М. Молотовым. Они состояли в первую очередь в том, чтобы добиться открытия второго фронта в Европе "хотя бы через месяц". Следующей задачей была организация военных поставок Советскому Союзу со стороны Великобритании и США и проводки конвоев с грузами из Англии в наши морские порты. В последующем приобрел большое значение вопрос об активизации налетов союзной авиации на военные объекты фашистской Германии. Кроме того, решались задачи, характерные для практического взаимодействия вооруженных сил антигитлеровской коалиции: обменивались данными о противнике, боевом опыте, согласовывали рубежи, время и порядок действий войск.
      Встреча нашей миссии на лондонском вокзале показала, что английский народ проявляет горячую симпатию к Стране Советов, подвергшейся нападению общего врага. Весь состав военной миссии и далее в своей работе ощущал это расположение. Простые люди Англии понимали тогда, что своей борьбой Советский Союз спасает также и их родину. Поэтому широкие трудовые массы страны оказывали давление на консерваторов в правительстве (далеко не всегда относившихся к нам без предубеждения) и пытались заставить их честно выполнять союзнические обязательства.
      Мы не собираемся здесь подробно рассказывать о работе миссии. Скажем только, что случались весьма острые моменты, когда Н. М. Харламов оказывался лицом к лицу с очень высокими по рангу и положению в английском государственном и военном аппарате людьми. И всегда он проявлял незаурядную волю и завидное умение отстаивать интересы Советского государства.
      Характерна в этом отношении нашумевшая история с разгромом противником конвоя PQ-17. Как известно, 27 июня 1942 г. из Исландии в Архангельск и Мурманск вышел крупнейший в истории войны конвой PQ-17. Он состоял из 34 транспортных судов (два советских, одно панамское, остальные английские и американские) и 21 корабля непосредственного охранения. Кроме того, для прикрытия в море были созданы две группы кораблей флота Великобритании: одна в составе 4 крейсеров и 3 эсминцев и другая - из 2 линейных кораблей, авианосца, 2 крейсеров и 8 эсминцев.
      4 июля конвой достиг района, где отдельные германские подводные лодки и авиация, действовавшие с норвежского берега, нанесли разрозненные пока что удары по транспортным кораблям и охранению конвоя. Начальник морского штаба адмирал Дадли Паунд расценил эти удары, которые могли быть успешно отражены мощными силами англичан, как бесспорный признак неотвратимого наступления главных сил германского надводного флота во главе с "Тирпицем". Хотя у английского адмирала в Лондоне имелись совершенно точные данные, что корабли линейных сил противника еще не выходили в море, Паунд лично отдал приказ: "Отряду крейсеров отступить на запад с большой скоростью", а охране транспортов через несколько минут радировал: "Ввиду угрозы со стороны надводных кораблей конвою рассредоточиться и идти к русским портам"{27}.
      Как стало потом известно, крупные корабли противника в это время находились на своих стоянках в Альтенфьорде и не собирались сближаться с конвоем. Мало того - немецко-фашистское командование само опасалось потери крупных кораблей своего флота и не рискнуло держать их в открытом море. В то же время, заметив необычайные мероприятия англичан, противник бросил подводные лодки и самолеты на оставшиеся без всякого прикрытия тихоходные транспорты. Будучи беззащитными, последние стали легкой добычей фашистских стервятников.
      На следующий день, 5 июля 1942 г., почувствовав полную безопасность, линкор "Тирпиц" перестал выжидать. В сопровождении других надводных кораблей он бросился на перехват транспортов распавшегося конвоя. На пути гитлеровцев встала тогда лишь советская подводная лодка "К-21" под командованием Героя Советского Союза капитана 2 ранга Н. А. Лунина. Она бесстрашно пробралась в центр построения неприятельских кораблей, торпедой нанесла "Тирпицу" повреждение и, пользуясь растерянностью врага, благополучно ушла.
      Из конвоя PQ-17 уцелело после этого морского побоища всего 11 транспортных судов. Погибшие транспорты унесли с собой 3350 автомашин, 430 танков, 210 самолетов-бомбардировщиков и 100 тыс. тонн других грузов. Как эта техника пригодилась бы под Сталинградом!..
      Гибель конвоя PQ-17 была, кроме всего прочего, большим политическим уроком. Ведь представители английских консерваторов, в частности адмирал Паунд, пытались представить катастрофу как неоспоримое доказательство нецелесообразности дальнейшей проводки морских конвоев с грузами для СССР по северному маршруту. Слишком, мол, велики издержки. Вспомним, что гитлеровские войска 17 июля завязали битву за Сталинград, а 25 июля развернули наступление на Северном Кавказе, и наши оборонительные операции проходили здесь в очень трудной обстановке.
      Советское правительство через посла в Англии И. М. Майского запросило английское правительство о сроках отправки следующих конвоев с вооружением. А. Иден ответил, что PQ-17 явился слишком дорогостоящим предприятием, а Паунд заявил, что, будь он на стороне немцев, ни один конвой вообще не достиг бы портов назначения. Адмиралтейство не считало возможным отправлять конвои по крайней мере до осени.
      В этот острый момент и сказал свое слово Н. М. Харламов. Он доложил в Москву свое мнение, мнение военно-морского специалиста, оценив действия английского адмиралтейства как возмутительные и совершенно несостоятельные. Нарком Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов его поддержал. Советское правительство обратило внимание англичан, что наши моряки не согласны с мнением их морского руководства. Ввиду такого положения У. Черчилль попросил А. Идена организовать встречу руководителей адмиралтейства и представителей Советского Союза, чтобы расследовать причины гибели конвоя PQ-17. Она состоялась 28 июля 1942 г. в кабинете А. Идена в палате общин.
      Вел заседание А. Иден. Кроме него англичан представляли первый лорд адмиралтейства (морской министр) Александер и уже известный нам Паунд. С советской стороны присутствовали посол И. М. Майский, контрадмирал Н. М. Харламов и его помощник.
      Когда выслушали Д. Паунда, который не сумел привести убедительных обоснований правильности своих действий, повлекших за собой безнаказанный разгром конвоя противником, возникла напряженная атмосфера. К удивлению присутствующих, при докладе Паунд пользовался обычной ученической географической картой, по которой нельзя было отразить многих элементов обстановки гибели конвоя.
      Советский адмирал пришел на заседание с подробной морской картой. Она многое прояснила. Н. М. Харламов показал, что по условиям глубин "Тирпиц" не мог создать угрозу ни транспортам, ни прикрытию. Отсюда следовало, что отвод крейсеров охранения и рассредоточение судов конвоя было грубейшей ошибкой руководителя британского морского штаба. Контр-адмирал разбил доводы Паунда один за другим.
      Прижатый в угол убийственной логикой начальника советской военной миссии, Паунд не мог вести обоснованного диалога и пошел на резкости. Александер пытался поправить дело, вмешался в разговор, извиняясь за Паунда и ошибку адмиралтейства. Дипломатичный И. М. Майский со свойственной ему глубиной и едкостью заметил, что "даже английские адмиралы делают ошибки". Услышав это, Паунд впал в совер-шенно непростительное бешенство. А Харламов внешне спокойно, но беспощадно раскритиковал далее все его поведение в момент гибели PQ-17.
      Ход заседания оборачивался для английской стороны крайне неблагоприятно. Стало совершенно очевидно, что не военные обстоятельства, а политика и неприязнь английских правящих кругов к СССР явились основной причиной трагедии в Баренцевом море.
      Поскольку политический скандал не входил в расчеты У. Черчилля и английского правительства, А. Иден поспешил прекратить заседание "ввиду обострившихся отношений сторон".
      Таковы были наши люди за рубежом. Они тоже вели сражения. Но, как это ни странно, с нашими союзниками, чтобы добиться от них честного выполнения обязательств.
      Не хочу преувеличивать заслуг Николая Михайловича, но его лепта, вложенная в общее дело, оказалась тогда весомой. Английские руководители после его выступления стали считаться с нашей военной миссией, а конвои с оружием и снаряжением в Советский Союз продолжали идти по назначению.
      Работать Н. М. Харламову было нелегко. Соединенное Королевство являлось сложным союзником, государственные и военные деятели которого по-разному относились к Советскому государству. Одни из них были прямо враждебны, как, например, Паунд или военный министр Маркинсон. Последний тайно тормозил военные поставки, и под давлением общественного мнения У. Черчиллю пришлось снять его с поста. Другие, если и не выражали особых симпатий к СССР, то относились к нам без злобы. Это облегчало работу миссии и позволяло удовлетворительно решать многие практические вопросы. К таким деятелям Н. М. Харламов причислял, например, лорда Бивербрука, упомянутого выше Александера морского министра, начальника штаба авиации Дила и некоторых других. Третьи симпатизировали нам и откровенно помогали миссии. Контр-адмирал Филипс, ведавший военными поставками, понимал подлинный смысл союзнических отношений и всячески им содействовал. Много друзей было в аппарате военного и морского ведомства среди рядовых его работников, без помощи которых не вершится ни одно большое дело.
      Много работы было у миссии в связи с открытием второго фронта в Европе. Большое внимание проявило тогда к ней американское командование. Н. М. Харламову и его подчиненным не хватало суток, поскольку приходилось присутствовать на учениях подготовленных к высадке во Франции войск, проверять готовность и отправку морских конвоев и т. д. К моменту открытия второго фронта глава советской военной миссии прибыл на крейсере "Мавришес" в район операции и высадился в Нормандии. Отсюда он вскоре был отозван в СССР. Начальником советской военной миссии в Англии с ноября 1944 г. и до конца войны был генерал А. Ф. Васильев, прибывший с итальянского участка фронта союзников.
      При штабах вооруженных сил сражающейся Франции и главнокомандующего экспедиционными войсками союзников генерала Д. Эйзенхауэра советским военным представителем являлся генерал-майор И. А. Суслопаров. Бывший крестьянин, участник первой мировой войны и Октябрьского вооруженного восстания, Иван Суслопаров в 1939 г. стал нашим военным атташе в Париже. Свои обязанности он выполнял достойно и умело. На глазах советского военного атташе проходила трагедия разгрома и капитуляции Франции, преданной жалкими правителями. С началом Великой Отечественной войны Иван Алексеевич вернулся на Родину. Служил в штабе артиллерии Красной Армии, а с 1942 до середины 1944 г. успешно командовал артиллерией 10-й армии Западного фронта.
      Однако летом 1944 г. И. А. Суслопарова вновь послали на военно-дипломатпческую работу и вскоре назначили начальником советской военной миссии во Франции. На плечи И. А. Суслопарова легла нелегкая обязанность осуществлять связь с союзниками, открывшими второй фронт в Европе. Особенно трудно стало тогда, когда главари гитлеровского государства, оказавшись перед катастрофой на советско-германском фронте, стали тайно от нас искать пути спасения за счет капитуляции перед англоамериканским командованием на Западе. Положение осложнялось тем, что начальник советской военной миссии находился в Париже, а штаб войск Эйзенхауэра, с которым заигрывали гитлеровцы, располагался в Реймсе, в 125 км к востоку от столицы Франции.
      Ставка и Генеральный штаб предвидели возможность попыток противника договориться с союзниками за спиной СССР. И. А. Суслопаров был наделен правом представлять нашу страну на случай капитуляции, о чем было сообщено союзникам. Полученное право скоро пришлось использовать и проявить при этом не только готовность взять на свои плечи немалую ответственность, но и умение обеспечить интересы Родины. Речь идет о подписании капитуляции гитлеровской Германии в Реймсе 7 мая 1945 г., о чем будет рассказано в главе "На последних рубежах в Европе". Здесь же мы скажем только, что обстановка тогда сложилась весьма остро. И Суслопаров с честью вышел из весьма щекотливого положения.
      Очень заметное место в работе Генерального штаба по специальным вопросам занимала советская военная миссия в Югославии. Как известно, коммунисты и народы этой страны подняли оружие против гитлеровских оккупантов. С началом Великой Отечественной войны между коммунистами и народами СССР и Югославии отношения братской дружбы еще более упрочились.
      Югославским воинам и партизанам приходилось вести боевые действия в очень трудной обстановке. По необходимости они базировались в малодоступных горных районах, бедных продовольствием, и терпели острый недостаток буквально во всех материальных средствах, в первую очередь в вооружении и боеприпасах. К тому же враг стремился разжечь рознь между народами многонационального государства и тем еще более осложнить обстановку. Однако трудности преодолевались, и к концу 1943 г. с нашей помощью было сделано многое. Пламя народной борьбы охватило всю страну. Югославия была провозглашена демократической федеративной республикой, а королю запретили возвращение на родину. В ходе вооруженной борьбы с оккупантами силы народного сопротивления окрепли, и наступило время перехода от партизанских форм боевых действий к планомерным операциям, от разрозненных отрядов к регулярным воинским формированиям. Народно-освободительная армия приобретала стройную организацию, быстро налаживала систему снабжения и подготовки войск. Были созданы и стали успешно работать штабы всех степеней.
      После Тегеранской конференции (28 ноября - 1 декабря 1943 г.) Генеральный штаб получил распоряжение направить, в Югославию к товарищу И. Броз Тито советскую военную миссию. Учитывая, что там не только шла вооруженная борьба, но и проходила перестройка вооруженных сил на регулярных основах, начальником миссии следовало послать человека с широкими знаниями в области военного искусства и военного строительства.
      Выбор пал на генерала Николая Васильевича Корнеева, бывшего преподавателя Академии Генерального штаба. Я у него учился и могу сказать, что выбор был хорошим. Н. В. Корнееву шел сорок третий год. Он хорошо знал военное дело и, кроме всего прочего, сочетал личную храбрость с осторожностью, качеством далеко не лишним в обстановке Югославии того времени. Заместителем начальника миссии назначили полковника С. В. Соколова, сорокалетнего опытного человека, хорошо знавшего работу авиации в условиях горного театра.
      17 января 1944 г. на двух самолетах летчиков А. С. Шорникова и Лебедева небольшой состав миссии отправился из Москвы через Астрахань, Тегеран, Хаббанию, Каир, Тунис в итальянский город Бари. Здесь, на самом "каблуке" Апеннинского полуострова, располагалась английская авиабаза. Отсюда миссии предстояло перелететь в гористую Боснию в Верховный штаб Народно-освободительной армии Югославии.
      В Бари советскому генералу и офицерам был оказан должный прием со стороны союзных английских войск. Здесь имелся хороший аэродром, необходимые склады, средства связи. В последующем все это было передано Советским Вооруженным Силам по просьбе нашего правительства, поскольку помощь СССР войскам НОАЮ осуществлялась весьма широко, До момента создания советского фронта на земле Югославии все поставки шли по воздуху именно через Адриатику. Участвовали в этом и союзники, в распоряжении которых оставались другие, лучшие по оборудованию базы.
      Перебраться в Югославию, однако, было нелегко. Английские военные власти в лице вице-маршала авиации Эллиота придержали отправку наших самолетов, ссылаясь на туманы над Адриатикой, глубокие снега и невозможность приземления в районе посадки. Проходил день за днем...
      Темпераментные командиры воздушных кораблей предлагали все-таки лететь, но риск был крайне велик. П. В. Корнеев приказал всему составу военной миссии ежедневно обучаться способам десантирования на планерах и на парашютах, если посадку планеров нельзя будет обеспечить. Риск, разумеется, и в данном случае был, но не столь большим. Москва разрешила это сделать. В День Красной Армии 23 февраля 1944 г.- десантирование нашей военной миссии на планерах было благополучно осуществлено. С этого момента генерал Корнеев и офицеры миссии всегда были вместе с Верховным штабом Народно-освободительной армии Югославии. Они делили с югославскими товарищами все тяготы войны и радости победы над гитлеровскими оккупантами.
      В Бари остался С. В. Соколов. В его распоряжении на базе, которая, как уже говорилось, вскоре перешла в наши руки, находились транспортная и истребительная эскадрильи, каждая по 12 самолетов. Они должны были перевозить грузы - вооружение, боеприпасы, медикаменты для Народно-освободительной армии в Югославию, перебрасывать туда командный и медицинский состав, а обратно вывозить раненых. Дел было по горло. Достаточно сказать, что более 5000 только югославских солдат и офицеров доставили советские летчики через линию фронта в различные районы боевых действий. Кроме того, возникало множество других совершенно непредвиденных задач: например, вызволять Верховный штаб НОАЮ и лично И. Броз Тито из критического положения. Летчикам приходилось работать над морем и в горах, причем в самых различных районах страны. Грузы направлялись в Черногорию, Сербию, Боснию, Далмацию, Македонию, Словению и Хорватию. Приходилось летать в Албанию, Грецию.
      С. В. Соколову, как и Н. В. Корнееву, не раз случалось самостоятельно принимать важные решения: например, в июне 1944 г., когда враг пытался обезглавить руководство народно-освободительных войск в Дрваре, о чем мы скажем ниже. Неоднократно начальник базы вылетал в районы предстоящей посадки советских самолетов, определял условия приземления и только затем отдавал приказ. Весь личный состав советской базы в Бари был крепко спаян войсковым товариществом и дружбой. Вдали от Родины летчики, технический и обслуживающий персонал чувствовали себя представителями великого мира социализма и достойно несли свою нелегкую боевую службу до конца войны.
      При штабе командующего средиземноморскими экспедиционными союзными войсками находилась наша военная миссия во главе с генерал-майором А. А. Кисленко. На заключительном этапе второй мировой войны, когда завершался разгром империалистической Японии, при флоте Соединенных Штатов на Тихом океане имелась группа советских офицеров связи, которую возглавлял контр-адмирал Ивановский.
      После Тегеранской конференции взаимодействие Советских Вооруженных Сил с союзниками получило более широкое развитие. Как известно, был наконец решен важнейший вопрос о втором фронте в Европе.
      Я уже писал, что мне пришлось быть с Верховным Главнокомандующим в Тегеране и осуществлять его повседневную связь с Генеральным штабом и фронтами. Советская делегация была весьма внушительной, переговоры происходили в стенах посольства СССР, и можно было видеть, как велико и авторитетно значение побед наших Вооруженных Сил. Результаты коренного перелома в войне, достигнутого под Сталинградом и Курском, под Харьковом и Киевом, на Днепре и Сожи, осязались реально и зримо, они были главной причиной того, что союзники сели за круглый стол и согласились открыть второй фронт. Слишком уж явной стала возможность того, что советский солдат разобьет гитлеровских фашистов в одиночку и союзники окажутся на задворках победы.
      Советская делегация сумела тогда разрушить реакционный замысел Черчилля относительно "балканского варианта" наступления войск западных союзников, настояла на проведении неизмеримо более эффективного и политически важного плана высадки англо-американских армий на территории Франции. Тегеранская конференция явилась блестящим итогом славных побед советского оружия в 1943 г. и в то же время послужила определяющим началом для взаимосвязанных единым замыслом сокрушительных ударов войск антигитлеровской коалиции на фронтах Европы в следующем году.
      Во второй половине 1944 г., когда Советские Вооруженные Силы развернули великий освободительный поход за рубежами СССР и был открыт второй фронт, вопрос о взаимодействии коалиционных сил стал решаться практически и в полном объеме. В связи с этим Генштабу прибавилось работы. Приходилось ежедневно информировать союзников относительно положения на фронте наших войск, определять объекты и рубежи бомбовых ударов советской и союзной авиации, согласовывать сроки действий и направления усилий войск и флотов. Для англо-американской авиации, летавшей на бомбежку объектов противника из Италии и Англии, мы отвели несколько аэродромов в районе Полтавы.
      Встречи А. И. Антонова, Н. В. Славина и других работников Генштаба с начальниками и представителями миссий, различного рода делегациями и отдельными лицами от союзников стали привычной составной частью наших рабочих будней. Согласованные на таких встречах вопросы выносились затем на решение Ставки.
      Высшим органом коалиции антигитлеровских сторон являлись конференции руководителей трех великих держав, на которых принимались основные решения, определявшие характер, время и силы предстоящих операций вооруженных сил, направление главных ударов союзных армий.
      О Тегеране уже было сказано. Но кроме того, имели место еще Крымская и Потсдамская конференции. Они проводились соответственно с 4 по 11 февраля и с 17 июля но 2 августа 1945 г.
      На первой была произведена координация стратегических планов, которые в последующем тщательно выполнялись. А. И. Антонов делал доклад с анализом военного положения и прогнозом на будущее. То же сделали начальники генштабов других двух стран "большой тройки". Советский Генштаб выразил пожелание, чтобы союзные армии учли ослабление гитлеровских сил на Западе, вызванное выходом Красной Армии на Одер, и перешли в наступление в первой половине февраля 1945 г. На заседаниях в Ливадийском дворце были определены время и условия вступления СССР в войну против Японии.
      Наконец, на Потсдамской конференции была выработана совместная политика участников антигитлеровской коалиции в германском вопросе. Это являлось центральным пунктом переговоров. В Потсдаме же Советское правительство подтвердило свое обязательство о вступлении в войну против Японии. Разгром этого милитаристского хищника принес освобождение порабощенным японскими оккупантами народам и означал окончание второй мировой войны.
      Кроме конференций неотложные вопросы войны, в частности по операциям вооруженных сил, решались с помощью срочной переписки. Так было, например, зимой 1945 г., когда у союзников сложилось критическое положение в Арденнах. Тогда по письму У. Черчилля, который завершил свое послание фразой: "Считаю дело срочным", было принято решение ускорить начало Висло-Одерской операции. Наши войска нанесли удар 12 января.
      Ко всем трем конференциям Генеральный штаб готовил материалы по военным вопросам для главы Советского правительства.
      Решая многочисленные и важные задачи, Генеральный штаб обеспечивал Верховному Главнокомандованию управление войсками на всех фронтах войны. Начиналось это с подготовки предложений по решению и заканчивалось контролем за его выполнением. Наряду с большой, важной и кропотливой работой по сбору и обработке данных обстановки штаб организовывал и поддерживал постоянную и непрерывную связь с войсками.
      Скрытое управление войсками - тоже очень важная сторона деятельности Генерального штаба. Шифры, коды, обеспечение сохранения тайны - всем этим ведал специальный орган. Всегда буду с благодарностью вспоминать старшего лейтенанта П. С. Баклыкова, который ездил со мной на фронты. Он же обеспечивал военную шифр-связь во время Тегеранской конференции. В 1970 г. мы с Петром Степановичем, теперь полковником, случайно встретились и с удовольствием вспомнили прошлое.
      С конца 1944 г, задача управления для Генерального штаба приобрела некоторую дополнительную сложность, поскольку институт представителей Ставки стал существовать в крайне ограниченном масштабе.
      Как помнит читатель, необходимость в представителях Ставки определилась уже на первом году Великой Отечественной войны, и работа представителей с тех пор являлась хотя и временным, но все же важнейшим элементом стратегического руководства. Но накануне завершения войны снова встал вопрос: должно ли сохраниться данное звено этого руководства? Дела на фронтах шли успешно, командующие были умудрены опытом. Но тут же возникало и сомнение - сумеет ли Ставка непосредственно из Москвы руководить огромными по масштабу боевыми действиями на сухопутных фронтах и морских просторах, не потеряет ли она при неожиданных поворотах в ходе войны рули управления вооруженными силами?
      Нужно сказать, что этот вопрос возник у И. В. Сталина, когда ему докладывали первоначальные наметки Генерального штаба по планам операций завершающей кампании войны. А. И. Антонов попросил время на размышление. Верховный Главнокомандующий отнесся к просьбе Антонова с пониманием, но задал такой же вопрос Г. К. Жукову. Тот полагал, что на данном этапе войны без представителей Ставки обойтись можно: количество фронтов уменьшилось, протяженность линии фронта сократилась, руководство фронтами из центра наладилось, а полководческое искусство командующих возросло. Все это, по его мнению, давало возможность уверенно управлять фронтами без помощи представителей Ставки.
      Антонов, как всегда в таких случаях, немедленно связался с начальником Генштаба А. М. Василевским, который был тогда в Прибалтике. Посоветовались. Генштаб не согласился с мнением о немедленной и полной ликвидации института представителей Ставки. Причин было много: протяженность линии фронта хотя и сократилась, но составляла более 2000 км: причем наступать в зимней кампании предстояло на всем этом фронте. Удаленность командных пунктов фронтов и армий была очень большой. Обстановка на различных участках фронта резко отличалась и менялась иной раз коренным образом (под Балатоном, например). Поэтому Генштаб полагал, что отказаться от представителей Ставки можно будет лишь в отдельных случаях, когда устойчивость и оперативность руководства из центра окажется вполне обеспеченной.
      Верховный Главнокомандующий встал на сторону Генштаба. Он фактически ликвидировал представительство Ставки на главном - Западном стратегическом направлении и взял руководство фронтами в свои руки непосредственно. На 2-м и 3-м Украинских фронтах представителем Ставки оставался Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко (директива Ставки от 21 января 1945 г. No 11012). На 1-м и 2-м Прибалтийских фронтах тогда был А. М. Василевский. Кстати говоря, его доклады Ставке о положении на фронтах и предложения о действиях войск отличались исчерпывающей полнотой и ясностью. После того как Александр Михайлович ненадолго возвратился в Москву, на этих фронтах представителем Ставки являлся "по совместительству" командующий Ленинградским фронтом Маршал Советского Союза Л. А. Говоров (директива Ставки от 2 февраля 1945 г. No11018).
      Жизнь подтвердила правильность этого решения.
      Очень большую роль в работе Генерального штаба играли и многие другие органы, например служба военных сообщений. Перегруппировки, передвижения войск, подача материальных запасов, эвакуация немыслимы без четко налаженной службы военных сообщений. Переброска и перевозка сил и средств по железным дорогам, водным путям сообщения, по воздуху и по грунту - всем этим ведает штаб. Штаб планирует, куда, что, каким видом транспорта и к какому сроку перебросить, а специальные органы, ведающие этими службами, являются исполнителями плана. Они же организуют диспетчерско-комендантскую службу на всех путях сообщения.
      Кроме службы военных сообщений во всех крупных штабах, начиная с Генерального штаба, имеются органы, ведающие планированием обеспечения войск вооружением, боеприпасами, боевой техникой, горюче-смазочными материалами, вещевым имуществом, продовольствием и всеми другими средствами, необходимыми войскам. Но это не органы снабжения. Они не имеют ни складов, ни баз, ни средств передвижения. В их руках только документы - планы, ведомости, сводки (а теперь и счетные машины). Самое главное богатство таких органов - умение людей, знатоков своего дела.
      Они ведут учет всех видов материального обеспечения, знают, что есть на складах, какую продукцию выпустит промышленность. Здесь составляют перспективные планы, отсюда дают заявки, представляют на утверждение ведомости распределения материальных ресурсов. Словом, органы материального обеспечения войск держат в своих руках ту основу, на которой зиждется боеспособность армии. Оператор может разработать многообещающую операцию, но, если он сделает это без учета материальных возможностей, операция останется красивыми стрелами на карте и не будет претворена в жизнь.
      Мы, операторы, хорошо понимали значение правильных отношений со всеми этими службами, стремились помогать им, а они в свою очередь делали все для того, чтобы как можно лучше и без проволочек выполнить заявки операторов. Поэтому с тех пор и живет между нами не только чувство служебной спайки, но и по-человечески теплая и прочная дружба.
      Главным делам неизбежно сопутствовали хлопотные, иной раз совершенно непредвиденные задания. Особенно много таких заданий было уже после войны. Вот, например, одно из них. Вскоре после войны было решено пригласить в нашу страну с официальным визитом фельдмаршала Монтгомери. Он был самым видным английским военачальником и к тому времени получил уже звание герцога Эль-Аламейнского. Время визита, по обыкновению, долго согласовывали и наконец договорились на январь 1947 г.
      Уже в день прибытия фельдмаршала он должен был нанести официальный визит начальнику Генерального штаба Маршалу Советского Союза А. М. Василевскому. Было решено преподнести Монтгомери в это время русский сувенир. Долго ломали голову, что именно подарить высокому гостю, но ничто из обычных национальных памятных подарков вроде бы не подходило. К тому же тогда никаких специальных сувениров и не делали. Наконец кто-то подал мысль сшить ему русскую, военного покроя, бекешу на беличьем меху и генеральскую папаху из серого каракуля. Предложение одобрили, бекешу и папаху заказали. К началу визита они были готовы и находились в комнате генерала для особых поручений М. М. Потапова.
      Наконец фельдмаршал прибыл и проследовал в кабинет, где были А. М. Василевский, А. И. Антонов, Н. В. Славин и автор этих строк, который должен был сопровождать Монтгомери при посещении им Академии Генерального штаба. После взаимных приветствий состоялась беседа. Затем была уточнена программа пребывания. Монтгомери, желая прослыть оригиналом или из других побуждений, заявил, что рабочий день он будет начинать в 6 часов утра и в 9 вечера ложиться спать. Этому порядку он, мол, не изменял всю войну, даже в критические ее моменты. Мы обещали выдержать это время, хотя про себя и подумали - хорошо же ему воевалось при таком распорядке! По нашим понятиям, спать во время войны можно только тогда, когда позволяет обстановка. Так, кстати, все и делали.