Генеральный штаб в годы войны

      А Захаров, как мы и ожидали, не замедлил объявить, что до него здесь все было плохо и ему-де придется долго исправлять чужие грехи. Тут же с ходу он пытался опротестовать направление главного удара в подготовляемом наступлении. Внешне доводы его казались вполне логичными: зачем, мол, заставлять войска форсировать в ходе наступления реку Проню, если у соседней 50-й армии имеется уже готовый плацдарм. Захаров настаивал на перенесении усилий фронта в полосу 50-й армии, не дав себе труда побывать на местности. А местность в районе плацдарма была выгодной для обороны противника и никак не позволяла нам в полную меру использовать главную ударную силу - артиллерию. На участке же прорыва, намеченном Петровым и одобренном Генеральным штабом, артиллерия имела возможность надежно подавить всю тактическую зону неприятельской обороны, чем вполне компенсировалась необходимость форсирования реки. Да и без того Проня не представляла здесь собой серьезной преграды. Лишь после того как были изложены все эти соображения и в категорической форме заявлено, что решение, утвержденное Ставкой, менять без ее ведома нельзя, Захаров скрепя сердце сдался.
      Второй неприятный срыв произошел у него 7 июня. В этот день на командном пункте И. Т. Гришина было созвано совещание командиров корпусов и дивизий. Имелось в виду заслушать их доклады по обстановке и поставить некоторые задачи по подготовке войск и органов управления к наступлению.
      Собрались в большой палатке госпитального типа. Все с повышенным интересом приглядывались к новому командующему. Г. Ф. Захаров уловил это и начал совещание с подробного рассказа своей биографии, особенно налегая на боевую практику. Потом вдруг без заметного повода пустился в рассуждения об отличии строевого совещания от собраний. Слово "строевого" было произнесено с подчеркнутым пафосом, и затем прозвучала такая тирада:
      - Здесь говорить буду я, а вам надлежит только слушать и записывать мои указания.
      Тут же командующий потребовал показать, на чем кто собирается вести записи. Поднялись руки с листками и потрепанными блокнотами. Г. Ф. Захаров распорядился немедленно раздать заранее заготовленные рабочие тетради и довольно пространно объяснил их значение.
      Вооружившись тетрадями, все, естественно, приготовились записывать указания, но таковых не последовало. Вместо указаний командующий стал поднимать участников совещания и поочередно задавать каждому вопросы по уставам, по тактике общевойскового боя. Многие смущались, отвечали невпопад. Захаров взвинчивался все больше и больше, перешел на грубости. Атмосфера накалилась. Нужно было принимать какие-то меры. Поскольку совещание длилось уже достаточно долго, я предложил сделать перерыв.
      Пока командиры, выйдя из палатки, курили и сдержанно обменивались впечатлениями, мы с Захаровым успели объясниться. Я с большим трудом убедил его, что продолжать в таком духе и тоне не следует. После перерыва он повел себя по-иному. Говорил дельно и действительно дал ряд важных указаний по подготовке к прорыву неприятельской обороны.
      Вскоре почувствовалось, что, несмотря на все шероховатости первой половины совещания, между командующим и аудиторией начинает устанавливаться контакт. Командиры успокоились и слушали его внимательно. Но когда в качестве образца для подражания без каких-либо оговорок была названа "Памятка по прорыву обороны", составленная и применявшаяся в боях за Крым, люди опять заволновались. И это понятно: ведь в Таврии местность типично степная, ровная, как стол, позиции сторон на фронте 2-й гвардейской армии, которой командовал там Захаров, сходились почти вплотную. В такой обстановке "Памятка" резонно рекомендовала стремительным броском преодолевать расстояние до траншей противника вслед за перемещением артиллерийского огня. Но здесь-то, в Белоруссии, перед нашим передним краем лежала низменная пойма реки Прони почти в два километра шириной, и только за ней располагался противник, скрытый к тому же лесом. Такое пространство броском не проскочишь. Здесь не годились методы действий, оправдавшие себя в Таврии.
      Волнение присутствующих не ускользнуло от внимания командующего. Он поправился: к использованию любого опыта следует, мол, подходить творчески. "Памятку", привезенную из Крыма, раздавать не стали, и закончилось совещание вполне нормально. В последующем Г. Ф. Захаров сам с пристрастием следил за тем, чтобы способы действий войск всегда отвечали условиям обстановки, согласовывались с ее особенностями.
      Выбор наиболее целесообразных способов действий войск в предстоящем наступлении стал предметом особых забот командиров всех степеней. Над этим размышляли в каждом штабе. Много потрудились в этом отношении и представители Ставки.
      Г. К. Жукова, например, в течение по крайней мере двух недель с утра до ночи занимал вопрос, как лучше разделаться с противником в районе Бобруйска. В поисках ответа Георгий Константинович выехал на правое крыло 1-го Белорусского фронта севернее Полесья и вместе с К. К. Рокоссовским собрал на совет командармов П. И. Батова, А. В. Горбатова, П. Л. Романенко, С. И. Руденко. Приглашены были также командующий артиллерией фронта В. И. Казаков и командующий бронетанковыми войсками Г. Н. Орел. Изучив характер местности и систему неприятельской обороны, все сошлись на том, что если из последней выхватить здесь обширный кусок и после прорыва окружить немцев, то обнажится основание всей их группировки в Белоруссии и она рухнет полностью. Но решиться на такое можно было лишь при полной уверенности, что окружение удастся осуществить в короткое время и в еще менее продолжительный срок противник окажется ликвидированным. В других случаях операция грозила затянуться, а это повлекло бы за собой тяжелые последствия.
      Представитель Ставки поработал на местности в полосе каждой армии, еще и еще раз примериваясь и рассчитывая различные варианты операции, пока наконец не было признано окончательно, что наилучшим способом решения задачи 1-го Белорусского фронта будет окружение противника в районе Бобруйска с последующим уничтожением окруженных. Этот мучительный вопрос разрешился, можно считать, только 19 июня.
      То же происходило и на других направлениях, в частности на 3-м Белорусском и 1-м Прибалтийском фронтах, где работал А. М. Василевский. Он с такой же тщательностью изучал обстановку в полосе каждой армии.
      Специальному рассмотрению подверглись способы применения различных родов войск. Особое внимание было уделено артиллерии и авиации. Ведь по замыслу операции от них требовалось нанесение такого огневого удара по тактической зоне обороны немцев, который позволил бы нам быстро вырваться на оперативный простор.
      Над тем, как лучше провести артиллерийскую подготовку атаки, думали все от представителя Ставки и командующего фронтом до командиров рот и батарей. Всеми путями уточнялись наиболее важные цели, рассчитывались возможности различных артиллерийских систем и приемы ведения огня, определялись условия и содержание взаимодействия артиллерии с авиацией, танками, пехотой.
      Появились оригинальные приспособления. В частности, на 2-м Белорусском фронте была сконструирована так называемая летающая торпеда, очень простая по замыслу. На реактивный снаряд М-13 с помощью железных обручей крепилась деревянная бочка обтекаемой формы. Внутрь бочки заливался жидкий тол. Общий вес такого устройства достигал 100- 130 килограммов. Для устойчивости в полете к хвостовой его части приделывался деревянный стабилизатор. Стрельба производилась из деревянного ящика с железными полозьями в качестве направляющих. Ящик этот помещали предварительно в котлован и придавали ему нужный угол возвышения. При желании торпеды можно было запускать сериями по пять - десять единиц одновременно.
      9 июня мы провели опытную стрельбу. Выпустили 26 торпед одиночным порядком и сериями. Дальность их полета достигала 1400 метров, а взрывы были такой силы, что в суглинистом грунте образовались воронки по шесть метров в диаметре и до трех метров глубиной. Командование фронта считало целесообразным применить в процессе артподготовки по крайней мере 2000 этих устройств. Но перед тем требовалось добыть столько же реактивных снарядов М-13, в которых очень нуждались все фронты. Пришлось опереться на авторитет Генштаба. В результате снаряды были получены и самодельные торпеды успешно дополнили мощь нашего огневого удара по обороне противника.
      Немало поломали голову и над использованием танков. Местность была трудной для них. Леса и болота ограничивали маневр. На этом основании многие решили, что применять здесь танковые войска можно только мелкими подразделениями в качестве непосредственной поддержки пехоты. Определилась реальная опасность раздергивания танковых корпусов. Допустить этого мы не могли. В Генеральном штабе существовало твердое убеждение, что для развития успеха операции непременно надо массировать танковые удары на большую глубину.
      Самые насущные нужды 28-й и 48-й армий в танках непосредственной поддержки пехоты были удовлетворены за счет отдельных танковых полков и самоходной артиллерии. Корпуса же удалось сохранить, и в последующем они с большой эффективностью действовали на бобруйском и слуцком направлениях.
      Правильно был решен вопрос и в отношении 5-й гвардейской танковой армии. Она представляла собой сильное объединение с опытным составом командиров и бойцов. Возглавлял армию П. А. Ротмистров. Первоначально намечалось задействовать ее сразу после прорыва тактической обороны противника для развития успеха на оршанском направлении, которое тогда рассматривалось как основное. Но 17 июня, при обсуждении у Верховного Главнокомандующего доклада А. М. Василевского по плану действий 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов, оршанское направление было признано малоперспективным. Возникла мысль о возможности применения танковой армии севернее Орши в полосе 5-й общевойсковой армии, где немцы имели менее сильные позиции. Здесь танки предполагалось ввести в сражение также после прорыва тактической обороны противника. Право выбора наиболее целесообразного варианта их использования закрепили за представителем Ставки, а время передачи танковой армии в распоряжение фронта определялось Генеральным штабом и утверждалось лично Верховным Главнокомандующим. Таким образом, до окончательного выяснения вопроса, где лучше и когда именно применять танковую армию, она оставалась в руках Ставки.
      На 2-м Белорусском фронте развитие успеха операции должно было осуществляться иными средствами. Крупных танковых соединений он не имел. Однако тщательное изучение задачи показало, что без подвижной группы ему не обойтись. Она требовалась прежде всего для того, чтобы в решающий момент прорваться на западный берег Днепра, севернее Могилева, захватить там плацдарм и удерживать его до подхода основных сил 49-й армии. Мы опасались, что в противном случае враг может закрепиться по Днепру, усилив оборону отходящими войсками.
      И подвижная группа была создана. В состав ее вошли: одна стрелковая дивизия, две танковые бригады, одна истребительно-противотанковая артиллерийская бригада и небольшие специальные подразделения. Возглавил все это заместитель командующего 49-й армией генерал А. А. Тюрин. В ходе операции ему действительно удалось протолкнуть свою группу вперед. Она форсировала Днепр в районе Добрейки и во взаимодействии с 4-й воздушной армией успешно отразила контратаки противника, способствуя наступлению всей ударной группировки фронта.
      С авиацией мы связывали очень большие надежды буквально на всех направлениях. Подготавливая наступление в условиях лесисто-болотистой местности, нельзя было не предвидеть, что с началом преследования врага артиллерия наша отстанет. Ведь отдельных маршрутов для нее не имелось: хочешь не хочешь, а при смене огневых позиций пользуйся дорогами, до крайности забитыми другими войсками. Это почти неизбежно влекло за собой ослабление артиллерийской поддержки при развитии успеха. Компенсировать недостачу артогня могла здесь только авиация.
      Еще 7 июня А. М. Василевский совместно с И. Д. Черняховским и заместителем командующего Военно-Воздушными Силами Ф. Я. Фалалеевым разработал детальный план авиационного наступления. Однако в последующем в него были внесены существенные коррективы, поскольку у Г. К. Жукова зародилась мысль привлечь к участию в разгроме группы армий "Центр" не только фронтовую авиацию, но и дальнюю.
      10 июня, по просьбе Георгия Константиновича, Верховный Главнокомандующий направил в Белоруссию командующего Военно-Воздушными Силами А. А. Новикова. Затем туда же прибыли начальник штаба ВВС С. А. Худяков, командующий авиацией дальнего действия А. Е. Голованов и его заместитель Н. С. Скрипко. 19 июня под руководством Г. К. Жукова и при участии начальника Главного артиллерийского управления Н. Д. Яковлева, а также двух командующих воздушными армиями - С. И. Руденко и К. А. Вершинина был окончательно уточнен маневр всеми наличными авиационными средствами в интересах 1-го и 2-го Белорусских фронтов. Удары с воздуха четко увязывались с действиями артиллерии по времени, целям и этапам наступления. Для 3-го Белорусского фронта дополнительно выделили 350 самолетов дальней авиации.
      И все-таки в последующем не обошлось без осложнений. Мне довелось поволноваться за действия авиации на 2-м Белорусском фронте. Оснований для этого оказалось более чем достаточно. Дело, во-первых, в том, что в полосе фронта через огромный лесной массив одинокой нитью тянулось сильно выбитое, но доступное для движения шоссе Могилев - Минск. По нему ожидался отход основной массы разбитых войск противника, и 4-я воздушная армия, безусловно, должна была своими ударами с воздуха создать здесь многочисленные пробки, нанести дополнительный урон немцам в живой силе и технике. Наиболее подходящими для этой цели являлись также переправы через Березину - реку относительно крупную, но бедную мостами. Авиации, разумеется, требовалось много горючего, а его-то как раз и не хватало. Оно находилось на складах в Подмосковье. Его все время обещали подвезти, но до начала операции оставались считанные дни, а транспорты с горючим не появлялись. Они прибыли лишь в самый канун наступления.
      Немало волнений доставила и авиация дальнего действия. В принципе с применением ее все было ясно, но на практике получалось иначе. Два маршала Жуков и Василевский, организовавшие боевые действия справа и слева от 2-го Белорусского фронта, все прибрали к своим рукам. После наших настойчивых просьб Георгий Константинович выделил нам некоторое количество авиации дальнего действия, но только на бумаге. На деле же до самого последнего момента мы не имели возможности даже ставить задач тяжелым бомбардировщикам их представители в штабе 2-го Белорусского фронта не появлялись. Эта сила, казалось, начисто выпадает из огневого баланса фронта. Однако к началу операции все утряслось: определилось, что 1-й Белорусский фронт перейдет в наступление на день позднее других фронтов, и авиация дальнего действия, запланированная для него, сумела основательно поработать в интересах 2-го Белорусского фронта.
      Ставка и Генеральный штаб всеми способами старались до конца искоренить элементы неорганизованности. И нужно сказать, что теперь это удавалось им гораздо легче, чем в прошлом. Люди, управлявшие войсками, день ото дня не только мужали духом, но и совершенствовали стиль командной и штабной работы. Они становились подлинными мастерами своего дела. Повсеместно наблюдался процесс поразительно быстрого профессионального роста офицеров и генералов, развивались их организаторские навыки, углублялось военное мышление. Поэтому все трудности, возникавшие на пути к цели, в конечном счете успешно преодолевались.
      На протяжении всего времени подготовки к Белорусской операции наши командиры и штабы всех степеней пристально следили за противником. Разведчики днем и ночью проводили поиски, добывали "языков". Войска в целом вели непрерывное наблюдение за режимом на вражеских позициях. Операторы стремились проникнуть в тайные мысли неприятеля. Командующий 4-й немецкой армией Типпельскирх был нам известен как хорошо подготовленный генерал. Что он думал? Какие планы вынашивал?
      10 июня в районе Могилева партизаны 540-го партизанского отряда II. II. Домбровского лейтенант Нигматуллин, Воснанов, Москалев, Пожеванный и Космачев захватили в плен офицера штаба 60-й моторизованной дивизии противника. На допросе выяснилось, что это соединение прибыло из-под Нарвы и находилось в очень потрепанном состоянии. Дивизия остро нуждалась в доукомплектовании. Расположили ее вдоль магистрали Могилев - Минск. Что это, случайность или противник пронюхал о нашем наступлении и планомерно готовился к отражению его?
      Сохранять предстоящие действия в тайне становилось все труднее. Попробуй скрыть перевозки, развертывание, учения войск! И все-таки мы надеялись достигнуть этого.
      Появление в полосе 2-го Белорусского фронта новой моторизованной дивизии противника, конечно, обеспокоило нас. Стали еще внимательнее изучать по ежедневным сводкам режим его артиллерийского огня, характер действий вражеской авиации. Все как будто оставалось без существенных изменений. Постепенно по многим признакам мы убедились, что 60-я моторизованная дивизия прибыла сюда просто для пополнения.
      Одолевали и другие заботы, в частности обучение войск практическим действиям на своеобразной белорусской местности, в обстановке, максимально приближенной к боевой. Принцип этот разделялся всеми, но на практике выдерживался не всегда. 11 и 12 июня я вместе с Г. Ф. Захаровым присутствовал на учениях в 32-й и 290-й стрелковых дивизиях. Внешне учения проходили вполне нормально. Бойцы хорошо маскировались, ловко переползали, стремительно с криком "ура" атаковали "противника". Но при всем том духа подлинного боя не чувствовалось: никто не стрелял, даже мишеней не было. Пришлось вмешаться. Г. Ф. Захаров распорядился, чтобы впредь такого рода учения проводились непременно с боевой стрельбой.
      Во фронтовых условиях организовать это не так просто. Здесь нет ни стрельбищ, ни полигонов. Но главная сложность даже не в том. Труднее всего максимально приблизить учения к реальной обстановке будущего наступления и в то же время не расшифровывать до срока истинных своих намерений. В организации таких учений на 2-м Белорусском фронте особенно проявил себя Я. Т. Черевиченко - большой любитель и специалист этого дела. Он буквально пропадал в подразделениях, и его помощь оказалась значительной.
      Немецко-фашистские генералы, попавшие в плен под Минском, крайне удивлялись тому, с какой легкостью оказались опрокинутыми там лучшие соединения гитлеровских войск. Для нас же в этом не было ничего удивительного. Такой исход боевых действий прочно закладывался еще в период подготовки удара. До наступления с каждым батальоном из дивизий первого эшелона мы проводили по крайней мере по 10 учении. Примерно то же было и на других фронтах. Войска и штабы настойчиво отрабатывали именно те задачи, которые им предстояло решать в бою. Четко организовалось взаимодействие пехоты, артиллерии и танков, причем основной упор делался на батальон и дивизион. Пехотинцы научились "прижиматься" к разрывам снарядов своей артиллерии, а артиллеристы - ставить и перемещать огонь, сообразуясь с действиями пехоты и танков. В ходе совместных учений крепла боевая дружба представителей различных родов оружия. Командиры батальонов и дивизионов становились лично знакомыми, а это тоже отнюдь не маловажно для дружной боевой работы.
      Белорусская операция имела некоторые особенности в отношении управления войсками. Основы управления в оперативном звене вытекали из директивных указаний Ставки от 31 мая: ближайшие задачи в масштабе фронта ограничивались глубиной в 60-70 километров, а последующие не превышали 200 километров. Для 1-го Прибалтийского и 2-го Белорусского фронтов последующие задачи вообще определялись только в форме указания о направлении наступления. Теперь это некоторыми осуждается. Отдельные лица считают, что планирование в таком виде не обеспечивало штабу фронта ясного представления о его дальнейших действиях и отрицательно сказывалось на заблаговременной разработке фронтовых мероприятий по обеспечению операции.
      В какой-то мере все это так. Но советское высшее командование сознательно не пошло на то, чтобы сразу же ставить войскам задачи на всю глубину стратегической операции. Против этого имелся ряд соображений.
      Прежде всего, постановка задач фронтам на большую глубину неизбежно означала бы относительно жесткое использование их сил и средств на избранном направлении, в то время как обстановка диктовала как раз обратное - сохранение всех возможностей для гибкого и быстрого маневра. Ведь замыслом операций предусматривался разгром неприятеля в тактической зоне обороны и окружение крупных вражеских сил лишь после того, как они будут сброшены с позиций. Где, в каком именно месте это должно произойти, можно было только предполагать. Не исключалось, что противник применит маневр с отводом главных сил на новые оборонительные позиции, куда-то в глубину обороны. Как мы теперь знаем, такой вариант действительно обсуждался немецко-фашистским командованием. А это грозило тем, что наш удар пришелся бы по пустому месту, и советскому командованию потребовалось бы полностью перестраивать план наступления. При постановке задач на большую глубину подобная перестройка всегда является более трудной. Следовательно, задачи фронтам надлежало наметить таким образом, чтобы каждый из них имел возможность действовать инициативно, сообразуясь с обстоятельствами. На наш взгляд, этим требованиям вполне отвечала как раз та форма, которую применила Ставка.
      Нельзя было не считаться и с тем, что в Белоруссии наши войска уже не один раз терпели неудачи. Их наступления захлебывались где-то у тыловой границы тактической зоны обороны. В предстоящей операции эта зона была особенно мощной, и нужно было сделать все возможное для того, чтобы внимание и силы войск были сосредоточены в первую очередь на прорыве тактических рубежей. С этой точки зрения ограничение задач первому эшелону фронтов небольшой глубиной также следует признать целесообразным.
      Наконец, небольшая глубина фронтовых задач накладывала на командующих фронтами высокую ответственность в отношении предвидения дальнейшего хода событий. При этом Ставка учитывала, что проходившее 22 и 23 мая широкое обсуждение стратегической операции в целом совместно с военными советами фронтов уже дало последним все необходимое для того, чтобы осуществлять подготовку войск строго в духе принятых решений. Командующие фронтами имели полное представление о возможном развитии операции, могли верно направлять ее и обеспечивать.
      К тому же на местах за точным соблюдением буквы и духа директив Ставки наблюдали ее представители, один из которых являлся заместителем Верховного Главнокомандующего, а другой - начальником Генерального штаба. Им-то все, что касалось планирования наступления в стратегических масштабах, было известно с исчерпывающей полнотой, а значит, в неотложных случаях они всегда могли дополнить задачи, поставленные фронтам, своими указаниями, что практически и делалось.
      Весьма значительную роль сыграли эти же лица в сосредоточении необходимых для наступления войск материально-технических средств. Особенно трудно решался данный вопрос на 1-м Прибалтийском и 3-м Белорусском фронтах, где должно было вводиться в сражение значительное количество танков, в том числе 5-я гвардейская танковая армия. А. М. Василевский уже 8 июня докладывал в Ставку:
      "Прибытие назначенного к Черняховскому задерживается. В частности, у Обухова, который должен был прибыть полностью 5 июня, на сегодня прибыло лишь 50%".
      Через три дня Александр Михайлович обратился непосредственно к наркому путей сообщения с просьбой ускорить перевозки и закончить их не позднее 18 июня. Однако 17 числа ему вновь пришлось послать тревожное донесение в Ставку:
      "Нервирует работа железных дорог и вызывает опасения в своевременном сосредоточении некоторых из предназначенных фронтам войск, а также в подаче некоторых видов снабжения".
      Подобная же картина была и на 1-м Белорусском фронте. 11 июня Г. К. Жуков докладывал Верховному Главнокомандующему:
      "Продвижение транспортов с боеприпасами для 1-го Белорусского фронта происходит чрезвычайно медленно. В сутки сдается фронту один-два транспорта... Есть основание предполагать, что к установленному сроку фронт обеспечен не будет".
      В замедленном темпе подвозились сюда и войска. Опаздывали, в частности, артиллерийская бригада большой мощности и три самоходно-артиллерийских полка. Чрезвычайно задерживался в пути 1-й механизированный Красноградский корпус генерал-лейтенанта С. М. Кривошеина: к исходу 12 июня прибыло всего пять его эшелонов.
      На 2-й Белорусский фронт никак не прибывали до зарезу нужные автобатальоны и авиационное горючее.
      Доклады представителей Ставки насторожили И. В. Сталина. Верховный Главнокомандующий запросил фронты, смогут ли они начать операцию в срок. А. М. Василевский ответил ему без обиняков:
      "Окончательный срок начала всецело зависит от работы железных дорог; мы со своей стороны сделали и делаем все, чтобы выдержать установленные вами сроки".
      Сталин, как видно, сумел воздействовать на транспортников. Не удовлетворявший фронты план железнодорожных перевозок был пересмотрен. Транспорт заработал наконец в более высоком темпе. Сосредоточение войск ускорилось. Однако срок начала операции пришлось все же перенести с 19 на 23 июня.
      С этого числа до конца августа ни на минуту не смолкала великая битва в Белоруссии. Уже в первый ее день оборона противника была прорвана на многих направлениях, и наши армии неудержимо устремились вперед. Однако борьба не отличалась легкостью. Захваченные пленные показали, что им был дан приказ любой ценой удерживать занимаемые позиции. И они это делали со всей яростью и ожесточением. Но сопротивление врага ломалось.
      "Конец приближается... Лишь рассеянные остатки 30 дивизий избежали гибели и советского плена" - так охарактеризовал один из видных гитлеровских генералов Зигфрид фон Вестфаль наступление советских войск в Белоруссии{13}.
      Операция "Багратион" еще раз наглядно показала превосходство советского военного искусства над военным искусством немецко-фашистского рейха. Враг был сброшен с хорошо укрепленных позиций, а затем в считанные дни окружен и уничтожен. В ходе операции наши войска создали три больших очага окружения - в районах Витебска, Бобруйска и Минска. Последний был особенно крупным. Тем не менее и он не приковал к себе на длительный срок значительных сил Советской Армии. Наступление, развернувшееся более чем на тысячекилометровом фронте, проводилось со средним темпом свыше 20 километров в сутки.
      Следует также подчеркнуть, что верховное командование противника было введено в заблуждение не только относительно направления главных наших усилий на данном этапе войны. Оно не ожидало и столь большой мощи разящего, как меч, удара.
      Длительная и тщательная подготовка операции, проведенная Ставкой и Генеральным штабом в тесном содружестве с командованием фронтов и их штабами, полностью себя оправдала. Глубокий замысел и детально разработанные планы операции явились в руках высшего советского командования одним из средств достижения победы исторического значения.
      Глава 13. На Прибалтийских фронтах
      Возвращение в Москву. - Взгляд в прошлое. - Новые замыслы. - Проблема "отцы и дети": поездка с маршалом С. К. Тимошенко. 3-й Прибалтийский. - В пушкинских местах. - Неудачный доклад К. А. Мерецкова. - Перед решающими операциями. - От берегов Невы до Нарвы. - Л. А. Говоров. - Борьба за Шяуляй и удар на Мемель. - И. X. Баграмян. - Курляндский загон.
      На седьмой день наступления в Белоруссии, когда наши войска прорвали главную полосу обороны противника и устремились в его оперативную глубину, последовал телефонный звонок из Генштаба. Говорил А. И. Антонов:
      - Возвращайтесь в Москву. Ваша задача на Втором Белорусском фронте выполнена, а здесь много работы.
      - Как же так, Алексей Иннокентьевич, - взмолился я, - операция только началась. Дайте хоть какие-то плоды ее вкусить вместе со всеми.
      - Пироги и пышки не для нас,- почему-то раздраженно возразил мне Антонов.Ни о какой отсрочке вашего возвращения и речи быть не может. Это приказание Верховного.
      Через несколько минут я связался с Г. К. Жуковым. Просил его вступиться за меня.
      - Сочувствую, но помочь не могу,- ответил Георгий Константинович.- Раз приказал Верховный, надо возвращаться...
      Сборы были недолги. Самолет Си-47 и его экипаж во главе с майором Бутовским, моим постоянным спутником в командировках на фронт, располагались неподалеку на одном из полевых аэродромов. Через два часа мы вылетели, и поздно вечером 30 июня я был уже в Генштабе. Здесь меня ожидала неотложная работа над планами последующих операций Советских Вооруженных Сил, в частности в Прибалтике.
      Должен сказать, что до лета 1944 года для расширения масштабов боевых действий на прибалтийских направлениях не имелось достаточно благоприятных условий. Мы располагали там относительно слабыми силами и средствами, а потому предпринимали только частные операции, и результаты их были весьма скромными.
      С расширением масштабов нашего наступления в Белоруссии обстановка резко менялась. Продвижение на главном - западном стратегическом направлении создавало предпосылки для успешных операций в Литве, Латвии и Эстонии. Косвенное, но тоже очень положительное влияние на эти новые операции должны были оказать и наши активные действия на Западной Украине, а в последующем - в Румынии, Венгрии и на территории других стран Балканского полуострова.
      Общая благоприятная ситуация дополнялась теперь еще и действиями западных союзников. 6 июня 1944 года они наконец-то высадились в Нормандии и стали расширять захваченный плацдарм. Предполагалось, что в скором времени союзники предпримут широкое наступление на северо-западе Франции.
      При разработке плана освобождения Прибалтики не забывался, разумеется. опыт не совсем удачных для нас боев на подступах к ней. Позволю себе поэтому сделать некоторое отступление и вернуться опять к 1943 году.