- Герцог Истрий принял решение вступить в бой у нижней излуки Ильмары с неожиданным врагом.
      - Что-о?! - взревел Людовик. Он глотнул воздух широко раскрытым ртом и задохнулся. Шея его побагровела, глаза полезли из орбит. Слуги окружили короля Баварии, прикрыв драконовидными знаменами, пока он справлялся с неукротимым кашлем, вызванным приступом яростного гнева.
      Когда кашель затих, Эриспой сказал:
      - Ваше величество, но король Карл должен успеть! В противном случае я бросаюсь в бой и спасаю положение!
      - Вы погубите себя, герцог. Нынешняя битва не стоит такой жертвы! - с трудом проговорил король. Голос его был хриплым. - Похоже, синеголовые перехитрили меня, - пробубнил он себе под нос. - Докладывайте мне каждый час о делах на поле! - приказал он офицеру и обернувшись к герцогу, сказал: Эриспой, прошу вас, пойдемте со мной!
      Людовик слез с коня, швырнул поводья слуге и направился к своей походной палатке...
      К середине дня Рюрик устал: все нити этой решающей битвы находились у него в руках, ибо вестники - и конные и пешие - сообщали ему обо всем, что вершилось на поле боя. Но вот пришла весть: дротиком в ногу тяжело ранен Юббе. Предворитель фризов был сразу же доставлен в походную палатку князя. Юббе, с бледным, болезненным лицом, пока был в сознании, как мог, успокаивал Рюрика, а потом от большой потери крови впал в забытье...
      Князь рарогов терзался оттого, что не смог уберечь друга от опасности. Он смотрел на его посиневшие губы и боялся сознаться себе в том, что угадывает на его лице знаки смерти. Что в таких случаях надо говорить?.. Что делать?.. Где жрецы?.. Пусть творят что угодно, лишь бы отогнать посланцев смерти от Юббе! Рюрик метался возле фриза, не замечая деловитой суетливости жрецов, останавливающих у раненого кровотечение и пытающихся вернуть ему сознание.
      - Он будет жить? - кричал князь, но ему никто не отвечал. - Вальдс! Ты же знаешь силу живой воды! Сделай все, чтобы Юббе был жив! Слышишь?
      - Князь, тебя ищет глашатай, - хмуро проговорил жрец воды и тихо продолжил: - Мы не упустили ни одного завета волхвов. Иди к своим военачальникам, князь...
      Сигур с Триаром делали все, чтобы расчленить войска Людовика и Лотария и уничтожить их поодиночке. Однако все их усилия оставались напрасными. Разведка донесла, что Людовик Баварский третий час не выходит из своей палатки и по непонятным причинам не пускает в бой опасного Эриспоя, а Лотария надежно охраняют его преданные воины. Рюрик понял, что Людовик бережет своих людей, ждет, когда подойдет на помощь войско Карла Лысого. И тогда он принял решение направить Дагара с частью меченосцев в тыл к Людовику для разгрома его резерва. Князь приказал немедленно привести к нему Дагара.
      Не бойся знаменитого Эриспоя! Он храбр, это знают все, но твое появление будет неожиданным для него, и ты победишь!
      Дагар вытер грязь с лица.
      - Где разведчики? Пусть укажут путь в ставку Людовика.
      - Подожди! - остановил Рюрик Дагара и подозвал Сигура. - Одну машину с дротиками прихватите с собой, - сказал князь, и озабоченно посоветовал: ^ Будьте осторожны! Ударите Людовику в лоб: это собьет с него спесь!
      К риксу подошли два молодых разведчика, переодетые германцами: на них были короткополые холстяные серые платья, на ногах - кожаные сандалии, ремни которых оплетали икры до самых колен, и серые шерстяные повязки вокруг головы.
      - А теперь - в путь! - Коротко приказал князь и ободряюще хлопнул по плечу Дагара. Тот прикоснулся рукоятью меча к правому плечу своего предводителя и вскочил на коня.
      Двухтысячное войско меченосцев, укрытое от врага ветвями деревьев, двинулось в путь...
      "Что с Бэрином?.. Справится ли он с Истрием?" - Теперь эта мысль не шла из головы князя, ибо вестей от жреца все еще не было.
      - Аскольд убил Лотария! - раздался крик глашатая, когда Рюрик направился к Юббе узнать о его состоянии. - Германцы в растерянности! Карл так и не подошел! Людовик окружен и взят в тиски! - кричал глашатай, подбегая к князю. Из глаз его лились слезы счастья.
      "Я не зря верил этому волоху", - подумал Рюрик и невольно погладил правое плечо.
      - Коня! - крикнул он, отгоняя неприятные воспоминания. В радостном возбуждении предводитель рарогов обнял и расцеловал глашатая.
      Быстро подвели каурого красавца. Через мгновенье князь был уже в седле и мчался в гущу сражения. Воины сразу же узнали боевой наряд своего предводителя: мелкую серебряную финскую кольчугу, щит Сакровира, украшенный изображением сокола, устремленного к добыче, невысокий круглый шлем, увенчанный золотой головой льва, и короткий синий плащ, развевающийся на ветру.
      - Князь с нами! Бей германцев! - кричали они, подбадривая друг друга.
      - Победа близка! - так же азартно кричал Рюрик, ловко уклоняясь от ударов меча германского воина. Враг уже не нападал, а оборонялся.
      - А... а... Бегут! Они бегут! - вопили и визжали синеголовые.
      Германцы бросали свои длинные копья и, пришпоривая коней, бегством спасали свою жизнь.
      А со всех концов поля боя неслось дикое, яростное и радостное:
      - Бегут! Мы победили! Бегут! Ура! Германцы бегут!
      ПРАЗДНИКИ
      День победы над германцами совпал у русичей-рарогов с великим праздником сбора урожая. Два дня дали отдохнуть всей дружине, а на третий жрецы, военачальники, знатные охотники, земледельцы и рыболовы, возглавляемые вождем племени, торжественным шествием направились к святилищу на священную поляну, чтобы проверить состояние жилища Святовита.
      Накануне богослужения главный жрец племени как всегда вошел внутрь кумирни, держа в руках священный веник. Два парасита, состоящие на службе при святилище, радостно наблюдали, как Бэрин, набрав на священной поляне в легкие лугового, ароматного воздуха, с плотно закрытым ртом быстро вбегал в святилище и широкими ровными взмахами тщательно подметал в нем пол. Затем верховный жрец подбегал к двери, чтобы выдохнуть нечистый воздух из своих легких за чертой святилища.
      - Да не оскверни своим смертным дыханием помещение, в котором обитает бог! - восклицали каждый раз параситы, напоминая верховному жрецу о передышке, и Бэрин тщательно соблюдал это священное правило.
      Освободив от нечисти жилище Святовита, верховный жрец в отдельной комнате омыл руки и, взяв мешок отборного ячменя, пошел в священное стойло кормить священного белого коня,
      Два парасита следовали за ним по пятам, не смея прикоснуться ни к лише, ни к самому жрецу. Войдя в стойло, все трое ахнули: прекрасный белый конь был покрыт потом и грязью.
      - Опять! - прошептал первый парасит.
      - Опять! - как эхо, повторил второй.
      Лицо Бэрина приобрело торжественное выражение, хотя в глазах мелькнуло что-то такое, что заставило чутких параситов насторожиться:
      - Да! Сам Святовит объезжал поле брани с германцами и воочию убедился в победе. Завтра он будет принимать жертвы и в первую очередь от князя-победителя.
      Параситы согласно закивали головами.
      Бэрин подошел к коню и ласково погладил его по длинной спутанной гриве. Конь потерся мордой о руку жреца, а затем закусил рукав его рубахи и легонько потянул.
      - Сейчас! Сейчас накормлю! - засмеялся Бэрин. - Ишь, проголодался!
      Конь выпустил рукав, а параситы с удивлением и страхом переглянулись.
      Главный жрец высыпал ячмень в большую плетенку и, погладив коня еще раз, вышел за деревянной бадьей, приговаривая:
      - Ешь, ешь, сейчас напою.
      Когда священный конь насытился, Бэрин в присутствии параситов тщательно обмыл тело животного, ласково разговаривая с ним о былых походах, расчесал и высушил его гриву и хвост. Затем параситы вывели коня на поляну, дабы жрецу можно было привести в должный порядок священное стойло.
      Закончив уборку в стойле священного коня, Бэрин вернул белогривого красавца на место со словами:
      - Да хранит тебя Святовит!
      Теперь верховный жрец должен был позаботиться о священном роге Святовита. Он всегда был полон: хмельная жидкость - или медовый напиток, или кобылье молоко - утоляли жажду и веселили сердце бога. По уровню напитка Бэрин мог определить, скорая ли будет весна и засушливо ли будет лето, то есть каков будет урожай у его рарожцев. Регулярно раз в десять дней в присутствии параситов отмечал он количество напитка в роге, а те через глашатаев передавали его предсказания о погоде жителям не только всего Рарожского побережья, но и по всем землям от верховья Ильмары до низовья Одера.
      ...И вот настал торжественный час. Все самые почитаемые люди племени рарогов пришли к священному храму, чтобы проверить, готов ли он к завтрашнему празднику. На пороге храма стоял счастливый Бэрин в чистой обрядовой одежде алого цвета с изображением солнца в центре груди и, гордый, ожидал ритуального вопроса вождя племени.
      Старый Верцин, одетый в пурпурную длиннополую одежду, скрепленную старинной фибулой на правом плече, медленно махнул правой рукой и величественно произнес:
      - О, верховный жрец рарогов! Ответь верным слугам нашего священного божества: готов ли Святовит принять приглашение для созерцания собранного урожая?
      - Да, мой вождь! - взволнованно ответил Бэрин. - Взойди в святое место и узри все своими глазами! - Друид поклонился присутствующим и первым вошел в храм.
      Вслед за ним медленно и торжественно ступали Верцин, Рюрик, Ромульд, Гюрги, Эбон, Дагар, Геторикс, Аскольд, Дир и все остальные...
      Дойдя до изваяния Святовита, Бэрин взял из руки бога рог с напитком и внимательно рассмотрел его содержимое.
      - По состоянию души и тела Святовита, по велению его голосов весь следующий год ожидается плодородным и изобильным, - медленно проговорил друид, уставившись на рог, и в подтверждение того, что все сказанное им правда, пронес рог перед лицами присутствующих.
      Все вглядывались в отметки на наружной стороне рога, заглядывали внутрь его, улыбались, довольные благим предсказанием, и ждади, когда Бэрин покажет священного коня.
      - Завтра ты покажешь рог всему племени, - повелел Верцин. - А теперь покажи нам священного коня, - тихо приказал он и, поклонившись Святовиту, первым пошел вслед за жрецом...
      И вот наступило долгожданное завтра. Мужчины-рароги, собравшиеся со всего Рарожского побережья, вели к священному храму жертвенных животных и радовались, предвкушая пир в завершение торжества. Длинные синие волосы их были перехвачены височными разноцветными повязками с металлическими украшениями, празднично развевались на легком теплом ветерке пурпурные одежды.
      На священной поляне уже горели костры, на которых зажарят туши жертвенных животных. Не хватало только бочек с хмельным напитком: их выкатят перед самым началом веселья.
      Бэрин ждал, чтобы народу собралось как можно больше. И когда толпа людей заполнила всю священную поляну, жрец поднял руку вверх и провозгласил:
      - О люди героического Рарожского побережья! Святовит рад принять ваши богатые жертвы, ибо Свято-вит счастлив. Он благословил вас, и вы победили германцев! И за все ваши подвиги и труды, свершенные в этом году, Святовит дает вам весь следующий год такой же изобильный, как и нынешний!
      Толпа загудела, задвигалась, закричала: "Слава Святовиту, давшему нам сильные руки и ноги! Слава Сварогу, давшему нам победоносное оружие! Слава Перуну, делающему нас искусными воинами", - и начала передавать параситам жертвенных животных.
      Когда шум стих, Бэрин переступил порог храма и скрылся в глубине его. Мужчины выстроились в ряд длинной цепочкой и молча по двое стали медленно входить в святилище, где главный жрец племени держал в руке заветный рог. Убедившись в том, что предсказания жреца были правильными, пары отходили к противоположной стене и все так же молча ждали кульминации таинства. И все-таки они не могли скрыть возбуждения, которое уже охватило их всех. Они переминались с ноги на ногу, подталкивали друг друга локтями, радостно заглядывали в лица соседей. Наконец прошла последняя пара. Жрец выплеснул из рога старую жидкость и налил в него свежую.
      - Мы благодарим тебя за наши успехи, Святовит!
      Выпей с нами! - ласково предложил Бэрин и быстро вставил в руку изваяния священный рог. Людям показалось, что Святовит кивнул им всеми своими четырьмя головами.
      - Ты, славнейший из всех богов, - начал Бэрин праздничную молитву, вечно творящий жизнь на земле и на небе, милостиво оберегающий край морской от бед и лишений, прими дары малые по сравнению с твоей добротой великой и в день снятия урожая отведай с нами нашу пищу! Да будет вечно силен и добр дух твой! Да прославятся в веках люди-русы, что открыли нам вечное твое благословение! - торжественно проговорил Бэрин, затем ловким движением выхватил рог из рук бога, молниеносно выплеснул из него напиток и тотчас же налил снова.
      - Он принял наши дары! - пояснил Бэрин и отошел в центр святилища.
      Толпа зашевелилась, задвигалась, и через мгновение возле Бэрнна оказался огромный, величиной с самого жреца, пирог.
      Бэрин быстро спрятался за него и весело крикнул:
      - Сладок ля пирог этот, соплеменники мои? Все дружным хором отвечали:
      - Сладок, жрец, сладок!
      - А виден ли я из-за пирога?
      - Нет, жрец, не виден, - весело и громко отвечала толпа.
      - Я хочу, чтоб всегда наши поля были с хлебом! Чтобы всегда их поливал благодатный дождь! Чтоб всегда на наших столах были теплые пироги. И в будущем году, как и ныне, я хочу стоять за таким же пирогом! - В голосе Бэрина звучала неподдельная радость. После этого он вышел из-за пирога, и те, кто находился к нему ближе других, встали в круг. Он вошел внутрь этого круга и, медленно кружась, звонко и четко выкрикнул первую заповедь:
      - Вечно чти бога своего Святовита! Люди, стоящие в кругу, хором повторяли:
      - Вечно чти бога своего Святовита! И вся толпа громко и дружно вторила зову верховного жреца:
      - Вечно поклоняйся богу своему Святовиту! И соплеменники так же горячо повторили и эти его слова.
      - Жертвуй для своего бога Святовита! - изрек Бэрин последнюю, самую важную заповедь и, остановившись, добавил: - Да вознаградит вас Святовит за это успехами на море и на суше.
      И толпа обрадованно подхватила:
      - Да вознаградит нас Святовит за это успехами на море и на суше!
      Люди с усердием кланялись Святовиту и, выполнив весь ритуал, неспешно покидали храм...
      А на священной поляне на кострах уже жарилось сочное мясо, и возле каждого парасита стояла объемистая бочка с хмельным напитком...
      Сгущались сумерки, и начинался тот знаменитый мужской пир, на котором прославлялось мужество и отвага рарогов и укреплялся боевой дух этих славных потомков венетов и кельтов...
      Старый Верцин умел не пьянеть. Он с вниманием слушал своих развеселившихся военачальников и жрецов, восседавших в центре поляны на медвежьих шкурах. Наконец он решил, что пора раздать награды, иначе захмелевшие победители не оценят его щедрости, Вождь поднял руку, привлекая к себе внимание, и торжественно сказал:
      - Бэрину за победу над Истрием дарю двадцать наложниц!
      Все хором загалдели:
      - Ура! Вот это дар!
      Бэрин в ужасе схватился за голову, чем вызвал дикий хохот даже у вождя.
      - Бэрин, тебе придется подзанять сил на красавиц у Святовита! - кричал ему Рюрик.
      - Юббе! Тебе дарю таких наложниц, из-за которых позабудешь своих фризских соблазнительниц! - продолжал Верцин.
      Смех грянул с новой силой, так как хромающий Юббе продемонстрировал, что он будет делать со своими новыми наложницами.
      - Аскольду с Диром я дарю по пять наложниц! - прокричал Верцин, вытирая слезы, выступившие у него от смеха.
      - Мало! - кричали в ответ знатные волохи.
      - У вас уже есть пленницы! - пригрозил им пальцем вождь. - Оставьте женщин и для наших воинов, - полушутя-полусерьезно потребовал он.
      Аскольд с Диром снова и снова брались за кубки.
      - Дагар и Гюрги! - зычно выкрикнул Верцин, покрывая общий хохот. - И вам дарю по пять наложниц! Гюрги склонил голову в знак благодарности. И тут вождь поймал испытующий взгляд, который бросил юный князь на Дагара.
      - Рюрик! - властно обратился вождь к князю.
      - Мне хватит моих жен... - отмахнулся рикс, прячась от проницательного взгляда любимого вождя.
      - Тебе что, не по нраву пленницы? - перебил его вождь.
      - Больно костлявы, - пьяно захохотал Рюрик и добавил: - Мои наложницы лучше!..
      * * *
      Хмельному князю дозволено идти после бурного веселья только к наложницам, многочисленное потомство от которых его наследниками не считалось. Но нынче Рюрик, как никогда прежде, захотел увидеть свою первую жену, свою пламенную Руц. Натыкаясь в темноте на какие-то предметы, проклиная узость переходов и коридоров своего вытянутого в длину дома, он наконец нащупал дверь, за которой находилась уютная одрина его ладушки.
      - Руцина, - язык князя заплетался, - это я. Ты спишь? - спросил он, широко распахивая дверь. Руцина спала, разметавшись на постели.
      - Руцина, - простонал Рюрик, угадывая под меховым покрывалом тело жены. - Как ты можешь спать, когда я так стосковался по тебе? - Он рванул покрывало с жены.
      Руцина проснулась, откинула длинные рыжие волосы с лица, но испуга на ее лице не было.
      - Рюрик? - удивленно переспросила она саму себя, а руки уже потянулись навстречу любимому.
      Князь сбросил с себя одежду и рухнул на кровать, душа Руцину в объятиях и крепко целуя в губы.
      - Ты... пьян? - прошептала Руцина. Голос ее был теплый, ласковый, счастливый. Ей не верилось, что она снова в его объятиях, что снова в ее губы впиваются жадные губы молодого, горячего князя рарогов. - Ты пьян, да? - смеясь, спросила она.
      Он не ответил. Он лихорадочно целовал и ласкал это красивое стройное тело, изнемогая от желания.
      И Руцина уступила ему, радуясь счастью, выпавшему и на ее долю в эту победную Святовитову ночь...
      Проснувшись к полудню следующего дня, оба не спешили вставать.
      - Ты возмужал, мой повелитель. - Руцина губами дотронулась до шрама на правом плече мужа. - А это откуда, когда ты был ранен?
      Князь не ответил на ее последний вопрос, но глаза его на минуту потеплели. Он положил руку на грудь своей возлюбленной, рассмеялся и спрятал лицо в ее волосах.
      Руцина не отстранялась от ласк, но вдруг брови ее нахмурились. Князь почувствовал перемену в ее настроении.
      - Что? - недовольно спросил он. - Что-нибудь случилось? Больна маленькая Рюриковна?
      - Нет, мой дорогой, - поцеловав мужа, ответила Руцина и встала с ложа. Она прикинулась крайне озабоченной, ибо ей нужно было, чтобы Рюрик, ее князь-малыш, понял, как важно то, что она сейчас ему скажет.
      - Не тяни, Руц, - хмуро попросил он, сбросив с разгоряченного тела меховое покрывало. - Ты же знаешь, я терпеть не могу недомолвок.
      - Тогда... - она потянулась к лавке и взяла брошенное на нее любимое серое полотняное платье с красной вышивкой на груди, - тогда выслушай меня и не сердись. - Руцина быстро нырнула в платье.
      Рюрик поморщился: ему не хотелось видеть Руцину одетой.
      - Сними с себя эту тряпку: мы так редко видимся, - хмуро пояснил он, вскочив с постели в мгновение ока, и снял с жены платье.
      - Нет, нынче ты невыносим, - смеясь и слабо сопротивляясь, ответила Руцина, уже лежа в постели.
      Рюрик ничего не ответил ей, а только жадно целовал, горячо и нежно ласкал любимое тело...
      - Слава Христу! Ты наконец-то насытился," - счастливо улыбаясь мужу, устало проговорила Руцина.
      Солнце, наверное, ушло на запад-Рюрик тяжело приподнял голову, с любопытством заглядывая в глаза жены.
      Она отвернулась, тряхнула копной рыжих волос и попробовала встать, но Рюрик так крепко обнял ее, словно пригвоздил к постели, и хрипло потребовал:
      - Ну-ка, повтори, моя дорогая, кого это ты сейчас славила?
      Руцина повернулась под тяжелой рукой мужа лицом к нему, смело глянула в его глаза и четко сказала:
      - Христа, бога иудейской бедноты!
      - Та-ак, - протянул Рюрик и привстал, опершись на локоть, ктобы удобнее было наблюдать за женой.
      "Значит, Верцин был прав, - угрюмо подумал князь, - предупредив меня о беседах миссионеров с моими женами... Руцина уже передо мной выступает в роли миссионерки. И она мне покоя не даст, я-то ее хорошо знаю... Закусила удила. Вон как неотрывно следит за выражением моего лица, думает, с чего начать", - размышлял про себя Рюрик, глядя на выжидательную позу жены.
      - Знаешь, Руц, у нас свои боги, и мне непонятен этот новый бог, которого еще вдобавок признала богом иудейская беднота, - улыбаясь, ответил наконец Рюрик. - И тебе я не советую его любить, - серьезно добавил он.
      - Только потому, что он бог бедноты? - переспросила Руц, не веря ни единому слову мужа.
      - Да! - вяло отмахнулся Рюрик. - Ненавижу бедность, потому что она всюду преследует наше племя! - раздраженно пояснил он. - И ты знаешь, моя красавица, мне больше по нраву наш бог Радогост. Он веселит душу, вселяет надежду... Так и полежал бы подольше на пурпурном ложе, как он. Только вот красивого гуся для своей буйной головы никак не поймаю. - Рюрик вдруг весело рассмеялся, изображая выразительным жестом своих рук маленького гусенка на своей голове, как это было на всех славянских изображениях Радогоста.
      Руцина грустно улыбнулась, глядя на то, как веселится ее муж, но что-то в этом веселье ее насторожило.
      - Ну, а если уж поклоняться богу бедноты, то надо стать безропотным рабом и оставить свое племя, - очень грустно проговорил Рюрик и тяжело вздохнул.
      - Мне больше нельзя говорить с князем рарогов? - ласково спросила Руц, пораженная переменой в его настроении, и хотела было поцеловать его, но вовремя сдержалась.
      Рюрик еще раз глянул на нее, убедился в ее настойчивости и безнадежно подумал: "Пусть скажет все сейчас, другого такого случая я себе не позволю. Пусть говорит..."
      - Говори, женщина! - позволил князь говорить своей первой, старшей, жене с той насмешливой торжественностью, с какой он обратился бы только к полуторагодовалой дочери.
      Руцина легко встала с постели, быстро оделась и тотчас же заставила мужа последовать ее примеру.
      Рюрик безропотно, но с явным удивлением и недовольством повиновался ей.
      - На, поешь. - Руцина дала Рюрику кувшин с овсяным киселем и овсяную лепешку.
      "Хорошо еще, что не заставила совершить омовение и постоять перед священным котелком", - хмуро подумал Рюрик и глянул в правый угол одрины княгини: котелок на серебряной треноге стоял на своем исконном месте.
      Князь облегченно вздохнул: "Значит, Христос еще не так сильно ранил ее душу. Это уже лучше..." Он перевел взгляд на туалетный столик жены и ахнул; на столе стоял небольшой, но красивый, добротной работы позолоченный... семисвечник! "Так вот где причина ее озабоченности!.. Предки были правы, что запрещали хмельным князьям заходить к своим женам. Войдешь хмельным выйдешь одурманенным... Ну, Руцина!.." - Рюрик жевал лепешку, хлебал кисель и смотрел во все глаза на свою старшую жену.
      "Так, значит, побеседуем, моя миссионерка?!" - мысленно он уже звал ее так и, недобро улыбнувшись, подумал: "А что, если ей удастся то, что не удалось тем, двоим..."
      Руцина уловила перемену в его настроении, каким-то чудом угадала причину его сопротивления, но отступать уже не могла.
      Это было не в ее характере. "Ну, будь что будет", - решила она и ринулась в бой.
      - Рюрик, ты так улыбаешься, глядя на меня и семисвечник, будто всеведущ. А между тем, мой любимый, есть вещи, которые не может объяснить даже Бэрин.
      Рюрик поставил на стол кувшин. Вот сейчас он понял, за что любит Руц, за упорство: уж если она что-то задумает, то пустит в ход все женские уловки, и слабость, и силу свою, но от своего не отступится. Он улыбнулся ей, кивнул: "Продолжай, я внемлю тебе". Она же, уловив эту его теплую, нежную улыбку, споткнулась на слове, печально подумала: "Господи, дай мне силы! Я так люблю его, что готова за одну его улыбку идти за ним куда угодно..."
      Пытаясь нахмуриться, она свела брови и, вздохнув, смиренно попросила:
      - Не смотри на меня так, Рюрик! Выслушай меня! - взмолилась она, сложив обе руки ладонями вместе, а затем на мгновение закрыла лицо руками.
      Рюрик нахмурился:
      - Я внимаю тебе, как самый усердный из сынов Израилевых когда тот услышал в пустыне Хорива знаменитые слова: "Я есмь Сущий!" - почти сурово произнес он, но она уловила в его тоне и едва заметную грусть.
      "Отчего же? И как хорошо, что грусть прозвучала в его голосе!" обрадованно подумала было она, но ютчас же поняла и другое: "Ох, как ты не прост, мой Рюрик!"
      - Ты мог бы соперничать с Иосифом Флавием... - перебила она его, и голос ее прозвучал глухо, словно Руцина поняла всю безнадежность затеянного ею разговора.
      Рюрик же в тон ей продолжил:
      - ...написавшим историю еврейского народа от сотворения мира в двадцати книгах.
      Руцина вспыхнула, подняла голову и глянула ему в глаза:
      - Не надо так, Рюрик! Многие народы уже поверили, что Бог - один! убедительно проговорила она, но князь резко прервал ее.
      - Я не Акила! - воскликнул он и решительно встал, - Я не тот грек из Понта, который отрекся от язычества во имя иудейства!
      Руцина умолкла. Она поняла, что Рюрик не хочет этого разговора. Он уйдет - и все. А надо, надо сделать так, чтобы не ушел. Но как?! Как убедить его в том, что с верой в Христа не будет больше войн? Не будет кровопролитий?
      Не нужно будет ковать шлемы и мечи. Мужчины не будут ходить в эти ужасные военные походы, а женщины и дети не будут оплакивать погибших и рвать на себе волосы от горя. Ну почему он так упорствует? По-че-му?..
      Рюрик прошелся по одрине раз, другой и, видя, что Руц затаилась, а не отступила, - не столько решительно, сколько, пожалуй, как показалось Руцине, обреченно, проговорил:
      - Вот что, моя миссионерка, - вслух назвав жену так, как уже не раз называл ее про себя, Рюрик не улыбнулся; при этом в его глазах были явная растерянность и досада, но он попытался это скрыть от жены и поэтому резко опустил голову. - Вот что, моя милая, пылкая Руц! Верь ты в этого Йогве или Христа. Мне все равно, как ты будешь называть своего сверхсущего. Но меня, слышишь, меня от Святовита, от моего Перуна, от Сварога, Стрибога - от всех моих богов ты не оторвешь! Я с молоком матери впитал их дух! Я с мечом отца принял их заветы! Я со шлемом Сакровира и его щитом защищал наши земли. Так почему сейчас, когда они даровали мне победу над лютыми германцами, почему сейчас я должен их предать и перейти в другую веру, приносить жертвы чужому богу? --. Он взял жену за плечи и слегка тряхнул ее.
      - Рюрик! - простонала Руцина и попробовала погладить его руки, но он отдернул их от нее, как от скверны.
      - У вас, женщин, волос долог, а ум короток. Вам все не хватает чего-то. А мы... - Он закрыл глаза и покачнулся. - Юббе! Бедный Юббе потерял столько крови на нашей земле, сражаясь против наших врагов! - прокричал наконец Рюрик и, повернувшись к жене, желчно добавил: - А ты! здесь! в моем доме! с миссионерами!.. Выгнать бы их на поле брани да посмотреть, как они умеют воевать!.. Как ты посмела?! Как ты посмела меня предать? - с ужасом повторил он этот вопрос и готов был повторять его бесконечно. - Не подходи ко мне больше! - угрожающе жестко прошептал он, тяжело дыша.
      Руцина испуганно вскрикнула. Если он сейчас проговорит три раза подряд роковую фразу: "Ты мне больше не жена!", то она пропала.
      Жена-изгой... Это то, чего больше всего боялась любая женщина ее племени. Она содрогнулась. По спине пробежал холодок.
      Руцина испуганно смотрела, как Рюрик неуклюже опустился на единственный в ее одрине табурет, как он тупо уставился в пол, как тяжело дышал, как временами брезгливо передергивал плечами, и в оцепенении ожидала решения своей судьбы.
      Рюрик отдышался. Встал. Тускло посмотрел мимо жены и... молча вышел.
      СМЯТЕНИЕ ДУШИ
      Весь этот вечер и два последующих дня Рюрик не выходил из своей одрины. На все вопросы старого Руги отвечал коротко: "отсыпаюсь", "нет", "потом", "пусть подождут"... Но сколько бы он ни злился на Руцину, на самого себя и даже на Верцина, он понимал, что дело здесь в другом. Все дело в том, что он уже давно не верил в своих богов, но признаться в этом даже себе он не желал, как не желал понять и принять то, что вдруг раньше его поняли Верцин и Руцина. Да и так ли "вдруг" все произошло? Все его мысли, его дела и планы были направлены к одной цели - разгромить германцев. И его дружина его стараниями стала непобедимой. В который раз германцы уходили с Рарожского побережья битыми и долго зализывали свои раны, прежде чем решиться на новый поход. А жизнь шла своим чередом. Все так же день сменял ночь, все так же одни рароги уходили на промысел в море, а другие сеяли рожь и ячмень, и все так же рароги, словене и венеты поклонялись Святовиту, Сварогу, Стрибогу, Велесу, Перуну и Радогосту. Но вот чья-то душа усомнилась в силе молитв, нашептанных в лунную ночь Святовиту... Человек молился, но не был услышан, и вера его поколебалась. Тогда, боясь отвергнуть привычных богов, он обратился к другому богу, над которым, да простит его этот бог, он когда-то позволял себе шутить, глумиться... И... О чудо! Он победил! А душа его в полном смятении и поныне...
      Рюрик не помнил, как оказался возле дома старого вождя, во дворе которого на мохнатой темно-бурой медвежьей шкуре как всегда восседал Верцин. Худой, бледный, с горящим взором больших серых глаз, простоволосый, без княжьей накидки, он встал перед Верцином и без предисловия сказал:
      - Я не понимаю, что происходит со мной. То ли сон, то ли явь, но я вижу и слышу, как... чья-то душа молится за меня, но не Святовиту, а... Христу. Эти слова звучат у меня не только здесь, - он показал на уши, - но и здесь, в сердце...
      - Сядь, сын мой, и выслушай меня! - взволнованно и мягко попросил старый вождь, прервав возбужденную речь князя.
      Рюрик не повиновался. Слушать?! Слушать Рюрик не хотел! Он требовал, чтоб слушали только его! Разве он не доказал, что знает и умеет больше других?! Это он, Рюрик, выиграл победу над германцами! Это он готовил дружину! Это он послал за волохами! Это он уговорил фризов!