Тамплиеры (№2) - Великий магистр

Подавление бунтовщиков прошло даже быстрее, чем рассчитывал Гуго де Пейн: при одном виде вооруженных, сосредоточенных, блещущих доспехами рыцарей, они бросали палки, серпы и вилы и кидались наутек. Лишь граф Норфолк, которому не везло в последнее время, вновь получил еще один шрам на щеке от брошенного в него камня; да Людвиг фон Зегенгейм был легко ранен в грудь выпущенной из толпы стрелой, которая пробила нагрудник и застряла в кольцах кольчуги, рассеча кожу в области сердца. На это прежде всего обратил внимание алхимик Симон Руши, когда рыцари вернулись в Иерусалим.

— Что я вам говорил! — радовался он, словно сам стрелял в Наблусе из лука. — Ровно год назад я вам предсказывал, что в это время вас ранит стрелой простолюдин. А вы не верили!

— И теперь не верю, — усмехнулся немецкий граф, убеждений своих не меняющий. — Скорее я склонен верить тому, что ради вашего пророчества вы сами и подстроили все это восстание в Самарии.

— Ну уж! — обиделся чародей. — В таком случае слушайте следующее: еще через год, вы по ошибке нанесете смертельный удар своему другу.

— Да что ж вы одни гадости накликаете? — возмутился Зегенгейм, еле сдерживаясь, чтобы не поколотить колдуна, поспешно спрятавшегося за спину Гуго де Пейна.

Между тем, последний успех тамплиеров принес им еще более громкую славу, которая стала распространяться не только по всей Палестине, но и далеко за ее пределами, докатившись до Египта, Магриба, Сирии, Трапезунда, Византии, а эхо ее докатилось и до Европы. В королевских дворцах и хижинах ремесленников разговаривали и судачили об обосновавшихся в Иерусалиме рыцарях, числом девять, чье мужество гнало прочь Христовых врагов, а подвиги могли сравняться с деяниями древних героев. Кто они? Откуда взялись? В чем их сила и непобедимость? — вопрошали в портах и на рынках, в торговых лавках и университетах. Как и водится, поступки тамплиеров начинали преувеличиваться, искажаться и обрастать легендами. Некоторую заслугу в этом можно было бы приписать и клюнийскому монаху, искусно внедрявшему в сознание простых обывателей некоторые мифы и вымыслы, подбрасывающего в разгорающийся костер тамплиеровской славы новые дрова. Бенедиктинская сеть в Палестине работала на будущий Орден — и работала отлично! Доходило до курьезов. Некий грузчик в порту Яффы утверждал, что лично видел, как Бизоль де Сент-Омер удерживал одной рукой за канат целый корабль, когда того понесло от пристани в открытое море; при этом он неистово клялся и божился. Другой человек рассказывал в трактире, что был свидетелем тому, как Людвиг фон Зегенгейм обратил в бегство около трех сотен сарацин, имея при себе лишь два длинных копья и оруженосца. Некий рыцарь в компании друзей уверял их о необычных свойствах меча Гуго де Пейна, который мог удлиняться на какую угодно длину, поскольку это был волшебный меч Лоэнгрина, найденный мессиром в Лангедоке. О Виченцо Тропези говорили, что это человек-птица и человек-рыба, а Андре де Монбар — чародей почище самого Мерлина, который может поджечь не только море, но и воздух! Многое другое болтали и об остальных рыцарях-тамплиерах: мол, Роже де Мондидье продал свой глаз персидскому дьяволу Иблису, и теперь из лопаток рыцаря растут две черные змеи, которые делают его непобедимым и сторожат его сон; маркиз де Сетина — человек, познавший все тайны вселенной, а граф Норфолк способен оживлять созданные им портреты и заставлять их служить себе; что же касается князя Гораджича — то он вовсе не князь, а счастливо избежавший смерти сам император Священной Римской Империи Генрих IV!

Рыцари, до которых докатывались подобные слухи, лишь посмеивались. Но политический вес тамплиеров в Иерусалимском королевстве неуклонно рос. Гуго де Пейна все чаще стали приглашать и во дворец Бодуэна, и на заседания Государственного Совета. С прибытием же в Палестину молодого, но пользующегося уже значительным авторитетом в католической церкви Бернара Клервоского, который был посвящен аббатом Сито в замыслы Гуго де Пейна, назрела пора об открытом провозглашении нового Ордена. Клюнийский монах, не встречавшийся с мессиром после трагической смерти Филиппа де Комбефиза, тайно известил его о том. Он явился в Тампль вместе с Бернаром Клервоским, и все трое долго обсуждали все возможные процедуры объявления Ордена Бедных Рыцарей Христа и Храма Соломонова и связанные с ним перипетии. Орден Храмовников или тамплиеров должен был провозгласить патриарх Адальберт на своей вечерней службе 19 августа 1113 года, а Бодуэн I, своей светской властью поддержать его. Соответствующее согласие обоих было истребовано.

Бернар Клервоский поселился в Тампле, составляя Устав Ордена. Год назад им уже был создан во Франции быстро разрастающийся Орден цистерианцев, близкий по своей структуре новому братству, а также основаны в различных провинциях четыре бенедиктинских монастыря. Дни и ночи Бернар просиживал за своими записями, сверяя их с мыслями и пожеланиями де Пейна, советуясь с ним по всяким, даже самым пустяшным вопросам. Бернар предложил в основу Ордена общество монахов-солдат, почти мистических рыцарей (пусть они будут числом девять на долгие годы), которые соединят строгую монастырскую дисциплину с военным пылом, близким к фанатизму, и образуют «воинство Христово». Используя правила, написанные им для цистерианцев, он предложил следующее: тамплиеры, храмовники должны быть привержены бедности, целомудрию и послушанию, — все свое личное богатство передать Ордену; они должны стричь волосы, но не брить бороду, а в пище и одежде отражать двойной аспект их идеала — монашеский и военный; носить они будут рясу или накидку-плащ белого цвета с красным восьмиконечным крестом на уровне сердца, символизирующим что член Ордена покидает мрачную жизнь, чтобы посвятить себя своему создателю, ради чистоты и света; попадая в плен, тамплиер не должен просить ни пощады, ни выкупа — он должен биться насмерть, являя пример героизма и храбрости, а отступать ему позволено лишь в том случае, если число нападающих больше в три раза.

Выслушав предложения Бернара Клервоского, Гуго де Пейн, заметил, что Устав можно принять и такой, и другой, и какой угодно… Труднее изменить характер преданных ему рыцарей, да он и не собирается этого делать, поскольку Устав пишется для будущих поколений. Бернар Клервоский, племянник Андре де Монбара, имеющий самые тесные связи с графом Шампанским, согласился с разумными доводами Гуго де Пейна.

Все рыцари, прибывшие с мессиром в Святую Землю, почли за честь встать с ним в одни ряды и войти в члены-основатели Ордена тамплиеров. И наступил день, когда было торжественно провозглашено его создание…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ОРДЕН ТАМПЛИЕРОВ

И в нем найдена кровь пророков и святых и всех убитых на земле.

Откровения Иоанна Богослова

Глава I. КАИРСКИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ КНЯЗЯ ГОРАДЖИЧА

Бог или хочет уничтожить зло и не может, или может, но не хочет, или не может и не хочет, или хочет и может…

Восточная мудрость

1

Страшная аравийская болезнь джумма — чума, пришла в Египет. Сотни тысяч диких грызунов, миллионы блох, караваны верблюдов, мясо которых уже было заражено чумными бактериями, принесли людям неисчислимые бедствия. Бубоны не выбирали своих жертв. Падали, охваченные внезапным ознобом и горячкой, корчась от сильнейшей головной боли и пастухи-кочевники, и ремесленники в городах, и приближенные султана Исхак Насира. Покрасневшие лица их искажались страданиями, ноздри раздувались, губы трескались и кровоточили от язв, а из невнятно бормочущих ртов вываливались огромные, сухие языки, напоминающие вяленые куски мяса. Трупы чумных: и нищих, и знатных горожан, сваливали в одни выгребные ямы, обливали нефтью и сжигали, уравнивая, тем самым, в правах. По проселочным дорогам и улицам городов ездили черные повозки; погонщики собирали умерших, выявляли особо опасные очаги болезни, докладывали о том главному целителю Египта Ибн-Зохру — ученику и последователю великого Авиценны. Опытный врачеватель прикладывал все силы, чтобы остановить или локализовать проклятое нашествие чумы, которое было пострашнее беспощадных битв с воинством Годфруа Буйонского и Бодуэна I. Но зараза распространялась, охватывая все больше и больше районов, и победить ее не было никакой возможности.

Бич Божий настиг египтян, когда в Каире находились князь Гораджич и графиня де Монморанси. Постоялый двор, где остановились разведчики Бодуэна I, наполовину опустел: кого настигла и сжала в своих смертельных объятиях чума, кто бросился в родные земли, пытаясь уйти от нее и миновать выставленные на границах города кордоны. Правда, немногим удавалось пробраться сквозь дежурившие днем и ночью цепи стражников. Советником султана Пильгримом, был отдан строжайший приказ не пропускать никого, а особо упорных закалывать на месте. Безлюдно выглядел, как и многие другие дома в Каире, посольский дворец Юсуфа ибн-Ташфина, где жгли смолу и тутовое дерево, стараясь завесой дыма отгородиться от страшной болезни. Чума уже унесла самого посланника магрибского султана и всех слуг и служанок Катрин де Монморанси, оставив ей лишь маленького сына и преданного евнуха Бензуфа. Оставалось лишь молить Бога — Спасителя Христа, вере которому графиня не изменяла даже в самые тяжкие времена, и надеяться на Его милосердие…

Между тем, выведенные за пределы города и избежавшие заразы отборные части египетской гвардии — мамлюки, концентрировались на границе с Палестиной. К ним подтягивались союзные войска из Ливии, Судана, Эфиопии и Иордании. На подходе были выступившие из Мевра сельджуки под командованием самого принца Санджара, который никак не мог успокоиться после поражения возле Керака. Все это было известно Милану Гораджичу и Рихарду Агуциору, исправно исполняющих обязанности слуг у маленького китайца Джана, который, впрочем, не обременял их поручениями. Анализ сложившейся обстановки показывал, что несмотря на тяжелейшее внутреннее положение в стране, султан Насир, в сговоре со своими союзниками, готовит вторжение в пределы Палестинского государства.

— Отчаянный малый, этот Исхак Насир, — заметил по этому поводу князь Гораджич. — Если у него в тылу, когда он увязнет в Палестине, вспыхнут чумные бунты, ему не поздоровится!

— Каждый султан или монарх обычно начинает свое правление с хорошенькой заварушки с соседом, — ответил на то Агуциор, который вместе с князем нес тяжелый мешок с товарами, следуя за своим «китайским господином» в двух шагах. — Или режет тех, кто выдвинул его на престол.

— Значит, нашему приятелю Пильгриму вскоре придется уносить ноги… Куда он подастся на сей раз?

— Прямиком в ад! — произнес Агуциор. — Ну вот, вы и накликали его! — он незаметно показал в сторону въехавшей через центральные ворота на рынок группы всадников. Среди них выделялся один, в золоченых, украшенных знаками высшего достоинства одеждах, обросший черный бородой и зорко поглядывающий по сторонам. Это был тайный советник султана Насира — Пильгрим, не брезговавший совершать под видом проверки полуразбойничьи наезды на рынок и отбирать у купцов и торговцев приглянувшиеся ему товары. Зная эту его «слабость», по рынку прошла первая легкая волна паники; ювелиры и оружейники стали поспешно запирать свои лавки, проклиная ненасытного, свалившегося им на головы Пильгрима. Взгляд лже-рыцаря скользнул по двум бедуинам и стоящему между ними китайцу, прижавшимся к кирпичной стене. Что-то щелкнуло в его памяти, но он проехал еще несколько десятков метров, прежде чем вспомнил, где видел эту троицу. Конечно же! У селения Арад, где произошел бой с христианским патрулем…

Поспешно развернув коня, Пильгрим крикнул сопровождавшим его мамлюкам:

— Закрыть ворота! Оцепите весь рынок! Здесь вражеские лазутчики, я узнал их! — выхватив меч, он помчался за своими врагами, которые не стали терять времени даром. Поднырнув под лотки с фруктами и опрокинув арбузы и дыни под копыта лошадей мамлюков, они понеслись по рядам, толкая и сшибая людей. Подскальзываясь на арбузных корках, лошади заваливались, падали, давя торговцев и зевак. На рынке началась настоящая паника, когда от громких криков и визга все начинали метаться и бежать не зная куда. Но центральные ворота уже были закрыты и возле них встали два рослых мамлюка с обнаженными мечами. Пильгрим, между тем, преследовал троих беглецов, пытающихся затеряться в толпе. Позади них опрокидывались лотки с черносливом, летели на землю подносы с орехами и курагой, щелкали под копытами лошадей фрукты, летели по воздуху шелковые покрывала и занавеси, облепляя мамлюков и Пильгрима.

— Взять их живыми! Обходите слева! — кричал лже-рыцарь, желавший прежде всего отомстить Милану Гораджичу за свое унижение под Ульмом, в замке старика Агуциора. Он уже предчувствовал, как медленно станет делать надрезы на его коже, сдирая ее с плеч, как завоет князь и Агуциор, когда их начнут поджаривать на раскаленных углях, а затем… о! затем их зашьют в бычью кожу, приложив ушные раковины к рогам и подвесят здесь же, на рынке, под палящим солнцем, и они будут висеть день, два, неделю, пока не умрут в страшных мучениях!

Несколько мамлюков выскочили наперерез беглецам, рассекая окружавшую их, мечущуюся толпу. В воздухе свистели плетки, которыми наемники нещадно лупили по головам зевак.

— Сюда! — крикнул Гораджич, увлекая друзей в барахольную лавку, на ходу срывая бурнус и одежду бедуина. Через пару минут из заднего окошка лавки вылезли три странных человека: один из них выглядел как нищий дервиш — в чалме и драном халате на голое тело, другой — как купец-иудей, в ермолке и желтом плаще, а третий, узкоглазый и маленький, был одет в женскую византийскую далматику с длинными рукавами, концы которых чуть не касались земли. Бросившись в толпу, они затерялись в ней, и вместе с людским потоком понеслись к запасным воротам, где еще не успели выстроиться мамлюки. Но Пильгрим со своим отрядом уже врезался в задние ряды и пробивался туда же.

— Хватайте дервиша и иудея! — заорал он, узрев своих врагов и указывая на них мечом. — Вон они!

Но Гораджич, Агуциор и Джан уже проскочили узкие ворота и понеслись по улице. Сзади разносилось лошадиное ржанье и топот копыт. Свернув в переулок, беглецы побежали вдоль высокой каменной стены, а впереди — через несколько десятков метров они уткнулись в тупик. Лишь небольшая, заросшая зеленью калитка виднелась слева.

— Попробуем? — предложил Гораджич и толкнул ее плечом. Калитка на их счастье оказалась незаперта, и они очутились в благоухающем акациями саду. За кронами деревьев виднелась куполообразная крыша беломраморного дома. Никого из охранников или прислуги поблизости не было.

— Чует мое сердце — в стенах этого дворца мы найдем приют! — воскликнул князь Гораджич, поправляя чалму.

— Или смерть, — добавил Рихард, оглядываясь. Китаец лишь улыбнулся, обнажив мелкие желтые зубы. Пригнувшись, все трое побежали вперед и выскочили к небольшой беседке, возле которой журчал искусственный ручей, ниспадая из каменного грота. На бережке играл маленький смуглый мальчик, а в самой беседке сидели два человека: белокурая дама, поспешно набросившая чадру при виде трех выскочивших из зарослей мужчин, и безбородый, с мучнистым цветом лица евнух, выхвативший меч.

— Кто вы, негодяи, и как посмели проникнуть во дворец посла султана Магриба Юсуфа ибн-Ташфина? — выкрикнул он.

— Успокойтесь, благородные дамы и господа, — отозвался Гораджич, пряча кинжал. — Мы не причиним вам вреда. Но будем вам крайне признательны, если вы потерпите наше присутствие часика два-три.

— Сейчас я позову слуг и вас скормят леопардам, — нахмурился евнух, поднося к губам золоченый свисток. За стеной в это время разнесся громкий голос Пильгрима:

— Оцепите весь квартал! Они не могли уйти далеко. Проверьте все дома, каждый закоулок!

— Погоди, Бензуф! — остановила евнуха дама. — Не торопись. Мне кажется, эти люди попали в беду.

— Вы совершенно правы, прекрасная госпожа! — поклонился Агуциор, при этом его ермолка свалилась на землю.

— Молчи, иудей! — пригрозил Бензуф. — Ты не смеешь разговаривать с моей повелительницей.

— Думаю, Бензуф, ты не прав, — произнесла дама. — Я вижу в лицах наших гостей европейские черты. Ведь вы рыцари? — прямо спросила она. — Переодетые в маскарадные костюмы?

— Да, черт побери! — воскликнул Гораджич. — И просим у вас укрытия от преследования. Я смею надеяться на вашу благосклонность, поскольку то, что я успел разглядеть, наводит меня на мысль, что и в вас течет не восточная кровь.

— Вы наблюдательны, — согласилась Катрин де Монморанси, поднимая чадру. На ее красивом, освещенном солнечными лучами лице играла легкая улыбка. — Однако, поспешим в дом. Я с удовольствием окажу услугу соотечественникам, которых не видела… десять лет.

Перепоручив ребенка Бензуфу, графиня повела трех неожиданных гостей в свой флигель, примыкавший к дворцу посланника. Введя их в свои покои, Катрин пригласила их сесть, а сама полуулеглась на низеньком, покрытом персидским ковром диване, поджав под себя по восточному обычаю ноги.

— Что привело вас в Каир? — спросила она, соскучившись в обществе молчаливого Бензуфа. — Откуда вы родом? Как вас зовут? Были ли вы в Константинополе? Где теперь центр европейской моды? Что носят дамы во Франции? Какова длина поясов? Кто правит в Труа и Шампани? Не встречался ли вам рыцарь по имени Гуго де Пейн?

— Сударыня, мы ответим на все ваши вопросы — только по порядку и не сразу, — любезно ответил князь Гораджич. — Скажу лишь, что славный рыцарь Гуго де Пейн — мой друг, и мы вместе прибыли в Палестину около двух лет назад, — при этих словах лицо графини вздрогнуло. — А пока, не позволите ли нам всем забраться вон в тот громадный сундук?

— Но… почему? — изумилась графиня.

— Не из любопытства к вашим нарядам, а потому лишь, что я слышу за окнами голос нашего недруга — Пильгрима.

— Тогда не мешкайте, — согласилась Катрин, открывая дверцу сундука и выбрасывая, из него свои платья. Когда все трое уместились внутри, она захлопнула крышку и щелкнула замком. Потом повернулась к двери, в которую уже входили Бензуф с мальчиком, а за ним — вооруженный мечом Пильгрим и двое мамлюков.

— Как вы посмели явиться к избраннице султана Юсуфа с оружием в руках? — гневно спросила она, нахмурив брови. Пораженный ее красотой, Пильгрим замер. Желая поначалу ответить ей резко, чтобы показать, кто здесь хозяин, он передумал и сменил тон.

— Простите, — ответил Пильгрим, откровенно и вызывающе любуясь ее лицом, — но мы ищем опасных преступников… А нашли — драгоценный алмаз. Как жаль, что мы не встречались раньше! — взгляд Пильгрима скользнул по разбросанным на полу платьям и задержался на огромном сундуке. — И теперь я даже рад, что поиски привели меня сюда. Почему вы избегаете светского общества, сударыня? Своей красотой вы бы только украсили наши скучные приемы у султана Насира. И доставили бы лично мне огромное удовольствие лицезреть вас! — Пильгрим коснулся замка на сундуке. — А где ключик? — спросил он вдруг.

— Подите вон! — потребовала графиня, краснея от негодования.

Пильгрим грубо захохотал.

— Я имею в виду — ключик от вашего сердца, — выдавил он из себя сквозь смех. — Ваши тряпки меня не интересуют. Так когда вы явитесь во дворец султана?

— Я пожалуюсь на вас моему господину Юсуфу ибн-Ташфину!

Пильгрим притянул к себе за руку сына графини и потрепал его по головке.

— Славный мальчуган! — произнес он со скрытой угрозой. — Жаль, если с ним что-нибудь случится… Берегите его, сударыня.

Пнув ногой сундук, Пильгрим резко повернулся и пошел к двери, сделав знак мамлюкам следовать за ним.

— Я не прощаюсь, — многозначительно добавил он, посмотрев на Катрин и зловеще улыбнувшись. — И учтите: оказывая содействие преступникам, вы становитесь врагом султана Насира и с вами можно будет поступать так, как мне заблагорассудится… Но меня-то вам нечего бояться! — и вновь рассмеявшись, он покинул комнату. Выйдя за ворота, Пильгрим обратился к мамлюкам:

— Поставьте караулы у всех выходов: они где-то здесь, я чую. И не выпускайте никуда эту женщину, если она вздумает покинуть дворец. Она мне нужна.

В голове Пильгрима уже созрел план в отношении Катрин де Монморанси. Загоревшись страстью к белокурой красавице, Пильгрим решил во что бы то ни стало овладеть этим лакомым кусочком, не упустить ее из рук. Сладострастно улыбаясь, он задумал дождаться ночи, а там… там, под покровом темноты, пробраться во флигель и насладиться ею, а затем увезти в свой загородный дом на окраине Каира. Что делать с Катрин дальше — Пильгрим пока не предполагал. Если она будет продолжать сопротивляться, то — мало ли неопознанных трупов находят на дорогах Египта? И никому до них нет никакого дела…

— Вылезайте, — сказала графиня, отпирая сундук. — Негодяй ушел… До чего же омерзительный тип!

— Он еле избежал виселицы в Ульме, — произнес Гораджич. Думаю, вы теперь также в опасности.

— Бензуф, мы завтра же покинем Каир! — сказала Катрин, обратившись к евнуху. — Соберите в дорогу все необходимые вещи и испросите разрешение на проезд у султана Насира.

— Куда вы намерены направиться? — спросил Агуциор.

— В Иерусалим. Если это удастся.

— Торговля между Египтом и Палестиной не прекращается, — сказал Гораджич. — Было бы прекрасно, если бы в список сопровождающих вас были внесены еще три слуги, — намекнул он.

— Вы поняли, Бензуф? — произнесла графиня.

— Вы слишком милосердны, — проворчал старый евнух. — Трое мужчин возле вас — вряд ли это понравится султану Юсуфу…

— Мы можем переодеться женщинами, — придумал Гораджич, подмигнув Агуциору. — И ваш ревнивый султан может спать спокойно.

— Ну, хорошо, — согласился Бензуф, качая головой. — Чувствую, что меня повесят за ноги на воротах Алжира.

— А теперь — рассказывайте, — нетерпеливо потребовала графиня, посмотрев на рыцарей. — Где вы познакомились с Гуго де Пейном? Когда-то давно, я была… дружна с этим человеком…

2

Графиня де Монморанси слушала Милана Гораджича, затаив дыхание. Все, связанное с Гуго де Пейном, пробудило в ее душе далекие воспоминания, кольнуло ее сердце той непреходящей болью, которая всегда сопутствует первой любви, счастливой ли она была или несчастной. И хоть прошли годы, жизнь ее изменилась, и сама она была не прежней беззаботной девушкой — невестой сероглазого юноши, а матерью одного из наследников магрибского трона, но чувства ее не угасли, не обратились в пепел, разнесенный над Тирренским морем, а продолжали слабо гореть, неподвластные ни времени, ни расстоянию. Она не могла поверить, что Гуго де Пейн, которого Катрин представляла себе таким же, как в дни своей юности, находится не так уж и далеко от Каира — в Иерусалиме, куда она должна была вскоре направиться. Ощущение близкой встречи наполнило ее грудь тревогой и ожиданием. Как встретит ее рыцарь, что скажет, какие слова найдут они друг для друга?..

Гораджич, видя, что графиня не слушает его, поглощенная своими думами, умолк. Его привлекла ее красота, присущая зрелой женщине, печальный взгляд голубых глаз, кольца светлых волос и какая-то особая таинственность, окружавшая ее, европейку, ставшую наложницей могущественного султана Северной Африки. Сербский князь, повидавший в своих странствиях немало женщин, относился ко всем к ним, в основном, как к лишней обузе в дороге, вроде прихваченного по ошибке столового серебра, тогда как можно обойтись простой деревянной ложкой, которую легко в случае ненадобности и выбросить или одолжить товарищу. Но тут — он словно бы впервые столкнулся с непонятной ему силой, тревожно и ласково коснувшейся его закаленного во многих испытаниях сердца.

— Вы, верно, хотите услышать и мою историю? — очнувшись, произнесла она и рассказала все, утаив лишь имя своего жениха.

— Думаете ли вы окончательно вернуться на родину? — волнуясь, спросил Гораджич, непроизвольно сжимая ее руку, сочувствуя ее страданиям и втайне мечтая о том, чтобы ни Юсуф ибн-Ташфин, ни далекий жених больше не отягощали ее память.

— Я еще не решила, — ответила графиня. — Однако, уже темнеет и вам надо позаботиться о ночлеге.

— Мы, как солдаты, привыкли спать на сырой земле, — сказал Гораджич. — Но если вы позволите нам укрыться в той беседке, где встретили вас, то лучшей перины и не придумать!

— Располагайте ею полностью, — отозвалась Катрин. — По правде говоря, мне бы хотелось, чтобы в эту ночь вы были где-то неподалеку. Со смертью посла дворец почти опустел, а этот человек, Пильгрим… он вызывает у меня страх.

— Мы придем к вам на помощь по первому зову, — горячо сказал Агуциор. В это время вернувшийся Бензуф сообщил, что разрешение на выезд получено, и к утру можно собирать вещи и отправляться. Ядовито улыбнувшись, он швырнул Агуциору целый ворох женской одежды, купленной им по дороге на рынок.

— Облачайтесь, — потребовал он. — Нечего вам разгуливать по саду в мужских штанах!

— Это разумно, — со смехом поддержала его Катрин. — Думаю, сегодня вы переодеваетесь не в первый раз, — забрав с собой сына, она удалилась в задние комнаты, а спустя некоторое время из флигеля в ночной полумрак выскользнули три женские фигуры под чадрой; две — с крутыми плечами, а одна — миниатюрная, семенящая позади них.

Через два часа, когда по восточному мягкая, с молочно-шоколадным отливом луна осветила спящий Каир, с его вытянувшимися к небу минаретами, дворцами и арками, под стук колотушек сторожей к калитке в стене, окружавшей дом магрибского посла, прокрались пять темных фигур; их лошади с повозкой ждали на соседней улице. Пильгрим сильно рисковал, намереваясь похитить одну из наложниц Юсуфа ибн-Ташфина — в политическом смысле это грозило серьезными осложнениями в отношениях двух могущественных султанов. В худшем случае, его голова могла оказаться на столе Юсуфа ибн-Ташфина, присланная в знак примирения. Но внезапная страсть к графине помрачила его разум. Кроме того, он надеялся, что ему удастся спрятать концы своего злодеяния в воду. Отобрав особо верных ему воинов, Пильгрим решился на столь отчаянный шаг. Отпустив дежуривших у калитки караульных мамлюков, он достал длинный нож и через решетку отодвинул запор. Путь к флигелю был свободен. Взяв с собой одного из наемников, Пильгрим поспешил к своей цели.

Во флигеле было несколько комнат, но во всех них было темно, а окна закрыты крепкими решетками. Дверь также не поддавалась. Пока мамлюк возился с ее запором, Пильгрим обдумывал, как на следующий день он будет докладывать султану Насиру о похищении графини и какие титанические усилия он прилагает к ее поискам. Улыбка блуждала по его лицу, а рука сжимала длинный кинжал. Наконец, дверь поддалась, и стала со скрипом открываться.

— Не шуми ты так! — толкнул в спину мамлюка Пильгрим. — Иди первым.

Но лишь только наемник переступил порог, как прячущийся в темной прихожей евнух, со словами: «Получи же, негодяй!», пронзил его острым ножом. Тело мамлюка навалилось на Пильгрима, но он толкнул его вперед, на старика, и Бензуф, вместе с убитым им наемником, упали на пол. Подскочивший Пильгрим тотчас же оказался рядом и воткнул кинжал в горло евнуха, пригвоздив его к деревянному полу.

— Вот так! — проговорил Пильгрим, с трудом вытягивая кинжал обратно: голова Бензуфа при этом стукнулась об пол. Пильгрим замер, прислушиваясь к тишине вокруг; глаза его постепенно стали привыкать к темноте. Потом он шагнул в коридор, прошел одну комнату, покосившись на огромный сундук, другую, и вступил в покои графини.

Разбуженная неясным шумом и подозрениями, Катрин в белой ночной рубашке сидела на постели, прижимая головку сына к своей груди. Увидев Пильгрима, вошедшего в комнату с кинжалом в руке, она вскрикнула.

— Спокойно! — прошептал бросившийся к ней Пильгрим. Он выхватил из ее рук мальчика и прижал острие кинжала к его горлу. — Если вы закричите — то жизнь вашего сына в ту же минуту оборвется! Можете мне поверить, что я не бросаю слов на ветер!

Смертельно побледневшая Катрин широко раскрытыми от ужаса глазами смотрела на кончик кинжала, коснувшийся бьющейся артерии.

— Одевайтесь! — приказал Пильгрим, зажимая плачущему мальчику рот. — Вы поедете со мной.

— Куда? — пересохшими губами прошептала графиня.

— Не задавайте лишних вопросов. Я гарантирую жизнь и вам, и вашему сыну. Поторопитесь, время не ждет!

Послушная его воле, Катрин набросила на плечи плащ, обулась в легкие туфли, незаметно спрятав в складках маленький нож — подарок султана Юсуфа.

— Я готова, — произнесла она.

— Идите вперед, — потребовал Пильгрим, любуясь ее станом. Сейчас, смертельно напуганная, она еще больше возбуждала его страсть. Выйдя в коридор и наткнувшись на мертвого, преданного старика-евнуха, Катрин вновь вскрикнула. Ненависть к убийце Пильгриму обожгла ее.

— Ничего, ничего, — проворчал сзади лже-рыцарь. — Он сам напоролся на кинжал. Не надо быть таким заботливым охранником. Спал бы себе тихо и ничего не случилось.

— Вас покарает небо! — обернулась к нему Катрин.

— Оно меня столько раз карало, — рассмеялся Пильгрим, — что я становился с каждым разом все здоровее и здоровее. Не оглядывайтесь!

Пройдя через сад, они вышли из калитки и направились к ждущим неподалеку лошадям. Катрин и ее сына усадили в повозку и приказали лечь на дно, накрывшись покрывалом. Пильгрим и трое мамлюков вскочили на лошадей и неторопливо поехали на северо-запад, где на окраине Каира находился его дом и где все было готово к брачной ночи. Но на полпути к нему Пильгрим остановил коня, словно вспомнив о чем-то.

— Джаба! — попросил он одного из наемников-мамлюков. — Вернись назад и вытащи из флигеля труп Сандро. Нехорошо, если утром его обнаружат слуги посла — его могут опознать. Брось его в канаву.

— Слушаюсь, господин! — произнес мамлюк и понесся обратно.

Между тем, всхлипывания мальчика, когда Пильгрим тащил его через сад, разбудили Джана, всегда спавшего словно чуткая лесная рысь. Он открыл щелочки глаз и прислушался. Затем осторожно встал и прокрался к флигелю. Заглянув в распахнутую дверь, он увидел два, освещенные луной, трупа. Цокнув языком, китаец повернулся и поспешил к беседке, где тотчас же разбудил обоих рыцарей. Путаясь в длинных юбках, князь Гораджич и Агуциор побежали к месту трагедии, сжимая в руках кинжалы. Случилось самое худшее, чего опасался Милан Гораджич: графиня Катрин де Монморанси и ее маленький сын исчезли.