— Мама! Я нашел то, что эти люди искали ночью.
Она застыла в дверях гостевой спальни и торопливо оглянулась на лестницу. Первый раз в жизни мне показалось, что она боится.
— Ступай в мою комнату, — сказала она и, пропустив меня вперед, плотно закрыла за нами дверь. — Ну, что ты там нашел?
Я вынул такую безобидную на вид карточку из черного пластика и рассказал ей, откуда она у меня. Взяв ее у меня из рук, мать повертела ее перед глазами.
— У него вчера эта штука работала, — сказал я. — Он заставил ее светиться в воздухе какими-то огоньками. Но я не знаю, как ее включать. Что это, а?
— Не знаю. — Мать присела на краешек кровати. Ее комната тоже приобрела почти нормальный вид. Она потыкала пальцем в углубления на пластике. — Если хочешь знать мое мнение, я бы сказала, что эта вещь сделана не на Эрине. И вообще не в Сорока Мирах. Это значит, она очень старая, еще до Изоляции.
Было очень странно слышать от нее такие рассуждения.
— А мне казалось, ты не веришь в Сверхскорость.
— О, я просто не спорила с Дунканом. Он говорит, что ее никогда не было. Но если бы ты побывал в большом музее в Роскоммоне, ты бы убедился в том, что мы давным-давно прилетели сюда с другой звезды и что люди и грузы на протяжении веков прибывали на Эрин. И так было до того дня, когда эта связь исчезла.
— Что же ты тогда не свозила туда дядю Дункана, не показала ему?
— Очень просто. Ему жаль времени. Он говорит — и я отчасти с ним согласна — какая разница? Теперь у нас нет Сверхскорости, так что надо приспосабливаться к жизни без нее. Я и сама не любительница копаться в прошлом, а уж Дункан Уэст как никто другой живет только сегодняшним днем. За это он мне и нравится. Он здесь в настоящем.
— А где, кстати, он сам? — До меня вдруг дошло, что его нет в доме.
— Ушел, как только убедился, что я под надежной охраной. Он сказал, что бы там ни было вчера, а сегодня ему надо зарабатывать на хлеб.
Все время, пока мы говорили, мать внимательно изучала черную пластинку, пытаясь нажать углубления в разных сочетаниях.
— Вот! — сказала она наконец. — Вот как она работает.
Я наклонился поближе. Никакого намека на красивую трехмерную игру огоньков, что я видел в лодке, зато на темной поверхности высветился ряд цифр и обозначились круглые пятна.
— Как ты это сделала?
— Я ее только включила. Она, наверное, была защищена от случайного срабатывания. Чтобы включить ее, надо нажать одновременно сюда, сюда и сюда. Видишь?
Три пальца одновременно надавили на пластинку. Цифры исчезли, осталась только ровная черная поверхность. Стоило матери надавить еще раз, цифры появились снова.
— Но что это такое? — спросил я.
— Не знаю точно, но мне кажется, это что-то вроде калькулятора. Так или иначе, трудно поверить, что прошлой ночью они искали именно эту штуку. Держи, — она протянула ее мне. — Теперь, когда Пэдди Эндертон умер, у тебя на нее больше прав, чем у кого бы то ни было.
Она встала.
— Ладно. Займись пока разборкой своей комнаты и комнаты, где жил Эндертон. Постарайся привести их в порядок. Складывай все, что принадлежало мистеру Эндертону, отдельно. Потом вынесешь это на лестницу. Когда разберешься с его барахлом и решишь передохнуть, можешь возиться с этим калькулятором.
— Ночью это был не просто калькулятор. — И тут я сообразил, что красивые огоньки были дисплеем. Странным, но дисплеем. То, что я держал в руках, вполне могло быть и калькулятором. Или чем угодно еще.
— Как ты думаешь, дядя Дункан сможет заставить эту штуку работать?
— Поговори с ним, хотя нет, не думаю. Что бы это ни было, наверняка это микроэлектроника. Его недостаточно просто встряхнуть.
Встряхнуть.
Это замечательно характеризовало талант Дункана Уэста, хоть и не полностью объясняло его. Слава его гремела по всему южному побережью озера Шилин, где он пробавлялся (и неплохо), починяя любые механические устройства, вышедшие из строя. Мне приходилось видеть машины, которых притаскивали к нашему дому на буксире отчаявшиеся, проклинавшие все на свете владельцы, а час спустя они уезжали прочь своим ходом — после того, как Лункам поколдовал над механическими потрохами их драндулетов.
Иногда это было не так быстро и легко. Я помню, как после обеда он засиживался за столом над сломанными часами. Утром, когда я вставал к завтраку, весь стол был завален винтиками и колесиками, а дядя Дункан сидел над ними все в той же позе. Как сказала мать, он был весь в настоящем; возможно, поэтому точное время так волновало его. Как правило, где-нибудь к полудню все винтики и колесики бывали собраны воедино, и дядя Дункан, уходя, уносил с собою идеально работающие часы.
Я посидел у окна, ломая голову над загадкой Пэдди Эндертона, и решил, что меня и самого не вредно было бы встряхнуть. Мать просила убраться в комнате, но, разумеется, я об этом тут же забыл. Слишком уж тянула меня к себе эта загадочная черная пластинка. Включать и выключать ее оказалось проще простого — после того, как мне это показали. Ненамного сложнее было использовать ее как обычный калькулятор. Для этого достаточно было найти точки, соответствующие арифметическим действиям.
Но ведь этим ее возможности не ограничивались! Целых три ряда углублений были предназначены неизвестно для чего. Поэтому я продолжал свою работу — если только так можно назвать то бессистемное (и безрезультатное) тыканье пальцами — еще несколько часов.
Один раз за это время в комнату заглянула мать. Как ни странно, она вышла, не сказав ни слова.
В конце концов мои усилия увенчались-таки успехом, хотя моей заслуги в этом нет ни капельки. Все знают шутку об обезьяне, которая если дать ей пишущую машинку и неограниченное время, настучит шедевр. Примерно то же имело место и со мной. Я наткнулся на сочетание, с моей точки зрения ничем не отличавшееся от других. Внезапно пластинка исчезла, а воздух передо мной наполнился крошечными разноцветными светящимися точками.
Я бестолково таращился на них, одновременно пытаясь вспомнить, что же именно я сделал. Два обстоятельства были мне ясны с самого начала. Во-первых, это не совсем то, что сотворил Пэдди Эндертон ночью. Эти огоньки не двигались. Во-вторых, хотя поверхность пластинки сделалась почти невидимой, как бы растворившись в дымке, я продолжал видеть цифры.
Это была мучительная минута. С одной стороны, я должен проверить, верно ли я запомнил сочетание «кнопок» с тем, чтобы в любой момент воспроизвести объемное изображение, с другой — я отчаянно боялся выключить эту штуку. А вдруг я не смогу включить ее снова?
Наверное, лучше всего было бы пойти к матери и показать ей, чего я добился. Даже если я не смогу повторно воспроизвести картинку, это было бы уже неплохо.
Вместо этого я выключил дисплей.
Следующие полминуты я, задыхаясь от волнения, проделывал все необходимые операции, пока воздух над пластинкой вновь не наполнился светящимися точками.
Я повторил это еще три раза и записал последовательность операций. Только после этого я занялся самими огоньками.
Они образовывали в пространстве клубок странной формы, не сферу, а, скорее, что-то вроде пончика. Я попытался сосчитать их. Дойдя до сотни, я бросил эту затею, но решил, что всего их в четыре-пять раз больше. Я очень осторожно коснулся одной точки пальцем и не почувствовал ничего. Когда палец занял место, где находилась светящаяся точка, та попросту исчезла и возникла вновь на том же месте, стоило мне убрать палец.
Мать иногда называет меня невосприимчивым к цвету, но на деле это не так. Я и в самом деле не очень-то разбираюсь в цветах одежды — в жизни нет ничего менее интересного. Зато не было ничего интереснее наблюдать цвета на дисплее Пэдди Эндертона. Я насчитал там двадцать оттенков от темно-фиолетового до ослепительно-алого. Преобладающим цветом был оранжевый. Примерно треть точек представляла собой оттенки этого цвета различной интенсивности — от тускло-коричневого янтарного до цвета ослепительно тлеющей головни. Единственным цветом, которого я не видел вовсе, был зеленый.
Я откопал в свалке на полу чистый лист бумаги и выписал на нем мои подсчеты по количественному соотношению разных цветов. Это было увлекательное занятие, но я не мог отделаться от мысли, что все мои потуги — мартышкин труд. Конечно, я старался изо всех сил, но у меня не было никакого плана действий.
Пора было переходить к более упорядоченным экспериментам. Я протянул руку и коснулся одной из цифр на пластинке. И вдруг изображение ожило. Точки начали двигаться с различной скоростью — те, что были ближе к центру, двигались быстрее тех, что по краям. Они скользили вокруг общего центра словно крошечные бусы по невидимым глазу проволочкам.
Повторное нажатие различных цифр лишь изменяло скорость этого вращения. Нажав на «ноль» можно было заморозить их в пространстве, «единица» приводила их в едва уловимое глазом движение, а на «девятке» вся система делала оборот за несколько секунд. Две цифры, нажатые поочередно, дополнительно ускоряли вращение до тех пор, пока на цифрах «девяносто девять» все не слилось в мерцающее облако. Любая третья цифра игнорировалась.
Ладно, с цифрами ясно. А что с черными кружочками?
Я потянулся к пластинке, и только тут заметил, что за спиной у меня стоит мать.
— Молодец, Джей, — сказала она. — Я не зря в тебя верила. А теперь лучше спустись пообедать. К этому занятию можно будет вернуться и потом.
Она ни слова не сказала насчет того, что беспорядок в комнате, пожалуй, увеличился, а в мою бывшую спальню — комнату Пэдди Эндертона — я даже не заглядывал.
— Это не калькулятор, — сказал я.
— Нет. По крайней мере я таких еще не видела. Хорошо бы показать это Эйлин Ксавье. Она обещала заглянуть к нам позже. Пошли — и мать чуть не за руку отвела меня на кухню.
Я поел. Не помню что.
Мамина стряпня была тут ни при чем. Просто мыслями я был еще наверху, и кончики пальцев зудели от нестерпимого желания прикоснуться к черному пластику. К тому же трое мужчин, приглашенных доктором Эйлин охранять нас, говорили так много и громко — преимущественно о способах консервирования мяса, — что кто угодно рвался бы прочь из кухни. Разумеется, с их стороны было очень любезно заботиться о нашей безопасности, и в этом отношении им цены не было. Однако, глядя на них, я понимал тягу матери к космолетчикам. Даже Пэдди Эндертон, грязный Пэдди Эндертон находил более интересные темы для разговора, чем преимущества засолки перед вялением или маринованием.
День клонился к вечеру, небо уже темнело, когда я вернулся наверх. Теперь на моих плечах лежала большая ответственность, и я ощущал ее груз, когда включал этот калькулятор, или дисплей, или что-то-там-еще. Ведь если к нам собирается доктор Эйлин, мне надо быть в состоянии ответить на ее возможные вопросы.
Самым главным из них был один, который я то и дело задавал себе сам, но ответа не знал до сих пор: если это и есть то, что искали те четверо, что в нем такого важного? Для меня этот предмет был забавной головоломкой, интересной игрушкой, но уж во всяком случае не той вещью, ради которой стоит идти на угрозы или убийство.
Я положил пластинку перед собой, включил дисплей, поставил его на небольшую скорость и начал изучать три ряда темных пятен.
В конце концов я научился пользоваться ими — это оказалось не так сложно. Хотя при неподвижном или, наоборот, слишком быстро движущемся изображении я вряд ли бы обнаружил, в чем там дело.
Всего-то надо было, не сводя взгляда с изображения, нажимать в центр трех темных рядов. И, если смотреть внимательно, внутри светящегося клубка появлялась еще одна — неподвижная — ярко-зеленая точка.
Поэкспериментировав еще немного, я выяснил, что нажатием на другие пятна можно перемещать зеленую точку в любом направлении. Вверх, вправо, влево, вперед, назад...
«Ну и что? — задавала вопрос скептическая часть моего ума. — Тоже мне прогресс. У тебя есть калькулятор со странным дисплеем. Что все-таки этот дисплей показывает?»
Ответа у меня не было. Я остановил движение, нажав на «ноль», потом заставил зеленую точку слиться с ярко-оранжевой. Оранжевая искорка исчезла, но больше ничего не произошло.
Я вздохнул и пробормотал: «Мне этого никогда не понять».
И в этот миг зеленая звездочка вспыхнула ярким светом.
В некотором роде это была победа, хотя я ни капельки не чувствовал себя победителем. Ибо дойдя до этого места, я не мог продвинуться дальше. Зеленая точка горела себе и горела, словно уговаривая меня сделать с ней хоть что-нибудь. А я не мог.
Я приказывал. Я махал руками. Я жал ее, эту проклятую пластинку. Я делал все это разом. Дисплей решительно отказывался реагировать, будто насмехаясь надо мной.
И в довершение всего именно в это время мать привела в комнату доктора Эйлин.
Подобно маме, доктор Эйлин была ко мне гораздо снисходительнее, чем я сам. Я и близко не подошел к ответу на вопрос о назначении этой штуковины, но она внимательно выслушала рассказ обо всем, что я делал, и смотрела, как я включаю и выключаю дисплей.
— Включается голосовой командой, готова биться об заклад, — произнесла она в конце концов.
— Вы хотите сказать, она будет слушаться всего, что я ей скажу? Я уже пробовал.
— Я верю. Но я думаю, ты просто не знаешь пароль. — Доктор Эйлин повернулась к матери. — Молли, Джей сотворил чудо. Но нам нужна помощь профессионалов — космолетчиков, историков. Не знаю, что это за вещь, но уверена: она не из Сорока Миров.
— Ты хочешь сказать, она сделана еще до Изоляции? Я так и сказала Джею.
— Я имела в виду гораздо большее. Разумеется, эта технология пришла откуда-то извне. Но посмотри-ка на этот прибор, — мы с матерью склонились над карточкой, — на его состояние. Ему нет двухсот или трехсот лет. Он новый. Им начали пользоваться год или два назад.
— Но это значит... — Мать запнулась, и на короткое мгновение на ее лице появилось выражение, какого я не видел еще никогда. — Если он новый, — продолжала она, — и если это не наша технология, значит... значит, в системе Мэйвина больше Сорока Миров.
— Вот именно! — Теперь что-то изменилось и в голосе докторе Эйлин. В нем появилось возбуждение, которого мне тоже не доводилось еще слышать. — Молли, я думаю, вещь, которую Джей держит в руках, что бы это ни было, как бы она сюда ни попала, фантастически важна. Ее изготовили на Базе Сверхскорости.
И вновь мать стала самой собой. Ее голос звучал удивленно и чуть слышно.
— База Сверхскорости? Но Эйлин, такой базы никогда не существовало. Разве нет?
Глава 8
Где-то в полночь я вышел на крыльцо и прислонился к перилам, глядя на сонное озеро.
— Ступай спать, быстро, — сказала мне мать пару минут назад. — У тебя выдался тяжелый день. Тебе надо отдохнуть.
Конечно, она была права. Только я знал, что мне нет смысла ложиться. Во всяком случае с такой, идущей кругом головой. Вместо этого я вышел на улицу. Судя по всему, мать и доктор Эйлин были взбудоражены не меньше моего: когда я выходил, они продолжали разговор, словно меня не существовало.
База божьей скорости!
— Если ты признаешь существование кораблей Сверхскорости, — говорила доктор Эйлин, — то по чистой логике ты должна признать возможность существования где-то в системе Мэйвина и базы этих кораблей.
— Почему? — вмешался я.
— Потому что любая машина требует время от времени починки. Корабли Сверхскорости должны были иметь в каждой звездной системе место, где бы их могли обслуживать или ремонтировать.
— А почему они тогда прекратили прилетать к нам?
— Вот этого никто не знает. Некоторые ученые считают, что сам принцип Сверхскорости нес в себе семена своей гибели. Якобы то, что лежало в основе двигателей Сверхскорости, разрушало пространственно-временной континуум, так что их не стоило вообще изобретать и строить. Религиозные деятели говорят, будто Изоляция Мэйвина и Сорока Миров есть наказание за наши грехи на Эрине. И, разумеется, я тысячу раз слышала, будто Сверхскорости вообще не было, что это всего лишь легенда. — Она посмотрела на мать в упор. — Ты можешь ответить этим людям, что человечество родом не с Эрина, это очевидно, и спросить, каким образом мы сюда попали. Впрочем, это ничего не даст. Большинство таких людей и в эволюцию-то не верят. Они верят только в то, что видят собственными глазами — ну, например, в Джея, сидящего напротив.
Подозреваю, это был камешек в огород Дункана Уэста, хотя вслух его имя и не упоминалось. Так или иначе было ясно, во что она ставит таких людей. Я посмотрел на маленькую пластмассовую пластинку, лежавшую перед нами на столе. Мы все еще не знали, почему из-за нее готовы были убить человека. Но если она действительно попала сюда с Базы Сверхскорости, она представляла собой достаточную ценность для доктора Эйлин, да и для меня тоже. Эх, знать бы еще, в чем она, эта ценность...
— Вы думаете, Пэдди Эндертон был на этой Базе? — спросил я.
— Вряд ли. Были бы и другие доказательства.
— Так они есть!
Я рассказал про телекон и определитель направления, который он мне дал.
— Хорошо бы посмотреть завтра, — сказала доктор Эйлин, обрекая меня на еще один головокружительный подъем на водокачку. — Но я имела в виду более явные доказательства. Если бы он побывал там сам, он вернулся бы с такими доказательствами. И не делал бы из этого секрета. Но из того, что ты рассказал, следует одно: он знал, где находится эта База. И собирался лететь туда. Вот почему он так рвался в порт Малдун. И те, другие, знали, что он знает. Вот почему они были здесь вчера.
У меня был еще один существенный вопрос.
— Но если корабли Сверхскорости больше не прилетают к нам, почему так важна эта самая База?
— Джей, ты что, хочешь свести своими вопросами доктора с ума? — вмешалась мать. — Ступай спать!
Но доктор Эйлин уже отвечала:
— Потому что остается шанс того, что на этой базе хранится исправный корабль Сверхскорости. Резервный корабль. Как бы иначе экипажи Сверхскорости отправлялись в рейс, зная, что ничто их не страхует?
Если она сознательно выбирала слова, способные лишить меня сна, она вряд ли нашла бы лучшие. Всего пару месяцев назад моей самой заветной мечтой были полеты к Сорока Мирам. И вот доктор Эйлин предлагает нечто позволяющее летать к другим звездам!
Но мать не сдавалась.
— Спать, Джей. Нам с Эйлин еще много о чем надо поговорить.
Я взял со стола Эндертонов прибор и вышел. Минуту спустя я стоял на крыльце, вглядываясь в далекие огни космопорта Малдун. После вчерашнего я думал о нем несколько по-другому. Туда рвался Эндертон. Люди, что били мою мать и убили Чума, были космолетчиками и, скорее всего, отправились в Малдун. И этот же Малдун был воротами из нашего мира в систему Сорока Миров, а теперь и к Базе Сверхскорости.
Эти люди ушли, так и не получив нужной им информации. Она была у меня в руках, но оставалась мне недоступной. Она ждала кого-то, кто подберет к ней ключ.
Включается голосовой командой, сказала доктор что-что Эйлин. Ну, а голос у меня есть.
Я вернулся в дом и поднялся к себе. Но спать не лег.
Потребовалось несколько минут, чтобы восстановить изображение, которое мне удалось получить днем: зеленую искорку, перемещавшуюся среди других огоньков.
Если есть слова, которые заставят эту штуку сделать что-то еще, какими они должны быть?
— База Сверхскорости!
Никакой реакции.
— Сверхскорость! Корабль Сверхскорости! Сорок Миров! Пэдди Эндертон! Гм... Информация! Данные! Координаты! Ввод! Вывод!..
Ничего. Либо прибор был таким же глупым, каким казался на первый взгляд, либо я не с того начал.
Я сел и злобно уставился на невинно выглядевшую пластинку. Глупый... Глупый... А что, если я, напротив, имею дело с прибором весьма хитроумным?
Тогда я должен не бросать ему одно слово, с которым он не знает, что делать, а задавать вопросы.
— Я хочу иметь доступ к не выведенным на дисплей данным!
Ответ был мгновенным. В воздухе под движущимися огоньками возникло что-то вроде открытой коробочки. Слева от нее светилась надпись: «Первый уровень информации». Сама коробочка была пуста.
— Но здесь ничего нет! — возмутился я. — Где сама информация?
Ничего не изменилось.
Я говорил и говорил, я приказывал, но так и не в силах был добиться какого-то изменения. И только выговорив все — по моему разумению — возможные команды, я сообразил, что команды голосом и зеленая точка должны быть как-то связаны между собой. В данный момент точка висела в пустоте. А что, если я требовал информацию ни о чем?
Я остановил движение, набрав «ноль». Затем осторожно совместил зеленую искорку с одним из ржаво-оранжевых огоньков.
Ну наконец-то!
«Открытая коробочка» больше не была пустой. В ней горело слово «Лискаролл». Под ним располагалось шесть девятизначных чисел. Пять из них почти не менялись — только последние знаки, и то очень медленно, — зато шестое быстро увеличивалось.
Я нашарил на столе свой листок бумаги и написал: «Лискаролл». Потом отдал новую команду:
— Выдай мне второй уровень информации!
Если на свете существует недостаток информации, то существует также и ее избыток. Через «коробочку» проплывали бесконечным потоком строка за строкой. Я читал, не понимая почти ничего: «...первичные данные получены путем спектрального анализа поверхности; состав в процентах к общей массе: водород — 0.44, гелий — 0.20, литий — 0.01, бериллий — 0.00, бор — 0.00, углерод — 0.06, азот — 0.05, кислород — 0.08, фтор — 0.01, неон — 0.00...»
Список продолжался бесконечно. Я не стал пытаться записать все это, но передернул зеленую точку к новому огоньку, на этот раз бледно-янтарного цвета.
— Первый уровень информации!
«Коробочка» опустела. И наполнилась снова.
«Корофин» — гласило первое слово. Под ним снова было шесть чисел, одно из которых быстро менялось.
Я усвоил урок и не стал запрашивать второй уровень информации. Методично передвигая зеленую точку, я записывал выскакивающие в «коробочке» слова.
Тили, Тимахо, Мойнелти, Клэрин, Улла, Драмкерин...
Ни одно слово не повторялось дважды. Каждому соответствовало шесть девятизначных чисел. Я уселся за стол с намерением исписать весь лист. Начну с верхней точки дисплея и точка за точкой буду опускать зеленое пятнышко-курсор.
Вскоре я устал и продолжал свое занятие чисто механически — скорее всего, чтобы избежать необходимости думать головой. РОККОРИ, АРДСКУЛЛ, ТИМОЛИН, БЕЛЛИБЭЙ, КАЛЛДАФФ, ЭРМОЙ, ТАЙРЕЛЛА, МОЙРА...
И затем, почти не осознавая, что делаю, я обнаружил, что записываю слова: "ПэддинаУдача".
Я замер и перечитал надпись. Это могло быть название, ничем не отличавшееся от остальных. Это подтверждали и обычные шесть девятизначных чисел.
Или это означало: Пэдди Эндертон. «Пэддина Удача» могла быть его собственной характеристикой того, что показалось сейчас в «коробочке».
Была уже глубокая ночь, но это ничего не значило. Я ринулся в комнату матери, захватив с собой включенный дисплей. Я думал, что разбужу ее, но в спальне ее не оказалось.
Она была внизу. Трое наших охранников спали без задних ног в гостиной. Тоже мне защитнички! Мать и доктор Эйлин сидели друг напротив друга за кухонным столом. Между ними красовались открытая бутылка и два стакана.
Никогда еще я не видел, чтобы мать пила вино, если в доме нет ее гостей-космолетчиков. Я вдруг понял, что не одному мне не спится. Последние два дня для меня выдались, конечно, утомительными. Но матери наверняка пришлось поволноваться побольше моего. Ее допрашивали, били, ей угрожали худшим. Ей пришлось в одиночку сидеть у трупа Пэдди Эндертона, хоронить бедного Чума.
— Ты чего проснулся? — спросила она.
— Я и не ложился. Не спится. Я положил пластинку и исписанный листок на стол и ткнул пальцем в надпись на табло.
— Эта зеленая точка означает что-то под названием «Пэддина Удача». Как по-твоему, это имеет отношение к Пэдди Эндертону?
Мать внимательно разглядывала сияющий нимб точек-искорок, но Эйлин Ксавье, похоже, больше интересовали табло-"коробочка" и мои записи.
— Откуда ты взял эти названия?
— Это слова, которыми этот калькулятор, кажется, обозначает точки. У каждой свое название.
— Только названия? Ничего больше?
— Там много всего. Я только не знаю, что все это означает, поэтому не стал записывать.
Доктор Эйлин отложила листок. Глаза ее сияли от возбуждения.
— Покажи-ка!
Я передвинул зеленый курсор к ярко-красной точке, которую уже проходил, и скомандовал:
— Первый уровень информации!
«Ардскулл», — гласила надпись. Под ней, как и прежде, были шесть непонятных чисел.
Точнее, непонятных для меня. Доктор Эйлин перевела дыхание.
— Джей, у тебя получилось! Гордись своим сыном, Молли!
— Я им и горжусь, — ответила мать. — По большей части. Мне бы еще понять, что именно у него получилось.
— Эти красные точки, — махнула рукой доктор Эйлин, — обозначают миры. Слова, что Джей выписал на листке — это названия самых крупных астероидов в Лабиринте. Я думаю, этот дисплей — изображение Лабиринта. А «Пэддина Удача», бьюсь об заклад — это место, где Пэдди Эндертон надеялся найти Базу Сверхскорости.
— Но здесь же не сказано, как туда попасть, — возразила мать. — Это всего-навсего картинка, пусть и объемная.
— Так и было бы, когда бы не вот это, — и доктор Эйлин показала на цифры под надписью «Ардскулл». Я не космолетчик, и слабо разбираюсь в планетах и их спутниках. Но шести чисел достаточно, чтобы обозначить местонахождение любого космического объекта. Готова поспорить, что пять чисел, те, что почти не меняются, означают характеристики орбиты. А шестая — положение объекта на этой орбите. Этого вполне достаточно, чтобы найти его.
— Там есть и другая информация. Я вернул зеленую точку к огоньку «Пэддиной Удачи». После того, как на дисплее появились название и координаты, я ясно произнес:
— Первый уровень информации!
Табло неожиданно опустело.
— Странно, — удивился я. — Во всех других случаях получалось. Почему не получилось сейчас?
— Потому что Пэддина Удача отличается от всех естественных астероидов Лабиринта. — Доктор Эйлин встала и заходила вокруг стола. — Боже мой, Молли, ты хоть понимаешь, что все это значит? Неудивительно, что эти мужики ночью готовы были разнести дом и тебя на клочки — только бы найти эту вещицу. Необходимо рассказать всем, что мы обнаружили. А потом нанять корабль и отправиться туда!
— Минуточку. — Мать протянула руку, остановив доктора Эйлин на полуслове. — Ты делаешь то, в чем все время обвиняешь меня. Ты делаешь поспешные выводы. С чего ты взяла, что эта Пэддина Удача — то же самое, что База Сверхскорости?
— Вещь, которую держит в руках Джей, не может быть сделана в Сорока Мирах.
— Возможно. Но ты же утверждала, что сам Пэдди Эндертон на базе не был. Если так, откуда у него тогда этот калькулятор?
— Не знаю. Ты цепляешься за мелочи. Есть один единственный способ выяснить все — посмотреть самому.
— Хорошо. Но последнее, что ты можешь сделать, — это дать знать о всем этом кому угодно. — Мать оглянулась и понизила голос, хотя, чтобы разбудить храпящих мужиков в соседней комнате потребовалось бы что-то куда более громкое. — Объяви о том, где ты была и что нашла, послетого, как вернешься обратно. Чем меньше народу будет знать это, тем меньше мы рискуем. Мордовороты, что были здесь сегодня ночью, были бы счастливы узнать планы твоего путешествия.
Доктор Эйлин опустилась на свой стул.
— Ну, кому-то об этом все равно придется сказать. Тебе придется помочь мне найти корабль и нескольких заслуживающих доверия звездолетчиков.
— Ладно. Корабль мы найдем. Но я не могу включиться в это дело напрямую, Эйлин.
— Почему это?
— Из-за тех, что были здесь ночью. Я узнаю их — а они меня. И если они меня увидят, ты с таким же успехом можешь расклеивать объявления о своем путешествии и о его цели.
— Тогда я сама найду корабль.
— Это ненамного лучше. Для этого нужен мужчина, Эйлин. Иначе это будет выглядеть подозрительно. Кто и когда слышал о женщине, отправляющейся в космос?
— Это совсем другое дело, и ты это знаешь.
Мать, конечно, могла это знать. Я — нет. Но в тот момент я как-то не придал значения этим словам.
— Меня-то они не видели! — заявил я. — Меня они не знают. Я — мужчина. Давайте я найду корабль.
Мать покачала головой:
— Ты молодчина, Джей. И все же ты слишком молод.
И это после всего того, что я сделал! Я схватил калькулятор Издан Эндертона и прижал его к груди.
— Слишком юн, чтобы зафрахтовать корабль, — произнесла доктор Эйлин. — Да, пожалуй. Но разве он так уж юн, чтобы лететь? Посмотри на его лицо, Молли. Он как никто другой заслужил это.
Мать посмотрела на меня. А я — на нее. Наверное, это были самые долгие секунды в моей жизни. И наконец она кивнула.
— Хорошо, — медленно произнесла она. — Ты заслужил это, Джей. Честно заслужил. Ты можешь лететь с доктором Эйлин — если она полетит.
— Я полечу, — твердо заявила доктор Эйлин.
— Хорошо, — повторила мать и тут же добавила непроизвольно:
— А теперь спать, Джей. Ты только посмотри на часы!
Глава 9
Мне известны два способа заставить время тянуться бесконечно.
Первый — это попасть куда-то, где никогда не был, и заниматься там сотней новых и интересных вещей. Пройдет только два дня, а тебе покажется, что ты был здесь всю свою жизнь, и трудно будет поверить в то, что ты покинул дом совсем недавно.
И другой способ: ждать чего-то, ждать, ждать и ждать, не в состоянии ускорить ход событий.
Именно это случилось со мной через две недели после той минуты, когда доктор Эйлин объявила, что мы отправляемся в космос, на Пэддину Удачу. Пока кто-то делал всю интересную работу, мне приходилось сидеть дома, помогая матери и на всякий случай оставаясь начеку: а вдруг вернутся те ночные посетители?