мужчины, а девушку — увезти с собой, и… договориться о выкупе наедине.

— Собирайтесь! — хмуро сказал он принцессе. — Мы переезжаем в другое место. Более… безопасное. А вы — остаетесь.

— Позвольте! — возмутился Ренэ Алансон. — Мы — супруги, нас нельзя разлучать!

— Можно, — криво усмехнулся Лабе, боком приближаясь к нему. Но лишь только он повернулся к Анне Комнин спиной, как она пружинисто вскочила с места и обрушила на голову разбойника кувшин с водой.

— О, дьявол! — взревел Лабе, наваливаясь по инерции на Ренэ. Кровь полилась по шее и плечам, но он не потерял сознание, крепко сжимая кинжал и пытаясь пронзить грудь француза. — Стерва! Мерзавка! — площадно ругался он, повернувшись к византийской принцессе. Ренэ схватил колченогий стул и ударил им по спине разбойника. Лабе рухнул на колени и, перекатившись по полу, пошатываясь, поднялся возле двери. Глаза его яростно горели, а кинжал угрожающе выставлен вперед. Подойти к нему было невозможно.

— Сейчас вас прикончат! — пообещал он, отступая за порог. — Я заставлю вас жрать конское дерьмо!

Дверь за ним захлопнулась, щелкнул замок и тяжелые шаги стали удаляться. Прошло несколько напряженных минут. Тяжело дыша, Анна Комнин взглянула на Алансона.

— Кажется, нам конец, — произнесла она тихо.

— И все равно я люблю вас, — отозвался он, продолжая держать в руках обломки стула. Впервые принцесса взглянула на него не так, как раньше, — без того постоянного пренебрежения и насмешки. Она наконец-то поверила, что этот рыцарь действительно искренно любит ее.

— Мне очень жаль, — грустно сказала она. — Я была уверена, что он хочет убить вас. Но теперь мой лексикон пополнился новыми словами. Правда, ненадолго.

Внимание их привлек раздавшийся шум за стенами комнаты, крики, бряцанье оружия. Они были уверены, что главарь ведет сюда своих разбойников и приготовились достойно встретить смерть. Руки их инстинктивно переплелись, и Анна Комнин в неожиданном порыве прижалась к плечу Ренэ, а он поднял над собой обломок стула, надеясь проломить голову первому, кто войдет сюда. Шум и топот в соседних комнатах, коридоре и вокруг дома усиливался. Похоже было, что идет какая-то схватка. Уже слышались стоны раненых, ржанье лошадей…

Этьен Лабе, выскочивший из своей комнаты, где он упаковывал в холщовый мешок золото и драгоценности, награбленные за последнее время, подбежал к окошку и высунул наружу голову. С первого же взгляда ему все стало ясно: дом был окружен всадниками и спешившимися людьми в белых плащах с восьмиконечными красными крестами, его часовые обезоружены, а внутри здания уже шел бой. Лабе узнал худощавого рыцаря, командовавшего нападавшими. На его пощаду рассчитывать главарю разбойников было бы напрасно: у них были старые счеты.

— Вот, дьявол! — пробормотал Лабе, юркнув по узкой лестнице в мансарду. Прижимая драгоценный мешок к груди, он выбрался на крышу и побежал по кровле; достигнув ее конца, Лабе перепрыгнул на конек сарая, а оттуда — перескочил на крышу конюшни. Спустившись вниз, он вспрыгнул на первую попавшуюся лошадь и, настегивая ее, помчался по лесной дороге к условленному месту встречи с Беф-Цуром.