От первых проталин до первой грозы

      Особенно осталась у меня в памяти одна поездка.
      Был уже конец августа. Денёк выдался пасмурный, даже порой слегка накрапывал дождик. В лесу на траве, на дорожках уже виднелось много опавших листьев. На полянах ярко краснели гроздьями ягод стройные рябины, с них с громким квохтаньем и трескотнёй тяжело слетали разжиревшие дрозды.
      Мы разбрелись неподалёку друг от друга. Я держался поближе к маме. Она очень хорошо умела искать грибы и как, бывало, только найдёт грибок, сейчас же подзывает меня.
      - Юрочка, ну-ка, подойди сюда, посмотри, нет ли тут ещё поблизости, а то я плохо вижу, как бы не пропустить.
      Ну конечно, я со всех ног лечу на помощь. И обычно тут же, рядом с маминым, нахожу ещё и ещё грибы.
      - Да как же ты его не видела?! - возмущаюсь я.- Ведь совсем рядом с твоим стоял. Как же ты не заметила?
      Мама добродушно улыбается:
      - Что поделать, Юрочка, глаза стали плоховато видеть, боюсь пропустить, тебя и зову на помощь.
      А вот Михалыч никогда на помощь не позовёт. Если найдёт хороший гриб, особенно белый, всё кругом обшарит. Все грибы, что растут поблизости, сам соберёт.
      Я не раз предлагал ему свои услуги.
      - Нет,- говорит,- покорно благодарю. Ты уж мамаше иди помогать. Она, как придёт в лес, сразу начинает видеть плоховато. А я отлично вижу-сам управлюсь.
      Ну, не хочет, и не нужно.
      В тот день грибов в лесу было очень много, особенно подосиновиков. Крепкие, молоденькие, на толстых белых ножках, в красных картузиках, они повсюду весело выглядывали из пожелтевшей, завядшей травы.
      А как хороши были белянки и чернушки, и те и другие на низеньких ножках! Шляпки широкие, как чайные блюдца, и во многих из них в самой серёдочке блестела дождевая вода.
      Белянки и чернушки были очень похожи друг на друга, только белянки беленькие, а чернушки - тёмно-бурые, иные почти чёрные. А вот белые грибы попадались редко, и поэтому, как кто из нас находил такой гриб, с торжеством показывал его другим.
      Я долго никак не мог найти самостоятельно ни одного белого гриба. Правда, мама уже раз пять просила прийти ей на помощь. Рядом с её грибами и я находил, но в тайне души я чувствовал тут что-то неладное и подобным находкам не так уже радовался.
      Наконец счастье и мне улыбнулось: выхожу на полянку и вдруг вижу возле старой, давно не езженной дороги сразу два белых гриба. Да каких ещё! Шляпка у каждого чуть поменьше моего картуза. Срезал их аккуратно ножичком. Ножки толстые, крепкие.
      Вот находка! Хотел было уже кричать, чтобы и мама и Михалыч шли глядеть на моих красавцев, да на всякий случай ещё разок
      огляделся по сторонам, огляделся-и обмер: ещё два почти рядом с моими растут, а немного подальше - ещё один. И все как на подбор.
      После такой удачи я уж всю эту полянку ползком облазил. Но больше ни одного не нашёл. Ну что же, пять крупных и совсем свежих белых грибов на одной полянке, разве это плохо? Мама, как их увидела, прямо в восторг пришла. И Михалыч тоже похвалил. Только мне показалось, что он при этом как-то недовольно не то вздохнул, не то крякнул и поглядел на свою корзину. А там всего-навсего три белых гриба.
      В этот день по части белых грибов я оказался, безусловно, победителем. Свою чудесную пятёрку я положил в кузовке поверх других грибов. Если кто взглянет, подумает, что у меня сплошь одни только белые.
      Наконец, пробродив до самого вечера, усталые, но зато с полными корзинками, мы подошли к дому, где стояла наша тележка.
      - Сейчас попросим хозяина лошадь запрячь и поедем,-сказал Михалыч.- Да вон и сам Фёдор Иванович у крыльца поджидает.
      Увидя нас, хозяин домика, где мы оставили лошадь, быстро пошёл навстречу.
      - Наконец-то пришли! - сказал он, обращаясь к Михалычу.- А я уж вас жду, жду, хотел даже в лес бежать искать.
      - А что случилось?
      - Да жена ребёночка родить собралась. А не задалось что-то. Так мается, так мается - страшно глядеть. Помогите, сделайте божескую милость.
      - Лучше давай отвезём в больницу,- сказал Михалыч.
      - А может, как-нибудь обойдётся и без больницы...- робко ответил Фёдор Иванович.
      - Ну, сейчас посмотрю. Вынесите мне мыло, чистое полотенце: руки после грибов вымыть почище надо. Может, водка есть, протереть их.
      - Всё, всё дадим,- засуетился хозяин.
      Михалыч вымыл руки, протёр их водкой и ушёл вместе с хозяином в дом.
      Мы с мамой остались во дворе возле нашей тележки. Распряжённая лошадь стояла тут же и не спеша, лениво жевала сено. Около неё расхаживали куры. Было тихо, спокойно, и приятно попахивало навозцем и свежим сеном.
      Вдруг из дома послышался страшный крик.
      - О господи!-вздрогнула мама.
      Крик повторился ещё и ещё.
      На меня напал такой страх, что я боялся двинуться с места, боялся даже пошевелиться.
      "Ни за что, ни за что не буду врачом! - пронеслось в голове.- Как это страшно!"
      А крики и стоны всё продолжались.
      - Юра, пойдём на лужок, посидим там.
      Я, как во сне, пошёл вслед за мамой. Но и вдали от дома крики и стоны были тоже слышны.
      Случайные прохожие останавливались, прислушивались. Многие женщины набожно крестились.
      И вдруг в доме всё смолкло.
      - Мама, она не умерла? - в уносе спросил я.
      Мама прислушивалась, не отвечала, и от этого становилось ещё страшнее, страшнее до жути. Ещё минута, и я, наверное, тоже бы закричал или лишился чувств. Но в это время дверь в домике широко растворилась, и на пороге появился Михалыч. Он махнул нам рукой. Мы подбежали.
      Михалыч был весь красный, лицо всё потное, но
      такое весёлое.
      - Ну как? - задыхаясь, спросила мама.
      - Мальчишка! Да какой здоровый, прямо богатырь!
      - А сама?
      - Всё в порядке.
      В это время из дома вышел сам хозяин. Лицо у него так и сияло от радости.
      - Поздравляем, поздравляем с сыном! - улыбаясь, обратилась к нему мама.
      - Покорнейше вас благодарим! - всё так же счастливо улыбаясь, ответил тот.- Может, в дом зайдёте? Я самоварчик сейчас поставлю, яички сварю.
      - Не надо, не надо! - запротестовала мама.- Какой вам теперь самоварчик, яички... Вам за женой ухаживать надо. Вот если бы нам лошадку запрячь.
      -- Это минутное дело, сейчас запряжём,- засуетился хозяин.
      Не прошло и пяти минут - лошадь была уже запряжена. Мы собрались ехать. Но в это время из избы торопливо, чуть не выбежала какая-то старушка и прямо к Михалычу.
      - Что это?.. Не возьму, и не думайте,-запротестовал он.
      - Нет, возьмёшь, от меня на память! - решительно сказала старушка.Этот рушник я сама вышивала, ещё когда молодая была.
      - Возьмите, не побрезгуйте,- вмешался хозяин.- Мы ведь от всей души.
      - А в рушнике-то что?
      - Хлеб-соль от нашего дома.- И она приоткрыла край полотенца.
      Оттуда выглянул поджаристый бочок деревенского каравая.
      - Ну, спасибо, мамаша! - сказал Михалыч.
      --Спасибо тебе, родной! - отвечала старушка и своей худой, сморщенной рукой перекрестила Михалыча, потом обняла и поцеловала его.-Дай бог тебе всякого счастья!..
      Мы сели в тележку и поехали. Михалыч правил, а мама сидела рядом и держала на коленях круглый ситный хлеб, завёрнутый в деревенское, вышитое петухами полотенце. И как чудесно пахло и от этого пропечённого в русской печи каравая, и от чистого домотканого рушника!
      Мы ехали и почему-то все молчали. На душе у меня было так хорошо, как ещё никогда в жизни не было. Перед глазами стояли счастливые, улыбающиеся лица провожавших нас людей, и слышались их почему-то слегка дрожащие голоса.
      А Михалыч? Какое у него было довольное и немножко растерянное лицо, когда старушка подарила ему хлеб и полотенце!
      "Ах, как всё хорошо! - подумал я.-Вот вырасту большой, обязательно буду доктором. Останусь жить в Черни вместе с мамой и Михалычем. Они будут тогда уже старенькие. А я стану ездить по деревням, лечить больных. И меня так же будут все любить и благодарить, как сегодня Михалыча".
      Так в этот день я узнал, что самое великое чудо-появление на свет новой жизни - несёт с собой не только радость, но и страдание.
      В этот же день я узнал и другое, что это страдание- ничто перед тем событием, о котором Михалыч с волнением сказал: "Мальчишка! Здоровый, прямо богатырь!"
      - Как хорошо, что всё так благополучно кончилось,- тихо сказала мама.
      - Да, хороший сегодня денёк!..- ответил Михалыч и вдруг, весело улыбнувшись, добавил: - А какие пять боровиков сегодня Юра нашёл! Я, признаться, сильно ему позавидовал.
      Мы выехали из леса на шоссе. Застоявшаяся лошадь побежала крупной рысью. В лицо пахнул свежий ветерок. День кончился, на западе разгоралась яркая, уже по-осеннему прохладная заря.
      ПОПОЧКА
      Рано утром Михалыча вызвали к больным вёрст за двадцать или даже больше: заболела дочь у какой-то помещицы. За доктором прислали коляску, запряжённую тройкой вороных лошадей.
      Собираясь в дорогу, Михалыч недовольно ворчал:
      - Ох уж мне эти важные барыни: дочка чихнула лишний разок, и уже переполох, поезжай невесть куда и невесть зачем.
      - Откуда ты знаешь, что у дочки насморк,- возражала мама.- Может, она тяжело больна. Не стали бы из-за пустяков в такую даль лошадей гонять.
      - Знаю всё, заранее знаю! - сердился Михалыч. Тут он представил в лицах важную барыню: - "Ах, доктор, я в отчаянии, я всю ночь не сомкнула глаз! Мими вчера чихнула!" Э, да что там говорить! - Он безнадёжно махнул рукой, взял шляпу и уехал.
      Вернулся домой Михалыч только поздно вечером. Я уже разделся и был в постели, когда под окном раздался звон бубенчиков, стук колёс. Потом лошади остановились, послышались голоса людей, шаги. Отворилась входная дверь, и я услышал в передней весёлый голос Михалыча:
      - А Юра уже спит?
      - Лёг, а что? -- ответил голос мамы.
      - Погляди, какого красавца я ему привёз.
      - Откуда же это? - воскликнула мама.- Подожди, я погляжу, может, ещё не спит.
      Но глядеть ей не пришлось. Я мигом натянул штаны, рубашку и выскочил в переднюю.
      - Вот он, явился!-приветствовал меня Михалыч.- Ну-ка, загляни в кабинет. Я посмотрел в открытую дверь.
      - Ой, что это?
      На полу стояла металлическая клетка. И в ней, с любопытством оглядываясь по сторонам, сидел большой белый попугай -какаду.
      - Это, брат, я тебе привёз,- сказал Михалыч.
      - Спасибо! Какой красивый! - закричал я, приплясывая вокруг клетки.
      - Да где же ты его взял? - спрашивала мама.
      - Вот получил в подарок за то, что сорок вёрст туда-сюда отмахал! весело ответил Михалыч.
      - А как больная? Что с ней? - поинтересовалась мама.- Правда насморк?
      - Нет, на этот раз не угадал,-так же весело отвечал Михалыч.- У неё страшная болезнь...
      - Какая?
      - Запор. Один день желудок не работал.
      - Вот уж правда чудаки! - улыбаясь, покачала головой мама.-Ну, и что же ты ей посоветовал?
      - Посоветовал выпить английской соли и есть поменьше. Думаю, болезнь не опасная, не умрёт.
      - Но при чём же тут всё-таки попугай? Расскажи, пожалуйста,-попросила мама.
      - А вот при чём. Осмотрел я, значит, больную. Потом её мать предлагает мне закусить. Я отказываюсь. И слушать не хочет. "Что вы, что вы, двадцать вёрст ехали и ещё двадцать обратно. Целый день не евши..." Ну, вижу, не отделаюсь, да и, признаться - здорово проголодался. Пошли в столовую, сели за стол. Только стали есть, вдруг слышу сзади: "Попочке дадите?" Оборачиваюсь. А вот этот красавец в тёмном углу в клетке сидит. Пригорюнился, насупился, такой грустный. После обеда я подошёл к нему. А он и сам ко мне тянется, голову наклоняет. На одной ноге стоит, лапой за жёрдочку держится, а другой показывает, чтобы я ему шейку почесал. В пять минут мы с ним подружились. Гляжу - хозяйка сзади стоит, улыбается. "Вы, говорит, я вижу, большой любитель животных!" - "Да, признаться, очень всякую тварь люблю. А ребята мои ещё больше".- "Как, у вас и ребята есть, и они тоже животных любят?" - даже обрадовалась хозяйка и начала меня упрашивать, чтобы я отвёз этого попугая в подарок тебе и Серёже. Я, конечно, наотрез отказался. Но она, видать, дама напористая. "Иван,- кричит какому-то работнику,- возьми клетку с попугаем да пристрой покрепче в пролётке, чтобы не свалилась дорогой". Иван клетку схватил, понёс. А хозяйка ко мне: "Доктор, милый, не сердитесь на меня, старуху. Разрешите сделать
      этот подарок вашим детям. У нас попугаем никто не интересуется. Дочь взрослая. Сын в Петербурге. Ну, а мне и без попугая всяких забот по хозяйству хватает. Он у нас совсем в загоне. Иной раз, грех сказать, дня по два без еды, без питья сидит".
      - Ох, бедненький! - вздохнула мама.
      - "А птица, говорит, такая умная,-продолжал рассказывать Михалыч,такая привязчивая. Если к ней относиться с любовью, она не отойдёт ни на шаг, так и будет следом, как собака, ходить. Летать наш попочка, к сожалению, не может, крыло давно уже сломано".
      - Хорошо, что ты его взял,- одобрила мама.
      - Я тоже так думаю,- сказал Михалыч.- Зачем ему там мучиться, если он никому не нужен. У нас, по крайней мере, вздохнёт свободно. Ишь как беднягу укачало в дороге!
      Действительно, попугай дрожал, сидя на жёрдочке.
      - Только как-то неловко вышло: такой дорогой подарок от совсем незнакомых людей,- сказала в раздумье мама, глядя на попугая и на красивую клетку, где он сидел.
      - Ну, не совсем задаром,- ответил Михалыч.- Во-первых, то, что я сорок вёрст прокатился, тоже что-нибудь да стоит, а потом, я сказал, что хоть за клетку я должен расплатиться. Иначе и попугая не возьму.
      - Сколько же она взяла? - сразу насторожилась мама.
      - За пятнадцать рублей она её когда-то купила. Пятнадцать рублей я и отдал.
      - Ну, этот подарок не очень дёшево обошёлся,- с явным неудовольствием ответила мама.- Да, забавная птичка... Однако пора всем спать. Если хочешь покушать, ужин тебя ждёт.
      - Нет, я не голоден и сильно устал. Прямо спать лягу.
      Очень не хотелось мне так скоро расставаться с попугаем. Но я увидел, что мама почему-то сделалась немножко не в духе, поэтому даже не попросил позволения перетащить клетку с птицей сейчас же в мою комнату.
      - Алексей Михайлович верен себе,- ворчала, раздеваясь, мама,- всегда сумеет куда-нибудь свои денежки пристроить. Без этого ему и жизнь не в жизнь.
      - Но ведь ты же сама сказала - нехорошо даром такой подарок брать? - не выдержав, возразил я.
      - Спи, пожалуйста, не твоё дело! - рассердилась мама и продолжала ворчать: - Нет, каково! Целый день у больных просидел, а вместо гонорара попугая домой привёз да ещё сам же за него пятнадцать рублей заплатил!
      Долго ещё мы с мамой никак не могли заснуть: я - от радости, мама - от негодования.
      ВОТ ТАК СЮРПРИЗ!
      Моё пробуждение было совсем необычным.
      Я вскочил в полусне с кровати, не понимая, что происходит. За окном начинало светать. В комнате было ещё темновато, но мама тоже почему-то проснулась. В доме полнейшая тишина. И вдруг из кабинета Михалыча донёсся дикий, нечеловеческий крик.
      Мы с мамой бросились туда. И что мы увидели?
      На полу перед клеткой попугая сидел на корточках в нижнем белье Михалыч. Он растерянно повторял:
      - Ну, что ты, ну, что тебе нужно? Перебудишь всех!
      А попугай, весело поглядывая на него чёрным озорным глазком, приплясывал, сидя на жёрдочке.
      В тот миг, когда мы с мамой вбежали, он приподнял свой великолепный ярко-жёлтый хохол и ещё раз
      издал ликующий крик. От этого крика мама заткнула уши, а я даже присел на пороге комнаты.
      - Что он хочет, что ему нужно? - простонала, мама.
      Попугай крикнул ещё разок.
      - Ой, пусть только не орёт, я всё сделаю, что он захочет! - взмолилась она.
      Мы бросились в столовую, принесли оттуда сахару, печенья, конфет.
      Но попугай, видно, желал что-то совсем другое. Он сразу же до крови укусил маму за палец, когда она попыталась его угостить. А потом так заорал, что мы все в ужасе отскочили от клетки.
      - Что ж теперь будет? - растерялась мама.- У меня сейчас начнётся мигрень.
      - Может, попробовать его в сад вынести? - подумав, сказал Михалыч.
      - А что, как он и там орать начнёт? Всех соседей разбудит. Не поймут ничего, решат, что у нас в саду кого-нибудь убивают.
      - Но нужно же что-то делать! - раздражённо ответил Михалыч.- Отнесу попробую.
      И мы двинулись в сад.
      Впереди Михалыч, в ночных туфлях, в нижнем белье, нёс клетку с лихо танцующим попугаем; за Михалычем шла мама в капоте. Я тоже в очень лёгком туалете завершал шествие.
      - Ну ты-то зачем идёшь? - недовольно обернулась ко мне мама.
      - Мамочка, позволь, пожалуйста!..
      - Ах, делайте что хотите! - махнула она рукой, спускаясь с террасы в сад.
      Было раннее утро. Весь сад точно дымился в сизых клубах тумана. Зато вершины яблонь и груш уже ярко розовели, освещённые первыми лучами солнца. В кустах беззаботно чирикали воробьи.
      Михалыч поставил клетку под старую яблоню и открыл дверцу:
      - Вылезай, гадина!
      Попугай не замедлил исполнить это, правда, не совсем любезное приглашение.
      Он быстро вылез из клетки, оглянулся, чихнул. Видно, утренняя сырость ему не понравилась. Потом вперевалочку зашагал к яблоне и ловко, как акробат, стал карабкаться вверх по стволу, цепляясь за кору острыми когтями и помогая клювом.
      Не прошло и двух-трёх минут - он был уже на верхушке. Там он от радости захлопал крыльями и" встречая восходящее солнце, издал такой потрясающий вопль, что сидевшие в кустах воробьи, как горох, посыпались в разные стороны.
      В курятнике тревожно закудахтали куры, и в соседнем доме распахнулось окно.
      - Ну, теперь осрамит на весь город! - охнула мама и, не оглядываясь, поспешила домой.
      Мы с Михалычем грустно поплелись за ней следом.
      Но, к великому нашему счастью, попугай больше кричать не стал, и мы, подождав ещё немного, разошлись по своим комнатам, чтобы соснуть ещё часок-другой.
      В этот день я проснулся довольно поздно и сразу же спросил про попугая.
      - Что-то молчит,- ответила мама.- Я уж боюсь в сад заглянуть. А то ну-ка увидит и опять орать начнёт.
      Но мне не терпелось пойти взглянуть на своего попочку. Не такое уж это преступление, что он под утро немножко покричал. Может быть, ему сон дурной приснился или новое место не очень понравилось. А теперь огляделся как следует и больше не кричит.
      Я уговорил маму, и мы вместе пошли навестить нашего весёлого баловника.
      Вошли в калитку и обмерли. Мама даже глаза протёрла. Нет, это был не сон.
      Вся земля под яблоней, на которой сидел попугай,
      была сплошь укрыта сброшенными уже спелыми яблоками. А сам виновник этого происшествия хлопотал на верхушке, добирая последние, ещё уцелевшие плоды.
      Ловко перелезая с ветки на ветку, он подбирался к висевшему яблоку, срывал его своим мощным клювом, затем он брал его в лапку и выгрызал клювом с одной стороны из яблока мякоть. Потом доставал зёрнышки, с аппетитом их ел, а надкусанное яблоко бросал вниз на траву. Расправившись с одним плодом, он тут же направлялся к другому.
      Результат его деятельности мы видели на земле.
      - Проклятый! - с ненавистью прошептала мама,- Всю яблоню обобрал. Погубил все яблоки!
      Но весёлый баловник отнёсся к маме совсем не так враждебно, как она к нему. Наоборот, он, видимо, соскучился сидеть один всё утро и очень обрадовался нашему приходу.
      Глядя вниз на маму, он радостно захлопал крыльями и закричал: "Сюда, сюда, сюда!" - а потом нагнул головку и показал маме лапой, чтобы она почесала ему шею и головку.
      Но мама была так огорчена гибелью всех яблок с любимой яблони, что даже не оценила это радушное приглашение.
      - Мама, ты разве не слышишь, что он тебя к себе на яблоню приглашает, чтобы ты ему там головку почесала?
      - Ну и полезай, если хочешь! - сурово ответила мама. И вдруг на лице её отразился ужас.- А что, если он по всему саду путешествовать начнёт! Этак он все яблони обработает, и яблочка не попробуешь.
      Признаюсь, я тоже немножко огорчился. Что, если и вправду противный попка все яблоки оборвёт?
      Пришёл из больницы Михалыч. Мама сразу же повела его в сад. Попугай трудился уже на втором дереве. Первое было окончательно обработано.
      - Мда-а-а! - многозначительно протянул Михалыч.- Теперь понятно, почему эта проклятая старушонка так спешила его поскорее мне всучить.
      - А ты ещё пятнадцать рублей ей за него приплатил! - не без ехидства добавила мама.
      - Ах, оставь, пожалуйста, эти пятнадцать рублей! Я бы охотно ей и ещё приплатил, чтобы она этого чёрта назад забрала.
      - Ну что ж, это дело,- встрепенулась мама.- Я сейчас схожу к ямщику Дагаеву и найму его. Пусть завтра же утром отвезёт эту милую птичку обратно...
      До вечера попугай обобрал ещё две яблони. Но, когда начало темнеть, он спустился вниз и сам залез в свою клетку.
      Этого мама только и ждала. Она заперла дверцу и торжественно принесла пленника домой.
      Ночь он проспал спокойно, даже не подозревая того, какое путешествие его вновь ожидает,
      Но едва забрезжил рассвет, попочка бодро проснулся и на весь дом заявил, что пора вставать и нести его в сад. Мама встала, встала и тётка Дарья, и они вдвоём отнесли клетку с попугаем к Дагаеву. А тот отвёз баловника к его прежним владельцам.
      С попугаем мама послала и записку, в которой благодарила за подарок, но уверяла, что у нас слишком мала квартира, чтобы мы имели возможность забавляться такой милой птичкой.
      Внизу мама приписала: "Клетку тоже возвращаем в целости и сохранности".
      На следующее утро мама сходила к Дагаеву и спросила, нет ли ответа, не просили ли чего-нибудь передать.
      - Нет!-отвечал возница.- Сама барыня, как увидела, что я птицу ей в дом несу, так расстроилась, так расстроилась, что даже и говорить со мной не захотела...
      Вот и увезли у меня мой подарок, моего озорного попочку. А мне, признаться, всё-таки было жалко с ним расставаться.
      СЕРЁЖА ПРИЕХАЛ
      Незаметно бежало лето. В начале августа приехал из Москвы Серёжа. Я даже сразу не узнал его, так он загорел и возмужал.
      Серёжа приехал весёлый, рассказывал, как ловил рыбу, как поймал сам двух лещей. Один здоровенный такой, еле-еле в ведро уместился.
      Я тоже рассказал ему, как поймал сачком щуку, как собираю бабочек и жуков. Но к моей коллекции Серёжа отнёсся вполне равнодушно.
      - Охота была разных мушек, таракашек ловить! - небрежно сказал он.
      И вот ведь что удивительно: только сказал он это, и все мои бабочки и жучки мне самому показались такими ничтожными!
      Зато Серёжа с большим интересом слушал историю с мотоциклетом.
      - Эх, жаль меня здесь не было! Я бы его обязательно наладил,- сказал он.
      Я охотно поверил, что уж Серёжа наверное бы наладил мотоциклет и его не пришлось бы, как мама говорит, продать за гроши.
      Про попугая Серёжа сказал очень коротко:
      - Охота была столько возиться. Стукнуть разок по головке - сразу бы богу душу отдал.
      Потом Серело рассказал мне самое важное и интересное. В деревне, где его мама снимала дачу, жил один знакомый охотник. И он дал Серёже несколько раз выстрелить из настоящего ружья.
      - Но ведь оно как в плечо отдаст, так с ног и слетишь,- сказал я.
      - Глупости!-ответил Серёжа.- Отдаёт, конечно, здорово. Нужно крепче на ногах стоять, тогда и не слетишь. Я даже грача застрелил,- небрежно добавил он.- Тот действительно, как тряпка, с дерева слетел.
      После этих рассказов я почувствовал, что пропасть, разделявшая нас, раздвинулась ещё больше и Серёжа в своём превосходстве стал для меня почти так же недосягаем, как Кока Соколов.
      Даже сам Михалыч одобрил рассказы Серёжи о том, что тот стрелял из настоящего ружья.
      - Молодчина! - сказал он и, немного помолчав, таинственно добавил: - Ну да, я тоже кое-что для вас приготовил, скоро привезут.
      Вот тут сразу исчезло всё различие между "взрослым" Серёжей и мной. Мы оба бросились к Михалычу, умоляя не мучить и рассказать, что именно должны для нас привезти. Но Михалыч, как всегда, только посмеивался и ничего не хотел сказать. Ужасная у него была эта манера. Уж лучше бы и не начинал говорить, если сказать не хочет. Однако ничего не поделаешь - приходилось ждать,
      В первые же дни после приезда Серёжи мы с ним сбегали и на реку половить пескарей, и в ближайший лесок за грибами. Только грибами Серёжа мало интересовался. Зато он мне в лесу показал такое, от чего я сразу даже опомниться не мог. Только мы пришли на поляну, Серёжа сел на пенёк и вдруг, совсем как Михалыч, сказал:
      - Ну что ж, дружище, покурим, пожалуй?
      Я думал, что это он так, понарошку. Раньше мы с ним сорвём, бывало, одуванчик, расщепим конец стебля на четыре части, возьмём в рот и начнём приговаривать: "Бабка, бабка, завей кудри, бабка, бабка, завей кудри!" Потом вынем стебелёк изо рта, а четыре кончика и правда в колечки завились. Чем дольше приговариваешь, тем круче завьются.
      Это у нас и называлось "покурить".
      Но на этот раз Серёжа никаких одуванчиков рвать не стал. Он полез в карман и вытащил _оттуда коробочку настоящих папирос и спички.
      Я с изумлением смотрел, что же будет дальше. А Серёжа преспокойно взял папиросу в рот, зажёг спичку и закурил.
      - Я даже через нос дым пускать могу,- сказал он. И пустил струйку дыма.
      Правда, при этом он так закашлялся, что даже весь покраснел и слезы на глазах выступили. Но он быстро оправился и спокойно сказал:
      - Крошка табаку в горло попала, ужасно небрежно теперь набивают гильзы.
      - Серёжа, а откуда у тебя папиросы? - робко спросил я.
      - Как - откуда? У папы взял.
      - У Михалыча? А он знает?
      - Дурак!-отрезал Серёжа, презрительно взглянув на меня. И тут же добавил: - Ты ещё не вздумай ему рассказать, с тебя этого хватит.
      - Нет, я ничего не скажу,- уныло ответил я. Но почему-то всё молодечество Серёжи, его умение курить мне вдруг показалось совсем не так уже заманчиво. Какой же он взрослый, если потихоньку таскает у Михалыча папиросы и боится, что его поймают? Нет, лучше уж подождать, пока вырастешь, будешь такой, как Кока; тогда закуришь при всех, никого не боясь, не стесняясь. А курить так, украдкой, да ещё чужие, как воришка, совсем неинтересно. Я, конечно, не сказал Серёже то, о чём подумал, но он как будто и сам догадался. Он покровительственно похлопал меня по плечу и насмешливо проговорил:
      - Эх ты, пупочка-мумочка! Пойдём грибки искать.
      Ну и что ж, что "пупочка-мумочка", а всё-таки я в этот раз нашёл три белых гриба, а Серёжа ни одного.
      МЫ ЗАВЕЛИ СОБАКУ
      Мы с Серёжей ложились спать. Вдруг дверь отворилась, и вошёл Михалыч, а следом за ним - большая, красивая собака, белая с тёмно-коричневыми пятнами на боках. Морда у неё тоже была коричневая, а огромные уши свисали вниз.
      - Откуда она? Это наша будет? Как её звать? - закричали мы, вскакивая с постелей в одних рубашках и бросаясь к собаке.
      Пёс, немного смущённый такой бурной встречей, всё же дружелюбно завилял хвостом и позволил себя погладить. Он даже обнюхал мою руку и лизнул её мягким розовым языком.
      - Вот и мы завели собаку,- сказал Михалыч.- Ну, а теперь марш по кроватям! А то придёт Сама, увидит, что в одних рубашках бегаете, и задаст нам.
      Мы сейчас же залезли обратно в кровати, а Михалыч уселся на стул.
      - Джек, сядь, сядь здесь! - сказал он собаке, указывая на пол.
      Пёс сел рядом и подал лапу.
      - Здравствуй, здравствуй! - сказал Михалыч, потряс лапу и снял её с колен, но Джек сейчас же подал её опять.
      Так он "здоровался", наверное, раз десять подряд. Михалыч делал вид, что сердится, снимал лапу. Джек подавал опять, а мы смеялись.
      - Ну, довольно,- сказал наконец Михалыч.- Ложись.
      Джек сейчас же послушно улёгся у его ног и только искоса поглядывал на Михалыча да слегка постукивал по полу хвостом.
      Шерсть у Джека была короткая, блестящая, гладкая, а из-под неё проступали сильные мускулы. Михалыч сказал, что Джек - охотничья собака, легавая. С легавыми собаками можно охотиться только за дичью - за разными птицами, а на зайцев или лисиц нельзя.
      - Вот попривыкнет немного к нам, мы и пойдём с ним уток стрелять. Ну, а теперь живо ложитесь спать,
      а то уже поздно.
      Михалыч окликнул Джека и вышел с ним из комнаты.
      На следующее утро мы с Серёжей встали пораньше, напились поскорее чаю и побежали гулять с Джеком.
      Пёс весело бегал по высокой, густой траве, между кустами, вилял хвостом, ласкался к нам и вообще чувствовал себя на новом месте, как дома.
      Набегавшись, мы решили идти играть в "охотников". Джек тоже отправился с нами. Мы сделали из обруча от бочки два лука, выстрогали стрелы и пошли на "охоту".
      Посреди сада из травы виднелся небольшой пенёк. Издали он был очень похож на зайца. По бокам у него торчали два сучка, будто уши.
      Первый стрельнул в него Серёжа. Стрела ударилась о пенёк, отскочила и упала в траву.' В тот же миг Джек подбежал к стреле, схватил её зубами и, виляя хвостом, принёс и подал нам. Мы были этим очень довольны. Пустили стрелу опять, и Джек опять принёс её нам.
      С тех пор Джек каждый день принимал участие в нашей стрельбе и подавал нам стрелы.
      Очень скоро мы узнали, что Джек подаёт не только стрелы, но и любую вещь, которую ему бросишь: палку, шапку, мячик... А иногда он притаскивал и такие вещи, о которых его вовсе никто не просил, Например, побежит в дом и принесёт калошу.
      - Зачем ты её принёс? Ведь сухо совсем! Неси, неси назад!-смеялись мы.
      А Джек бегает вокруг, суёт в руки калошу и, видимо, вовсе не собирается нести её на место. Так и приходилось нести самим.
      Джек очень полюбил с нами ходить купаться. Только начнём собираться, он уж тут как тут - прыгает, вертится, будто торопит нас.