Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Тамплиеры (№2) - Великий магистр

ModernLib.Net / Историческая проза / Стампас Октавиан / Великий магистр - Чтение (стр. 25)
Автор: Стампас Октавиан
Жанр: Историческая проза
Серия: Тамплиеры

 

 


Сказав еще несколько добрых слов, журчащих, как прохладный ручей, султан покинул графиню де Монморанси. А она впервые всерьез задумалась о своей дальнейшей судьбе. Беспечное и радужное отрочество утонуло вместе с расколовшимся надвое кораблем и погрузилось в морскую пучину — со дна его не вернуть. Из дворца правителя Магриба ей не выбраться никогда. Жить дальше или умереть? Этот вопрос, стоявший перед нею все предыдущие дни, словно поблек в ее душе, потерял остроту. Она понимала, что уже не в силах лишить себя жизни. Гуго де Пейн уходил из ее судьбы, навсегда оставаясь в прошлом. Возможно, Катрин еще повезло, что она попала во дворец султана, а не в хижину нищего араба или домик погонщика-курейшита. Надо смириться и воспользоваться предоставленным ей шансом. Умерла не она — умер Гуго де Пейн.

Частые, ежедневные посещения султана Юсуфа ибн-Ташфина, его ласковые беседы и утонченные манеры смягчили ее сердце. Она уже стала ждать его прихода и волновалась, если он задерживался. Катрин легко овладела арабской речью, полюбила восточные наряды и кушанья. Ей стало доставлять удовольствие распоряжаться служанками, дразнить евнухов, следить за золотыми рыбками в пруду, ухаживать за цветущими розами. Она перестала чувствовать угрызения совести перед своим женихом: иная жизнь уже влекла ее, манила сказочными красками. Аромат Востока пьянил ее неокрепшую душу, наполнял кровь бурным волшебным соком. И наступил день, а затем ночь, когда султан Юсуф ибн-Ташфин остался в ее покоях до утра…

Прошел год. Нет, Катрин де Монморанси не любила Юсуфа ибн-Ташфина. Но она привыкла к нему, к его плавной речи, размеренным движениям, сильному телу. Порою она тосковала по зеленым полям родной Шампани, вспоминала родителей, ту прошлую жизнь, которую отрезало от нее море. Она начала разбираться в дворцовых интригах, подружилась с некоторыми другими женами султана, которые стали оберегать чужестранку. Впрочем, все они были из разных краев земли и жили одной дружной семьей, иногда ссорясь, капризничая, завидуя друг другу, стараясь занять первое место в сердце правителя Магриба. Он же, как тонкий политик и дипломат, достаточно ровно относился ко всем из них, каждой находя самые ласковые и добрые слова. Но даже евнухи вскоре разобрались, что особое предпочтение султан отдает новой наложнице, Катрин. И она начинала умело пользоваться своим привилегированным положением, вступаясь за несправедливо обиженных, вмешиваясь в политику двора, играя на слабых струнах любвеобильного сердца Юсуфа. Его правление было благодатным временем для жителей Магриба. Владения его ширились, край процветал, на границах и внутри государства было относительно спокойно. Он умело поддерживал добрые отношения со своими соседями, благосостояние населения росло, купцы торговали со всеми близкими и далекими странами. Его послы находились и в Египте, и в Месопотамии, и в Сирии, и во враждебной всем этим странам освобожденной рыцарями Палестине. Он имел сношения и с Византией, и с Римом, и даже с самим великим и ужасным Хасаном ибн Саббахом, чьи ассасины не трогали ни его, ни подданных.

Прошло еще девять лет…

Время изменило ее. Из юной, белокурой девушки с восторженными глазами, цвета синего неба, она превратилась в статную красавицу с округлыми бедрами и руками, высокой грудью и гордым поворотом головы; но лицо оставалось таким же белым и нежным, а очи — также синели далью, лишь больше земных забот прибавилось в них. Четыре года назад Катрин родила крупного светленького мальчика, и теперь занималась его воспитанием. Она все реже вспоминала о своей былой родине, не знала — живы ли или нет ее родители, где сейчас и чем занимается Гуго де Пейн? Образ его постепенно стирался из ее памяти, но удалить его навсегда из своего сердца она не могла, да и не хотела. Хотя уже давно искренне привязалась к Юсуфу ибн-Ташфину. Она могла бродить почти одна по огромному городу, даже отправляться в небольшие путешествия, но ей не было смысла бежать. Куда и от кого? И кто ждет ее, где? Нет, теперь у нее осталась лишь та жизнь — та, которую создал для нее султан Юсуф.

Он сам как-то раз заговорил с ней о том, не хотела бы она навестить родных на своей родине, в Шампани?

— Я думаю, вам пошло бы на пользу это путешествие, — произнес он, гладя ее руку.

— А вы не боитесь, что я останусь там навсегда? — спросила Катрин.

— Я даже позволю вам взять с собой нашего сына, — улыбнулся султан, — чтобы он увидел своих дедушку и бабушку. Решайте, все в вашей воле.

— Откровенно говоря, — подумав, ответила Катрин. — Я и сама хотела просить вас об этом, да все позабывала. Хорошо. Только морем я больше не поеду ни за что!

— Конечно, — согласился Юсуф. — Мы выберем для вас иной маршрут. Через Египет, где сейчас правит молодой Исхак Насир, после смерти нашего брата аль-Фатима, через Палестину и Византию, а далее — Болгария, Италия и — Франция. Как вы хотите: чтобы вас сопровождал пышный эскорт или желаете отправиться в путешествие инкогнито, с малой свитой?

— Мне было бы приятнее не привлекать особого внимания, — сказала Катрин.

— Будь на то воля Аллаха! — согласился ибн-Ташфин, наклоняя голову.

Сборы в дорогу и выезд графини Катрин де Монморанси из Алжира состоялись в феврале 1113 года.

3

Убийцы-ассасины уже прибыли в Иерусалим и затаились возле Тампля, выслеживая Гуго де Пейна. Один из фидаинов был коротконогий крестьянин-перс, обросший щетиной, словно еж; другой — поджарый и чуть сутулый погонщик мулов из Багдада. Старец Горы, Хасан ибн Саббах послал к де Пейну не лучших своих фидаинов, хотя и они уже успели отличиться, умертвив визиря моссульского султана Малдука. Сутулый привык орудовать гибкой проволокой, набрасывая ее сзади на горло своей жертве и стягивая оба конца; коротышка любил втыкать кинжал в живот и проворачивать его там несколько раз, наматывая на клинок кишки. Покрутившись возле ворот, ассасины разошлись в разные концы улицы и улеглись около деревьев, дожидаясь когда Гуго де Пейн, описание которого им было известно, выйдет из Тампля. Опытный грек Христофулос, продолжающий наблюдать за домом, обратил внимание на двух подозрительных мусульман, беспрерывно пережевывающих какую-то траву. Повадки ассасин и их пристрастие к гашишу были ему хорошо известны. Он разбудил своего помощника и велел ему быть наготове. Наступила ночь, а ассасины не двигались с места, погрузившись в эйфорическое состояние. Но лишь только к воротам Тампля подошли три монаха-бенедиктинца, как они встрепенулись. Выжидающе замер и Христофулос, чувствуя, что наконец-то наступает его черед. Через некоторое время те же бенедиктинцы вышли из дома, как бы окружая Гуго де Пейна. Он был в светлом плаще, накинутом поверх белой рубахи, с пристегнутым сбоку мечом, но без кольчуги и лат. Пешком все четверо двинулись по улице в направлении к Антониевой башне. Ассасины лениво поднялись с земли и пошли следом за ними. Тогда и Христофулос сделал знак своему помощнику и они вдвоем выскользнули в лунную ночь…

В полуразрушенной мечети аль-Ахрам все было готово к смертельному поединку, который должен был определить, по замыслу аббата Сито, будущего великого магистра Ордена. Жестокость этого боя была вызвана необходимостью и оправдана высшими соображениями католической церкви. Существование двух орденов с одинаковыми целями неминуемо привело бы к распре, столкновению между ними, к еще большей крови. Кроме того, будущий великий магистр должен был пройти последнее, самое тяжкое испытание: не пощадивший соплеменника, не будет щадить и врагов Христовой Церкви. Из двух должен остаться один. Так же было бы если бы и все три, посланные приором группы добрались до Иерусалима. Конечно, любой из рыцарей мог бы отказаться от поединка; но клюнийские монахи слишком хорошо изучили характер де Пейна и Комбефиза и знали, что никто из них не повернет назад, пройдя половину пути. Слишком велика была ставка в этой игре.

Площадка для боя, там, где прежде молились коленопреклоненные мусульмане, была расчищена от мусора, по углам и на стенах горели свечи и факелы, освещая полускрытые куафами бесстрастные лица монахов. Около груды обвалившихся с потолка камней стоял гроб, закрытый крышкой — заранее приготовленный предусмотрительным клюнийским монахом для проигравшего бой. На заднем дворе мечети была также вырыта яма, куда должны были опустить гроб. Неудачник в этом смертельном поединке обязан был исчезнуть навсегда. Его похоронят по всем христианским обрядам, но место его могилы будет скрыто от других смертных. Об этом были предупреждены и де Пейн, и Филипп де Комбефиз. Никто из них не знал и имени своего противника. Оба они уже подходили к мечети аль-Ахрам с разных сторон, ведомые монахами-бенедиктинцами. За несколько метров, провожатые остановили их и велели надеть темные войлочные маски с прорезями для глаз, полностью скрывающие лица. Затем они по очереди ввели их в мечеть, где уже ждал главный устроитель этого трагического боя — клюнийский монах, чье подлинное имя знал лишь один аббат Сито.

Ни слова не было проронено никем из присутствующих, когда Гуго де Пейн и Филипп де Комбефиз с обнаженными мечами заняли места около противоположных стен мечети. Оба были одеты в белые полотняные рубахи, а через прорези масок блестели глаза, внимательно следящие друг за другом. Одна и та же мысль — кто его противник? — владела обоими рыцарями. Они видели стоящий неподалеку гроб, который мог оказаться последним ложем для кого-то из них. Привыкшие за свою жизнь к крови и смерти, рыцари с трудом оторвали взгляд от этого странного символа скорого и неминуемого конца. Стоящий между ними в центре мечети монах, поднял руку, сурово произнес:

— Если вы готовы — начинайте!

Гуго де Пейн, не привыкший вступать в поединок с человеком, не причинившим ему никакого зла, тяжело дышал. Что-то сдавливало ему в грудь, он чувствовал себя не уверенно, словно и он сам, и его противник оказались в западне или попали на какой-то маскарад. Дурацкая маска, облепив лицо, еще больше усиливала это чувство. С другой стороны, он понимал, что все происходящее — не маскарад и от его собранности и умения зависит его жизнь. Впервые де Пейн ощущал себя игрушкой в чужих руках, которую выставили на всеобщее обозрение, всунув в руку меч. У него даже мелькнула мысль — отказаться от поединка, так похожего на преднамеренное убийство, бросить на землю оружие и уйти. Никто бы не остановил его. Но тогда рухнут все его замыслы и планы, будет напрасен весь долгий и опасный путь в Палестину, рассыплется, как карточный домик все братство его друзей-тамплиеров. Нет, он должен сражаться; он обязан перешагнуть через эту кровь — ради будущего Ордена! И Гуго де Пейн, подняв меч, сделал шаг навстречу своему противнику, которого обуревали подобные же мысли. Сойдясь на середине мечети, они посмотрели друг на друга сквозь прорези масок, пытаясь разгадать — кто прячется за темным войлоком? Враг или… друг? Филипп де Комбефиз первым сделал осторожный, несильный выпад: де Пейн отбил удар, шагнув в сторону. Поединок начался.

Поначалу противники лишь примеривались друг к другу, отмахиваясь мечами. В тишине и молчании монахов-бенедиктинцев чувствовалось что-то зловещее, неумолимое, словно они были не судьями, а вершителями их судеб, ниспосланными с небес. Под сводами мечети гулко разносился лязг металла. Но постепенно борьба между двумя рыцарями начинала обостряться, звонче зазвенели мечи, от стальных ударов посыпались искры; оба — и Гуго де Пейн и Филипп де Комбефиз перешли в наступление, стараясь завладеть инициативой. Проверка боем кончилась, наступило пока еще не ожесточенное, но жесткое сражение. Гуго де Пейн понял, что перед ним искусный, опытный воитель, мастерски владеющий обоюдоострым мечом. Может быть, они даже когда-либо встречались? Возможно, на каком-либо турнире, во Франции или здесь, в Палестине? Наверняка, хитроумный аббат Сито… и этот монах… — и Гуго отбил резкий выпад противника, — выработали такой план… — еще удар, — по которому в Иерусалим для создания Ордена отправился не только он. — Де Пейн сам перешел в атаку, нанося серию колющих ударов. — Его противник также встречался с ними в Клюни. — Эта мысль мелькнула в голове, когда он ощутил рубящий выпад соперника: меч Комбефиза задел его руку, разорвал рубашку и кожу на предплечье. Боли он не почувствовал, охваченный жаром поединка. И теперь этот человек, — продолжал думать де Пейн, — также борется за свою жизнь, как и он. Нет, не за жизнь — за Орден!

Удары следовали один за другим, оба соперника бились яростно, словно покончив с одолевавшими их сомнениями. Кровь де Пейна струилась по локтю, у Филиппа де Комбефиза было задето плечо; монахи, прижавшиеся к стенам, молча наблюдали за поединком двух великих рыцарей. Бой проходил по всей площади мечети и продолжался уже более получаса. Но за все это время никто не издал ни одного звука. Снаружи, к трещинам в стене примкнули ассасины, наблюдая за схваткой: коротыш и сутулый словно слились с покрывающей каменную плитку зеленью, превратившись в двух больших, ждущих свою жертву пауков. Обойдя мечеть с другой стороны, Христофулос также заглянул внутрь через маленькое оконце; поединок вызвал у него сильное беспокойство. Поначалу он даже не разобрался, кто из двух рыцарей в масках — Гуго де Пейн, поскольку оба они были приблизительно одного роста и телосложения. Лишь, потом, присмотревшись, он отличил своего подопечного по выбившимся каштановым прядям волос. «Не позвать ли стражу?» — мелькнула у него мысль. Но он решил повременить, отправив помощника следить за ассасинами. «Что подвигло двух рыцарей на поединок? — думал Христофулос, втайне переживая за Гуго де Пейна. — Любовь? Вряд ли… Какая-то давняя ссора? Может быть… Скрытые от глаз политические пружины? Возможно… Ясно одно: определяющую роль во всем этом играет католическая церковь…»

Забыв о наказе клюнийского монаха не произносить во время боя ни единого слова, Филипп де Комбефиз, сделав точный выпад, и, задев острием меча грудь отшатнувшегося де Пейна, воскликнул:

— Есть! Поперчим блюдо как следует!

Что-то знакомое послышалось де Пейну в голосе противника. Где-то, не так давно он слышал эти хрипловатые интонации, бургундский акцент. Не отвечая и не обращая внимания на неглубокую рану над правым сосцом, он бросился на соперника, с каждым шагом нанося рубящие удары. Оставленный гроб сослужил дурную услугу Филиппу де Комбефизу. Отступая, он споткнулся о него, потерял равновесие и упал на землю, выронив из рук меч, который отлетел к ногам клюнийского монаха. Тот невозмутимо наступил на него ногой, ожидая, когда Гуго де Пейн закончит дело. Комбефиз лежал на спине и, тяжело дыша, смотрел на подошедшего де Пейна. Но тот повернулся и пошел к центру площадки. Монах толкнул ногой меч в сторону поднимающегося Комбефиза. Поединок возобновился с новой силой.

— Благодарю вас! — проговорил Филипп, когда во время одной из схваток они приблизились лицом к лицу. И вновь де Пейн ощутил знакомые интонации в голосе. Он уже не сомневался, что когда-то встречался со своим противником. Рыцари обменялись удачными ударами, но силы обоих соперников были уже на исходе. Клюнийский монах раздумывал: если никто из них не сможет одолеть другого, если силы их настолько равны, что состязание закончится вничью, то — оно будет остановлено и продолжено на следующую ночь. И так будет до тех пор, пока кто-нибудь не одержит вверх. Решить спор простым жребием невозможно: никто из рыцарей не согласится уйти с дороги, уступить Орден сопернику и покинуть Палестину. Монах решил подождать еще несколько минут, а затем дать сигнал к остановке боя. Но, словно чувствуя близкий конец поединка, рыцари с удвоенной энергией кинулись друг на друга. Наступил момент, когда один точный удар или один неверный шаг могли решить исход сражения. Забыв об осторожности, и де Пейн, и Комбефиз, открыто бросались вперед, стараясь поразить мечом противника. Ситуация становилась критической.

Христофулос, с волнением наблюдая за ними, нагнулся и поднял с земли маленький камешек. Рыцари, продолжая сражаться, переместились ближе к нему, к тому месту, где располагалось крохотное окошко. Никто, ни один человек в мечети не видел и не слышал, как пущенный из окошка камешек угодил в спину Филиппа де Комбефиза. Никто — кроме него самого, почувствовавшего, как что-то ударилось ему под лопатку. На секунду ослабив внимание, инстинктивно чуть повернув голову, Комбефиз не уследил за точным выпадом Гуго де Пейна — за летящим в грудь мечом. Войдя под верхнее ребро, клинок разворотил грудную клетку, достиг сердца… Филипп де Комбефиз, выронив меч, рухнул на колени и медленно повалился на бок. Гуго де Пейн, осознав, что нанесенный им удар смертелен, бросился к поверженному сопернику, срывая свою маску. Он опустился рядом с Комбефизом и зажал его рану ладонью: жизнь уходила от человека, который никогда не был его врагом. Освободив от маски его лицо, де Пейн отшатнулся.

— О, боже! — простонал он, закрыв руками глаза; с пальцев его стекала кровь барона. Она смешалась с кровью и из его ран, словно соединяя двух рыцарей, делая их побратимами. Затуманенный взгляд Филиппа де Комбефиза еще смог сосредоточиться на искаженном болью лице Гуго де Пейна.

— Я говорил… что когда-нибудь… мы сочтемся… — слабым, угасающим голосом произнес он, а улыбка чуть тронула его побелевшие губы. Затем барон де Комбефиз, один из лучших рыцарей Франции, испустил дух.

Гуго де Пейн несколько минут в оцепенении смотрел на него. Рой мыслей, словно рой безумных ос, наполнял его голову. Кому была нужна смерть этого благородного человека? Где предел людскому коварству, кто виноват в этой трагедии, чью волю они оба выполняли? Когда рухнет этот проклятый, вероломный мир? Гуго де Пейн поднялся от безжизненного тела и взял в руку свой меч: взгляд его упал на стоящего неподалеку, застывшего как статуя, клюнийского монаха. Глаза их встретились: одни — пылающие ненавистью, другие — бесстрастные. И монах понял, что сейчас он умрет.

Скрестив на груди руки, он смотрел на приближающегося с мечом де Пейна. Почувствовав неладное, другие бенедиктинские монахи встали между ним и рыцарем, достав из-под ряс короткие клинки.

— Отойдите в сторону, — попросил их клюниец. Обратившись к подошедшему рыцарю, он негромко проговорил: — Бейте! — и наклонил голову. Он ждал, чувствуя занесенный над собой меч. — Заберите мою жизнь, если вам станет от этого легче, — повторил он, и ни один мускул на его лице не дрогнул. — Заберите ее, великий магистр!

И Гуго де Пейн, услышав его слова, будто очнулся, вышел из оцепенения. Он швырнул меч на землю, словно раскаленная сталь жгла ему руку, повернулся, и, не проронив ни слова, направился к выходу из мечети, — мимо расступившихся перед ним монахов-бенедиктинцев. Клюниец провожал его взглядом, пока он не скрылся в проходе. Тогда он нагнулся и поднял рыцарский меч, обагренный кровью Филиппа де Комбефиза.

В окровавленной белой рубашке Гуго де Пейн брел по темной, безлюдной улице, слабо освещенной луной, спотыкаясь и налетая на деревья. Он не различал дороги, не видел — куда идет и зачем? Ему было все равно. Перед глазами продолжало стоять мертвое, застывшее лицо Филиппа де Комбефиза. Губы рыцаря шептали проклятья себе и всему миру. Взгляд его блуждал по домам, а в глазах вспыхивали безумные огоньки.

За де Пейном на расстоянии скользили две тени ассасинов, жавшиеся к кирпичным стенам.

— Теперь он наш! — тихо хмыкнул коротыш, толкнув в бок сутулого и доставая из-за пазухи кинжал.

— Тепленький! — согласился тот, наматывая на руку гибкую проволоку и пробуя ее крепость. — Дай мне, я сам! Люблю душить…

— Кто ж не любит! — проворчал коротыш. — А только клинок ласковей…

Шедший впереди рыцарь вдруг споткнулся и упал. Он лежал некоторое время неподвижно, затем с трудом поднялся и, повернувшись в другую сторону, пошел навстречу выступившим из-за деревьев ассасинам. Убийцы стали приближаться к нему, чувствуя, что их жертва уже никуда не ускользнет. А Гуго де Пейн, увидев в руке одного человека кинжал, и блеснувшую между ладонями другого — проволоку, остановился, покачиваясь на ногах. Ему не хотелось защищаться. Он понимал, что к нему подходят его убийцы, что через минуту клинок вонзится ему в сердце; но, словно клюнийский монах полчаса назад, великий магистр равнодушно и спокойно ожидал собственной смерти. Она разом покончит со всеми его терзаниями. И будет лучшим выходом для него. Как завороженный он глядел на блеснувшую в свете луны сталь. Что ж! Пусть будет именно так… Он не надолго переживет несчастного Филиппа де Комбефиза. Но до чего же противные рожи у этих убийц: такой оскал бывает только у самой смерти. Гуго де Пейн закрыл глаза, чтобы не смотреть на подошедших к нему ассасинов. Ожидая смертельного удара, он неожиданно услышал два коротких вскрика, а вслед за ними — звуки рухнувших тел. На земле, возле его ног валялись два мертвых ассасина, а перед ним вырос коренастый человек с греческим профилем, и еще кто-то — в темном плаще, вытирающий нож о пучок травы.

— Простите, что мы вмешиваемся, — услышал де Пейн голос грека. — Но ситуация приобретала непредсказуемый оборот. Надеюсь, вы не будете на нас в претензии.

— Кто вы? — произнес де Пейн; голос его звучал глухо — и в нем не было жизненных сил.

— Друзья, — ответил Христофулос. — Вас проводить до дома?

— Нет, — сумрачно отозвался рыцарь. И добавил: — В настоящее время быть моим другом опаснее, чем врагом.

Затем повернулся и пошел прочь, желая лишь единственного: остаться одному.

Глава X. ПОДВИГИ ТАМПЛИЕРОВ

Блажен, кто к небу сделал первый шаг!

Опасности и риск — безумцев дело.

Блажен, чью смерть поэзия воспела,

Кто славой победил столетий мрак!

Филипп Депорт
1

Постепенно, к весне, Гуго де Пейн восстановил душевное равновесие; смерть барона Филиппа де Комбефиза, внезапно исчезнувшего для всех в ту трагическую ночь, стала понемногу забываться. Иные заботы и раздумья начали отягощать душу де Пейна, появилось много дел, которые настоятельно требовали его участия. И он с головой окунулся в работу. Тамплиеры, все рыцари, приехавшие с ним, должны были обрести признание и поддержку населения Палестины; паломники еще на дальних подступах к Эдессе знали, что путь их к Святому Городу будет обеспечен надежной охраной немногочисленной, но неустрашимой горстки рыцарей в белых плащах с нашитым на них восьмиконечным красным крестом, от которых в страхе бегут и сарацины, и разбойники. Сам Гуго де Пейн, не зная усталости, носился по дорогам Палестины, сопровождаемый лишь верным оруженосцем Раймондом Плантаром и небольшой охраной, посещая самые отдаленные уголки и районы. На деньги, полученные из казны Бодуэна I и присланные графом Шампанским, им были заложены новые крепости, где началось строительство укреплений. Черты будущего Ордена начинали зримо проступать в деяниях рыцарей-тамплиеров, каждый из которых сейчас был занят своим делом, связанный, тем не менее, друг с другом общей целью…

Бизоль де Сент-Омер, вновь отправившийся в Триполи, выступил в составе войска князя Россаля против подошедшего к восточным границам Палестинского государства моссульского султана Малдука — самого стойкого врага Бодуэна I. На сей раз, Малдук собрал устрашающие силы, намереваясь вклиниться в королевство, и, дойдя до побережья, расколоть Палестину на две части, образовав непроницаемый для сношений между ними коридор. Воинственный султан лично вел своих подданных в бой, воспламеняя их кровь призывами к Аллаху! Но Малдуку удалось продвинуться вглубь территории лишь на несколько десятков километров, встретив ожесточенное сопротивление рыцарей Россаля и Сент-Омера, и остановиться возле Нусайбина, куда уже подходили на помощь христианам антиохийские и эдесские полки. Бизоль, словно заговоренный от вражеских мечей и копий, налетал на их передние ряды, часто не обращая внимания, — следует ли кто за ним или нет? Он и в одиночку мог навести настоящий ужас на сарацин, получив у них прозвище «Гора-паша». Бесстрашно сминая авангард противника, Бизоль вдохновлял на подвиги и других рыцарей, не желавших отставать от гиганта-тамплиера, но, все равно, только лишь купающихся в лучах его славы. Не отставал от него и его оруженосец Дижон, набираясь военного опыта и мастерства, надежно прикрывая его тыл, когда рыцарь слишком уж далеко забирался в лагерь врага. Однажды Бизоль так увлёкся преследованием сарацин, что сопровождавшие его рыцари давно отстали, и он опомнился лишь оставшись вдвоем с оруженосцем против развернувших коней четырех десятков врагов. Отступать было поздно, и «Гора-паша» вступил в неравную схватку, не давая врагу перегруппироваться. Перебросив щит на спину, держа в одной руке меч, а в другой пудовую палицу, и бешено вращая ими, он влетел в самую гущу. Сарацины в несколько рядов обступили Сент-Омера, но подступиться к этому извергающему смерть вулкану было невозможно. Рядом с ним дышал огнем другой вулкан, поменьше, — Дижон. И это могло продолжаться сколько угодно времени. Понимая, что «Гору-пашу» взять в плен не удастся — обойдется себе дороже — начальник сарацин, дивясь храбрости христиан, выкрикнул:

— Хорошо! Разойдемся! Мы даем вам уйти и отпускаем вас!

— Зато я не отпускаю вас! — крикнул в ответ Бизоль из-под своего шлема.

— Будьте же благоразумны! — в отчаянье возопил начальник. — Вас двое, а нас — сорок!

— Ну и что? — отозвался Бизоль. Да хоть трижды по сорок! Сдавайтесь в плен!

— Вы безумны! — побагровел сарацин. — Дайте же нам уйти!

— Ну, хорошо, — смилостивился, наконец, Бизоль. — Так уж и быть, ступайте своей дорогой. И передайте своему султану Малдуку, что я ищу встречи с ним!

— Хорошо, «Гора-паша», мы передадим, — сказал начальник сарацин, и они понеслись к своему лагерю, весьма довольные таким исходом сражения.

Султан Малдук не смог пробиться дальше Нусайбина и в мае увел свои войска обратно в Мосул…

Роже де Мондидье очищал дороги от Сидона до Бофора от разбойничьих шаек, расплодившихся здесь за последнее время, и не дававших прохода ни купцам, ни паломникам. Особенно удачно орудовал тут некий Черный Рыцарь, прозванный так по цвету своих доспехов, заросший густой темной бородой. Он не лютовал, не убивал путников, не причинял зла женщинам, но обирал всех подчистую, отпуская попавшихся в его руки буквально нагишом. Он был словно неуловим, ловко минуя выставленные на дорогах засады, избегая нападать на караваны, ежели там мелькали рыцарские доспехи или латы стражников. За голову Черного Рыцаря была назначена плата в 300 бизантов, гигантская сумма! За ним охотились, на него ставили капканы, как на дикого зверя, но поймать его никто не мог, будто сам дьявол помогал ему в его разбойничьем промысле… В конце концов, Роже, поняв, что большим числом охотников Черного Рыцаря не выследить, решил выманить его на малую приманку. Переодевшись вместе со своим оруженосцем, косоглазым Ниваром в ветхие одежды паломника, спрятав под рубищами мечи, они присоединились к малой группе пилигримов, бредущих в Бофор. В первый раз сорвалось — Черный Рыцарь не появился на их пути; во второй — вновь Одноглазый Роже и Нивар напрасно протопали десятки километров под палящим солнцем, ожидая нападения. Но на третий раз, едва они удалились от Сидона, а крепостные стены скрылись за верхушками деревьев, из зарослей орешника донеслось лошадиное ржание, а перед застывшими пилигримами возник на вороном коне Черный Рыцарь, с опущенным забралом и обнаженным мечом. Десять паломников испуганно сжались в кучу, и среди них — в надвинутых на глаза шапочках — Роже и Нивар, которые стали незаметно выбираться к краю, держа руки под рваными накидками на эфесах мечей.

— Ты отвлеки его внимание, а я прыгну и стащу его с лошади, — прошептал Роже своему оруженосцу. Тот согласно кивнул головой. Движения двух пилигримов не укрылись от внимания Черного Рыцаря.

— Вот вы, первые, разоблачайтесь-ка! — потребовал он, опустив копье и легонько ткнув им в плечо Нивара. И добавил: — До гола!

Выхватив меч, Роже перерубил ясеневое древко копья и кубарем бросился под копыта лошади, которая испуганно взвилась на дыбы. Не давая ей опуститься, Роже, увертываясь от ее ног, скакал вокруг и щекотал острием клинка живот лошади. Черный же Рыцарь, чтобы не упасть, вынужден был схватиться обеими руками за поводья и прижаться к шее коня. Обломки его копья и меч полетели на землю. Роже в паре с лошадью продолжали исполнять этот забавный танец, не похожий ни на один из существующих на земле, которому придавал особую элегантность развевающийся конский хвост, отбивающий особый ритм.

— Ну еще немного, еще! — кричал Роже, не давая своей партнерше (а тем более всаднику) ни минуты покоя: — Тяни носочки повыше, милая моя!

Наконец, лошадь повалилась на бок, подмяв под себя седока. Подскочивший Роже, сорвал с него шлем и удивленно воскликнул:

— Вот, так-так! Опять взялся за старое? Жак Греналь, теперь я вынужден отправить тебя в Сидон, где тебя наверняка повесят! Или ты предпочитаешь тюрьму в винном погребе Яффы?

— Я бы предпочел просто добрый винный погреб, без решеток, — сконфуженно проговорил разбойник. — Неужели, Роже, ты отправишь меня туда, где мы так хорошо играли в кости и откуда вместе бежали?

— А что же с тобой делать? — спросил Роже, делая знак паломникам двигаться дальше. — Ведь ты снова возьмешься за свое позорное ремесло?

— Не могу обещать… — честно признался Греналь, — Ты прав: лучше уж сразу меня повесить. Поехали в Сидон!

— А если я предложу тебе одну стоящую работенку? — подумав, произнес Роже.

— Какую же?

— Будешь ездить со мной и охранять пилигримов. Ты знаешь повадки своих друзей-разбойников, а это для меня плюс.

— Не боишься пускать волка в пастухи к овцам?

— Лучшего пастуха и не сыскать. Выбирай, Жак. Или виселица с адом, или — путь раскаявшегося грешника.

— Ты стал рассуждать, как монах, — проворчал Греналь. — Ладно, ставь мне синяк под глазом, — и он подставил свое лицо.

— Зачем? — удивился Роже, отпрянув.

— Ну как же! — пояснил Греналь, кивнув на косящего в сторону Нивара. — Должен и я чем-то походить на вас, раз уж решил к вам присоединиться!

Вскоре, опасные дороги и тропы древней Нафталии были полностью очищены от разбойничьих шаек…


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42