— И поэтому вы хотели поговорить с его матерью, проживающей на синке Озман?
Хрим улыбнулся.
— Мать предложили вы. Я всего лишь просил связать меня с кем-либо из его близких, способных прояснить для меня особенности его характера, что могло бы облегчить ход переговоров. До прибытия контингента с Должара осталось очень мало времени; после этой даты мои возможности контролировать события будут весьма ограничены. — Он помолчал и попытался принять скорбный вид; нельзя сказать, чтобы слишком успешно. Норио с трудом удержался от смеха. — У них значительно меньше терпения, нежели у меня.
«Новости» снова воззрился куда-то вдаль.
— Она на связи? — Он помолчал немного. — Отлично.
Капитан оглянулся на Норио — тот едва заметно кивнул в ответ. Как и предполагалось, упоминание о Должаре превратило Хрима едва ли не в союзника Малахронта. Эмоциональная реакция «новости» подтвердила, что замысел сработал. Темпат поежился от возбуждения: так грядущая вспышка эмоций будет еще сокрушительнее. Он снова пожалел о том, что не может испытать ощущения зрителей Бертрануса; впрочем, это, возможно, убило бы его.
Но какой экстаз...
— Прямая связь, кэп, — доложил Дясил.
На экране высветилось новое окно: голова и плечи седовласой женщины. Темные глаза и крючковатый нос свидетельствовали о родстве с упрямым эгиосом.
Норио ощутил мгновенную вспышку тревоги и ненависти, которую эта женщина пробудила в Хриме. Он ощутил также замешательство репортера: по остальной части экрана видно было, что корабль тронулся с места и приближается к кольцу висящих над Малахронтом орбитальных поселений.
— У нас на связи леди Вита Озман, — объявил «новости» своим зрителям и почтительно поклонился даме на экране. — Леди Озман, благодарю вас за согласие говорить с нами.
— Не уверена, что ваша роль в этом деле положительно отразится на популярности — вашей лично или вашей организации, — холодно произнесла она. — Прошу вас. Вы хотели интервью?
Несколько секунд Бертранус не отвечал. Кадык его едва заметно шевелился.
— Прошу прощения, — снова поклонился он изображению и повернулся к Хриму. — Капитан, мой корабль с передающей аппаратурой сообщает, что ему трудно поддерживать с нами связь. Почему мы двигаемся?
— Тактические соображения, — ответил Хрим. — Ничего серьезного.
«Новости» облизнул пересохшие губы и повернулся обратно к экрану.
— Приношу свои извинения, леди Озман. — Он оглянулся на Хрима. — Капитан, вы хотели спросить что-то у леди Озман?
Хрим улыбнулся, и Норио ощутил нарастающую в нем ничем не удерживаемую ярость.
— Спросить? Нет, я хотел только видеть ее лицо.
Брови женщины удивленно поползли вверх, потом она потянулась куда-то вниз, вне поля зрения камеры.
— Но капитан, вы ведь сами настаивали на этом разговоре... — пробормотал «новости».
— А ну, убери руки, сука старая! — рявкнул Хрим изображению на экране, рванувшись вперед и приставив кинжал к горлу Бертрануса. — Выключи связь — и этому засранцу хана!
Женщина застыла, стиснув зубы. По лбу «новости» катились крупные капли пота.
— Снаряд к пуску готов, — доложил Пили с пульта управления огнем.
— Капитан! — взвизгнул репортер. — Что вы делаете?
— Есть прицел, — доложил боевой пост. — Синк Порфирий, соседний с Озманом, как приказано. — Норио слышал в его голосе напряжение и уловил страх перед тем, что он делает, и еще больший страх перед Хримом.
— Это всего лишь для того, чтобы убедить тебя и твоего гребаного сыночка на верфи, вот что мне нужно.
Хрим еще не договорил, а Норио уже увидел просчет в их планах.
— Капитан, погоди. — Норио прикусил губу, чтобы удержаться от смеха — такое облегчение излучал этот репортер. «Значит, ты решил, что я пытаюсь предотвратить это, так?» — Я предлагаю сменить цель.
Хрим грозно повернулся к нему и нахмурился.
Норио придвинулся поближе.
— Подумай сам. Присяга Озмана запрещает ему думать в первую очередь о своих близких. Если он вмешается сейчас, это покроет его позором. — Норио кивнул в сторону женщины-дулу на экране. — Или ты сомневаешься, что она проклянет его за такую слабость? Или откажется принять смерть за своего сеньора? Но если ты сейчас уничтожишь синк Озман, от этой славы не останется ничего — всего лишь бессмысленная смерть. Потрясение, взятое вместе с угрозой другому синку, с которым у него нет никаких родственных связей, а значит, и обязанности сильнее — вот это сломает его.
— Достоинства как слабость, — довольно улыбаясь, повторил Хрим.
— У тебя есть камеры, нацеленные на синк Озман? — спросил Хрим у Бертрануса, отнимая кинжал от его горла.
«Новости» пошевелил губами, переговариваясь со своими невидимыми помощниками.
— Уже есть, — ответил он чуть слышно. Норио не сводил с него глаз, завороженный чувством стыда, которое тот испытывал за свою роль в этом жутком спектакле. Ничего, спектакль еще не окончен.
— Управление огнем, сменить цель! — приказал Хрим. — Синк Озман.
Самоуверенности на лице Леди Озман заметно убавилось.
— Капитан, прошу вас, пощадите невинных жителей Озмана. Я готова прибыть на ваш корабль.
— Есть прицел, — бесцветным голосом доложил Пили. — Синк Озман.
— Вы хотите, чтобы я униженно молила вас сохранить нам жизнь? — спросила она.
— Нет, — ответил он после мучительно долгой паузы. — Мне не нужно твоих унижений. Мне нужно, чтобы ты сдохла.
И опустил руку на кнопку огня.
* * *
— «...мне нужно, чтобы ты сдохла».
Норио жадно вглядывался в лицо Ферньяра Озмана, и именно в это мгновение на экране перед ним Хрим открывал огонь по синку. Изображение мостика «Цветка Лит» сменилось видом орбитального поселения из космоса. Вспышка света сопровождалась фонтаном обломков, потом в том месте, где луч раптора зацепил оболочку поселения, возникло облачко замерзшего воздуха. Рядом с обреченным синком висела смертоносная сигара рифтерского эсминца, а еще дальше угадывалась махина соседнего орбитального поселения.
— Я избавлю тебя от необходимости слушать треп на всех каналах «новости», — сказал Хрим. — Через шесть часов синк Озман разрушится окончательно. Ты хочешь смотреть все до конца, как положено примерному чистюле?
С минуту Ферньяр Озман молча смотрел на них с экрана, крепко стиснув зубы. Норио пожалел, что не слышит его эмоций.
«Такой букет боли и страдания!»
Наконец эгиос заговорил:
— Ты дашь нашему кораблю уйти?
— Мы обменяемся кораблями, — ответил Хрим, предлагая древнюю как мир и всем хорошо известную процедуру капитуляции. — Теперь детали...
* * *
Завершив переговоры, Хрим выключил связь и торжествующе повернулся к собравшейся на мостике команде. Некоторые улыбались в ответ, другие пытались скрыть страх и другие, более сложные эмоции.
— Ты был щедр с ним, — заметил Норио.
— Чего уж тут скупиться, — ухмыльнулся Хрим. — Я получаю эту игрушку — выгодная сделка.
С пульта Эрби послышался сигнал.
— Выходной импульс, координаты сто девять тире семьдесят два, плюс две секунды, — выкрикнул техник.
Хрим резко повернулся в кресле и ударил по рычагу скачка. Корабль с рыком прыгнул через гиперпространство, на мгновение усугубив у Норио дискомфорт от охватившего Хрима страха. С неожиданными вспышками эмоций всегда так.
— Есть позывные, — доложил Эрби через несколько секунд. — «Карра-Рахим». Это должарианцы.
— Принимаю радиограмму, — подал голос Дясил. Хрим весь сжался под взглядом костлявой, надменной тарканки с экрана.
— Ты захватил контроль над линкором? — спросила она, даже не поздоровавшись.
Темпат ощутил разгорающийся в капитане гнев.
— Об этом достигнута договоренность.
Он объяснил тарканке условия капитуляции и добился ее согласия дождаться, пока Озман и его команда уйдут из внутренней системы.
— Если вы нажмете на них сильнее, они могут вспомнить о своей чести и присяге.
Тарканка кивнула и ушла со связи. Норио улыбнулся.
— Достоинство как слабость. В том, что касается присяги и чести, должарианцы мало чем отличаются от панархистов.
Но Хрим не слушал его, нервно барабаня пальцами по пульту.
— Черт, черт, черт! Мне бы только оказаться у них на борту...
Риоло за своим пультом тоже теребил свой пояс, отчего гульфик мотался из стороны в сторону. Странное дело, но вместо обычной брезгливости, которую барканец вызывал у Хрима, Норио уловил исходящее от капитана возбуждение.
— Что такое, Йала? Ты нашел выход?
Хрим медленно кивнул и встал.
— Передай Риоло, пусть ждет меня в кормовом шлюзе, — бросил он, выходя с мостика. — Хочу порасспросить его насчет навигационных компьютеров катера.
* * *
Серебристая обшивка линкора возвышалась стеной за двумя состыкованными кораблями. Последний из панархистов протиснулся мимо Хрима в шлюзовую камеру «Цветка», и Хрим, протянув руку, выжидательно посмотрел на Озмана.
Эгиос медленно опустил ему на ладонь чип с паролями, потом бросил короткий взгляд ему за спину, на ощетинившуюся орудиями и антеннами громаду линкора. Хрим повернулся к Норио и увидел, что тот напрягся, будто прислушиваясь.
— Вина и страх, — прошептал Норио. Озман покосился на него.
— Он что-то скрывает. Мне кажется, он что-то там оставил.
— Это все ваши? — спросил Хрим.
— Одного не хватает, — признался Озман; по лбу его катился пот. — Мы не смогли найти его. Но он не сможет ничего сделать: все заперто, а пароли у вас.
Хрим подумал немного, потом передернул плечами.
— Тем хуже для него.
Через несколько минут корабли разошлись в разные стороны. Личная яхта эгиоса, в которой разместились теперь Хрим с экипажем «Цветка», направилась к ближнему от них шлюзу линкора. Рифтерский катер повернул в открытый космос, готовясь к прыжку.
Экран на мостике яхты показывал только катер и часть корпуса линкора на фоне видимого с низкой орбиты диска планеты. Дальше виднелись только звезды — согласно договоренности «Цветок» находился с другой стороны линкора, откуда не мог обстрелять катер.
Риоло нажал на клавишу, и на звездном поле позади катера возник прицельный крестик.
— С минуты на минуту, — произнес барканец. Огни контрольных панелей отражались в его красных очках.
Катер вдруг вильнул в сторону и, нацелив нос на светлую точку — должарианский корабль, — начал набирать ход.
— Они пытались войти в скачок, — доложил Риоло. — Программа включена.
Хрим ухмыльнулся при виде вспыхнувшего на его пульте зеленого огонька: катер пытался выйти на связь. Он протянул руку и включил прием.
— Что ты сделал? — крикнул Ферньяр Озман; за спиной его Хрим увидел штурмана, отчаянно пытавшегося справиться со своим пультом.
— Ты же приносил присягу, — ответил Хрим. — Враги твоего сеньора — твои враги, ты готов отдать жизнь за Тысячу Солнц, и так далее. — Он рассмеялся при виде лица эгиоса. — Прямо по курсу у вас корабль, полный должарианцев, злейших врагов твоего Панарха. Я всего лишь помогаю тебе исполнить клятву.
Хрим помолчал, глядя на Риоло. Тот поднял вверх три пальца, потом два, потом один.
— Прощай, Ферньяр Озман, — хихикнул рифтер.
Катер исчез во вспышке — включилась скачковая система. Еще через четыре секунды далекая огненная точка расцвела в том месте, где пересеклись траектории «Карра-Рахим» и вышедшего из скачка катера.
— Чисто сработано, — заметил Хрим, развалясь в кресле. — Что ж, пошли, поднимемся на борт.
Плавно изогнутый силуэт линкора уплыл за край экрана, и теперь его заполняла только серебристая обшивка и надвигающийся темный зев причального дока. Хрим слышал неровное дыхание Норио над ухом и ухмылялся: он понимал, что его эмоции сейчас слишком сильны для темпата. Да и сам он с трудом справлялся с ними: такого острого счастья он не испытывал еще ни разу в жизни.
На пульте снова загорелся зеленый огонек.
— Ну?
На экране появилось лицо Дясила.
— Это Дясил, кэп. Эрби говорит, что с движками линкора что-то происходит, и это что-то ему не нравится.
— Что? — зарычал Хрим. — Я думал, движки еще не отлажены!
— Так-то так, кэп, — послышался голос Эрби; обычной для него ленцы как не бывало. В следующее мгновение его физиономия высунулась из-за плеча Дясила. — Чтобы раскочегарить движки нормально, нужно несколько часов, да только линкор, похоже, все же врубает их, и они идут вразнос. — Он ткнул пальцем в сторону линкора. — Нам бы лучше убраться отсюда.
Прежде чем Хрим успел ответить, экран покрылся рябью, соткавшейся через пару секунд в незнакомое лицо. Темное, морщинистое, с высоким лбом и скривившимися в презрительной улыбке тонкими губами, оно смотрело на Хрима и других рифтеров.
— Поздно, капитан, — произнес незнакомец с гортанным выговором, который Хрим мгновенно узнал. — Я хочу, чтобы ты совершил со мной последнее путешествие, палиах ку-аватари. — Он опустил взгляд, судя по всему, на дисплей вне поля зрения камеры. — Отмщение Аватара, как вы сказали бы на вашем жалком панархистском наречии.
Изображение снова зарябило. Хрим ощутил, как волна гравитационной энергии стискивает его внутренности, и лицо должарианца на экране тоже исказилось от боли. Из последних сил сдерживая страх, Хрим ударил по клавишам управления в попытке увести яхту подальше от линкора. За спиной его выл от боли Норио.
— ...и я унесу свое имя с собой в черноту, но вместе с ним и твои надежды на славу. Аттарх нигришун та неммир Хрим алла ни-тахха...
Хрим рванул рычаг скачка, и проклятия должарианца стихли. Скачковые системы рыкнули и тут же осеклись.
— ...сказали бы на вашем жалком панархистском наречии.
Хрим одеревенелыми пальцами забарабанил по клавишам. Экран мигнул, и лицо должарианца сменилось на нем видом линкора с расстояния в несколько световых секунд. Изображение было нерезким: разрешающая способность датчиков заметно уступала тем, к которым Хрим привык на «Цветке». Зато на экране виднелся и сам висевший рядом с линкором эсминец Хрима. На глазах у него линкор тоже исчез в ослепительной вспышке, входя в скачок, — и сразу же вышел из него почти на том же месте.
Эфир тем временем продолжал исправно доносить проклятия должарианского агента. Тот не успел перейти обратно на уни: голос его оборвался вдруг истошным воплем. Кормовая часть линкора вспухла, из трещин в обшивке брызнул во все стороны огонь, расшвырявший опутывавшие корабль леса. Потом, в зловещей полной тишине открытого космоса, огромный корабль лопнул как перезрелый огненный плод; сияние на месте, где он только что находился, продолжало разрастаться, пока на яхте не сработали системы защиты от перегрузки, выключившие экран.
Хрим сидел молча. Норио с безумным лицом сжался в углу. Никто не шевелился; Хрим понимал, что все боятся его гнева.
Все, кроме Риоло.
Барканец встал со своего места и подошел к нему. Хрим видел свое искаженное отражение в стеклах огромных для такого маленького лица красных очков. Дыхание Риоло отдавало незнакомым сладким ароматом.
— Я знаю, есть кое-что, в чем Эсабиан нуждается еще сильнее, чем в линкоре, — прошептал он. — И там нет ни одного должарианца — никогда не было, и никогда не будет.
Хрим обдумал это, и гнев его уступил место любопытству.
— Возьми меня с собой на Барку, — продолжал Риоло, — и я дам тебе армию такой мощи, что даже Шиидра бежала от нее в страхе.
— Армию? — У Хрима даже перехватило голос от неожиданности.
Риоло улыбнулся и поднял очки. В глазах его стояли слезы. Хрим вспомнил, как Норио говорил как-то: этот жест означает у барканцев предельную искренность.
— Да, — кивнул Риоло. — Я дам тебе огров.
27
ГИПЕРПРОСТРАНСТВО: РИФТХАВЕН — ДЕЗРИЕН
Осри Омилов отступил на шаг и снова полюбовался своим отражением в зеркале. Свежая стрижка, новенький мундир, а за спиной — привычный интерьер лейтенантского кубрика с койкой и пультом. Казалось, вселенная снова исправилась. Глядя на эту упоительно обыденную картину, так и хотелось верить, что последних недель не было вовсе.
И все же они были, а жизнь за бортом корабля тоже была далека от нормальной. Где-то на этом же корабле сидели под замком рифтеры, эйя и большой черный кот, а где-то в другом углу его бесцельно слонялся по коридорам Брендон.
А совсем рядом ждал Себастьян Омилов, его отец.
Осри отвернулся от зеркала, подошел к столу и достал из ящика наградную ленту и монету. Прятать их больше не было смысла: все на борту, кого это могло интересовать, уже слышали про них. Осри вполне представлял себе, с какой сверхсветовой скоростью распространяются слухи на флоте, поэтому не удивился тому взгляду, которым наградил его морпех, возвращавший ему артефакты.
Он испытывал какое-то извращенное удовольствие при мысли о том, что рифтеры, надежно запертые в корабельном карцере, так и не узнали, что эти предметы у него. В самом деле, откуда им знать? Впрочем, этого не знал и Брендон — да и отец тоже.
Мысль об отце немного отрезвила Осри.
Пора было зайти к нему: капитан пригласил их позавтракать с ним, причем не в офицерской кают-компании, а в шикарной каюте, которую выделили на двоих Себастьяну и Брендону. Осри не знал, почему отец настоял именно на этом, хотя тот ссылался на проблемы со здоровьем. Возможно, он просто проверял, насколько Флот готов пойти ему навстречу, а может, это просто был один из его дипломатических ходов.
Во всяком случае, вчера, прежде чем уйти спать, Себастьян просил сына зайти за ним наутро перед завтраком.
Осри провел пальцами по левому запястью, привычно пробежав по кнопкам выданного ему стандартного босуэлла. Он подавил в себе импульс записать все свои соображения; вместо этого он решительно сунул монету и ленту в карман.
Выходя в коридор, он размышлял, не рассказать ли об артефактах отцу. Почему ему так не хочется этого делать?
Возможно, за последние дни они провели друг с другом больше времени, чем за все годы, что прошли с тех пор, как Осри ходил в школу. Рифтеры дразнили его Школяром... Осри подумал, что за это время он начал лучше понимать отца и даже одобрительно относиться к его странностям.
И все равно за всем этим лежала злость. Теперь, когда у Осри появилось время обдумать события последних недель, он обнаружил, что мысли его то и дело возвращаются к пятьдесят пятому году, к тому, что произошло тогда на Минерве. Он уже почти начал допускать, что все было не так просто, как он себе представлял раньше, и что Маркхем лит-Л'Ранджа и его отец, архон Лусора, пали жертвой каких-то политических махинации Эренарха Семиона.
Что теперь бесило Осри — так это то, почему отец не открывал ему истинного положения вещей.
И возможно, настало время обсудить это.
Когда скользнул в сторону люк, отделявший его от наскоро переоборудованных грузовых отсеков, получивших теперь название «гражданской территории», Осри увидел отца с Брендоном, сидящих в низких креслах — стиль «ретрофутура» все еще не вышел из моды. Тианьги в просторной центральной комнате был настроен на стандартный режим «весенний ветерок» — в общем, все выдавало военное происхождение помещений, по необходимости выполнявших функции роскошных апартаментов для неизвестно откуда взявшихся Особо Важных Персон.
При появлении Осри оба подняли взгляд. Правая рука Осри против воли скользнула в карман и сжала клочок шелка и металлический кругляш.
— Доброе утро, сын, — кивнул ему Себастьян.
— Доброе утро, — эхом отозвался Брендон.
И прежде чем Осри успел сделать по комнате пару шагов, он заметил, как они переглянулись. Это был короткий, почти незаметный обмен взглядами, но он напомнил Осри его школьные годы и сводившую его тогда с ума мысль о том, что его отец и этот Крисарх с невозмутимым лицом-маской понимают друг друга без слов.
И это заставило его отреагировать точно так же, как тогда: нелицеприятной правдой.
— Я помешал вашей беседе? — И он сделал шаг назад, к двери.
— Мы обсуждали наш маршрут, — ответил Себастьян тем же ровным, дружеским тоном, которым только что обращался к нему Брендон. Это прозвучало как отговорка. — Почему Нукиэль повел корабль не на Арес? Может, ты слышал от младших офицеров что-нибудь, способное пролить свет на эту загадку?
Осри помедлил, вернулся и сел в свободное кресло.
— Они не слишком откровенны в разговоре со мной, — сказал он. — Что вполне естественно, учитывая обстоятельства. Но я слышал все же кое-какие разговоры в штурманской, да и в кают-компании тоже. Похоже, они удивлены не меньше нашего. Нет, больше.
— Нукиэль производит впечатление образцового службиста, — пробормотал Себастьян.
— Он действительно не похож на того, кто, бросив все, летит в поисках озарения на ненормальную планету, полную самозваных пророков, — не без язвительности заметил Осри.
Брендон встал и потянулся.
— Что ж, попробуй разузнать, что сможешь. Я тоже попытаюсь вечером. — Он посмотрел на Себастьяна и улыбнулся. — А пока, если я не сосну, им придется силой выдирать меня из постели, когда мы прилетим на Дезриен.
Дверь в противоположной стене открылась, закрылась, и Брендон исчез.
Осри увидел, как отец сосредоточенно щурит глаза — знакомый жест, означающий задумчивость.
— И что мне с тобой теперь делать? — спросил он совершенно без злобы, но почему-то Осри предпочел бы сейчас материнскую язвительность.
— Только не играй со мной в дипломатию, — торопливо сказал он, заметив, что отец обдумывает следующие слова. — Можем мы хоть раз поговорить прямо?
Брови Себастьяна поползли вверх.
— Ты можешь не бояться помешать какому-либо важному нашему с Брендоном разговору. — Он помолчал немного. — К моему глубокому сожалению.
Острый край монеты больно врезался Осри в руку.
— Это ты насчет того, что во всех его будущих ошибках обвинят меня?
Себастьян раздраженно отмахнулся рукой.
— При чем здесь обвинения или ошибки? Речь идет о том...
— Речь идет о том, — перебил его Осри, — что я обвинил его в дезертирстве — что истинная правда. Я обвинял его в дезертирстве из трусости, что сейчас считаю не соответствующим истине. Но даже и так, как мог он бросить все, во что мы верим, все, что поклялись защищать? Он ведь собирался вступить в ту самую шайку рифтеров, которые сейчас сидят в карцере!
— Он собирался найти Маркхема лит Л'Ранджа, — уточнил Себастьян.
— Ты хочешь сказать, он не дезертировал? В день собственной Энкаинации, когда половина правительства собралась во дворце на торжественную церемонию?
— Я этого не отрицаю.
— И все для того, чтобы найти Маркхема лит Л'Ранджа, человека, уже десять лет объявленного вне закона? — продолжал Осри. — Рифтера! Это так?
— Так.
— Тогда чем это отличается от дезертирства?
— Разница в его намерениях, — медленно произнес Себастьян. — Жаль, что у нас мало времени... до того, как мы попадем на Арес. — Он нахмурился с отсутствующим видом, потом снова поднял взгляд. — Я не могу давать оценку мотивировкам и намерениям Брендона. Будем исходить из того, что он мне не до конца доверяет. Но из разговоров с Монтрозом, Ивардом и некоторыми другими я могу сделать вывод, что Маркхем никогда не нападал на панархистов, только на других рифтеров.
— И это оправдывает дезертирство? Ничего себе! Крисарх из Дома Феникса, грабящий других воров? — Сарказм Осри достиг опасного предела, но одновременно с этим отец казался все больше погруженным в собственные мысли.
— Мне кажется... мне кажется, целью его было добиться справедливости вне системы. — Взгляд Себастьяна переместился на лицо Осри, но прищуренные глаза, казалось, не видят его. — С точки зрения Брендона — согласись — система действовала не лучшим образом.
— Возможно, если бы он меньше пил, а больше старался, он бы... — Слова Осри казались жалкими и неубедительными даже ему самому. Он-то помнил — и не сомневался в том, что это помнит и Себастьян — свое потрясение, когда он узнал, что Брендона вышибли из Академии за попытку усложнить свою подготовку.
«Семион хотел делать из Брендона марионетку для вращения в высшем свете, точно так же, как из Галена — семейного покровителя искусств», — говорил ему Себастьян в один из первых их разговоров наедине на борту «Телварны». — «Геласаар сделал только одну ошибку: он доверил контроль за образованием младших братьев Семиону. Впрочем, откуда ему было знать, что он ошибается? Семион не уступал в дальновидности Геласаару, и все мы верили в искренность его намерений».
— Я не верю, что Панарх не видел ничего этого, — буркнул он наконец.
— Вот мы и добрались до несовершенства отдельно взятой личности, — заметил Себастьян с тенью обычной своей иронии. — Или ты расцениваешь разговоры такого рода как государственную измену?
Осри раскрыл было рот сказать, кто и как, по его мнению, совершает государственную измену, но так ничего и не сказал. Всего год назад — да какой там год, месяц — он бы точно сказал, кто прав, а кто виноват. Но не сейчас.
— Ты считаешь, что Панарх...
Себастьян быстро оборвал его движением головы.
— Я считаю, что Геласаар, возможно, самый трудолюбивый, достойный и, несомненно, честнейший из известных мне людей, если не считать его жены — при ее жизни. Но после ее смерти... Мне кажется, часть его ушла вместе с ней, так что он с облегчением передал часть дел Семиону, в том числе заботы об образовании Галена и Брендона.
Осри почти не встречался с Кириархеей Иларой, но немногие воспоминания о ней были очень яркими. Ну, например, то, как она заражала весельем всех, даже детей, где бы они ни встретились. Или более личное воспоминание: ее серо-голубые глаза на склонившемся над ним круглом, улыбающемся лице. «И что ты сегодня выучил в школе?» — спрашивала она, но в отличие от любого другого взрослого ждала его ответа так, словно это для нее сейчас важнее всего. Он не помнил, что тогда рассказывал ей, помнил только ее неожиданно яркую улыбку, убеждавшую его в правильности ответа, и как счастлив он был целый день после этого...
Вернее, до тех пор, пока не возвращался домой, где его не допрашивала мать.
— Вот дура! — злобно фыркала она. — Неужели она не могла догадаться пригласить тебя к ним? Или ты сам ляпнул глупость, что она не сделала этого?
Осри понимал, что его мать видит людей в одном цвете, в одном измерении. Они были плохие или хорошие, умные или глупые — исключительно в зависимости от того, насколько устраивали ее. Теперь, стоя перед ожидающим его ответа отцом, он понял, что унаследовал от матери эту ее привычку, и что все, что делал Себастьян, пытаясь освободить его из этих шор, так и не имело успеха.
«Я слишком похож на мать, — с бледным подобием усмешки над собой подумал Осри. — Скор на гнев и на приговор».
— Почему ты женился на маме? — спросил он, повинуясь внезапному импульсу.
Этот вопрос поразил Себастьяна как кинжал — в самое сердце. Внешне это почти не проявилось — если бы Осри не смотрел на отца в упор, он мог бы и не заметить этого, — но зрачки у того сузились, и дыхание участилось.
А потом Себастьян отвел взгляд, и лицо его спряталось под дулусской маской.
— Тогда это казалось правильным шагом, — ответил он.
— На чей взгляд?
Взгляд отца уперся в стену.
— Семье нужна была деловая связь с Геттериусами, а твоей матери — связи при дворе. А уж насколько достойны эти цели — судить тебе самому.
При том, что Осри слышал от матери упреки в адрес отца так часто, что перестал обращать на них внимание, он ни разу еще не слышал ни одного дурного слова о леди Ризьене от отца.
— Вернемся к бегству Брендона с Артелиона, — продолжал Себастьян. — Мне кажется, он делал это с умыслом, от которого еще окончательно не отказался. — Он посмотрел на настенный хронометр, потом протянул руку и дотронулся до рукава Осри. — Они уже готовы, — вздохнул он, — и я надеялся обсудить там и другие важные вещи.
Осри опустил взгляд на усохшую руку. Отец сильно постарел за прошедшие недели.
— Мой рапорт. Ты хочешь, чтобы я забыл случившееся? Или солгал?
Снова маска дулу.
— Поступай, как считаешь нужным, — ответил Себастьян спокойным, дружеским голосом, ровным, как журчание воды по камням. — Только не забывай, что Нукиэль и Эфрик тоже думают завтрашним днем. Все, что они говорили или делали с момента захвата корабля Вийи, будет анализироваться начальством на Аресе. Они приложили все усилия, чтобы наши апартаменты были удобнее и чтобы нам казалось, что мы их гости, а наши встречи — приятные беседы. Но...
— Эти беседы на деле — допросы, — констатировал Осри. — И все наши слова записываются. Я знаком с флотскими обычаями.
Его отец вздохнул и провел рукой по лбу. Осри ощутил приступ вины, заметив, как дрожат его пальцы. Но тут дверь с шипением отворилась, и Себастьян выпрямился, опустив руки на подлокотники кресла. Он снова полностью владел собой.
Вошли капитан и старший помощник, оба в сияющих белизной мундирах. Когда с обменом приветствиями было покончено, стюарды в белом расстелили на столе скатерть.
Пока они переходили к столу, разговаривая о пустяках, Осри лихорадочно думал. Он знал, что проявления слабости не свойственны отцу; он всегда оставался дипломатом, но никогда не опускался до игры в поддавки. Уж не допустил ли он ту слабость намеренно?
Или невольно? Он вспомнил реакцию отца на его вопрос насчет их с матерью брака. Эффект был просто жуткий, но почему?
Осри занял место за столом, машинально отвечая на адресованные ему вопросы, но продолжая следить за Себастьяном. Разговор пока шел на безопасные темы: удобны ли новые апартаменты, все ли устраивает Эренарха (Нукиэль настаивал на том, чтобы наследник Трона Феникса занял его каюту; Брендон же добился, чтобы его оставили на гражданской территории. Решающий голос в решении этого вопроса остался за поддержавшим Эренарха Омиловым. Замысловатый ритуальный танец, как назвал это потом Омилов. Исход его был ясен с самого начала, но и обойтись без него было решительно невозможно).
Пока трое остальных сочетали трапезу с беседой, Осри все возвращался мыслями к недавнему разговору с отцом. Говорили они о Брендоне, но то и дело поминали и других. Маркхема лит-Л'Ранджа... Геласаара... Леди Ризьену... нет, о ней он только думал.