От первых проталин до первой грозы

      Речка в том месте, где мы купались, была у берега мелкая. Мы с хохотом и визгом барахтались в воде, брызгались, гонялись друг за другом. И Джек тоже залезал в воду, прыгал и бегал вместе с нами; если же ему кидали в речку палку, бросался за нею, плыл, потом брал в зубы и возвращался на берег. Часто в порыве веселья он хватал что-нибудь из нашей одежды и пускался бежать, а мы гонялись за ним по лугу, стараясь отнять трусики или рубашку. А один раз вот что случилось,
      Купались мы на речке вместе с Михалычем. Он плавал очень хорошо. Переплыл на другую сторону и стал звать к себе Джека. Тот в это время играл с нами. Но, как только услышал голос хозяина, сразу насторожился., бросился в воду, потом неожиданно вернулся, схватил в зубы Михалычеву одежду. И не успели мы опомниться, как он уже плыл на ту сторону. Следом за ним, раздуваясь, как большой белый пузырь, тащилась по воде рубашка, а брюки уже совсем намокли, скрылись под водой. Джек едва их придерживал зубами за самый кончик.
      Мы так и замерли на месте, боясь, что он упустит одежду и она утонет. Но Джек, ничего не растеряв, благополучно переплыл на другую сторону.
      Так и пришлось Михалычу плыть обратно вместе с одеждой. Просохнуть она, конечно, не успела.
      Когда мы вернулись домой, мама так и ахнула:.
      - Что случилось? Почему ты в таком виде? Ты что, в реку упал? - Но, узнав, в чём дело, потом долго смеялась вместе с нами.
      К Джеку мы очень привыкли и всё мечтали о том, когда Михалыч пойдёт на охоту. Он обещал, что и нас тоже возьмёт с собой.
      И вот, вернувшись как-то с работы и пообедав, Михалыч многозначительно взглянул на нас:
      - Ну-с, кто желает идти со мной готовиться к завтрашней охоте?
      Конечно, повторять приглашение не пришлось. Мы с Серёжей бросились со всех ног в кабинет и уселись возле письменного стола.
      Михалыч достал из ящика патроны, сумку и наконец вынул из чехла ружьё.
      - С самой весны лежит,- сказал он.- Нужно протереть немножко.
      Пока Михалыч доставал охотничьи доспехи, Джек спокойно лежал в уголке на своём коврике. Но, как только он увидел ружьё, вскочил с места, начал скакать, прыгать около стола и всем своим видом показывал, что он сейчас же готов идти на охоту. Потом, не зная, как ещё проявить свою радость, умчался в столовую, притащил с дивана подушку и так начал её трясти, что только пух полетел во все стороны.
      - Что такое у вас творится? - удивилась мама, входя в кабинет.
      Увидев, в чём дело, она сейчас же отняла у Джека подушку и унесла обратно на место.
      На следующий день мы встали чуть свет, поскорее оделись и уже ни на шаг не отставали от Михалыча. А он, как нарочно, одевался и завтракал очень медленно.
      Наконец Михалыч собрался: надел куртку, высокие сапоги, подпоясался патронташем и взял в руки ружьё.
      Джек, вертевшийся у него под ногами, пулей вылетел во двор и, радостно взвизгивая, начал носиться вокруг запряжённой лошади. А потом со всего размаха вскочил на телегу и сел.
      Михалыч и мы тоже взобрались на телегу и тронулись в путь.
      - До свиданья! Смотрите с пустыми руками не возвращайтесь! - кричала нам вдогонку мама, стоя на крыльце.
      Через десять минут мы уже выехали из нашего городка и покатили по просёлочной дороге, через поле, через лесок - туда, где ещё издали поблёскивала речка и виднелась обсаженная ветлами мельница.
      От этой мельницы вверх по берегу речки густо росли камыши и тянулось неширокое болото. Там водились дикие утки, длинноносые болотные кулики бекасы - и другая дичь.
      Приехав на мельницу, Михалыч оставил лошадь. И мы отправились на болото.
      Пока шли по дороге к болоту, Джек следовал рядом с Михалычем и всё поглядывал на него, будто спрашивая, не пора ли бежать вперёд.
      Наконец подошли к самому болоту. Тут Михалыч остановился, подтянул повыше сапоги, зарядил ружьё, закурил и тогда только приказал:
      - Ищи!
      Джек только этого и ждал. Он бросился со всех ног в болото, так что брызги во все стороны полетели. Отбежав шагов двадцать, пёс приостановился и начал бегать то вправо, то влево, к чему-то принюхиваясь.
      Джек искал дичь. Михалыч не спеша, громко шлёпая по воде сапогами, шёл за собакой, а мы шли сзади по бережку.
      Вдруг Джек заволновался, забегал быстрее, потом сразу как-то припал к земле и медленно-медленно стал подвигаться вперёд. Так он сделал несколько шагов и остановился. Он стоял не двигаясь, как мёртвый, весь вытянувшись в струну. Даже хвост вытянулся, и только кончик его мелко дрожал.
      Михалыч поспешил к собаке, приподнял ружьё и скомандовал:
      - Вперёд!
      Пёс переступил шаг и опять остановился.
      - Вперёд, вперёд! - ещё раз приказал Михалыч.
      Джек сделал ещё шаг, другой... Вдруг впереди него в камышах что-то зашумело, захлопало, и оттуда вылетела дикая утка.
      Михалыч вскинул ружьё, выстрелил.
      Утка как-то сразу подалась вперёд, перевернулась в воздухе и тяжело шлёпнулась в воду.
      А Джек всё стоял на месте, будто замер.
      - Подай, подай её сюда! - весело крикнул Михалыч.
      Тут Джек сразу ожил. Он бросился через болото прямо в речку и поплыл за уткой.
      Вот она уже совсем рядом. Джек раскрывает рот, чтобы схватить её, и вдруг всплеск воды, и утки нет! Джек удивлённо оглянулся: куда же она делась?
      - Нырнула! Раненая, значит! - с досадой воскликнул Михалыч.- Забьётся теперь в камыши, и не найдёшь.
      В это время утка вынырнула в нескольких шагах от Джека. Пёс быстро поплыл к ней; но, как только приблизился, утка вновь нырнула. Так повторялось несколько раз.
      Мы стояли на берегу, у самой воды, и ничем не могли помочь Джеку. Стрелять ещё раз в утку Михалыч боялся, чтобы не застрелить случайно и Джека. А тот никак не мог поймать на воде увёртливую птицу. Зато он и не подпускал .её к густым зарослям камышей, а отжимал всё дальше и дальше, на чистую воду.
      Наконец утка вынырнула у самого носа Джека и сейчас же вновь скрылась под водой. В тот же миг и Джек тоже исчез.
      Через секунду он опять показался на поверхности, Держа в зубах пойманную утку, и поплыл к берегу.
      Мы с Серёжей бросились ему навстречу, чтобы поскорее взять у него добычу. Но Джек сердито покосился на нас, даже заворчал и, обежав кругом, подал утку Михалычу прямо в руки.
      - Молодец, молодец! - похвалил его тот, беря у него дичь.- Посмотрите, ребята, как он осторожно её принёс - ни одного перышка не помял!
      Мы подбежали к Михалычу и стали осматривать утку. Она была живая и почти не ранена. Дробь только слегка повредила ей крыло, оттого она и не смогла дальше лететь.
      - Можно, мы её домой возьмём? Пусть она у нас живёт! - попросили мы.
      - Ну что ж, берите. Только несите поосторожней, чтобы она у вас не вырвалась.
      Мы пошли дальше. Джек лазил по болоту, искал дичь, а Михалыч стрелял. Но нам это было уже не так интересно. Хотелось поскорее домой, чтобы устроить получше нашу пленницу. Когда мы вернулись домой, то сейчас же принялись оборудовать для неё помещение. Мы отгородили в сарае уголок, поставили туда таз с водой и посадили утку.
      Первые дни она дичилась, всё сидела забившись в угол, почти ничего не ела и не купалась. Но постепенно она стала привыкать, уже не бежала и не пряталась, когда мы входили в сарай, а, наоборот, даже шла к нам навстречу и охотно .ела мочёный хлеб, который мы ей приносили.
      Скоро утка стала совсем ручной. Она ходила по двору вместе с домашними утками, никого не боялась и не дичилась. Только одного Джека утка сразу невзлюбила, наверное, за то, что он гонялся за ней по болоту. Когда Джек случайно проходил мимо неё, утка растопыривала перья, злобно шипела и всё старалась ущипнуть его за ногу или за хвост.
      Но Джек не обращал на неё никакого внимания. После того как она поселилась в сарае и ходила по двору вместе с домашними утками, для Джека она перестала быть дичью и потеряла всякий интерес.
      Вообще домашней птицей Джек совсем не интересовался. Зато на охоте искал дичь с большим увлечением.
      Джек был прекрасный охотничий пёс. Он прожил у нас очень долго, до глубокой старости. Сперва с ним охотился Михалыч, а потом мы с Серёжей.
      ВОТ ЧТО ПРИГОТОВИЛ ДЛЯ НАС МИХАЛЫЧ
      Наступили последние летние деньки. Через неделю уже первое сентября, нужно идти учиться. Я, бывало, только вспомню об этом, даже сердце от страха сожмётся. Серёжа бодрился, говорил, что ему наплевать, но я замечал, что и он здорово побаивается.
      Мы целые дни пропадали в лесу и на речке. Мама на нас не сердилась: "Гуляйте уж напоследок".
      Помню, однажды прибежали из леса обедать. Мама встречает какая-то хмурая, чем-то, видать, недовольна.
      - А Михалыч дома? - спрашиваю.
      - Дома. Вон сидит развлекается. Вдруг из кабинета послышался звонкий щелчок, будто хлопнул пистон. Через минуту ещё щелчок.
      - Серёжа, бежим посмотрим, что там Михалыч делает.
      Мы направились в кабинет, а мама громко крикнула в открытую дверь:
      - Осторожней, ребят не подстрели!
      - А, заявились,- ответил Михалыч.- Пусть идут.
      Мы вошли и прямо бросились к Михалычу:
      - Ой, что это? Это нам? Оно настоящее?
      Михалыч только посмеивался в ответ на все эти вопросы. Он сидел в кресле у стены и держал в руках хорошенькое одноствольное ружьецо. У другой стены стояла гладкая доска. К ней был приколот лист бумаги, и на нём виднелись чёрные точки - следы попавших туда пуль.
      В комнате чудесно пахло жжёным порохом.
      - Возьмите стулья,- сказал Михалыч.- Сядьте рядом со мной... Вот так. И слушайте внимательно. Это ружьё я купил вам. Его привёз вчера из Москвы один знакомый. Называется оно "монтекристо". Стреляет оно вот этими патрончиками. В них взрывчатое вещество и пульки. Такой пулькой даже человека можно поранить. Поэтому с ружьём надо быть очень осторожным. Главное - никогда не целиться в человека и вообще, когда идёшь с заряженным ружьём, всё время смотреть, нет ли кого впереди. Поняли?
      - Поняли,- весело, в один голос ответили мы.
      - Сперва постреляем вместе,- сказал Михалыч.- А потом я вам одним доверю. Но только вот условие: если кто из вас хоть раз допустит небрежность и я узнаю об этом, ружьё отбирается у обоих, кладётся под запор - и конец. Поняли?
      - Поняли,- не так уж весело ответили мы.
      - Ну, а теперь,- продолжал Михалыч,-кто хочет, может попробовать своё искусство: пострелять вот в эту цель.
      - А оно не очень отдаёт в плечо? - на всякий
      случай осведомился я.
      - Совсем ни капли не отдаёт,- ответил он.- Можно даже не прикладывая к плечу стрелять.
      Серёжа презрительно взглянул на меня и спросил у Михалыча:
      - Папа, можно, я первый выстрелю?
      - Конечно, можно. Вот видишь, в середине листа я нарисовал карандашом кружок. Старайся попасть
      в него.
      - Попробую,- улыбнулся Серёжа. Он уверенно взял в руки ружьё, прищурил левый глаз и прицелился.
      Щёлкнул выстрел. Мы все трое поспешили к листу- посмотреть, куда попала пуля.
      - Эти метки от моих пуль,- сказал Михалыч.- Их я отмечаю красным карандашом. А вот без пометки- твоя, значит. Молодчина, почти в самый центр попал!
      - Ну, а теперь ты попробуй,- обратился ко мне Михалыч, подавая ружьё.
      Я взял его и попробовал прицелиться. Но руки от волнения дрожали, ружьё прыгало то вверх, то вниз.
      - Да ты не волнуйся,- сказал Михалыч.- Целься спокойнее, как Серёжа.
      Но, чем дольше я целился, тем ружьё прыгало всё больше. Наконец я, уже не видя никакой цели, нажал спуск. Выстрел - и пулька ударилась в стену, далеко в стороне от доски.
      - Эх, брат,- покачал головой Михалыч,- так не годится! Так мы всю стену изрешетим. Мамаша нам задаст на орехи.
      Я молча отдал ружьё Михалычу, чувствуя, что я самый несчастный человек на свете. Не то что в цель, в доску попасть не сумел.
      Михалыч с Серёжей выстрелили ещё по разу. И Серёжа попал в цель даже лучше, чем Михалыч.
      - Да, у тебя рука прямо стальная и глаз меток...- хвалил его Михалыч.Ну, а ты что же, совсем завял? - обратился он ко мне.- Пробуй ещё, а то так никогда и не научишься.
      - Я лучше завтра попробую, сегодня что-то голова болит,- уклончиво отвечал я.
      - Ничего, ничего. От этого голова не развалится. Ну-ка, пальни ещё разок.
      Я нехотя взял ружьё, уже почти без всякого волнения: "Все равно не попаду, только стенку исковыряю". Нехотя прицелился и стрельнул.
      - Вот это неплохо! - похвалил Михалыч.- Видишь, хоть не в кружок, а в лист уже попал. Ну-ка, ещё раз.
      Я выстрелил ещё раз.
      - Да теперь совсем хорошо, прямо рядом с Серёжиной! Ну, брат, ты живо и нас обстреляешь, а говорил, что не можешь.
      От такой удачи я сразу подбодрился. Начали стрелять все трое по очереди. Серёжа с Михалычем
      попадали почти одинаково. У меня дела шли похуже, но тоже не так уже плохо. Хоть в центр я и не мог попасть, но и мимо доски в стенку больше не попадал. Наша стрельба затянулась до самого позднего вечера. Наконец в кабинет вошла мама и сказала:
      - Вы что же, всю ночь намереваетесь палить? Фу, какой воздух, всю комнату порохом протушили! Будет, будет!
      - Ещё по одному разочку, только по одному! 
      взмолились мы.
      - Ну, по одному, и хватит,- согласилась мама. Она сама присутствовала при этой заключительной стрельбе, и я при ней первый раз тоже попал в
      кружок.
      - Молодцы, молодцы! - похвалила мама.- Идите ужинать, а то всё простынет.
      ПЕРВАЯ ДИЧЬ
      Только три дня осталось до первого сентября - до этого страшного дня, с наступлением которого я считал, что моей привольной жизни придёт конец, И это было особенно обидно именно теперь, когда мы нашли самое чудесное занятие, какое только бывает на свете,- стрельбу из ружья. Ещё денёк мы постреляли в кабинете Михалыча в цель, а потом все трое решили пойти на настоящую охоту.
      - Только вот что, ребятки,- сказал перед выходом Михалыч,- зря, без цели убивать никого не нужно. Это бессмысленная жестокость, а неохота. Но я уже заранее всё обдумал и вместе с ружьём просил привезти мне из Москвы вот эту книжицу.
      И Михалыч взял со стола какую-то тонкую книжку в сером бумажном переплёте.
      - Это руководство к набивке чучел зверей и птиц,- пояснил Михалыч.Оно-то нам теперь как раз и потребуется. Мы будем стрелять птиц и сами же
      делать из них чучела. Вот у нас и будет тогда две коллекции; одна насекомых, а другая - птиц.
      Предложение Михалыча мы приняли с горячим одобрением. Теперь у нас была ясная цель, для чего мы будем стараться застрелить какую-нибудь птицу.
      - Пойдёмте за город,- сказал Михалыч.- Там скорее всего и галок и ворон разыщем, а может, и ещё какую дичину подстрелим.
      Мы пошли.
      Вот и брёвнышки, на которых мы с Михалычем отдыхали однажды ранней весной, когда ещё только начинал таять снег. Теперь всё кругом было совсем другим: серая, завядшая трава, а на деревьях - жёлтые поредевшие листья.
      Выглянуло из-за низких облаков солнце, и всё кругом сразу повеселело. Особенно хороши и прозрачны сделались дали. Отчётливей вырисовались на горизонте лесочки, деревни и жёлтые пятна убранных хлебных полей.
      Михалыч сел на брёвнышко, снял шляпу, подставляя голову ласковым, нежарким лучам осеннего солнца, и закурил.
      - Хорошо, друзья мои! - сказал он.- Очень хорошо! А помните, как вот про такой же денёк в стихах у Тютчева говорится:
      Есть в осени первоначальной Короткая, но дивная пора - Весь день стоит как бы хрустальный, И лучезарны вечера...
      Как это тонко подмечено: "Весь день стоит как бы хрустальный..." Ведь действительно: будто через голубое хрустальное стекло вдаль глядишь. Посмотрите внимательно: воздух так и переливается, так и сверкает.
      Всё это было верно, и действительно воздух вдали как будто блестел и струился. Было очень красиво. Но мы не слишком всматривались в окружающую нас
      красоту осеннего дня. Нам хотелось поскорее заполучить ружьё, которое Михалыч в задумчивости положил себе на колени, и начать подкрадываться к галкам и воронам.
      Несколько этих птиц спокойно, не чуя беды, сидели на берёзах, другие неторопливо бродили тут же по земле, что-то разглядывая и склёвывая.
      - Михалыч, ну как насчёт охоты? - нерешительно намекнул я.
      - Ох, братцы! Я про ружьё и забыл,- всполошился Михалыч.- Уж больно здесь хорошо солнышко пригревает.- Он зарядил ружьё и спросил:- Ну-с, кто первый?
      Решили тянуть жребий. Он достался мне.
      С замиранием сердца я в первый раз в жизни шагнул по дорожке, держа в руках ружьё. "Ах, если бы меня сейчас увидела Катя, что бы она сказала?" Но это была только случайная, мимолётная мысль. Всё внимание было сосредоточено на двух галках, которые спокойно сидели на верхушке берёзы.
      Я подошёл под самое дерево, прицелился как можно лучше и выстрелил.
      Галки даже не пошевелились. В чём же дело? Отдал ружьё Серёже. Теперь его очередь стрелять. Серёжа вложил новый патрончик и тоже прицелился в тех же самых галок. Выстрел - и птицы опять на месте.
      Пошли за разъяснением к Михалычу.
      - Они слишком высоко сидят,- ответил тот.- Пульки до них не долетают. Вот они и не боятся.
      Пришлось искать дичину поближе.
      Я попробовал подкрасться к вороне, которая расхаживала невдалеке по скошенному жнивью, но ничего не вышло. Ворона и на сто шагов к себе не подпустила, снялась и улетела.
      Дело осложнялось. Оказывается, подкараулить и убить даже такую птицу, как галка или ворона, совсем не пустяк.
      В тщетных поисках дичи мы с Серёжей проходили почти до обеда. Михалыч всё это время сидел на брёвнышках, курил или прогуливался неподалёку.
      Наконец счастье как будто улыбнулось: одна из галок слетела с берёзки на дорогу и стала там что-то раскапывать. Это был удобный момент. Серёжа, держа ружьё наготове, подкрался к галке шагов на двадцать. Присел па одно колено и стал целиться.
      - Да что же он не стреляет? - волновался я.- Сейчас ведь улетит.
      Наконец раздался желанный выстрел. Галка как-то неловко подскочила, потом ткнулась носом в землю и затрепыхала крыльями.
      Когда мы к ней подбежали, она была уже мёртвая.
      - Отлично! - похвалил Михалыч.- Поздравляю с первой дичиной! - И он протянул Серёже руку.
      - Да я, собственно, уже летом грача убил,- ответил тот, однако с явным удовольствием пожал Михалычу руку.
      - Ну, Юра, теперь дело за тобой,- сказал мне Михалыч.
      Мы с Серёжей опять начали выслеживать дичь, но ничего больше подстрелить не смогли.
      - А всё-таки одна птица есть! - весело сказал Михалыч, когда мы, расстреляв все взятые с собой патрончики, возвращались домой.- Сейчас придём, пообедаем и прямо за работу: шкурку с галки снимать и набивать чучело.
      МАСТЕРСКАЯ ПРИНИМАЕТСЯ ЗА РАБОТУ
      - Ну, наша мастерская сейчас принимается за работу,- объявил Михалыч, отправляясь после обеда в кабинет.
      Мы освободили место на письменном столе, постелили газетную бумагу, чтобы не испачкать стол кровью, а на газету положили галку вверх брюшком.
      Михалыч надел очки, взял в руки скальпель, пинцет и приступил к делу.
      Он сделал продольный разрез сверху вниз посреди грудки птицы, потом аккуратно подцепил пинцетом тоненькую кожицу и стал её осторожно отделять от туловища.
      Я хорошо знал, что кожа есть у диких зверей и у домашних животных тоже есть. Снаружи она покрыта шерстью. Из неё делают меховые шубы, шапки, воротники.
      Но какая же кожа у птиц? У них ведь перья. Они растут прямо на теле. Но на самом деле оказалось иначе. Оказывается, и у галки тоже имеется кожа, и её можно снять вместе с перьями с самого тел а птицы, так же как можно снять шкурку с убитого зайца, только у птицы это сделать куда труднее. Кожица у неё тоненькая и прозрачная, как папиросная бумага,- чуть потянул сильнее, сразу лопнет, и из дыры полезут перья, пух.
      Как Михалыч ни старался осторожно снимать шкурку с галки, всё-таки в двух местах немножко кожу порвал. Впрочем, он этим не огорчился, сказал, что дело поправимо: возьмём иголку, нитку и мигом зашьём.
      Особенно трудно было снимать шкурку с ног, крыльев и с головы. Собственно, в этих местах Михалыч только отскоблил пинцетом всё мясо, а кости оставил при шкурке, отрезая их в суставах. И череп оставил, аккуратно вынув из него весь мозг. Глаза тоже вынул.
      - Вот первая операция - снятие шкурки - закончена,- сказал он.- Сейчас покурим и приступим к другой, самой интересной,- к набивке чучела.
      Снятую с птицы кожицу Михалыч смазал кисточкой, опустив её в какой-то состав.
      - Это для того, чтобы наше чучело потом не съела моль,- пояснил он.- А теперь можно вывернуть шкурку, так сказать, налицо.
      Михалыч ловко просунул в разрез на груди сперва головку, потом крылья, ноги и хвост. Раз, два - и вот уже шкурка вывернута, как полагается, перьями наружу.
      Радостным криком "ура" мы с Серёжей приветствовали этот ловкий трюк. Перед нами вместо окровавленной тушки и содранной с неё желтоватой кожицы снова была галка, настоящая галка в перьях, пуху, с настоящей головой, крыльями, лапками и хвостом. Только она была без мяса и без костей. Одна пустая шкурка. Теперь Михалыч вложит в неё тело из пакли, а вместо костей проволочки. Вот и получится уже совсем настоящая галка.
      К этому удивительному делу Михалыч тут же и приступил. Из проволочки он сделал нечто вроде скелета, накрутил на проволочный скелет паклю, получилось туловище, такое же, как настоящее. Потом Михалыч хорошенько обмотал и связал его нитками и наконец стал очень осторожно натягивать на туловище шкурку с перьями.
      Мы даже дышать боялись - ну-ка шкурка не натянется, лопнет, вот и конец всему. Но она не лопалась, а растягивалась всё больше и больше, будто резиновая, а перья на ней становились всё реже и реже, и между ними всюду просвечивала белая кожа. Особенно длинной и голой вышла почему-то шея.
      Туловище тоже оказалось велико, так что шкурку на него еле-еле натянули. На огромном с редкими перьями теле как-то ненужно и сиротливо повисли два чёрных крыла.
      - Ничего, ничего, засохнет, сожмётся кожа, и всё на своё место сядет,подбадривал себя и нас Михалыч.- Вот теперь только остаётся проволочку пропустить через ноги и закрепить на дощечке.
      Наконец набивка чучела была закончена, и мы отошли в сторонку, чтобы взглянуть издали на плоды своих трудов.
      Пришла посмотреть и мама.
      - Батюшки мои! - не выдержала она, взглянув на страшное, почти голое существо с предлинной шеей, красовавшееся посреди стола на подставке.- Да это же не галка, а настоящий страус! Почему шея такая длинная и почему он весь такой странный, облезлый?
      - Да, шейка малость того - длинновата получилась! - сокрушённо вздохнул Михалыч.- Оно и туловище, пожалуй, тоже велико. Вот на такую фигуру перьев и не хватило.
      - А ты прилепи другие, где не хватает,- посоветовала мама.- У нас в кухне целый мешок куриных перьев. Там всякие есть - и серые и чёрные.
      - Оставь, пожалуйста, свои советы,- возмутился Михалыч.- Ну, где ты видела, чтобы на галке куриные перья росли? Это только в сказке ворона в павлиньи перья рядится.
      - А где ты галку с гусиной шеей видел?- не сдавалась мама.- Да ещё почти голую всю. Такое чудище и в сказке нигде не найдёшь.
      Во время этого разговора в кабинет вошла тётка Дарья.
      - Ужинать идите, а то всё осты...- Она не договорила и с испугом взглянула на стол.- Господи Иисусе,- прошептала она, крестясь,- ай, померещилось...
      - Что тебе ещё померещилось? - сердито сказал Михалыч.- Что ты, галок, что ли, никогда не видала?
      - Седьмой десяток на свете живу,- робко отвечала тётка Дарья,- а такого чудища ещё не видывала.
      - Много ты понимаешь! - рассердился Михалыч.- Ну, ужинать так ужинать! - И он, встав с кресла, направился в столовую.
      Диковинную помесь галки со страусом мы поставили на шкаф для просушки, поставили в тайной
      надежде, что кожа, подсохнув, съёжится и наше чучело примет более галчиный вид.
      Но, увы, сколько оно ни сохло, ничего не изменялось, и со шкафа на нас по-прежнему кокетливо поглядывало что-то очень странное, длинношеее, похожее на какое-то допотопное существо.
      Больше Михалыч ни разу не пытался украсить свой кабинет коллекцией различных птиц, и первый опыт набивки чучела, увы, оказался также и последним,
      ПРОЩАЙ, БЕСПЕЧНАЯ ЖИЗНЬ!
      Этот день останется в моей памяти на всю жизнь. Рано утром мама собрала меня в школу: дала мне завтрак, книгу для чтения, арифметику, три тетрадки и совсем новенький пенал. Книжки и тетрадки вместе с пеналом я связал ремешками, завтрак положил в мешочек и, замирая от страха, поплёлся вслед за Серёжей в своё первое путешествие к истокам всякой премудрости-короче говоря, в школу бабки Лизихи.
      Какое встретило нас чудесное утро! Светило солнце. На дорогу падали жёлтые листья берёз. Они желтели повсюду: в дорожной колее, на пешеходной тропинке, протоптанной сбоку улицы вдоль дощатых заборов. Они, как золотые монетки, были рассыпаны на лавочках возле калиток и на деревянных, давно подгнивших крылечках домов.
      Жёлтые листья - на ветках деревьев, на земле и в воздухе. Казалось, весь городок был засыпан этими золотыми дарами осени.
      А какие чудесные румяные яблоки выглядывали всюду из-за заборов! Как они пахли! Так может пахнуть только ранней осенью, только ранним утром, только в далёкой деревне, где нет ни фабрик, ни заводов, ни даже железной дороги, где воздух чист и прозрачен, как ключевая вода горного родника.
      Как хорошо в такое осеннее утро побежать в сад,
      или в лес, или сбегать на речку и как ужасно идти в большой неприветливый, незнакомый дом, где живёт сердитая бабка Лизиха, идти и знать, что твоей мальчишеской свободе с этого дня пришёл конец.
      Может быть, именно оттого и казались как-то особенно дороги и милы эти жёлтые берёзовые листочки, и яблоки за забором, и неяркий жиденький свет осеннего солнца.
      Путь от дома до школы был очень недолгим,
      Вот мы уже в полутёмной передней.
      - Раздевайся скорее, вешай куртку куда-нибудь. Ну, хоть сюда, на гвоздь...- почему-то шёпотом быстро сказал мне Серёжа.- Пошли!
      Мы вошли в просторную, светлую комнату, очевидно столовую. Посредине большущий обеденный стол, покрыт поверх скатерти чёрной клеёнкой. У стен ещё несколько столиков под такой же клеёнкой. И всюду, и за большим и за маленькими столами, ребята. Тут и мальчики, и девочки, и маленькие, и совсем уже взрослые. Все сидят, уткнувшись в какие-то книжки, и во весь голос зубрят каждый своё.
      От этого невообразимого гвалта у меня закружилась голова и сделалось так страшно, что я тут же хотел убежать. Хотел и не мог. Какой-то столбняк напал.
      Серёжа, оставив меня, быстро прошёл к столу, сел на свободный стул, в один миг раскрыл какую-то из своих книжек и тоже во весь голос начал что-то читать.
      А я всё стоял у дверей, онемевший, вконец растерянный, и с ужасом оглядывался по сторонам.
      - Ты что там, как столб, стоишь? Иди сюда! - раздался вдруг зычный старческий голос.
      Только тут я увидел среди всей этой массы людей саму Лизиху. Она сидела в конце большого стола, седая, толстая, небрежно одетая в какую-то кофту и укутанная в тёплый серый платок.
      Раньше я видел её несколько раз издали на улице,
      Она бывала всегда одета в чёрное пальто до пят и в чёрную шляпу наподобие глубокого колпака.
      Издали бабка Лизиха походила на какое-то мрачное привидение. Но вблизи, в домашней обстановке она оказалась не только страшной, но просто отвратительной. Мне сразу вспомнилась картинка из Брема: огромная, уродливая горилла. Вот на кого Лизиха была очень похожа.
      Еле передвигая от ужаса ноги, я подошёл к моей будущей наставнице.
      - А-а, Юра, Серёжин брат! -сказала она, приветливо улыбаясь, как удав, готовящийся проглотить добычу.- Ну что ж, хочешь учиться?
      - Хочу,- робко промолвил я.
      - Умник! Будешь хорошо учиться, слушаться - мы с тобой сразу подружимся. Сядь сюда рядом со мной, открой свою книжечку и прочитай что-нибудь, а я послушаю.
      Я открыл наугад и начал читать по складам нараспев, как меня дома учила мама.
      В общем невероятном гаме я сам почти не слышал своего голоса. Но Лизиха, очевидно, хорошо расслышала.
      - А ты не пой, как нищий на паперти,- с ласковым ехидством сказала она.- Ты ведь в школе, а не милостыньку просишь. Правда?
      От этих .слов у меня все буквы запрыгали перед глазами. Я вспомнил рассказы Серёжи. "Сейчас драть начнёт!" - мелькнула ужасная мысль, и я совсем замолчал.
      - Ну, что же ты? Продолжай... Да что на тебя столбняк, что ли, нашёл?
      "Сейчас за уши схватит!" Я хотел продолжать чтение, но не мог - голос не слушался.
      - Ну, отдохни, устал с непривычки. Небось книгу-то раз в год берёшь, всё собак гоняешь по улицам. Я молчал, ожидая чего-то ужасного. Но Елизавета Александровна отвернулась от меня
      в другую сторону и, кажется, забыла о моём существовании.
      - Колька, ты что там в носу ковыряешь! - неожиданно на всю комнату закричала она.- Что, на руке пальцев мало? Разуйся, если не хватает.
      Все ребята, сидевшие в комнате, захохотали.
      - Я и не ковырял,- отозвался с другого конца худощавый черноволосый парнишка с задорным вихром на затылке.
      - Поговори у меня ещё! - грозно сказала Елизавета Александровна и погрозила линейкой.
      - Ну, а ты оживел? - вновь обратилась она ко мне.
      Я кивнул головой.
      - Погоди, я тебе покажу, как надо читать... Митенька, подойди сюда, прочитай что-нибудь.
      Из-за стола встал худенький сероглазый мальчик, похожий на ангелочка, только без крыльев. Он быстро, совсем не боясь, подошёл к Елизавете Александровне.
      - Что мне читать? - тихим, вкрадчивым голоском спросил он.
      - Ну, вот это.- И Елизавета Александровна, взяв у меня книгу, подала ему.
      Митя начал читать, правда, не очень бойко, но зато как-то умильно выговаривая каждое слово.
      Елизавета Александровна слушала, от удовольствия даже слегка прикрыв глаза.
      - Довольно, спасибо тебе,- сказала она наконец, забирая обратно книгу.Умница моя! Иди, учи слова. Ты много уже выучил?
      - Я всё, что вы задали, выучил,- ответил Митя, смущённо опуская глаза.Можно, я ещё немножко, до конца столбика, выучу?