Тамплиеры (№2) - Великий магистр

— Может быть, так оно и есть, — согласился Гуго де Пейн.

А в цитадели их ждало неприятное известие. Граф Норфолк сообщил, что явившийся час назад Гонзаго увел звездочета с собой, якобы по приказу де Пейна. Гуго и Бизоль поспешили в крепость: но ни коменданта, ни Туокая там не было. И никто не знал где они находятся.

Глава V. СТРАННОЕ ОБЛАКО ИЛИ ЯРОСТЬ ЦИКЛОПА

Меня ведет погибель в поводу.

С ней обручен, наверно, навсегда я:

Ведь, зная, что есть благо, выбираю

Я не блаженство рая, а беду…

Гарсиласо де ла Вега

1

Комендант крепости Фавор Рауль Гонзаго давно понял, что очередное наступление египтян сметет их всех с лица земли. Ужасная казнь лже-тамплиеров в Син-аль-Набре посеяла страх и смятение в его душе. Было ясно, что подобная участь ожидает и его самого. Затлели в мозгу старые планы: спастись, перейти на сторону султана Насира и принца Санджара… Но уйти одному — опасно, гораздо лучше, если он прихватит с собой и бесценного звездочета. И Гонзаго, дождавшись, когда цитадель покинули де Пейн, Зегенгейм и Бизоль, явился туда и увел Туокая с собой. Две заранее приготовленные лошади ждали его возле подножия Синая. Все складывалось удачно. Спустившись из цитадели, он развязал Туокаю руки, помог ему подняться в седло, объяснил, что они отправляются в Син-аль-Набр. Гонзаго не учел лишь одного: подозрительности Роже де Мондидье, который, незаметно выйдя из цитадели вслед за ним, неотступно шел невдалеке, прячась за кустарником и камнями. После того, как Гонзаго перерезал веревки звездочета, сомнений в намерениях коменданта крепости не оставалось. Всадники понеслись вперед, а Роже еле удалось поймать конного латника и позаимствовать его лошадь. Он начал преследовать беглецов, пустившись им наперерез — по горной тропе, мимо глубокого каньона, рассчитывая перекрыть им дорогу на подступах к Син-аль-Набру…

Едва не сорвавшись в ущелье, Роже спустился со склона и выбрался на дорогу, прислушиваясь к приближающимся всадникам. Он успел как раз вовремя. Показавшиеся из-за холма Гонзаго и Туокай натолкнулись на выступившего из-за деревьев рыцаря.

— Решили прогуляться? — осведомился Роже, щуря свой единственный глаз. Комендант побледнел, а рука его потянулась к мечу на поясе. Его движение не ускользнуло от тамплиера.

— Но-но! — предостерегающе сказал он. — Не балуйте, сеньор Гонзаго!

— Прочь с дороги! — заорал комендант, обрушивая сильный удар на рыцаря. Роже, отбив щитом выпад Гонзаго, ударил своим мечом плашмя по голове звездочета: на всякий случай, чтобы тот не улизнул под шумок, и лишь после этого принялся за коменданта. Гонзаго недаром пользовался в войсках славой отменного рубаки — иначе бы он и не поднялся столь высоко; меч его летал возле головы Роже, словно шмель, а натиск был неудержим. Но и Роже де Мондидье слыл искушенным и опытным бойцом. Оба рыцаря спешились и рубились на середине дороги, возле лежащего навзничь звездочета.

— Зачем вы хотели удрать? — поинтересовался Роже, отступая под натиском противника. — Казенный хлеб надоел? Захотелось отведать восточной кухни? Я могу порекомендовать вам одну харчевню, где отменно готовят седло барашка по-арабски!

— Не надо, сейчас я вас сам угощу баклажанами с перцем! — отозвался Гонзаго, едва не выбив оружие из рук Роже.

— Это блюдо мне не по вкусу, — заметил тамплиер, переходя в наступление. — Не желаете ли откушать бургундской вырезки?

Меч Роже рассек коменданту руку и тот выронил оружие.

— Вот так! — сказал тамплиер, подставляя острие к горлу Гонзаго. — Предпочитаете сесть в седло сами или с вами поступить, как со звездочетом?

Скрежеща зубами, придерживая раненую руку, комендант взобрался на своего коня. Туокая Роже взвалил поперек седла.

— Как бы бедняга не растерял свои способности после такого удара! — озабоченно произнес он. — Поехали!

Измена Гонзаго, его попытка увести с собой Туокая, вызвала гнев всех рыцарей и солдат Фавора. Кичливого коменданта едва не растерзали тут же, возле крепостных стен. Гуго де Пейн велел надеть на предателя железо и поместить в темницу, а комендантом Фавора назначил капитана Гронжора, принявшего командование над гарнизоном. Туокая привели в чувство, омыли, накормили сытным ужином и приготовили к обмену на маркиза де Сетина. К этому времени в цитадель вернулся Джан, немногословно рассказав о своей неудачной попытке освобождения маркиза.

— Больше никакой самодеятельности! — предупредил Раймонда и Сандру де Пейн. — Завтра же вы отправитесь в Петру вместе с ранеными.

Состояние Виченцо Тропези оставалось очень тревожным. Речь его была прерывистой, бессвязной, порою он снова терял сознание. Открылась рана и на ноге Андре де Монбара, доставляя ему мучительные боли. Ясно было, что и маркиз де Сетина после пыток и плена вряд ли сможет оказать какую-нибудь пользу в защите Фавора и цитадели. Так и оказалось, когда де Пейн с Сент-Омером и Зегенгеймом отправились вечером на встречу с Умаром Рахмоном к развилке дорог. Принц Санджар сдержал слово, еще раз показав свое благородство. Обмен маркиза де Сетина на Туокая состоялся в назначенное время, но при полном молчании обеих сторон. Лишь старые противники Рахмон и Зегенгейм, увидев друг друга, обменялись едва заметными улыбками. Затем, получив пленников, обе группы разъехались в разные стороны. Ослабевшего маркиза закутали в шерстяной плащ и привезли в цитадель, где за него тотчас же принялись Гораджич и Джан со своими лечебными снадобьями. Пытки и издевательства египтян не сломили маркиза, хотя все тело его было в кровоподтеках и ссадинах, а левая рука висела плетью, вывихнутая мамлюками. Но уже через час он не без юмора стал рассказывать собравшимся о своем пребывании в плену, с философским спокойствием воспринимая свою неволю.

— Мужчина должен пройти в жизни три испытания, — изрек он, терпя боль от вправляемой Гораджичем руки. — Это испытания войной, тюрьмой и семьей. В моей судьбе не было лишь тюрьмы, и я рад, что наконец-то сподобился этому счастью.

— Но завтра вы пройдете четвертое испытание, — ответил на это де Пейн. — Отдыхом в тылу, поскольку отправитесь вместе со всеми ранеными в Петру.

— Праздность — самое коварное искушение для человека, — вздохнул маркиз. — По-существу, она сродни смерти.

— Сколько раз вас уже объявляли покойником? — спросил Роже. — По-моему, вы просто бессмертны.

— Я — нет, — возразил маркиз. — Но такие люди действительно существуют. На это указывают архивы, которые я раскопал в Цезарии. И секрет бессмертия тянется к тайнам Соломонова Храма, на котором стоит наш Тампль.

— Не связаны ли они со Святым Граалем, о котором вы толковали нам у деревушки Ренн-ле-Шато несколько лет назад? — спросил Бизоль, любивший слушать разные сказки.

— Конечно, — отозвался маркиз. — И со многим другим.

— Тогда ищите его поскорее, а когда найдете, дайте взглянуть хотя бы одним глазком, — сказал Роже, на что Бизоль шутливо заметил:

— А двумя-то у тебя и не получится… Поздним вечером в цитадель заглянул Рудольф Бломберг, принесший для поправки здоровья целую корзину с бутылками фалернского вина из погреба Гонзаго. Заслушавшись рассказами маркиза и подкрепляя себя вином, рыцари засиделись далеко заполночь, а Бломберг так и остался ночевать в. цитадели, устроившись прямо на полу. Никто не догадывался, что к этому времени сторожевые посты уже были вырезаны подкравшимися к вышкам мамлюками, а к крепости Фавор и цитадели неслышно стягивались египетские войска. Султан Насир готовил последнее, решительное наступление, поскольку уже целых два месяца безрезультатно топтался возле Син-аль-Набра, так и не продвинувшись в Палестину, не в силах преодолеть магическое сопротивление тамплиеров.

К рассвету крепость была полностью окружена и начался ее штурм. Одновременно с ним часть египетских войск была брошена на цитадель, но наступление на нее велось лишь снизу — по нескольким тропам, которые можно было защищать малым количеством воинов. Да султан Насир и не стремился немедленно расправиться с цитаделью и тамплиерами, хватило и того, что он просто блокировал ее, а главные силы кинул на крепость. Его войска прибывали с каждым часом и все поле возле Фавора уже покрывали вражеские части. Казалось, что он решил обрушить на крепость всю свою мощь, все стотысячное море людей! Страшное зрелище предстало взорам тамплиеров с высоты Синая: осадные машины били в крепостные стены, трещавшие под их ударами; тучи стрел с зажженной паклей летели на головы защитников; небывалый грохот и вой стоял в воздухе… Мамлюки ползли и по горным тропам, пробираясь между камней и кустарников к цитадели, но первую их атаку отбили еще на подступах: стрелы, дротики и копья полетели в их головы из окон и бойниц, не позволяя им продвинуться дальше. На всех подступах к цитадели, везде, где мог бы пролезть враг — Гуго де Пейн выставил вооруженных людей. Вместе с тем, он отдал приказ заранее перенести тяжелораненого Виченцо Тропези в пещеру, отправив туда же маркиза де Сетина, Монбара и Сандру. Барон Бломберг, оставшийся в цитадели, с досадой бил себя в грудь, не зная, как пробиться к своим иоаннитам в крепости. Но похоже, что это было уже и не нужно, поскольку вся крепость пылала, охваченная огнем. И ее не могло спасти ничто: ни «греческие штучки» Монбара, ни вновь появившееся над местом боя странное серебристое облако-диск, ни сам Господь!

За шесть часов осады крепостные стены были частично разрушены, в них образовались проломы, через которые хлынули толпы египтян и сельджуков. Жестокая битва разгорелась внутри Фавора. И продолжалась она до темноты, освещаемая горящими зданиями. Отчаянное сопротивление гарнизона и рыцарей-иоаннитов не прекращалось, а в цитадели были бессильны чем-либо помочь им. Наступала развязка трагедии. Молча смотрел де Пейн на гибель внизу христианского войска, которое целых два месяца противостояло более чем в сто раз превосходящим силам султана Насира. Два месяца они сдерживали нашествие египтян в Палестину, выигрывая время и спасая Иерусалим. Два месяца мужественно стояли непроходимой стеной на пути врага. И вот — все они, доверившие ему свои жизни, — пали на поле брани. Он видел, как мамлюки подняли на пики тело последнего коменданта крепости капитана Гронжора и, не давая ему опуститься на землю, перебрасывали друг другу; как рубили головы раненым и тащили за волосы женщин; как преследовали пытавшихся спастись бегством; как сбросили с башни несчастного предателя Гонзаго, которому не помогли его мольбы о пощаде… Фавор пал, раздавленный словно яичная скорлупа в кулаке султана Насира. Но оставалась еще цитадель — последний оплот на горе Синай. И девятнадцать человек встретили ночь, пропахшую кровью и ненавистью, в ожидании утреннего штурма…

— Проклятый граф Танкред! — ругался Бизоль, глядя на догорающую крепость. — Если я останусь жив, я проломлю ему голову этим кулаком! — и он сжал костяшки пальцев с такой силой, что они побелели.

— Есть две возможности спастись, — промолвил граф Зегенгейм, — уйти высоко в горы и рассредоточиться там, либо попытаться выбраться через пещеру.

— Но на прощание мы как следует хлопнем дверью, — добавил Гуго де Пейн.

— Каким образом? — спросил барон Бломберг.

— Монбар приготовил последний сюрприз султану Насиру, — заметил князь Гораджич, показывая на вытаскиваемые Аршамбо и Ниваром ящики и устанавливаемые ими вдоль стен. — Они надолго запомнят тамплиеров…

Этой ночью никто из защитников цитадели не сомкнул глаз. А когда первые лучи солнца заалели на востоке, они увидели строящиеся внизу войска султана, готовые ринуться на приступ цитадели. На том месте, где когда-то стояла крепость Фавор, догорал огромный костер. Огонь, поглотивший два месяца назад египтян, расправился и с христианским войском. Прозвучали рожки, возвещающие о начале штурма. И вновь воздух огласился криком и воем наступающих мусульман; словно полчища муравьев они полезли на гору, устремляясь к цитадели. Сбив первую волну самых отчаянных смельчаков, де Пейн понял, что задерживаться здесь далее просто бессмысленно: египтяне завалят цитадель своими трупами и погребут под ними всех тамплиеров. Он отдал приказ отступить в пещеру. Оставшись один в цитадели, де Пейн бросил последний взгляд на верно служившее им жилище, простоявшее на Синае более шестидесяти дней. Затем он швырнул факел в угол и подождал, пока огонь не начал лизать стену. Повернувшись, Гуго вышел из цитадели и поспешил по узкой тропе к пещере, пригибаясь от свистящих вокруг стрел. Все его товарищи уже были там; они ждали его в сталактитовом зале, на берегу подземного озера.

— Ну как там наши друзья-мамлюки? — спросил Зегенгейм.

— Ползут, — отозвался де Пейн. — В самое пекло.

Ждать оставалось недолго. Через несколько минут когда напряжение достигло предела, ужасающий грохот потряс своды пещеры; казалось, вся гора Синай раскололась пополам и рухнула на землю. Стены внутри зала пошли трещинами, массивные сталактиты с потолка рухнули в озеро, а вода выплеснулась на берег и окатила людей; забили фонтаны и все пространство окуталось серой пылью, взметнувшейся в воздух. Но то, что произошло снаружи, было еще страшнее. Когда огонь добрался до ящиков Монбара с его взрывной смесью, а мамлюки окружили цитадель, — она буквально взлетела на воздух, раздираемая адским пламенем! Груды обломков, бревен, камней посыпались на стоявшие у подножия Синая войска; оторванные головы, туловища, конечности летали по воздуху, разбрасываемые на сотни метров. Чудовищный взрыв оглушил, поверг в ужас многотысячную толпу египтян. Сам султан Насир был повержен на землю и придавлен осколком скалы, лишь чудом избежав смерти: его вытащили из-под камней полуживого, с обгоревшими волосами и одеждой. Стоны и хрипы несчастных разносились со всех сторон. На месте цитадели зияла огромная впадина, отсвечивая на солнце прожилками горных пород, а пепел и пыль еще долго носились в небе, затмевая ясный день. Вход в пещеру был полностью завален обрушившимся склоном.

— Все кончено… — произнес оглохший от взрыва принц Санджар, стоя на пепелище крепости Фавор. Застывший рядом Умар Рахмон тряс головой, лицо его было покрыто грязью и копотью. Вытянутой ладонью он указывал куда-то за спину Санджара.

— Смотри, повелитель! — произнес он, вытирая залепленные песком глаза. — Все только начинается!..

Там, куда он показывал, на линии горизонта выдвигались цепи сверкающих доспехами рыцарей; кони их били копытами, а на древках копий развевались разноцветные флажки и знамена. Не было слышно рожков и труб, но звуки их угадывались в продолжавшем дрожать после взрыва цитадели воздухе. И цепь рыцарей, охватывающая несколько миль, все увеличивалась и ширилась. То было войско, приведенное к границе графом Танкредом.

А в пещере, вслед за первой выброшенной на берег волной, последовала вторая — еще более сильная, которая сбила людей с ног и чуть не увлекла за собой, в озеро. Было похоже на то, что какой-то источник прорвался на его дне после землетрясения, и бьет оттуда фонтаном, прорываясь сквозь толщу воды. Своды пещеры продолжали трястись, а пол под ногами рыцарей и оруженосцев ходил ходуном.

— Держитесь друг за друга! — Потребовал Гуго де Пейн, поскольку чувствовалось, что сейчас последует еще одна, третья волна. Надо было выбираться отсюда, спускаться в нижний зал по узкому коридору. И вдруг — крик ужаса вырвался из груди Раймонда; он первый увидел показавшуюся над водой голову омерзительного чудовища, обитавшего в подземном озере. Все кто был на берегу подались назад, прижавшись к стене. Гладкая темная голова с разинутой красной пастью, с торчащими острыми зубами и выпученными глазами — плыла к ним! Новая волна поднялась над озером и выбросила чудовище на землю. Оно напоминало связку извивающихся змей и достигало в длину несколько метров. Страшный рев пещерного монстра оглушил людей, а его щупальца вцепились в стоявшего ближе всех барона Бломберга, обвив его тело. Вся шевелящаяся, блестящая масса накрыла гессенского рыцаря, свалив его на землю. Выхватив мечи, Гуго де Пейн и граф Зегенгейм принялись рубить извивающегося гада, но острая сталь лишь скользила по блестящей чешуе, не причиняя особого вреда. Голова чудовища лишь поворачивалась то к одному, то к другому рыцарю, а щупальца продолжали сдавливать тело потерявшего сознание барона. Подскочивший Бизоль вонзил свой меч прямо в пасть монстра и струя коричневой жидкости выплеснулась ему в лицо. Рев боли вырвался под своды пещеры. Де Пейну удалось перерубить одно из щупалец, а Зегенгейм и Роже ухватились за тело Бломберга и потянули его к себе. Но другие змеиные кольца обвились вокруг них, сдавливая тела в смертельных захватах. В этой темной шевелящейся массе уже трудно было разобрать — где люди, а где отростки чудовища? Рукоять меча Бизоля осталась торчать в его пасти, а де Пейн, Гораджич и Норфолк продолжали наносить ему удары с трех сторон, стараясь не задеть схваченных щупальцами рыцарей.

Схватка с гигантским змеем проходила в полумраке, поскольку три факела из пяти были погашены хлынувшей из озера водой. Чудовище уползало с берега, утаскивая с собой свои жертвы. Но Зегенгейму все же каким-то чудом удалось освободиться от захватов и он отскочил в сторону. А Бизоль, оставшийся без меча выхватил у оруженосцев оба факела и, приблизившись к монстру, вдавил их в выпученные и мутные глаза змея: шипение и рев разнеслось по пещере.

— А, не нравится! — закричал Бизоль, размахивая факелами перед мордой чудовища, выпустившего из своих щупалец Бломберга и Роже; оно мотало своей ослепшей головой, разевая зубастую пасть, било по песку хвостом. Одним из ударов оно сбило с ног князя Гораджича, другим — швырнуло в воду Роже, который, не умея плавать, начал захлебываться в взбаламученном озере. Граф Норфолк, видя, что он тонет, кинулся в холодные волны ему на помощь. В это время Гуго де Пейну удалось зайти сбоку от разъяренного чудовища. При мечущемся свете факелов он разглядел выемку на спине гада — между головой и туловищем, прикрытую жабрами; они то поднимались, то опускались, словно заглатывая воздух. Де Пейн поднял меч обеими руками и со всей силы вонзил его почти по самую рукоять в эту впадину. Острие меча вышло из горла змея, пригвоздив его к земле. Последний удар хвостом отшвырнул Гуго к стене пещеры и он, стукнувшись головой о камень, потерял сознание. Чудовище вытянулось во всю длину, затем дернулось в предсмертном усилии, зловонная жидкость потекла из его рта и раны, щупальца обмякли, а из страшной пасти вырвался последний, затихающий рык. Пещерный монстр испустил дыхание.

2

Граф Танкред привел к Синаю около семидесяти тысяч воинов, мобилизовав рыцарей со всех концов Палестинского государства.

Он выполнил свое обещание, данное Гуго де Пейну при его отъезде: христолюбивое воинство подошло вовремя, когда, казалось, уже ничто не в силах остановить продвижение египтян вперед, на Иерусалим. Передовые отряды графа Танкреда сходу вступили в бой, тесня мамлюков султана Насира к подножию горы. Свежие, рвущиеся в сражение рыцари начали одновременное наступление на всех флангах, а мощь египтян оказалась подорванной длительным противостоянием с непобедимыми тамплиерами и их соратниками. Принц Санджар, видя бесполезность и опасность принятия боя, послал гонцов к султану, предлагая временный отход на прежние позиции, к Син-аль-Набру. Не дожидаясь ответа, он начал отводить сельджуков назад. Поколебавшись некоторое время, ставший похожим на погорельца султан Насир, сделал то же самое, сочтя решение Санджара разумным. Необходимо было перегруппировать силы и подготовиться к решающей битве. Вытеснив противника с территории Синая, граф Танкред не стал преследовать отступающие части. Он предпочитал держать свое войско, словно сжатые в кулак пальцы, а многие отряды еще задерживались, растянувшись по дорогам Палестины. Разбив лагерь неподалеку от выгоревшей дотла крепости Фавор, Танкред остался ждать подхода основных сил.

А вечером, когда на всем выжженном пространстве звенящая тишина напоминала об отлетающих к небесам душах убитых, когда о том, что же произошло здесь за последние дни можно было только догадываться и рисовать в воображении страшные картины нашествия врага и героического сопротивления защитников, на поле показались выбравшиеся из пещеры тамплиеры; они спустились вниз по узкому коридору, оставив позади подземное озеро с мертвым чудовищем (опасаясь, как бы не появился из его темных вод собрат или подруга монстра), разобрали завал на пути, протиснулись в щель у подножия Синая. Девятнадцать человек, чудом оставшихся в живых, избежавших стрел, огня и сил природы, освещали последние лучи заходящего солнца. Их узнали, к ним уже бежали, торопясь и спотыкаясь, приветствуя криками рыцари графа Танкреда.

Позднее, в шатре командующего войском, Гуго де Пейн рассказал собравшимся военачальникам о том, что пришлось им пережить за последние два месяца. Около часа слушали его убеленные сединами и покрытые шрамами рыцари, не перебивая и затаив дыхание. Описываемые им события походили на чудо, которые встречались лишь во времена Годфруа Буйонского, соратниками которого были многие из находившихся в тот вечер в шатре. И общей мыслью было, что здесь не обошлось без помощи Господа, который не дал египтянам прорваться в Святую Землю.

— Вы с честью выполнили свою задачу, непосильную простым смертным, — произнес наконец граф Танкред, когда Гуго де Пейн умолк. — И слава о вашем подвиге прогремит по всем христианским странам. Теперь же вы заслужили со всеми вашими рыцарями отдых, и я просто настаиваю на вашем отъезде в Иерусалим.

— Но это невозможно, — хладнокровно промолвил де Пейн. — Слишком многое связывает нас с этим ратным полем. И никто из тамплиеров не согласится покинуть его добровольно.

Не ожидавший иного ответа граф Танкред почтительно наклонил голову. Он уже давно убедился, что переубедить мессира в том, что он считал правым — было пустой тратой времени.

— Воля ваша, — согласился он. — Но обещайте мне хотя бы больше не рисковать собой. Ваша жизнь — слишком дорога и нашему королю Бодуэну, и мне лично, и всем честным рыцарям Палестины. Как и жизни всех тамплиеров.

И с этими словами, прозвучавшими негромко, но торжественно, все, кто присутствовал в шатре графа Танкреда, поднялись с мест, подняв кубки за здоровье Гуго де Пейна и его сподвижников.

Вся следующая неделя прошла более-менее спокойно: подтягивались запоздавшие отряды рыцарей, укреплялся лагерь, происходили мелкие стычки с египтянами и сельджуками, словно проверяющими прочность войска графа Танкреда. Гуго де Пейна очень обрадовала встреча с появившимся через трое суток князем Васильком, прибывшим со своей дружиной в распоряжение командующего. Объявились и старые недруги тамплиеров — барон Жирар, граф Рене де Жизор, наместник Цезарии Шартье-Гримаса. По настоянию Гуго де Пейна трое его рыцарей все же были отправлены в тыл: маркиз де Сетина, Андре де Монбар и Виченцо Тропези, которых сопровождали Сандра, Корденаль и Аршамбо. Все остальные чувствовали себя достаточно хорошо, не допуская даже мысли о кратковременном отдыхе. Барон Бломберг также быстро оправился после того, как чуть не был раздавлен щупальцами подводного чудовища. Единственное — что у него осталось от встречи с ним это появившееся в речи заикание, и теперь, чтобы сказать самую простую фразу, ему приходилось произносить и выговаривать ее так долго, что не каждый собеседник способен был дослушать ее до конца. Впрочем, барон никогда не страдал многословием и не особенно переживал от появившегося дефекта речи.

Как-то раз внимание Бизоля привлек внушительный рыцарь в темном бархатном плаще, проехавший сквозь лагерь к своему шатру. Держался он так строго и надменно, что стоявшие у него на пути поспешно отходили в сторону, а он, казалось, ни на кого не обращал внимания. Рядом с ним на низкорослой лошади ехал то ли оруженосец, то ли слуга, по виду напоминающий иудея, обращавшийся к рыцарю, тем не менее, запросто, без церемоний. Бизолю показалось, что он узнал этого рыцаря, но мелькнувшая мысль была слишком невероятной, и он махнул перед глазами рукой, как бы отгоняя ее.

— Вы не знаете, кто тот человек, проехавший сейчас мимо? — обратился он к меднобородому историографу Фуше Шартрскому, прибывшему вместе со свитой графа Танкреда.

— Моя обязанность — знать все, и все — запоминать, — улыбнулся летописец. — Это недавно прибывший ко двору Бодуэна бургундский барон Робер де Фабро, весьма загадочная личность.

— Как? — воскликнул Бизоль, вспомнив свое посещение с друзьями пустыря возле домика Тропези в Яффе, подземные этажи и колдующих над плененным рыцарем иудеев из Толедо. — Тот самый!

И он немедленно поспешил к шатру барона де Фабро, надеясь расспросить того о его злоключениях и как, черт побери, ему удалось вырваться из рук злодеев. Но дорогу ему преградили несколько солдат, чьи характерные носы не слишком пришлись по душе Сент-Омеру. Растолкав их в стороны, Бизоль откинул полог в шатер и вступил внутрь. Барон де Фабро (а это был действительно он!) сидел вполоборота к нему и разговаривал не с кем иным, как с профессором из Толедо, обещавшим прочистить мозги пленнику. Увидев Бизоля, профессор умолк и скользнул за ширму, а сам барон холодно посмотрел на вошедшего.

— Мы ведь, кажется, знакомы? — смущенно произнес Бизоль, натолкнувшись на ледяное молчание. — Помните, Труа? Турнир… Я видел вас и еще в двух местах позже… Но оба раза вы … были, как бы не вы.

— О чем вы изволите говорить? — глухо сказал барон, а голос его прозвучал словно из водосточной трубы. Бизолю было совершенно ясно, что Фабро не узнает его. Но это было невозможно: после турнира в Труа, когда воины сняли шлемы, они еще долго обсуждали все перипетии боя, а после, за праздничным ужином, выпили вместе не один кубок вина. Неужели над ним так хорошо поработали, что он совершенно потерял памятью. И что же тогда он представляет собой? Боевую машину, которой управляют издалека? Кто он теперь?

— Возможно, мы и встречались, — надменно сказал барон. — Но очевидно никогда не были близкими друзьями и это не дает вам повод столь бесцеремонно врываться в мой шатер, тем более, когда я занят.

— Прошу прощения, — потупясь произнес Бизоль, поняв, что дальнейший разговор бесполезен. Еще раз взглянув на ничего не выражающее лицо барона, на его пустые, словно безжизненные глаза, он повернулся и вышел из шатра.

— Странно! — пробормотал он вслух, возвращаясь к себе. — Мой ум отказывается понимать происшедшие с ним метаморфозы… Надо рассказать обо всем Гуго… — и с этими словами, успокоившись немного, он отправился на поиски своего друга, разыскав его в стане князя Василька.

— Не торопитесь с выводами, — заметил Гуго, выслушав Бизоля. — Возможно, барон просто сделал вид, что не узнает тебя, поскольку ему неприятно все, связанное с его прошлым. Кому приятно помнить о том, что ты побывал в лапах иудеев и был беспомощен, как кукла? Посмотрим, как поведет себя Робер де Фабро дальше.

— Изволь, — согласился друг. — Но знай, что все это мне чертовски не нравится. И почему рядом с ним крутится этот профессор из Толедо? И другие, которых мы видели тогда на пустыре с Виченцо и Сандрой. — И Бизоль, покачивая головой, ушел прочь.

Конец декабря был отмечен мелкими стычками с египтянами, а в начале 1114-го года их войска перешли в решительное наступление. Несколько дней длилась грандиозная битва за укрепленные позиции в районе Синая; тысячи воинов с той и другой стороны сложили здесь свои головы. Победа склонялась то к султану Насиру, то к графу Танкреду, но никто из них не смог одержать вверх. Вот как описывал штурм лагеря христиан историограф Фуше Шартрский, не расстававшийся со своими тетрадками, даже в минуту смертельной опасности:

«…натиск мамлюков был столь силен, что, казалось, ряды рыцарей должны неминуемо опрокинуться, а ворвавшиеся в лагерь египтяне истребят все живое… Но сила Святого Креста оказалась крепче кривых мусульманских сабель. Отчаянную храбрость и мужество показали тут рыцари, неутомимые в жажде боя — сам граф Танкред, барон Бломберг, Зегенгейм, де Пейн и Сент-Омер, многие другие, чьи имена после были на устах у всех благочестивых христиан… Но даже их смелость не смогла бы остановить вражеский прорыв, если бы не Божье знамение, посланное с небес! В самый разгар сражения серебристое облако возникло средь ясного неба, заслоняя собой солнце. Оно кружилось над битвой, словно всматриваясь в несчастных, гибнущих на земле. А потом медленно стало опускаться на поле брани… Тысячи людей застыли на месте, побросав или опустив вниз оружие… Страх обуял ратников, ужас проник в каждую душу и многие бежали, не выдержав тяжести непознанного… Лишь один смельчак, не желая останавливать свою ярость, метнул тяжелое копье в самую середину чудесного облака, словно гоня его прочь: и железо зазвенело, ударившись о твердь… Смельчак этот, по прозвищу Одноглазый Роже, угрожавший подобно греческому герою Идоменею самому Всевышнему, был тотчас же сражен неведомой струей, вырвавшейся из оного облака, а потом накрыт им и исчез с лица земли. И больше никто и никогда не видел отчаянного храбреца, не убоявшегося вступить в бой с нечеловеческой силой. Люди вокруг облака попадали ниц, укрыв головы руками, а египтяне в страхе и ужасе бежали назад, вернувшись в Син-аль-Набр… Серебристое облако же, напоминающее блюдо, вскоре исчезло, поднявшись высоко в небо… И в этот день сражения больше не было.»

В одном был не прав Фуше Шартрский, описывая чудесное явление, решившее исход битвы и остановившее египтян. Роже де Мондидье не исчез навсегда, а появился в лагере графа Танкреда спустя три дня, преодолев пешком несколько десятков километров по Аравийской пустыне. Вид его был странен, а речь бессвязной, и он совершенно не помнил что с ним произошло, и как он оказался так далеко от места сражения? Некоторые высказывали мнение, что поднявшийся вслед за облаком вихрь увлек рыцаря за собой и перебросил на такое расстояние — подобные случаи наблюдались в здешних местах; но Роже упрямо рассказывал о каких-то невысоких и пучеглазых существах, похожих на человекообразных лягушек, которые держали его в плену, осматривали и пускали из руки кровь. Зная склонность Роже к выдумкам, ему мало кто верил, лишь посмеиваясь над его словами. Но Роже де Мондидье продолжал твердить о своих «головастиках», пока все вокруг не стали откровенно хохотать. Тогда Роже обиделся, угрюмо замолчал и с тех пор больше никогда не касался непонятной приключившейся с ним истории. Странно было другое: своим единственным глазом он теперь стал видеть словно бы вдвое лучше, как будто к нему вернулось зрение из того, вытекшего когда-то ока, но сконцентрировавшееся в одном месте. Более того, подобно кошке, он теперь мог различать предметы и в кромешной темноте, а порою видеть кое-какие очертания и сквозь закрытое веко.