8

Кун Канна удалился, и тотчас вошли трое стражей. Они стояли у двери — высокие, лохматые, молчаливые. Бах обошёл вдоль стены все помещение, присмотрелся к красочным камням на пьедесталах, приблизился к хавронам — они не шевелились, только не спускали с него глаз. Бах нерадостно засмеялся, ему вдруг вообразилось, что он пытается вырваться наружу. Что они будут говорить? В нормальном мире беглецов ругают, грозят: убью, разорву на куски, не смей убегать! А эти, хватая шерстистыми лапами, наверно, вежливо отрекомендуются: Бедла! Кадла! Рудла! Вышколили лакеев!

Соблазн испытать вежливость охраны был велик, но Бах не стал искушать судьбу. Погрузившись в похожее на трон кресло, он задумался. Оружие у него теперь есть, это хорошо, но зачем ему оружие? Уничтожать других, чтобы вызволить себя, — нет, это не путь! Разве для того они впятером пустились в иные миры, чтобы размахивать оружием? Познавать, а не завоёвывать — вот их задача. Учёные, а не конкистадоры! Миссия познания не отменяется, даже если наталкивается на вооружённый отпор. Но и умирать не хотелось.

И Бах стал думать — далека ли цель великого познания? Продвинулись ли они к ней? Что важного узнали? Не густо, с грустью думал Бах. Углубились в миры с другим течением времени, услышали о хронобоях и хроноворотах — астрофизики обрадуются, им будет интересно. Познакомились с сообществом мыслителей-дилонов — странных мыслителей, радующихся мысли просто как мысли, а не как средству добыть что-то практическое. С каким воодушевлением несчастный Рина Ронна доказывал, что познание природы состоит из двух стадий: сперва открыть закон природы, потом опровергнуть его. Размышление о природе, а не овладение ей — в эту сторону направлена глубокая мысль дилонов. Переплетение противоборствующих рассуждений, ожесточённые бури на интеллектуальном мелководье — где Высший Разум, открытие которого запрограммировано в рейсовом задании хронолета «Гермес»? А ведь дилоны считают себя воплотителями Высшего Разума! Интеллектуальная мельтешня — вот что такое, вот их Высший Разум! Разум грызёт сам себя, он самоедствует, у него отныне одна задача — возиться с собой, как иные возились с писаными торбами. Какое жалкое зрелище!

Но, может, дилонов превзошли их вечные враги рангуны? Черта с два, а то — и с три! Один важный признак чего-то высшего у рангунов, правда, есть

— биологическое бессмертие. Но какое оно бессмысленное и уродливое! И оно не полное, оно одностороннее. Не умирают по внутренней потребности организма, либо, скажем так, по внутренней необходимости. Их организм так же разрушаем, как и любой другой, но только под напором внешних сил — смерть всегда грозит им извне. Стало быть, они, приобретя бессмертие, внесмертия не приобрели. Они не только просто смертны, как мы, они смертны хуже нас, смертны трагично, вот формула их бессмертия. Ведь вдуматься! Для смертного смерть — это неизбежность самой жизни. Её можно отдалить, но нельзя отринуть. А для бессмертного рангуна смерть — чудовищная случайность, роковая неудача. Нет, как же они должны страшиться смерти, эти Бессмертные! «И не от этого ли бессмысленность их бессмертной жизни? — размышлял Бах. — Они восхваляют одно бесполезное, никакой пользы нам не нужно, надменно провозглашает Ватута. Я было подумал — словоблудие, глупое хвастовство. Нет, Ватута прав — все полезное им не только не нужно, оно опасно. Ибо что такое польза? Приобретение того, чего нет, но что нужно. Польза, без нужды в ней, — не польза. Но если что-то нужно — значит, чего-то не хватает, значит, нет полноты существования. А неполнота требует восполнения — выход дальше первичного бытия. Но всякий выход из границ закосневшего бессмертия грозит случайностями, случайности грозят бессмертию. Внесмертия нет, любое углубление во „вне“ опасно — а что новое не лежит во „вне“?»

А жажда действия — величайшее свойство живого — остаётся. И у бессмертного, освобождённого от «подножного корма, от морды, опущенной вниз», эта жажда стократ усилена. Так возникает энергичное переливание из пустого в порожнее, недаром эта хлёсткая формулировочка так восхитила Ватуту. Строить — чтобы тут же разрушать; разрушать — чтобы тут же строить. Воевать с дилонами, ни в коей мере не стремясь к победе, ибо победа создаёт новую ситуацию, а новизна опасна. И войну не прекращать, ибо война — деятельность, а без деятельности не пробессмертствовать все бытие. Война без желания победить, бесполезная война — как раз то, что нужно! Ах черт, опять парадокс — нужно то, что не нужно. Не выбраться из железного круга понятий и дел, очерченных великим настоянием: надо!

— Что же делать? — вслух спросил себя Бах. — Каким волшебным доказательством пронять их души, чтобы не умертвили моё тело?

Трое сторожей, услышав голос, пошли к Баху. Он понял, что сейчас они будут кланяться и отрекомендовываться.

— Кыш! Я вас не звал! — Бах с досадой замахал на них.

Сообразив, что они не нужны, хавроны, пятясь спинами, воротились к двери. Но церемонии избежать не удалось.

— Хаврон. Бедла, — доверительно сообщил один, низко кланяясь.

— Хаврон. Рудла, — радушно добавил второй и склонился ещё ниже.

— Хаврон. Кадла, — угодливо проговорил третий и, опустив голову в поклоне, не поднял её, пока не упёрся спиной в запертую дверь.

Баху явилась новая мысль — и показалась спасительной. Он не будет беседовать с рангунами на языке физических понятий и социальных категорий. Строй их жизни не изменить, психологию не переделать. Он поговорит с Ватутой на языке морали, самом общепонятном языке всех народов Вселенной. Не может же того быть, чтобы рангунам были вовсе чужды концепции добра и зла!

9

Баха разбудил весёлый призыв Бессмертного No 29.

— Археолог по имени Академик, чина Бах, по учёной степени человек, — вставай, нас ждут. Ужасно вы, Бахи и человеки, медлительны. Рангуны не переносят медлительных, не переносят…

Кагула так забавно путал имена и звания, что Бах не удержался от смеха, хотя ситуация не веселила. В зале, кроме Баха, Кагулы и трех хавронов, истово вытянувшихся у двери, никого не было. Радостный Кагула разъяснил, что все уже в Главной пещере, только их двоих не хватает, чтобы приступить к восхитительной операции приговора. Он так и сказал: «восхитительной операции». Бах сердито заметил, что для приговоров, какие бы они ни были, люди применяют совсем иные оценки, чем восхищение, и вообще — чем собирается восхищаться Кагула? Бессмертный No 29 сперва вытаращил шарообразные глаза, потом, подумав, сказал:

— Разве тебя не восхищает, что услышишь великого Ватуту?

— Послушаю, что он скажет, тогда решу — стоит ли восхищаться.

В третий раз Бах шёл по улице, оглушаемый грохотом и удушаемый пылью. Теперь он заметил известный порядок в лихорадочной деятельности рангунов. Дома строились и разрушались по системе: справа строились, слева разрушались. На правой стороне не было той пыли, что неслась слева, зато грохота у строителей было больше, чем у разрушителей. Бах сказал об этом Кагуле, тот с уважением посмотрел на археолога.

— Ты нашёл наше слабое место. Разрушители ломают быстрей, чем строители возводят. Строители не успевают вовремя сдать свои здания на разрушение, у разрушителей частые простои, у разрушителей… Боремся за ритмичную работу, но разрушители постоянно опережают. Как по-твоему, это не от того, что в разрушители стремятся лучшие работники?

— Именно поэтому. У людей раньше говорили: ломать — не строить, душа не болит. И вообще — дурное дело не хитрое. К вам подходит.

После хорошо освещённого зала и улицы, залитой сиянием двух светил, пещера, как и в прошлый раз, показалась сумрачной. В дальнем углу возвышались два самосветящихся валуна. На одном стоял Кун Канна, обвив себя в полный обхват гибкими руками, на другой возвели Баха. Стоять было неудобно, валун был покатый и скользкий — Бах потоптался и сел, свесив ноги вниз. «В ногах правды нет», — хладнокровно разъяснил он Бессмертному No 29. Тот беспомощно оглянулся на Ватуту, сидевшего на камешке перед валуном. Ватута махнул рукой: добродушный жест, видимо, означал — ладно, пусть сидит. Кагула мигом успокоился и встал рядом с валуном. Позади выстроилась охрана пленника — Бедла, Кадла и Рудла.

Пещера мерно гудела от перешептываний Бессмертных — каждый маленький звук усиливался отражением стен. Ватута милостиво изрёк — громкий голос гулко разнёсся по подземелью:

— Пришелец! Доказывай, что жизнь, изображённая в твоих воспоминаниях, абсолютно бесполезна для рангунов и что общение с людьми не принесёт нам ни пользы, ни вреда.

Бах сразу отметил, что Ватута говорит не только о пользе, но и о вреде. Раньше он требовал одной бесполезности, теперь добавил и безвредность. Новые условия не обеспокоили — скорей порадовали. Бесполезность общения с людьми все же трудней доказывать, чем то, что от людей не будет вреда. И Бах перечислил цели хронавтов: узнать законы природы в мирах с иным течением физического времени, познакомиться с народами иномиров, познакомить их с собой; добраться до разумной сверхцивилизации, есть некоторые надежды, что и такая существует где-то во Вселенной, — с ней бы хорошо завязать дружбу. Вот, собственно, и все. Какая от этого может быть польза рангунам? Да никакой! А какой вред? Тот же самый — никакой!

— Кун Канна, — промолвил Ватута. — Ты когда-то был нашим злым врагом, а не верным помощником, каким стал теперь, и в те свои позорные времена свободы считался у дилонов великим Конструктором Различий и — одновременно

— крупнейшим Опровергателем. Докажи, что та твоя слава верна. Опровергни пришельца!

Бах с надеждой посмотрел на Кун Канну. Неужели и вправду дилон, так страстно убеждавший его защищать свою жизнь, с опасностью для себя вручивший ему оружие, будет ныне безжалостно губить его? Дилоны не умеют лгать, но ведь можно и не лгать, только кое-что опустить, кое-что затушевать, что-то, наоборот, акцентировать. Человеческая, слишком человеческая, с унынием думал Бах об этой своей надежде, — а ведь дилоны не люди.

И Кун Канна ещё не начал своего опровержения, как Бах понял, что пощады не ждать. Кун Канна нервно шевелил чересчур подвижными руками с целой бороной пальцев на ладонях, он дёргался, двигал хвостом по гладкому валуну. Его охватил азарт опровержения, восторг от убедительности мысли. Он забыл о Бахе, видел сомнительные утверждения и вдохновенно уничтожал их.

Как нет пользы от того, что мы встретились с пришельцем из иных миров? Огромная польза, бесспорная польза! Мы думали, что время всегда раздвоено, что два его течения всегда под углом одно к другому, как времена наших Гарун. Но вот оказывается, что существует и однонаправленное время; и в том времени нет ни хронобоев, ни хроноворотов, ни рассинхронизации, ни попеременного постарения и омоложения, а оно всегда идёт вперёд, только вперёд — от прошлого к будущему. Такое однонаправленное время можно ввести и у себя — дилоны поразмышляют и найдут средства, рангуны сделают. Польза очевидна!

— Потеряете тогда бессмертие, — кинул Бах реплику. Ватута кивнул головой, он её услышал. И Бах понял, что реплика опрометчива, — он хотел показать бесполезность для рангунов однонаправленного времени, но доказал его вредность: в нем циклического бессмертия не сохранить.

Кун Канна продолжал нанизывать в убийственную цепочку возражение за возражением. И дойдя до Высшего Разума, с восторгом живописал, сколько бесценного можно получить от настоящего Высшего Разума, если он существует. Дилоны всегда считали себя воплотителями Высшего Разума, но это не тот разум, которого ждут пришельцы. У того Разума, наряду с всепроницательностью, есть ещё и всемогущество. Дилоны одарены озарением и провидением, но всемогущества у них нет. Именно поэтому сам он, знаменитый Кун Канна, попал в позорный плен… Он хотел, конечно, сказать, в почётный плен! Нет, какая польза, какая великая польза будет от знакомства со всемогущим Высшим Разумом — хоть бы немного перенять от того всемогущества.

И Кун Канна с воодушевлением громко провизжал:

— Я кончил, Властитель!

Ватута наморщил лоб, сжал губы. В пещере установилась густая тишина. Ватута заговорил:

— Итак, пришелец, доказать безвредность и бесполезность твоего прилёта тебе не удалось. Доказано, что общение с людьми способно принести рангунам одновременно и пользу, и вред. Ты уяснил, чем это грозит тебе?

— Уверен, что твоё решение будет милостивым.

— Самым милостивым, пришелец. Предоставлю тебе самому выбрать способ своей казни. Наиболее простой — распад тела под действием резонатора. Быстро, но мучительно, и казнь тебе не по рангу — так мы расправляемся с провинившимися хавронами, в этой казни нет почёта. Гораздо возвышенней замуровывание с похоронами.

— Замуровывание с похоронами? — Бах не мог отделаться от чувства, что путается в дурном сне — хотелось разобраться в жутковатых подробностях видения.

— Да, замуровывание с последующими похоронами. Отличная казнь, только для особо чтимых. Тебя сперва закладывают в строящееся здание, возводят на твоём теле стены и даже колонны — это уже высшее отличие, но ты можешь просить и о нем, мы тебе не откажем в красивой колонне. Оконченное здание быстро разбивают, тело извлекают и с почётом хоронят. Все Бессмертные при похоронах говорят хорошие речи о прекрасном казнённом. Но, может, тебе хочется ещё большего отличия? Есть и такое. Казнь, которую совершают не рабочие и не воины, а одни Бессмертные. Тебя приводят в тот зал, где мы любовались твоими воспоминаниями, каждый Бессмертный берет с пьедестала один из священных камней, говорит в твою честь похвальную речь и бьёт тебя священным камнем. Обычно пятидесяти ударов хватает. Бессмертных около ста, так что не тревожься — смерть обеспечена. Какую ты выбираешь форму преодоления жизни?

— Никакой! Считаю смерть абсолютно излишней.

— В принципе — правильно, — одобрил Ватута. — Мы тоже не признаем смерти. Но мы Бессмертные. А ты? Разве тебе даровано бессмертие?

— Послушайте меня, Ватута, и вы, Бессмертные, — с волнением сказал Бах. — Во всех мирах, где мы побывали, все разумные существа различают категории добра и зла. И если они воистину разумны, они защищают добро против зла.

— Добро и зло? — спросил Ватута. — Никогда не слыхал! Расскажи подробней, что такое добро и что такое зло.

Меньше всего Бах думал, что способен объяснить кому-нибудь природу добра и зла. Он всю жизнь пребывал в убеждённости, что каждому и добро и зло понятны без объяснений и обоснований. Но Ватута не издевался, а спрашивал серьёзно. Бах с сокрушением подумал, сколько обидных слов о неточности формулировок накидал бы ему университетский профессор философии. И утешив себя мыслью, что сейчас нужна не точность тысячекратно проверенных определений, а самое грубое толкование, он с отчаянной решимостью бросился в омут этических оценок.

Он начал с того, что добро и зло — одновременно и самые общие категории жизни, ибо вбирают в себя все её муки и успехи, и самые конкретные, ибо сопровождают любого со дня его рождения до дня смерти. И всю историю человечества эти два понятия — добро и зло — противоборствуют. Но побеждает добро, оно главная двигательная сила истории. Когда человек жил одной собственной семьёй, добрым было все, что шло на укрепление, на расцвет семьи, злом было все, что мешало её благополучию: самые примитивные формы добра и зла. А когда человек объединился в роды, племена, в общество, добро стало шире и благородней, а зло коварней и опасней. Главной целью добра стала охрана благополучия и совершенствования человеческих обществ, а зло, наоборот, превратилось в силу, вредящую обществу. И добро для себя уступило место более высокому понятию — добра для всех. Взаимная дружба и уважение, взаимная поддержка — вот простые выражения общего добра. Не сделай другому того, чего не хотел бы, чтобы сделали тебе! Но шло время, и наступила эпоха ещё более высокого обобщения. Человек понял, что живёт среди других существ — на Земле и во внеземных мирах, что он — часть природы. И злом стало все, что вредит и человечеству, и иным формам жизни, и благополучию самой природы. Человек стал другом всего живого и разумного, он не ищет себе добра в создании кому-то зла. И если вы, рангуны, явитесь когда-нибудь на наши планеты, вы будете там дорогими гостями, а не пленниками. И никто вам не причинит зла, ибо это означало бы отступить от великих принципов добра. И я уверен, что во имя высочайших требований морали вы и мне не причините губительного зла.

Ватута задумался. Баху показалось, что он убедил Властителя.

Ватута сказал:

— Я понял тебя, человек: добро у вас — это то, что приносит пользу, а от зла ждут вреда. Техника безопасности — вот ваше добро и зло. Но к чему это нам? Никакая польза не продлит нашего бесконечного существования. Для вашей короткой жизни добро важно, оно удлиняет жизнь, делает её прочней. Но ваша мораль не для нас. Мы не знаем ни добра, ни зла. Все эти выдуманные смертными понятия годятся лишь для смертных. Ты меня не убедил. Скажи теперь, какой способ смерти тебе приятней?

— Они все омерзительны! — с отвращением воскликнул Бах.

— Решаю за тебя. Тебя казнят с почётом. Начинается закладка нового строения. Твоё тело станет опорой главной колонны. Бедла, Кадла и Рудла, связать пленника!

Охранники подбежали к камню, на котором сидел Бах, и хотели стащить его. Бах отчаянным ударом ноги опрокинул Бедлу, вслед за Бедлой рухнул и Кадла. Рудла, дико заверещав, напал не сзади, а сбоку — Бах воткнул ногу в его лохматую морду. Рудле досталось больше, чем товарищам, он катался по полу и визжал от боли. Бедла и Кадла, вскочив, снова бросились на Баха, и он снова их свалил. В мозгу Баха зазвучал исступлённый призыв Кун Канны:

— Достань резонатор и сокруши их!

Отбрасывая хавронов, Бах мельком взглянул на пленного министра Прогнозов и Ведовства. Кун Канна дёргался и прыгал на валуне — то, удлиняя руки, размахивал ими в воздухе, то, резко утолщая, прижимал к груди, словно сдерживал мятущееся сердце. И он все снова и снова телепатировал Баху призыв к оружию. Два хаврона стали одолевать Баха — стащили его с валуна, бросили наземь. Кадла наступил ногой на грудь, Бедла вязал руки ремнём.

И, лёжа на каменном полу, Бах увидел, как Кун Канна сорвался со своего валуна и побежал к сражающимся. Ещё на бегу, безмерно удлинив обе руки, он схватил Кадлу за горло, приподнял и далеко отшвырнул. Бедла отшатнулся от нового удара. Кун Канна наклонился над связанным Бахом, лихорадочно ощупывал его одежду, в мозгу Баха гремело:

— Где резонатор? Где резонатор?

Бах услышал выкрик Ватуты. Хавроны, недвижно выстроившиеся вдоль стены, бросились к валуну. Кун Канна с резонатором в руках вскочил на валун, на дилона ринулся Бедла: раздался визг, и хаврон развалился на две части — голова направо, туловище налево. Кадла успел вскочить, но дилон повернул на него резонатор — и Кадла рухнул. Все хавроны в смятении попятились, ни один не осмелился приблизиться под удар резонатора. И тогда министр Прогнозов и Ведовства с торжествующим визгом, оглушительно усиленным стенами пещеры, обернул резонатор на Ватуту.

Ватута успел вскочить, но не устоял на трясущихся ногах. Кун Канна прицеливался всего мгновение, но и мига хватило Рудле, чтобы заслонить своим телом ошеломлённого властителя. И ещё увидел лежащий со связанными руками Бах, как смертоносный луч прошёлся по груди хаврона — мучительный вопль сражённого стражника ещё отражался от стен, когда сам он кучей праха рассыпался у ног шатающегося Ватуты. Кун Канна не успел вторично включить резонатор. Подобравшийся со спины Кагула вскочил на плечи дилона; тот, круто повернувшись, отшвырнул его, но, падая, Бессмертный No 29 выхватил из рук дилона резонатор. И когда Кун Канна наклонился над Кагулой, чтобы вырвать оружие, его самого полоснул убийственный луч — дилон, уже мёртвый, упал на рангуна, и только тогда Кагула выпустил резонатор из рук.

Несколько минут пещера гремела, пищала, визжала, звенела на сотни голосов. Ватута поднял руку, но и повелительный жест Властителя не сразу восстановил тишину. Ватута подошёл к мёртвому дилону, долго смотрел на него.

— Он казался таким смирным и угодливым! Как же он ненавидел нас, чтобы решиться на бунт.

Ватута повернулся к Баху. Лицо Властителя перекосила ярость.

— Самая мучительная смерть — вот теперь твой удел, пришелец!

— Прикажи поднять меня! — попросил Бах.

— Лежащий ты мне больше нравишься. Лежи!

— Жаль. Я хотел плюнуть тебе в лицо. И перед всеми твоими Бессмертными громко сказать: будь ты проклят навеки, на все твоё отвратительное бессмертие!

— За это тебе!.. — гневно произнёс Ватута и вдруг замолчал.

В сумрачной пещере, освещённой лишь призрачным сиянием самоцветов, вдруг вспыхнул факел. Все Бессмертные и хавроны отшатнулись к стенам. Факел медленно угасал и превращался в силуэты двух человеческих фигур. Призраки материализовались. Бах увидел Марию в боевом скафандре астроразведчика и Асмодея рядом с ней. Мария простёрла руку, из руки струился свет. Все, на кого падало сияние, цепенели. Мария направила луч на Ватуту. Властитель затрепетал и сделал шаг к Марии. Она погасила сияние, и он остановился.

— Асмодей, развяжи Баха, — приказала Мария. Низкий сильный голос колокольно прозвучал в пещере. — Вы все здесь облучены, не вздумайте сопротивляться. Ватута, будешь передавать мои приказания своим подданным.

— Буду передавать, — почти беззвучно прошептал Ватута.

Мария подошла к Баху.

— Миша, я так боялась, что хроногенератор проскочит ваше местное время и затормозится где-нибудь в прошлом или будущем. Асмодей сделал почти невозможное, и мы прибыли вовремя.

— Лучше бы вы все-таки явились на час раньше, — с горечью сказал Бах и показал на мёртвого Кун Канну.

Отвращение исказило лицо Марии.

— Не хочу и смотреть на него. Ты будешь презирать его, когда узнаешь, что этот предатель сотворил в своей родной Дилонии!

Часть четвёртая

МЕЖДУ СМЕРТЬЮ И ГИБЕЛЬЮ