Тамплиеры (№2) - Великий магистр

Тамплиеры наблюдали за жуткой картиной нашествия несметных полчищ с высоты цитадели. Два грозных потока мчались к Фавору; казалось, еще мгновение — и на его месте образуется бурлящее море. Тысячи людей растянулись на сотни метров, охваченные жаждой смерти, стремящиеся к самому отвратительному порождению дьявола. Ужасное зрелище завораживало, тяготило и притягивало взгляд.

— Если бы вы смогли изобразить эту людскую муку на холсте! — произнес Гуго де Пейн стоящему рядом графу Норфолку.

— Такое вряд ли под силу простому смертному, — мрачно отозвался Норфолк, сжимая меч. — Кроме того, с некоторых пор я охладел к живописи.

— Значит ли это, что вы сделали свой окончательный выбор? — спросил Гуго, взглянув на воина, чье лицо украшали уже несколько шрамов, полученных им в последних сражениях.

— Как видите, — усмехнулся Грей. — Я убил в себе художника. И не жалею о том.

— Жаль, коли причиной тому оказался я, — с горечью проговорил де Пейн, чувствуя укоры совести. Внимание их вновь привлекли события внизу, возле крепости. Ворота за смельчаками, успевшими проскочить в Фавор, захлопнулись, а два бурных людских потока слились в один, образовав громадное кольцо вокруг крепостных стен. Тучи стрел поднялись в воздух и посыпались на защитников.

— Несладко сейчас Гонзаго и Бломбергу, — пробормотал Зегенгейм, всматриваясь в сражение. Впрочем, сражения и не было — был бешенный натиск на крепость, которая неминуемо должна была рухнуть под этой мощью. Словно ощущая это, тамплиеры посмотрели на Андре де Монбара, от которого зависел сейчас исход сражения: удастся ли ему высечь искру победы из своего «греческого огня»?

— Настал ваш звездный час, — обратился к нему Гуго де Пейн. — Действуйте, Андре! И да поможет вам Бог…

Неприметный и неразговорчивый рыцарь коротко кивнул головой и поспешил к выходу из цитадели. Сквозь бойницы и окна тамплиеры наблюдали за его движениями. Вот он ящерицей скользнул мимо зарослей кустарника, прижался к наваленным камням, пополз вниз. Через несколько минут, незамеченный, он спустился к подножию Синая, укрывшись за громадным валуном. В это время, часть сельджуков, следуя приказаниям Умара Рахмона, указывающего рукой на цитадель, принялись осыпать ее стрелами. Сотни три воинов закружились на лошадях возле склона, задирая головы, размахивая копьями, высматривая в цитадели противника. Гуго приказал открыть ответную стрельбу из луков, чтобы отвлечь сельджуков, и дать Монбару возможность закончить свое дело. Но Монбар даже не мог высунуть голову, иначе, кружившиеся возле валуна всадники непременно увидели бы его. Они топтались метрах в пяти от его укрытия.

— Я спущусь и уведу их! — хмуро сказал Бизоль, подхватывая свой огромный щит, который не смогли бы поднять два обычных человека. Де Пейн молча кивнул ему, отправив следом Роже де Мондидье и князя Гораджича. Три рыцаря, с разных сторон горы стали спускаться вниз к завизжавшим от восторга сельджукам.

— По сотне на каждого… — пробормотал Зегенгейм, усмехнувшись.

— Как сказал бы князь Василько — лепота, — согласился Гуго де Пейн. — Кажется, дело двинулось…

Три рыцаря, стоя на возвышении и укрывшись щитами, приняли на себя основной натиск сельджуков, а тем временем Андре де Монбар выскользнул из-за валуна с горящим факелом и метнулся к заложенному им заряду, который соединялся через выкопанные канавки со всей его горючей смесью. Брошенное одним из сельджуков копье вонзилось ему в ногу, пробив голень, три стрелы вонзились в кожаный панцирь на спине, но рыцарь, падая, бросил факел в нужное место. Тотчас же вспыхнуло адское пламя, отсекая его от метнувшихся к нему сельджуков. Огонь понесся по полю, взрывая канавки, ручейками растекаясь по разным направлениям. Там, где лежали мощные заряды — раздавались взрывы, разбрасывая в стороны лошадей и людей. В одно мгновение все пространство вокруг крепости Фавор было охвачено пламенем! Полумильная зона заполыхала, словно стог сена, оставляя лишь небольшие квадратики — чистые от огня, как бы клеточки шахматного поля. Но и на этих клеточках невозможно было укрыться от гари и дыма: обезумевшие кони метались в них, бросаясь в огонь, сгорая заживо. И это был не простой огонь… Люди, падая в песок, крича от ужаса и боли, не могли сбить с волос и одежды пламя — его было невозможно потушить! Попав на кожу, огонь пожирал ее всю, поджаривал мясо, добирался до костей — и мечущиеся люди горели, словно страшные факелы. Стоны, крики, вопли о помощи неслись со всем сторон. Те сельджуки и египтяне, которые не попали в зону «греческого огня», в ужасе остановились возле бушующей черты, не в силах ничего сделать, чтобы помочь своим товарищам. А те сгорали заживо, проклиная и себя, и своих правителей, и небо…

— Боже мой! — прошептал де Пейн, не в силах оторвать взгляд от дьявольской картины — словно разверзнувшегося перед ним ада. — Я не думал, что это будет так страшно…

То же чувство охватило и других тамплиеров, прильнувших к бойницам. К цитадели поднимались три рыцаря, почерневшие от гари и копоти; Бизоль нес на руках раненого Андре де Монбара. Гораджич и Роже постоянно оглядывались, укрывшись щитами — теперь уже не от стрел и копий, а от разбрасываемых повсюду сгустков смертоносного «греческого огня», защищая спину шедшего впереди товарища, и самого создателя этого сатанинского пожара. Нападавшие на них сельджуки умчались вдоль подножия горы, вырвавшись из зоны поражения, присоединились к основным войскам князя Санджара, который горестно воздевал вверх руки, глядя на гибель лучших своих воинов. А на другом фланге султан Исхак Насир, отрезанный от мамлюков огнем, безучастно смотрел на живые факелы, бывшие когда-то его воинами; губы его шептали проклятья христианам, а глаза все больше темнели от гнева. Победа, казавшаяся столь близкой, сгорела в чудовищном пламени. «Греческий огонь» Монбара поглотил несколько тысяч мусульман. Через час султан Насир и князь Санджар увели свои войска обратно к Син-аль-Набру. Но еще до позднего вечера на гигантском кладбище продолжало полыхать пламя, от которого не было спасения ни живым, ни мертвым…

Глава IV. УЛОВ БИЗОЛЯ ИЛИ СТРАННОЕ ОБЛАКО

Природа каждому оружие дала:

Орлу — горбатый клюв и мощные крыла,

Быку — его рога, коню — его копыта,

У зайца быстрый бег, гадюка ядовита…

Пернетта дю Гюйе

1

Обгоревшие трупы не было нужды хоронить: они лежали словно головешки, усыпав все поле перед крепостью Фавор, уходя все глубже в песок, а ветер разносил по окрестностям страшный человеческий пепел. Даже оружие и доспехи лежали обугленные и покореженные, испытав чудовищную силу огня. Целый месяц египтяне не могли опомниться после поразившего их войско огненного смерча, выпущенного на них из цитадели; тридцать дней султан Насир и принц Санджар приводили в порядок своих солдат, не предпринимая попыток генерального наступления на Фавор. За это время происходили лишь мелкие отдельные стычки, и то вдали от крепости: мусульмане боялись пока вступить на ужасное кладбище. Если бы они знали, что смертоносная горючая смесь Андре де Монбара давно кончилась, что он израсходовал ее всю в тот роковой для египтян день! Наверное, они смели бы крепость и цитадель с лица земли, мстя за несколько тысяч воинов, сгоревших заживо… Но поданный им урок был столь жесток, что даже под страхом смерти ни султан Насир, ни Санджар не смогли бы сейчас вновь отправить сельджуков и мамлюков в бой. Должно было пройти время, чтобы запах горящего человеческого мяса выветрился из памяти.

Но египтянам стало известно другое: смертоносный огонь пришел из цитадели и принесли его тамплиеры. Заочно каждый из них, а в особенности де Пейн, Зегенгейм и Андре де Монбар были приговорены к самой мучительной казни — оставалось лишь добраться до их тел, которые можно было бы потом начать рвать раскаленными крючьями… Но как это сделать? Взятие в плен хотя бы нескольких тамплиеров и предание их публичной казни, где были бы воочию показаны их муки, кровь и вывернутые кости, а миф об их неуязвимости развеян, несомненно придали бы воодушевления погруженным в скорбь воинам, подняли бы их боевой дух. Верные своей излюбленной тактике, сельджуки кружили вдали от крепости, либо внезапно выскакивали перед рыцарскими патрульными отрядами, стараясь увлечь их подальше и заманить в западню; но даже если ловушка захлопывалась, то в плен попадали простые латники-иоанниты или солдаты из гарнизона Гонзаго. Тамплиеры на подобные провокации не попадались.

С досады султан Насир пошел на явный подлог. Он велел отобрать с десяток пленных солдат, надеть на них белые плащи с красным восьмиконечным крестом, какие носили рыцари де Пейна, вырвать им языки, чтобы молчали под пытками, и выставить на центральной площади Син-аль-Набра, привязав к деревянным столбам. Затем глашатаи во всеуслышанье объявили о пленении ненавистных врагов мусульман — всех рыцарей Ордена тамплиеров во главе с самым главным шайтаном — Гуго де Пейном. Несчастные подверглись мучительным издевательствам, прежде чем их прикончили, размозжив головы камнями. На простых египтян, ливийцев и сельджуков показательная казнь произвела благоприятное впечатление (эфиопы и суданцы еще раньше покинули лагерь султана Насира, вернувшись в свои страны — от греха подальше, напуганные «греческим огнем» Монбара), но все военачальники прекрасно знали или догадывались о «злой шутке» египетского правителя. Дошла она и до стен Фавора. Сам комендант крепости Рауль Гонзаго, капитан иоаннитов Гронжор и барон Бломберг явились в цитадель, чтобы засвидетельствовать свое почтение «мертвецам»-тамплиерам.

— Для покойника ты чертовски хорошо выглядишь! — сообщил гессенский барон Людвигу фон Зегенгейму. — Скажи, как долго тебя пытали мамлюки Насира? Сколько жил из тебя вытянули? Все ли пальцы на ногах отрезали?

— Лично мне они выкололи глаз! — вставил Роже де Мондидье. — И я им этого не прощу!

— Тайна вашего глаза волнует всю Палестину, — усмехнулся Бломберг. На походной койке возле окна лежал Монбар, укрытый одеялами, на низеньком стульчике около него сидела Сандра, приготавливая питательную смесь; здоровье рыцаря постепенно восстанавливалось, наибольшее опасение вызывала глубокая рана в голени, но сейчас он уже пришел в себя и с интересом прислушивался к разговору.

— Однако, что будем делать дальше? — вмешался Гонзаго. — Сельджуки снова активизировались, их наскоки следуют один за другим… Скоро они почувствуют, что ваш «греческий огонь», сеньор Монбар, более им не опасен. И тогда они перейдут в главное наступление, собрав все силы.

— В ближайшее время я лично успокою их, — пообещал Бизоль.

— А у меня в запасе есть еще несколько сюрпризов, — промолвил Монбар. Незаметный воин, к которому долгое время многие рыцари относились с подозрением, не сразу приняв его в свою среду, теперь пользовался у всех тамплиеров заметным уважением и любовью, а Бизоль попросту опекал его, как заботливая нянька.

— Наш славный Андре может лишь дунуть — и сарацины растворятся в пыль, — с гордостью добавил он. — А я вскоре отправлюсь на ловлю крупной рыбы.

— И все же. После ухода эфиопов у султана Насира еще несметные силы — около ста тысяч, — промолвил капитан Гронжор. — А графа Танкреда все нет и нет.

— Как бы он вообще не позабыл о нас, — проворчал маркиз де Сетина. — Не повторился бы Тир…

— Нам надо продержаться еще недели две, — произнес Гуго де Пейн. — Прежде всего, нужно сделать все, чтобы неприятель по-прежнему был уверен в нашей силе. А для этого будем постоянно тревожить его. Проигрывает тот, кто впадает в сон.

— Кроме Бизоля, — усмехнулся Роже. — Он и храпом способен разогнать всех мамлюков султана.

— Будем готовиться, — подытожил Зегенгейм. — Самое страшное для всех нас — впереди.

Слова его, сказанные вскользь, оказались в скором времени пророческими… Прощаясь с гостями, Гуго де Пейн и Людвиг фон Зегенгейм немного проводили их по склону горы. Оставив спускающихся вниз спутников, барон Бломберг задержался возле тамплиеров. Не привыкнув к долгим дипломатическим изъяснениям, гессенский рыцарь с откровенной прямотой заявил:

— Есть у меня одно желание, не знаю, вот, как вы к нему отнесетесь… Мне претят постоянные интриги магистра иоаннитов барона Жирара. И хотя я вхожу в центральный совет Ордена госпитальеров, но хотел бы покинуть его. Мне больше по душе ваш Орден, мессир де Пейн. И если бы вы приняли меня в него хотя бы простым рыцарем, то я бы верно служил святой идее, начертанной на вашем знамени. Такого же мнения придерживаются и многие мои воины. Скажу по-солдатски: берите нас со всеми потрохами и записывайте в тамплиеры!

В сумерках лицо Гуго де Пейна выглядело непроницаемо, ни одним мускулом он не отреагировал на предложение храброго барона Бломберга.

— Так как же? — нетерпеливо спросил гессенский рыцарь, переводя взгляд на своего старого товарища Зегенгейма. Тот лишь молча пожал плечами, кивнув на де Пейна. Наконец, Гуго нарушил тягостную тишину.

— Пока это невозможно, — глухо произнес он, протягивая барону руку. — Примите мою дружбу и… не обижайтесь. Если ваше желание не изменится со временем, то я дам знать, когда можно будет объявить о вашем вступлении в Орден.

— Да… жаль… — несколько обиженно протянул Бломберг. — Ну что же, видно, недостоин я ваших знамен…

— Пойми, Рудольф, ты тут не причем, — вступился Людвиг. — Речь идет о принципах, которые мы не можем нарушить. Сейчас в Орден тамплиеров не смог бы вступить и сам король Франции, если бы захотел того.

— А… Ну, тогда — ладно! — чуть взбодрился Бломберг. — И прощайте, господа. Помните — что я первый на очереди. А уж короли и герцоги — за мной! — и он легко побежал вниз по уже протоптанной тропинке. А Гуго и Людвиг, переглянувшись и поняв друг друга без слов, вернулись в цитадель.

Принц Санджар остался разочарован казнью лже-тамплиеров на площади Син-аль-Набра: он понимал, что подобные маскарады только еще больше разлагают войска, показывают беспомощность султана. Другое дело — если бы тамплиеров можно было действительно захватить и протащить с веревками на шее по улицам и площадям городов Египта и Сирии. И он поручил Умару Рахмону собрать в один отряд опытных воинов из курдов, привыкших лазить по скалам, для восхождения на Синай. И уж оттуда, сверху они должны были опуститься подобно горным барсам на цитадель, перебить ее защитников, а уцелевших рыцарей передать отряду поддержки, перед которым была поставлена другая задача: обойти Синай под покровом ночи и затаиться у подножия склона, невдалеке от цитадели. Рахмон подготовил «барсов» за два дня и лично возглавил группу. В ее состав вошло тридцать курдов, снаряженных веревками с крючьями, небольшими топориками и длинными кинжалами. Обуты они были в мягкие бесшумные туфли на войлоке, а накидки с капюшонами сливались с цветом земли и камней. Осмотрев выстроившийся перед его шатром отряд, принц Санджар остался доволен молчаливыми, решительными лицами головорезов-курдов. Умар Рахмон получил приказ отправляться за добычей…

В полдень того же дня, Сандра, сидящая у постели раненого Андре де Монбара, рассказывала ему одну из генуэзских легенд — о том, как ревнивый мавр полюбил белокурую дочь дожа и что из этого вышло, пока рыцарь не уснул под ее сказки о любви. Из тамплиеров в цитадели оставались лишь маркиз де Сетина, с интересом прислушивавшийся к ее рассказу и что-то записывающий в тетрадь, и граф Норфолк, погруженный в свои думы. Виченцо уже несколько дней с раннего утра исчезал из дома: по заданию де Пейна он оборудовал наблюдательный схрон на вершине Синая, и, пробираясь туда, следил за всеми перемещениями в лежащем по другую сторону горы Син-аль-Набре.

Бизоль с Роже отправились на «рыбную ловлю», а мессир с Зегенгеймом и Гораджичем ушли в крепость Фавор. Сандру заинтересовало то, что оставшиеся в цитадели оруженосцы как-то странно переглядываются и перемигиваются между собой. Она увидела в зеркальце, как Раймонд сделал за ее спиной знак остальным оруженосцам, и они стали по одному незаметно покидать цитадель. Ушел высокий англичанин Гондемар, согнувшись перед низкой дверью пополам; пятясь задом и непрестанно улыбаясь, вышел маленький китаец Джан; затрещал пол под огромным венгром Иштваном; надменно, как петух, ушел испанец Корденаль; незаметно выскользнул бесцветный Аршамбо; пробормотав что-то, удалился косоглазый Нивар; протиснулся в двери толстяк Дижон; взглянув на девушку и смущенно покраснев, споткнулся на ровном месте и выбежал Раймонд Плантар. Все это было очень странно. Сандра поправила одеяло на постели Монбара и подошла к двери. В зарослях мелькнул плащ Раймонда; нагнувшись, он исчез у входа и пещеру. Не долго думая, Сандра последовала за ним…

Могильный холод пронзил ее тело, когда она вступила под низкие своды пещеры; где-то впереди засветился огонек свечи. Идя по направлению к нему, девушка чувствовала, что пол уходит из под ног. Коснувшись рукой осклизлой стены, содрогнувшись от отвращения, она двинулась вперед. Узкий коридор сворачивал влево, затем — еще один поворот, и перед ней открылась просторная подземная зала, куда пробивались слабые пучки света сквозь трещины в горной породе. С высоких потолков свисали ледяные глыбы, а в глубь залы уходило широкое озеро, напоминающее серебряное блюдо. Восемь человек — оруженосцы рыцарей — разместились на его берегу, рассевшись на камнях или опершись на мечи. Голос Раймонда, хотя он говорил шепотом, звонко разносился по всей зале. Сандра притаилась возле стены, скрытая полумракам, и прислушалась к разговору.

— …мессир сказал: постоянно тревожить сельджуков, и я думаю — не дело, если мы будем отсиживаться в цитадели. Все ли вы согласны совершить со мною ночную вылазку? — фигура Раймонда, вытянувшегося и возмужавшего за последнее время, выглядела еще по-юношески угловатой, а твердостью голоса он старался подражать Гуго де Пейну.

— Я не прочь! — согласился Дижон, который был старше его на два года, а комплекцией уже напоминал Бизоля де Сент-Омера.

— Но прежде всего надо выбрать руководителя, — уточнил кабальерос Корденаль. — Я из вас самый опытный, значит, мне и выпадет эта нелегкая задача. Увы! — и он надменно сложил на груди руки, считая вопрос решенным. Иного мнения придерживался оруженосец графа Норфолка.

— Позвольте, — поправил его Гондемар. — Я ничуть не уступаю вам в летах и опыте. Кроме того, мой дедушка приходился двоюродным братом самому графу Кенту.

— Не знаю такого! — отрезал Корденаль.

— Естественно. Не в каждой захудалой провинции Испании знают это имя.

Готовый вспыхнуть спор остановил оруженосец Андре де Монбара — Аршамбо:

— Давайте бросим жребий, — предложил он. — И на кого он падет, тот в возглавит нашу вылазку в лагерь сельджуков.

— А ежели это будет Джан? — и Корденаль презрительно ткнул пальцем в сторону маленького китайца.

— Что вы имеете против нашего друга? — подал голос молчаливый гигант Иштван, из тела которого умелый портной смог бы выкроить четырех Джанов.

— Действительно, рука судьбы — рука Бога, — произнес косоватый Нивар, который за время службы у Роже де Мондидье так научился играть в кости, что не сомневался в своих способностях выбросить любую цифру. Слазив в карман, он подбросил на ладони игральные кости. — Нас здесь восемь человек. Начнем?

— Девять! — выступила из тени Сандра. — Я познакомилась с вами как оруженосец Виченцо Тропези; им и остаюсь до сих пор по собственной воле. Или есть возражения?

Она вышла в круг и пронзительно посмотрела на ошарашенных мужчин; лишь Джан тотчас же заулыбался и закивал головой.

— Очень хорошо! — сказал он, уступая ей место на камешке.

— А что бы у вас больше не было разногласий — то я беру руководство всей операцией на себя, — продолжила она, взяв из рук Нивара кости и швырнув их в озеро. — Кто желает знать, сколько у меня выпало цифр — может слазить за ними на дно!

— Была охота, как же! — недовольно пробормотал Гондемар, зябко поежившись.

— У меня будет меньше, — согласился Дижон.

— Ну и я не полезу, — промолвил, смирившись, Корденаль.

И лишь один Раймонд, вспыхнув, расстроенно проговорил:

— Это нечестно! Идея принадлежит мне, я собрал вас всех, а она…

— Успокойся! — положил свою тяжелую руку ему на плечо Иштван. — Никто не сможет упрекнуть сеньору в отсутствии смелости. Я так просто был бы рад служить под ее началом…

Сандра насмешливо смотрела на Раймонда, который под ее взглядом стал таять, как восковая свеча возле камина.

— А ты? — спросила она его прямо.

Раймонд покраснел еще больше и пролепетал нечто невразумительное.

— Значит — и ты тоже, — утвердительно кивнула она головой. — Итак, а теперь посвятите меня в свой план…

2

Конный разъезд из пяти сельджуков показался между деревьями: оглядываясь, они медленно продвигались вперед, вступив на запретную полосу, которую покрывала своей тенью гора Синай. Затаившийся в расщелине Бизоль рассмотрел соломенную шевелюру Роже, прикрытую листьями кипариса, и приготовился. Едва копыта лошадей пересекли линию, соединяющую оба укрытия, как он потянул за веревку и гигантская сеть опустилась на головы сельджуков. Кони всхрапнули, заметались, всадники пытались вытащить мечи, но запутались в ячейках и попадали на землю; кроме того, Бизоль протащил несколько метров всю сеть за собой, не давая им подняться. Потом он подхватил свою дубинку и поспешил в самую кучу, щедро раздаривая удары. Оглушив турок, он перетащил их вместе с Роже в ближайший овраг, где уже «загорали» с десяток пленников, связанные одной веревкой.

— Принимайте в компанию, — сказал им Бизоль, вытирая со лба пот. Трудился он с раннего утра, поскольку ясно даже младенцу, что лучший клев идет на рассвете. Затем он и Роже заняли исходные позиции. Место для «рыбалки» было выбрано очень удачное: отсюда шла единственная прямая дорога к Син-аль-Набру, а до крепости Фавор было достаточно далеко, и сельджуки, отправляясь на разведку или за пропитанием в ближайшие селения, не слишком заботились о безопасности. За три последующих часа Бизоль и Роже выловили еще два десятка колючих ершей, попалась даже зубастая щука в лице начальника конной сотни, который чуть не прокусил сеть и не уплыл обратно.

— Достаточно, что ли? — спросил Роже, которому надоело каждый раз взбираться на ветку кипариса и сидеть там, подобно попугаю.

— Полезай, полезай! — напутствовал его Бизоль. — Я чую — к нам плывет жирный налим…

И он оказался прав. Но на сей раз к ним приплыл целый косяк рыб. Налима в малиновых шароварах и остроконечной шапке, украшенной серебряными звездами, окружало человек тридцать охранников. Ехали они плотной группой, с обнаженными кривыми саблями и выставленными пиками. Роже из ветвей сделал Бизолю предостерегающий знак.

— Как же! — проворчал Сент-Омер. — Стану я их упускать…

Когда отряд въехал в отбрасываемую горой тень, Бизоль рванул веревку и сеть взвилась в воздух. Она покрыла конников, заметавшихся в ее плену, режущих острыми клинками ячейки. Поднявшийся гвалт спугнул птиц с деревьев, а Роже кубарем слетел на землю. Вдвоем с Бизолем они стали успокаивать сельджуков, обегая по краям сети, чтобы самим не запутаться в ячейках. Несколько человек сумели перерезать веревки; подхватив налима в шароварах, они потащили его за собой, стараясь выбраться на твердую почву. Все лошади валялись на земле со спутанными копытами.

— Отрежь им путь! — крикнул Бизоль, орудуя дубинкой налево и направо. Метнувшийся к беглецам Роже, встал на их пути, не давая вытащить налима из сетки. Острыми уколами меча он загонял пленников обратно, а Бизоль в это время изо всех сил дернул за свой конец сети, потащив ее со всем уловом на себя. И снова сельджуки забарахтались на земле, пытаясь подняться.

— Не трепыхайтесь! — увещевал их Бизоль, опять взявшийся за свою дубинку. Через некоторое время, все было кончено. Рыцари уселись неподалеку, подсчитывая пленных и отдыхая.

— Пожалуй, хватит! — сказал, наконец, Бизоль. — Сколько их?

— Тридцать один, — ответил Роже, щурясь на солнце, как довольный кот. — Да в овраге тридцать семь. Еще бы двух — и будет ровно семьдесят.

— Да, число должно быть ровное, — глубокомысленно согласился Бизоль. — Тогда остаемся еще…

И они стали перетаскивать новую добычу в овраг. Но целого числа никак не получалось. Поначалу к пленникам прибавилось еще шестеро воинов, потом — одиннадцать, затем — трое, а когда общее число дошло до девяносто семи, то друзья поняли, что так можно добраться и до тысячи и провести здесь не один день. Кроме того, из оврага все чаще начинали раздаваться голоса очнувшихся пленников.

— Проклятые мусульмане никак не хотят уложиться в стройную цифру! — недовольно проворчал Бизоль. — Экий несмышленый народ, будь они неладны!

— Ну давай дождемся еще троих? — предложил азартный Роже.

— Хватит. Надо кого-то и Санджару оставить. На рассаду, — отозвался Бизоль, распутывая сеть. — Выводи их из оврага…

Рыбалка закончилась. Всех связанных пленников построили в колонну, набросили на них сеть, Бизоль ухватился за нее одной рукой и потащил, за собой, а Роже, шедший позади, подгонял отстающих пинками. Так они и подошли, спустя два часа, к крепости Фавор, еще издали приветствуемые громкими криками столпившихся возле ее стен рыцарей. Из цитадели, над которой развевалось белое знамя с восьмиконечным красным крестом, также махали руками и бурно выражали свой восторг. Пленных сдали коменданту Гонзаго; среди них оказался личный звездочет и предсказатель принца Санджара, известный на всем Востоке Туокай — тот самый «налим» в малиновых шароварах, пользовавшийся особым расположением самого правителя сельджуков Мухаммеда. Поговаривали, что без советов Туокая, ни Мухаммед, ни его сын Санджар не могут прожить и дня. Ходили и другие слухи: хитрый Туокай как-то предсказал, что могущественный правитель умрет лишь тогда, когда случится смерть предсказателя; вот почему его берегли, как зеницу ока, практически не разрешая покидать Мевр. Но на сей раз Санджар умолил отца отпустить звездочета с собой. И… просчитался. Туокай попался в сети Бизоля.

Посмотреть на знаменитого астролога сбежались с разных концов Фавора, пришли и тамплиеры из цитадели. Туокая развязали, вернули отобранную у него кем-то остроконечную шапку, почистили халат и почтительно препроводили в башню крепости, где размещался штаб Гонзаго. Звездочет немного успокоился и перестал трястись от страха. Все понимали, какая ценная добыча оказалась в их руках. Принцу Санджару грозил страшный гнев его отца; за жизнь Туокая можно было потребовать огромный выкуп. Бизоль и Роже стали подсчитывать будущие барыши…

— А может быть повесим его на воротах крепости? — лукаво предложил барон Бломберг, разглядывая улыбающегося Туокая. — Тогда, если верить его же предсказаниям, самый страшный наш враг — Мухаммед — вскоре также отдаст душу Аллаху! Стоит попробовать…

— Астрологи брешут, как собаки, — быстро возразил Роже, загораживая Туокая. — Нет уж!

— Это наша козырная карта, — промолвил Гуго де Пейн. — Пока звездочет здесь, Санджар пойдет с нами на любые переговоры. И мы воспользуемся этим.

— А деньги? — спросил Бизоль.

— Забудь о них. Возможно, что этот звездочет еще спасет нам жизнь.

— А давайте-ка, сами спросим его о том, что нас ожидает в ближайшем будущем? — предложил капитан Гронжор. — Эй, ты! Что показывают звезды о моей судьбе?

— Знаете, что он вам ответит? — сказал Зегенгейм. — Ваша жизнь — на кончике его волос.

Астролог радостно закивал головой, не совсем понимая речь рыцарей.

— Отведите его в темницу, — распорядился Гонзаго. — И не спускайте с него глаз. Еще улетит в форточку…

— Как бы не так! — возразил Бизоль. — Я заберу его с собой, и он будет спать под моей кроватью, — и ухватив Туокая под руку, он повел его к выходу.

— Берегите его волосы! — насмешливо бросил им вслед капитан Гронжор. — А что делать с остальными пленными?

И он, и все остальные посмотрели на Гуго де Пейна, ожидая подтверждения необходимого решения: все знали о казни рыцарей на площади Син-аль-Набра и их смерть требовала возмездия.

Но никому не хотелось брать на себя ответственность в столь трудном вопросе. По холодному лицу де Пейна скользнула тень мучительного сомнения; он нахмурил брови и произнес глухим голосом:

— Идет война… Комендант Гонзаго, распорядитесь, чтобы число казненных в Син-аль-Набре соответствовало тем, кто отправится к ним на свидание… Остальные… послужат живыми щитами при новом наступлении принца Санджара. Они займут место на крепостной стене, возле бойниц.

Приговор несчастным был вынесен, и никто из присутствующих не проронил больше ни слова, почтительно глядя на отрешенно стоявшего в стороне мессира.

Наступил вечер, а в густом с приторным вкусом крови воздухе, словно повисла гнетущая тревога, обволакивающая пространство по обе стороны Синая. Возле цитадели все время надрывно кричала какая-то птица, предупреждая об опасностях, подстерегающих ночью. Всех беспокоило отсутствие Виченцо Тропези, пока еще не спустившегося из своего наблюдательного схрона с вершины горы. И хотя он задерживался не в первый раз, но нынешняя декабрьская ночь была особенно темной, беззвездной и даже луна испуганно спряталась где-то в небесной выси. На расстоянии двух шагов уже не было видно ничего, а на крутых склонах Синая немудрено было оступиться впотьмах и свалиться в одну из расщелин. Вдобавок ко всему, зачастил мелкий противный дождь, непрекращавшийся несколько часов, поднялся ветер, рвущий одежду и бросающий в лицо горсти песка; каменистые склоны сделались скользкими, осыпающимися под ногами.

— Скверная ночь… — произнес Людвиг фон Зегенгейм, вышедший вместе с Гуго де Пейном за ворота цитадели в всматриваясь в непроглядную темень. — На месте Виченцо я бы не рискнул спускаться вниз, а переночевал там. Лучше схватить простуду, чем сломать себе шею.

Где-то вдалеке сверкнула молния, возвещая о приближающейся грозе; она осветила мрачные каменные зубья Синая, ее покрытый лишайником склон с блестящими потоками воды, фигуры двух рыцарей с капюшонами возле цитадели. Прогрохотал гром; тотчас же испуганно закричала неведомая птица.